Текст книги "Уходящие в Вечность. Часть 1"
Автор книги: Самира Фаттах
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
2
Приближаясь к морю, полноводная, широкая Волга растекается на множество мелких речек, словно торопясь влить могучие воды в голубую чашу Каспия. В этой благословенной частичке света когда-то существовал красивый, богатый город Золотой Орды Хаджи-Тархан.
Город назвали по имени одного праведного человека, совершившего хадж к святым местам – в Мекку и Медину, и который за свою благочестивую жизнь получил в подарок эту землю в дельте Волги от хана Золотой Орды, позволившего ему даже не платить подати. Отец говорил, что их родословная начала свой отсчет от одного из сыновей Хаджи-Тархана. На языке народов Золотой Орды слово «тархан» означало «беспошлинную землю».
И святого Хаджи, настоящего имени которого не осталось в истории, тоже в народе стали называть Хаджи-Тархан, так же, как и новое поселение. Вначале это была деревня, но потом она выросла до внушительного по тем временам размера богатого города, через пару столетий ставшим столицей отдельного ханства. Здесь сходились пути, ведущие с Запада на Восток. Здесь процветали торговля и ремесла. Немало повидал богатый город Хаджи-Тархан на своем веку. Многие соседние правители мечтали о таком лакомом кусочке. Здесь побывали войска могучего хана Тамерлана[22]22
Тамерлан (Тимур ибн Тарагай Барлас – 1336–1405) – великий среднеазиатский правитель и полководец, сыгравший существенную роль в истории Средней, Южной и Западной Азии, а также Кавказа, Поволжья и Руси.
[Закрыть] и крымского хана Сахиба Герея[23]23
Сахиб Герей (1501–1551) – младший сын крымского хана Менгли I Герея, предположительно дядя Сулеймана Великолепного. Основатель Бахчисарая.
[Закрыть]. Но город каждый раз возрождался из пепла.
По рассказу отца, один из ханов Хаджи-Тархана по имени Дервиш Али, оказался предателем, сдружился с опасным соседом – царем Иваном Грозным. После этого и случился захват ханства русскими войсками. Ханство перестало существовать.
Иван Грозный приказал строить новый город на другом берегу Итиля[24]24
Итиль – в средневековых арабских, персидских и некоторых византийских источниках название нижнего и среднего течения Волги. Также употребляется татарами, башкирами, чувашами и некоторыми другими тюркоязычными народами для обозначения всей Волги.
[Закрыть], куда постепенно и перебегал народ из Хаджи-Тархана, потому что там налаживалась жизнь – можно было найти работу и не бояться нападений извне. Хаджи-Тархан медленно разрушался. А новый город рос, крепчал и постепенно становился похожим на другие города Руси. И назывался он уже в русском произношении – Астрахань…Здесь рано приходит весна и вместе с ней расцветает красивейший в мире цветок – каспийская роза. Один из протоков Волги – Кутум – пересекает город с запада на восток. На стыке двух улиц, выходя фасадом на набережную реки, стояло двухэтажное здание старинного стиля, принадлежавшее Ахмедбаю – отцу Рамазана, круп– ному рыбопромышленнику и заводовладельцу.
Как наяву видит себя Рамазан в родном доме, где до боли знакома каждая вещь, и все напоминает ему о теплом уюте, окружавшем его в раннем детстве.
Любимец отца, единственный продолжатель его рода – какой заботой окружали мальчика все его домашние!
Ему прочили счастливое будущее. Вместо игрушек перед ним рассыпали золотые и серебряные монеты. Кормилицы и служанки выполняли любое желание маленького наследника. Тогда огромный отцовский дом казался ему целым миром, где царила торжественная тишина величественных комнат, где до самого потолка тускло поблескивали огромные зеркала.
От старинной резной мебели веяло ароматом древней, давно прошедшей жизни. Огромные часы, принадлежавшие еще прапрадеду Рамазана, не спеша раскачивая золоченым маятником, отбивали каждые четверть часа торжественным боем, гулкое эхо от которого прокатывалось по всему дому. А сад, плотным зеленым кольцом обнимавший их дом? В этом чудесном уголке даже в самый жаркий и душный день стояла живительная прохлада.
