Текст книги "Жил-был мальчик (СИ)"

Автор книги: SаDesa

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Зима, как ни крути, время почти что взаправдашнего волшебства.

Огоньки, подарки, добрый дедушка в длинной шубе.

В детстве.

А повзрослев, начинаешь примечать и чернющую грязь у дорожных обочин, и дохлых синичек, скопытившихся от отравы, заботливо подсунутой местной собачьей стае, и то, что нос у доброго дедушки опухший и красный вовсе не от холода.

Но, несмотря на все это прозаическое дерьмо, иногда так и веет старой сказкой.

Например, когда снег вечерами идет.

Хлопьями кружится, неторопливо опускается вниз.

Завораживающе и абсолютно бесшумно.

Сугробы все растут, и белого становится больше.

Хотя, казалось бы, куда уже?

Самое начало января. В городе то и дело все еще нет-нет да запустят пару салютов или бабахнут хлопушку, а вот в дачном поселке, где у жнецовских родителей, как оказалось, есть не только традиционные шесть соток под картошку, но и благоустроенный двухэтажный дом, и абсолютная тишина.

Такая плотная, что кажется, будто бы все наши вопли затираются, не достигнув даже высокого новенького забора.

А снег идет… c утра и до самого позднего вечера, когда все сидят во дворе вокруг разведенного в старом мангале огня и пытаются поджарить нанизанные на шампуры зефирки.

Не традиционную пастилу, которой, разумеется, не оказалось в почти что сельском магазине, гордо величающем себя мини-маркетом, а самый что ни на есть обыкновенный белобокий зефир, который эту затею вовсе не оценил и поэтому лишь угрожающе шипит, сворачиваясь в нечто малоаппетитное. Но я все еще не теряю надежды; тем более, что у огня можно неплохо погреть пальцы. Пальцы, в которые все норовят запихнуть глиняную кружку, до краев полную самопального кисловатого глинтвейна, в который девчонки бухнули столько корицы, что нос чешется.

Отказываюсь в который раз, и Снежка кривит рот, а я, дождавшись, пока она отвернется к своей Ленке, бесшумно передразниваю ее.

Саня, сидящий тут же, в полуметре на предназначенной для колки дров чурке, тихонько посмеивается и толкает мое колено своим.

Саня, который ни с того ни с сего подался в футбольную команду в начале семестра и теперь вечно покрыт ссадинами. То колени, то лицо. Плюс тренажерка в нагрузку. Помешались они все на ней, что ли?

Впрочем, это, скорее, я чего-то не понимаю. Вполне доволен своими руками-палочками и более чем невпечатляющей грудью.

Закатываю глаза и возвращаюсь к несчастной зефирке. Подумав, пробую ее оплавившийся почерневший бок языком и тут же отдергиваю руку подальше.

Слишком горячая, зараза.

– Да выкинь ты уже это дерьмо. – Ленка, вынесшая из дома одеяло и натянувшая его прямо поверх пуховика, выглядит весьма довольной, несмотря на покрасневший нос. Ленка, которая изначально была крайне скептично настроена насчет моих вкусовых изысканий.

– Ты ничего не понимаешь в кулинарии, женщина… – бурчу себе под нос, чтобы она наверняка не услышала, и, дернув головой, скидываю капюшон. На волосы и челку тут же начинают налипать снежинки. Невесомые и совсем не холодные. На свету так и вовсе кажутся почти нереально идеальными.

Невольно залипаю, засмотревшись на массивный навесной фонарь, и вздрагиваю всем телом, когда скинутый капюшон возвращается на мою голову, еще и с увесистым таким подзатыльником.

– Не смей морозить мою голову! Схватишь менингит, а мне потом придется туфли под костюм надевать, а я ненавижу чертовы туфли!

Замираю на мгновение, скривившись, а после медленно отплевываю забившуюся даже в рот опушку. Ноздри щекочет, и неудержимо хочется чихнуть.

– Менингит – это инфекционное заболевание, идиот. И при чем тут туфли? – цежу сквозь стиснутые зубы и от неожиданности разжимаю пальцы. Треклятый зефир летит в мангал прямо с шампуром, а я, неуклюже замахав руками, заваливаюсь назад, подчинившись с силой дернувшими мой стул назад пальцам.

Но упасть не позволяет, удерживает и, нагнувшись сверху, ехидно выдыхает вместе с сигаретным дымом:

– Разве кроссы уместны на похоронах?

– Ой, да иди ты! Придурок!