Розы, белые, красные, розовые, задумчиво опустив тяжелые головки, расточали пряный, сладкий аромат. Вокруг цветов жужжали и суетились пчелы, торопящиеся вовремя собрать с цветов сладкую пыльцу. Их гуденье сливалось в жаркую полуденную музыку лета.
Раскидистые яблони дарили земле густую тень. С низко опущенных ветвей в шелковистую траву тихо падали большие розово-желтые спелые персики. Под тонкой сухой кожицей сливы бродил разогретый сок. А на грядках, пышные и великолепные, горели помидоры.
Такие впечатления остались у Рамазана от его раннего детства. Он почти не знал своей матери, но слышал от деда, высокомерного и чопорного, страшно худого и желчного старика, который постоянно с ненавистью повторял, что родилась она от бедного узбека и нищей татарки. Отец Джамили, Алихон, наемный работник одного самаркандского бая, приезжал в Астрахань со своим хозяином, помогая ему в торговле мануфактурой, и порой жил здесь по несколько месяцев в году, выполняя те или иные байские поручения. Мать Джамили, Халима, была дочерью местного рыбака. Алихону она сильно приглянулась и он взял ее второй женой. Жили молодые душа в душу. Алихон время от времени уезжал на родину, но неизменно по долгу службы и по зову сердца возвращался обратно. Горе пришло в эту счастливую семью неожиданно и внезапно. Джамиля была совсем маленькой, когда ее отец неожиданно умер от какой-то болезни. Мать с тоски тоже занемогла и пережила мужа совсем ненадолго. Старый рыбак один растил внучку, души в ней не чаял, но и его жизнь тоже оказалась короткой.
Джамиля осталась совсем одна. Добрые люди привели ее в дом Мухаммедрасула. Бай брезгливо глянул на девочку, но, соблазнившись тем, что ребенку можно не платить за работу, велел отвести ее в помещение для прислуги, отмыть, одеть опрятно и постепенно приучать к делу. Тогда ей шел только десятый годик. Тихая, молчаливая, она быстро и четко научилась исполнять приказания деспотичного хозяина и даже почти заслужила его благоволение.
Прошли годы и Джамиля превратилась в настоящую красавицу, хотя внешне оставалась девушкой тихой и незаметной. Младший сын Мухаммедрасуля Ахмед несколько лет поглядывал на этот чудесный, смуглый восточный цветок, чувствуя сердечное влечение. Потом юношеская влюбленность переросла в настоящую, глубокую любовь. Как-то он пришел к Джамиле и признался ей в своих чувствах. Девушка вспыхнула от счастья, и, застеснявшись, убежала в свою каморку. Ведь давно уже любовь к молодому хозяину робко стучалась в ее сердце, но она не допускала даже мысли о таком несбыточном счастье. Ахмедбай был настойчив. В один прекрасный день, когда Мухаммедрасуль был в отъезде, и зная, что отец никогда не одобрит его поступок, Ахмед решился на отчаянный шаг. Он приказал одеть Джамилю, как невесту и пригласил муллу, который прочитал положенные для данного случая молитвы.
Вернувшись и узнав о своевольном поступке сына, Мухаммедрасуль несколько дней метал гром и молнии. Ведь он уже давным-давно сосватал младшему сыну дочь своего компаньона, решив таким образом закрепить общие торговые дела.
После случившегося отец бывшей невесты сильно разобиделся – он не пожелал отдать любимую дочь второй женой. Тогда Мухаммедрасуль, пытаясь спасти положение, начал уговаривать своего компаньона подождать несколько месяцев, за которые он обещал выгнать непрошенную невестку из дома и все-таки заставить Ахмеда жениться на его дочери. Но компаньон, не желая больше обсуждать этот вопрос, окончательно порвал с несостоявшимся родственником. Мухаммедрасуль понес большие убытки.
У Ахмедбая хватило сил отстоять свой выбор при женитьбе, но он оказался слабым в повседневной жизни и не смог постоянно защищать права любимой жены. Своенравный свекор издевался над ней, травил ее, буквально не давая прохода.
Джамиля чахла и медленно угасала. Приход в мир наследника, который появился на свет в ночь перед постом месяца рамазан, мало повлияло на ее положение в этой семье. Узнав о рождении внука, дед многозначительно хмыкнул, войдя в комнату, скользнул взглядом по люльке, в которой лежал спеленутый смуглый новорожденный, проворчал: «Черный узбек…» и вышел, даже не поздравив сына. Дальше он почти не замечал Рамазана – такое дали малышу имя – пока была жива его мать. Иногда только, вдруг неожиданно на мгновение подобрев, старик давал ребенку что-нибудь сладкое. Ахмедбай всерьез подумывал об уходе со своей семьей из отчего дома, но так и не успел. Джамиля покинула этот мир, когда сыну не было еще и трех лет. Она просто заснула и не проснулась. Смерть ее была легкой и тихой, как и вся ее жизнь. Навсегда Рамазан запомнил только ее темные печальные глаза и ласковый голос.
От матери Рамазан унаследовал ее отзывчивое и доброе сердце, смуглый цвет лица и миндалевидные черные глаза. От отца – его благородство и чуткость души.
3
Рамазан смутно помнил тот день, когда перешел в мир иной его деспотичный дед Мухаммедрасуль, и последующую дележку наследства между отцом и дядей. Это было тяжелое время, так как завещание не было написано, а старший брат, Абдуррахман, не отличался благонравным поведением и честностью. К тому времени он уже был трижды женат, причем женился все три раза самовольно, не спрашивая позволения отца. Абдуррахман проживал со своей многочисленной семьей в дальнем крыле их большого дома, почти не общался с отцом и братом, время от времени грозя Мухаммедрасулю расправой, если тот будет вмешиваться в его дела. А Мухаммедрасулю не хватало сил справиться с сильным, непослушным, разнузданным старшим сыном. Смутное время в их семье длилось почти два года, пока братья полностью не разделились. Ахмедбаю удалось отстоять для себя отцовский дом. Абдуррахман, обиженный и недовольный, переехал в новые, только что отстроенные хоромы, в которые вложил баснословную сумму денег, и несколько лет не общался с младшим братом. Потом отношения их немного наладились, но всегда оставались прохладными и поверхностными.
К отцу Рамазан всегда относился с беззаветной любовью и благоговением. Справедливый и добрый, одетый всегда просто и без излишеств, Ахмедбай, тем не менее, после смерти отца очень скоро вышел в крупные промышленники и стал одним из богатейших людей города. Ему уже принадлежал большой рыбный завод, а во многих поволжских городах открывались его магазины и лавки. Энергичный и деятельный, он целыми днями пропадал на рыбных промыслах, на судоверфях и на пристанях. Его часто можно было встретить на заводе, где своих рабочих он знал по именам, относился к ним, как к детям, помогал больным и многосемейным. Далеко за полночь горела лампа в его кабинете – щелкая счетами, он проверял цифры из торгового оборота, перечитывал и сверял деловые бумаги. Ахмедбай весь отдавался работе. Он не пожелал жениться второй раз – не хотел, чтобы у его единственного сына была неродная мать. После смерти любимой жены Рамазан стал для него целью и смыслом жизни…
Вспоминая отца, Рамазан всегда представлял его таким, каким видел в последний раз. Встревоженное лицо, чуть тронутые сединой усы, совсем белые виски и окруженные мелкими морщинками усталые глаза. Таким видел его и во сне.
Рамазан рано научился читать. Ахмедбай смолоду любил старинные книги и рукописи и собирал дома библиотеку. На досуге он был не прочь почитать что-нибудь мудрое, но только времени ему на это постоянно не хватало. Поэтому он рано приобщил сына к дружбе с книгами.
В гимназию Ахмедбай сына не отдал. Он считал, что Рамазан достоин лучшего и поэтому приглашал на дом самых известных на тот момент учителей, которые охотно посещали эти уроки, ибо Ахмедбай никогда не скупился в средствах на образование сына. Рамазан учился увлеченно, почти жадно, ему все было нужно, все было интересно, он забрасывал своих наставников многочисленными вопросами, даже ставя их иногда в тупик.