Бестолково машу руками, и он лишь чудом умудряется не выронить сигарету. Усиленно кивает и, затянувшись, зажимает ее между пальцами. В опасной близости от рукава моего пуховика, между прочим.

– Каюсь, придурок, а ты – умный.

– Умнее некоторых.

– Наверное, именно поэтому, чтобы выпросить мои конспекты за прошлый год, ты решил поработать головой, а не…

Делаю страшные глаза и, выгнувшись, ладонью затыкаю его рот.

Смеется сквозь мои пальцы и, буркнув что-то, смутно смахивающее на ругательство, так же резко усаживает меня обратно, возвращая шаткому стулу первоначальное положение.

– А не просто отобрать их. О чем ты только думаешь, Кирилл? – В шутливом ужасе прикладывает ладонь к скуле и уворачивается от почти что долетевшей до его плеча толстой щепки. Грозит мне пальцем и, пятясь, исчезает из зоны видимости, обогнув маленькую котельную, пристроенную к дому. И, разумеется, сам без шапки, в расстегнутой тонкой куртке и неизменных кроссах.

Кто еще заболеет первый?

Кто еще… Хотя вопрос определенно бессмысленный и глупый. Это же Жнецов, которому все нипочем. Который не мерзнет, не страдает похмельем и вообще ничего «не». Жнецов, с которым мы с самой середины декабря никак не можем заныкаться в какой-нибудь темный угол и немного побыть наедине. Жнецов, у которого есть своя комната, кстати, и, я очень надеюсь, нескрипучая кровать. Впрочем, я, кажется, уже согласен даже на пол. Или в той самой котельной, рискуя ошпарить зад.

Согласен не столько на потрахаться, сколько утолить свой тактильный голод и трогать-гладить, опять трогать. Обнимать, цепляться ногами за пояс, целовать, задирать футболку, и… Только тактильный голод, да, Кирилл, продолжай себя обманывать.

Перевожу помутневший взгляд на вернувшуюся из дома Снежку. Они с Ленкой вроде как делят один шезлонг, одно одеяло и один пивной стакан на пол-литра, наполненный не то все тем же глинтвейном, не то просто прихваченным из города винищем.

Запах дыма перебивает даже чертову корицу, и в потемках по цвету пойла сразу и не угадать.

Снежка, Саня, Ленка, занятый за домом невесть какой херней на пару со Жнецовым Диман… Кажется, что минимум с тремя из них я живу, и не просто в общаге, а на двух квадратных метрах. И не сказать, что устал или вроде того, но странновато немного. И на каникулах, и в универе постоянно видеть одни и те же лица.

Через год или два срастемся совсем.

Впрочем – замечаю краем глаза мелькнувшую красную куртку Влада – не сказать, что я был бы особо против.

Не был против вообще.

Оставшаяся часть нашей маленькой компании присоединяется чуть погодя, как раз когда Снежка делает контрольный звонок матери и доверительным шепотом сообщает, что мы вообще-то уже ложимся спать и, да, Лена будет спать с ней.

Лена, не Влад.

Точно не Влад.

Владу она спихнет Кирилла.

Ха-ха, как смешно. Давай, юморни еще, что вы решили не трахаться до свадьбы, а чтобы он вытерпел, ты подарила ему меня. И все ок, не переживай, мам, моя честь не будет запятнана – Кир отработает за двоих.

Пялюсь на нее исподлобья, натянув капюшон пуховика по самые брови, старательно излучая лучи сарказма.

Так старательно, что этот бы энтузиазм да в нужное русло. Ни одной пересдачи бы не было. Да что там пересдачи – у меня бы ни одного экзамена не было, сплошь одни автоматы, но… Я это я, увы.

Снежка скидывает вызов, тщательно проверяет, действительно ли отключилась, и только после этого поворачивается ко мне.

– Какие-то проблемы?

– Нет-нет-нет… Продолжай и дальше говорить маме, что я сплю вместе со своим парнем. Можешь в следующий раз уточнить, что у него в комнате узкая полуторка и спит он прямо на мне.

Ленка заливисто смеется, а Снега тянется за их импровизированным бокалом. Делает глоток и пожимает плечами.

– Для мамы – это мой парень, так что не попси тут. И вообще, застегни куртку, я не хочу тебя лечить.

Если бы физически это было возможно, мои глаза совершили бы полный оборот. Три оборота. Тоже мне, блядь, заботливые родители. Один с менингитом, вторая наверняка вспомнит пневмонию.