Одним из преподавателей Рамазана был Хайретдин хазрат, обучавший его основам ислама, восточным языкам и литературе. Это был уже пожилой, невысокий, худощавый человек. Его лицо, смуглое и морщинистое, излучало доброту и любовь, говорило о высокой духовности, даже одухотворенности его внутреннего мира. В молодости Хайретдин учился в Бухаре, потом какое-то время был имамом махаллинской мечети[25]25
Махалля – квартал (микрорайон), жители которого осуществляют местное самоуправление путем выбора комитета махалли и его председателя. Почти в каждой махалле имеется своя мечеть.
[Закрыть], но уже давно покинул это поприще.
«Теперешние муллы – рабы денег, почестей и славы – говорил он. – Они зазубрили некоторые истины и дальше этого думать не хотят. Мне тяжело и невыносимо находиться среди них».
Чтобы как-нибудь прожить, он стал давать частные уроки восточных языков и, часто бывая в семье Ахмедбая, постепенно стал его ближайшим другом, а для Рамазана – добрым духовным наставником.
Именно через него Рамазан познакомился с тем исламом, который не преподавали в обычных медресе[26]26
Медресе – высшее мусульманское учебное заведение.
[Закрыть] и нельзя было услышать в наставлениях махаллинского муллы. Прежде всего учитель начал с того, что не стал будить Рамазана на утренний намаз. И вообще не требовал точного исполнения всех предписаний ислама. «Человеку нужно думать и понимать, что он делает и зачем он это совершает. Все действия должны быть осознанными. И намаз нужно творить со вдохновением, и сердцем чувствовать присутствие Аллаха. Рамазан еще мал, пусть спит. Не нужно его мучить. Он сам решит, что и когда ему делать».
Ахмедбай сначала был очень возмущен, даже чуть не прогнал учителя, но, решив к нему поближе присмотреться, все-таки оставил его на время. Рамазан хорошо запомнил беседы отца и Хайретдина хазрата, часто переходящие в жаркие споры, которые обычно проходили вечерами на веранде. Горел красный абажур, множество ночных бабочек носилось вокруг лампы.
Учитель говорил о каких-то семи путях, которые должна пройти душа, о ее путешествиях по просторам Вселенной после смерти и возвращении на землю.
Он читал строки известных поэтов-суфиев – Руми, Джами, Хайяма[27]27
Мавлана Джалалиддин Мухаммад Руми (1207–1273) – выдающийся поэт-суфий, мусульманский богослов. Абдурахман Джами (1414–1492) – крупнейший персидско-таджикский поэт, писатель, суфий, философ, филолог, музыковед. Гайясаддин Абу-ль-Фатх Омар ибн Ибрахим Хайям Нишапури (1048–1131) – персидский философ, математик, астроном и поэт.
[Закрыть], подкрепляя их примерами из жизни. Ахмедбай, будучи правоверным мусульманином, спорил, доказывая все те же банальные истины, о которых каждую пятницу говорилось в проповеди в мечети, но потом заинтересовался иной точкой зрения и уже слушал Хайретдина, почти не перебивая. Позже Ахмедбай окончательно стал сторонником суфизма[28]28
Суфизм – аскетически-мистическое направление в исламе, вклю– чающее в себя как учение, так и духовные практики, направленные на борьбу человека с сокрытыми душевными пороками и духовное воспитание личности; мусульманское подвижничество.
[Закрыть], он начал видеть смысл жизни совсем по-другому.
Кроме обязательных уроков Рамазан проводил с Хайретдином хазратом много свободного времени. Именно в эти часы неторопливой задушевной беседы где-нибудь в саду или на берегу реки умудренный жизнью наставник рассказывал о давно минувших временах, былых народах и царствах.
Учитель часто разговаривал с ним по-арабски и на фарси. Иногда он делал это вперемежку, общаясь то на одном языке, то на другом. Получалось что-то вроде игры.
Рамазан быстро запоминал незнакомые слова, они легко укладывались в его голове именно при помощи такого непринужденного разговора. Вечером, встречая отца, он с гордостью начинал болтать с ним на разных языках.
Ахмедбай вначале понимал сына, потому что он тоже в свое время изучал восточные языки, но через некоторое время Рамазан легко его обогнал в этих знаниях.
Хайредин хазрат постоянно читал какие-нибудь стихи.
«Все мы тленны, дитя, таков Вселенной ход.
Мы – словно воробьи, а смерть, как ястреб, ждет.
И рано ль, поздно ли – любой цветок увянет, —
Своею теркой смерть всех тварей перетрет[29]29
Рудаки Абу Абдуллах Джафар ибн Мухаммад Рудаки (ок. 860–941) – персидский поэт, певец, основоположник персидской литературы. «Все мы тленны, дитя, таков Вселенной ход…» Пер. С. Липкина.
[Закрыть]»
Рамазан не понимал тогда глубокий смысл подобных философских стихов, но он чувствовал музыкальный ритм баитов[30]30
Баит – эпический и лиро-эпический жанр арабской и тюркской поэзии. Баит обычно слагается из четверостиший с рифмами.
[Закрыть] и ему нравилось повторять их вслед за учителем. Беседовал Хайретдин хазрат просто, осторожно и ненавязчиво. Задавая наводящие вопросы, он заставлял мальчика самого додумываться до некоторых истин, предоставляя широкое поле для размышлений. Будучи прекрасным знатоком и большим любителем поэзии, он знал на память целые поэмы и газели[31]31
Газель – лирическое стихотворение, в котором рифмуются два полустишия первого баита, затем та же рифма сохраняется во всех вто– рых полустишиях последующего баита.
[Закрыть] Низами, Навои, Хафиза, Бедиля[32]32
Низами Гянджеви (ок.1141 – ок. 1209) – один из крупнейших поэтов средневекового Востока, классик персидской поэзии. Алишер Навои (1441–1501) – тюркский поэт, суфий, государственный деятель тимуридского Хорасана. Хафиз Ширази (1326–1389) – прославленной персидский поэт, известный суфий мистик. Мирза Абдулкадыр Бедиль (1644–1720) – мыслитель и поэт, писавший на фарси, главный представитель поздней фазы индийской школы персидской поэзии.
[Закрыть].
«Пусть книги будут твоими вечными друзьями, Рамазан, – говорил ему тогда учитель. – Ни один мударрис[33]33
Мударрис – учитель, наставник, преподаватель.
[Закрыть] и наставник не сможет ответить тебе так, как отвечают книги. Ты будешь читать, многое для тебя станет ясным. Но пусть раздумья и сомнения никогда не оставят тебя, ибо истинный иман[34]34
Иман – вера в истинность ислама: вера в Аллаха, ангелов, Коран, пророков, Судный день, в воздаяние за добро и зло.
[Закрыть] рож– дается только после долгих поисков и размышлений».
Это тоже были довольно крамольные высказывания. Мулла в мечети говорил, что сомневающихся Аллах накажет. Благодаря учителю Рамазан страстно полюбил поэзию. Она стала его миром, где отдыхала и наслаждалась душа. Многого он еще не понимал, но набор красивых музыкальных фраз ласкал его слух. Неведомые дали, где может быть никогда он не сумеет побывать, звали его. Далекие миры, которые никогда не познать, манили его.
От стихов так сладко и блаженно становилось на сердце и так хотелось жить… А жизнь лежала перед ним, она была такая ласковая, заманчивая, еще почти не начатая, подобная чистому листу бумаги, на котором предстояло начертать строки своей судьбы.
Жизнь открывала ему целый мир. Она звала его, и сердце отвечало на зов, билось часто и гулко. Рамазан чувствовал прилив энергии и сил, но не было еще у него любимого дела, которому он мог бы отдать всего себя.
Воспитанный в роскоши, в неге и богатстве, он с трудом находил свою дорогу в жизни.
Так шло время, и уже подкрадывалась юность.
4
Однажды летним днем Рамазан, лежа в траве под густой яблоней, читал поэму Джами «Юсуф и Зулейха». Солнечные лучи едва пробивались сквозь листву и отражались на страницах яркими прыгающими пятнышками. Знойный полдень был пропитан дремотной истомой. Природа замерла, тихо млея от жары. Не хотелось не только вставать, но и пошевелиться. Рамазан опустил лицо в пахучую траву, но даже она была теплая и не освежала, и только у самых ее корней можно было едва уловить прохладный, сыроватый, тонкий запах земли. Жара совсем разморила его и он задремал.
В приятном полусне виделись картины из только что прочитанной книги – плоские крыши старинного Герата, а по узкой улочке мимо глинобитных заборов сам старичок Джами проходил с посохом.
Вдруг видение поменялось. Рамазану пригрезилась красавица Зулейха, сидящая на золотом троне, одетая в сияющие розовые шелка. Солнце ярко освещало ее лицо, а блики играли в черных косах. У трона на коленях стоял Юсуф, низко склонив голову, а Зулейха протягивала к нему изящные руки и говорила словами поэмы Джами:
«Своей любовью, своенравный друг, Молю я, исцели ты мой недуг.
Я пить хочу, а ты – вода живая,
Бессмертье – ты, но посмотри:
мертва я…»3535
Абдурраман Джами, «Юсуф и Зулейха. Пер. Липкина.
[Закрыть]
Юсуф отодвигался, отстранял ее зовущие руки, украшенные множеством золотых змеек-браслетов, и еще ниже опускал голову. Но сон досмотреть ему не дали.
Кто-то тронул Рамазана за плечо. Он вздрогнул, сразу возвращаясь из прекрасного сна, резко поднял голову и вскочил на ноги. Перед ним стояла девушка в ярком цветастом платье, в шляпке, из-под которой рассыпались по плечам упругие черные завитки. Она смотрела в упор лукаво и игриво. Рамазан вздрогнул, покраснел и, не зная, куда девать глаза, стоял растерянный и смущенный.
Он сразу узнал эту девушку. Это была дочь его дяди Абдуррахмана. Но как она изменилась, как выросла и похорошела! Рамазан не видел ее несколько лет. Ведь семьи братьев почти не общались, также не общались между собой и их дети. Рамазан едва-едва помнил Гюльнару маленькой, капризной и своевольной девочкой, когда семейство Абдуррахмана еще проживало в их родовом доме. Но уже тогда она была ангельски красива.
Кокетливо щуря глаза, Гюльнара спросила:
«Рамазан, где твой отец? Я обегала весь дом и не нашла его. Твой дядя прислал меня спросить…».
«Я не знаю… Наверно, на заводе… Или в магазине, – поспешно перебил ее Рамазан, опуская глаза и стараясь на нее не смотреть, – Я его с утра не видел».
Он повернулся, собираясь уйти, даже не взяв лежащий на земле томик Джами. «Куда же ты, Рамазан? Ты забыл вот это…» – крикнула со смехом Гюльнара, догоняя его и протягивая ему поднятую из травы книгу.
Рамазан торопливо выхватил ее, но в этот момент рука коснулась открытого плеча девушки, и он почувствовал, как жаркая волна неведомого ему чувства прошла по телу. Совсем потерявшись от смущения и забыв о Гюльнаре, бросился он к дому, влетел в комнату и кинулся на постель, прижавшись горячим лбом к прохладной шелковой подушке.
Потом, много позднее, понял он, что так Так закончилось его детство. Тогда шел ему семнадцатый год…
Гюльнара была на год старше Рамазана. Она не знала категорического послушания отцу и матери, была самоуверенна и властна. Отец ее почти не занимался своими многочисленными детьми и вообще мало интересовался не только семейными, но даже и торговыми делами. Он поставил над всем обширным хозяйством управляющего, перепоручив ему все заботы. Управляющий был человеком с хитрецой, совершал выгодные сделки только для себя и в наглую обманывал своего благодетеля, все больше набивая карманы.
А благодетель и не вдавался в подробности его «работы». Шумные компании, кутежи, друзья, рестораны были его обычной жизнью. Как большинство недалеких и неумных людей, он считал себя человеком передовым и образованным. Всем своим обликом подчеркивал стремление не иметь со своей нацией ничего общего. Начиная с обстановки дома и кончая одеждой, – все говорило о желании подражать молодым людям того времени. Абдуррахман редко бывал дома, а когда возвращался, разбирал вечные тяжбы и ссоры между женами. Мать Гюльнары, персиянка, когда-то привезенная Абдуррахманом из путешествия по Ирану, младшая и любимая его жена, была постоянно озабочена тем, как отравить жизнь своим соперницам, как привязать к себе мужа еще больше и вынудить его дать развод старшим женам. Гюльнара росла среди интриг, сплетен, бесконечных скандалов и взаимного ожесточения между обитательницами женской половины. Она рано познала тайну любви. Но ее соблазнитель, молодой приказчик Абдуррахманбая, работавший в одном из его новых магазинов, недолго развлекался с хорошенькой байской дочкой. Его очень скоро уволили за растрату. Гюльнара, эта легкомысленная и ветреная девочка, мало переживала разлуку. Уверенность во всемогуществе своей красоты не дала ей долго предаваться унынию. Став игрушкой в руках коварного сластолюбца, она не растерялась и знала, что делать. Она теперь сама искала свою жертву.
Как-то Рамазан с отцом зашел к дяде, и Гюльнара из-за куста акации наблюдала за ним. Рамазан был еще очень молод, совсем мальчик, но в его облике уже угадывался образ будущего стройного и красивого мужчины. Его манера скромно и просто держаться, сияющие внутренней чистотой и тихим вниманием правильные черты лица, весь одухотворенный облик поразили ее воображение. Гюльнара долго думала, как к нему подступиться. Женским чутьем угадывала, что ей надлежит самой сделать первый шаг, а дальше… дальше – она уверенна! – Рамазан будет у нее в руках. Но первое свидание не удалось, а второе повторить долго не представлялось возможным.
Рамазан избегал ее. В душе юноши после первой их встречи поселилось смятение, нарушено было мерное течение его жизни, посвященной наукам и книгам. Он не мог забыть жгучего огня, пробежавшего по его телу при первом прикосновении к ней. Рамазан старался забыть об этом, не думать. Но, видимо, разум не волен победить сердце. Сон его стал кратким и тревожным, на уроках он был невнимательным, часто отвечал невпопад. Даже во время намаза он ошибался. Рамазан с ужасом сознавал, что стоит у края пропасти, и обратной дороги нет.
Но в то же время так сладко было думать ему о Гюльнаре, сидя душными бессонными ночами у открытого окна, слушая трепетное биение сердца и шелест листвы, сквозь черную зелень которой проглядывали звезды. Из городского парка доносились звуки вальса – там играл военный оркестр и танцевали пары. Изредка по мостовой проезжал извозчик, и особенно громко в полуночной тишине цокала копытами его лошадь. А Рамазан, заворожённый ночными звуками, предавался мечтам. Его безудержно тянуло в дом дяди Абдуррахмана, но зайти туда он не решался. Стараясь унять биение своего сердца, он выходил в сад и наслаждался тишиной. Все засыпало – далекая музыка в парке давно закончилась, извозчики уже не цокали по мостовой, не было слышно ни одного звука… Черные деревья стояли неподвижными рядами, а в недосягаемой вышине, словно рассыпанные бриллианты на черном бархате, сияли бесчисленные звезды… Ни ветерка…
Тихо-тихо… Рамазан медленно ходил по дорожкам сада, глаза его не отрывались от звездного неба и душа постепенно наполнялась миром и тишиной. Потом веки его тяжелели, ресницы почти смыкались, сердце успокаивалось и он, умиротворенный, возвращался в свою комнату, где уже поджидал его сладкий, спокойный сон… Так повторялось каждую ночь.
Лето прошло, наступила осень. Рамазан усиленно занимался, стараясь в книгах найти покой смятенной душе. Потом пришла зима. Серые, ненастные дни, дождь со снегом, скучный холодный сад и долгие темные вечера постепенно заслонили собой, покрыли туманом воспоминания лета. Рамазан тихо радовался победе над самим собой и своими мыслями.
Но за зимой снова пришла весна… Пьянящий воздух, в котором плыли ароматы просыпающейся земли и деревьев, гомон птиц, летящих домой, на север, ранние рассветы и буйство молодой природы разбудили спящую в душе юношескую страсть.
Любовь, заглушенная на время голосом рассудка, вспыхнула настолько ярко, что это заметили все. Рамазан похудел, осунулся и только глаза его сияли пьяным шальным огнем.
Отец, не понимая истинной причины, сильно беспокоился за здоровье единственного сына. А мудрый Хайретдин сказал только: «Разве ты забыл, Ахмед? Мы ведь и сами были когда-то молоды. Было и нам восемнадцать лет. Это закончилось его детство и пришла юность!»