– Кого делим, девочки? – Влад материализуется прямо за шезлонгом и коленкой опирается на шаткую спинку. Снежка тут же запрокидывает голову и даже терпит, пока Жнецов стряхнет налипшие на ее шапку снежинки. Ленка же, в свою очередь, пытается спихнуть его ногу и довольно сильно лупит по бедру. Успевает аж три раза, а после он перехватывает ее запястье и сжимает в своих пальцах.

– Наш старшенький разбушевался. Потому что я сказала маме, что ему придется спать в твоей комнате.

Жнецов глубокомысленно кивает, отпихивает вторую Ленкину руку и, улучив момент, перехватывает девчачью кружку. Набирает полный рот вина и едва проглатывает. Еще и умудрился не облиться, гадина!

Ну никакой вселенской справедливости!

– Так, может, поменяешься с ним? Я сплю голым, знаешь ли. Вдруг это отразится на его психике.

Сглатываю и растягиваю губы в самой милой из всех тех, на которые способен, улыбок.

– Ничего страшного. Можешь спать хоть с динозавром на члене, я уйду на диван. К Сане.

К Сане, что в это время молчаливо постигает дзен, но, услышав свое имя, закашливается, подавившись недоглинтвейном, который послушно цедит. Тут же сочувствующе стучу его по спине, краем глаза успев заметить, что Снежка кидает на переменившегося в лице Жнецова просто зверский взгляд.

И напрягаюсь.

Что это сейчас было вообще?

– Эй, ты живой? – интересуюсь у красного как рак друга, но тот только отмахивается, убирая с лица отросшую за полгода челку.

– Попытка захлебнуться прошла неудачно, спасибо. Что ты там говорил про диван?

Открываю рот было, чтобы действительно мстительно попросить его подвинуться этой ночью, но Жнецов тяжело опускается рядом со мной, притащив откуда-то припорошенный снегом раскладной стул.

– Ничего.

Улыбается Сане во все свои тридцать два, но выходит у него премерзко. И как-то предупреждающе, что ли. Что за новая волна бреда? Не ревновал столько времени, а тут начал вдруг?

Странно и мало похоже на правду.

Ощущение того, что я чего-то не знаю, преследующее меня еще с летних каникул, усиливается во сто крат, но тут появляется еще и Диман, который тащит бутылку Джека в одной руке и прямо по снегу, вцепившись в спинку, прет за собой легкую летнюю лавку. Влад вздыхает, корчит рожу, но, легко поднявшись на ноги, бросается помогать.

Вдвоем они разворачивают эту хрень, ставят так, чтобы мы все образовывали подобие ломаного круга. Притаскивают толстый плед из дома и пару подушек и устраиваются на всем этом под явно завистливые взгляды девчонок.

Не могу не улыбнуться, глядя, как Диман, напевая себе под нос, мотает головой, отказываясь взять свою подружку на ручки. Мол, кинула меня, вероломная, сиди теперь на своем шезлонге и морозь зад.

– Ну что, народ? Так и будем пялиться на торжественно сожженную зефирку Кирилла или сыграем во что-нибудь?

Ленка дует губы на своего вроде как жениха, но это не мешает ей веселиться и подначивать других.

Диман откликается с живейшим интересом и даже отрывается от страшно занимательного занятия: попыток открыть бутылку, не снимая толстых перчаток.

– Предлагаешь раскинуть карты на снегу? Или будем гадать на суженого? Снега, снимай ботинок и швыряй за забор, лет через семьдесят его там непременно найдут.

Влад косится на этих двоих с явным сомнением и подбрасывает дров в чашу мангала, с которого благоразумно не забыли снять решетку.

– Может, в прятки? Чур, в бане не искать, я буду не один.

– Тогда, может, – все, включая обернувшегося меня, смотрят на подавшего голос Саню, – «Я никогда не…»? Или «Правда или действие»?

– А что, – подумав с секунду, решаюсь я, – почему бы и нет. Мы никогда не играли.

– Ага. – Влада так косит, будто кто-то невидимый незаметно заехал ему по голени или еще куда. – С голым задом я по поселку уже бегал. И хер вы заставите меня сделать это еще раз.

У меня глаз нервно дергается и не выпадает только потому, что это физически невозможно. А вот челюсть вполне себе натурально падает.

– Мне нужны подробности… – едва выдыхаю, и Снега заметно оживляется, кусает губы, ловит умоляющие взгляды Влада и все-таки решает быть благородной, а вот ее подруга – нет.

– Я скину тебе ссылку на ютьюб.

О, как жаль, что камера на моем мобильнике слишком херовая, иначе я бы обязательно запечатлел изменившегося в лице Жнецова, да еще и на главный экран ее. Без вариантов вообще.

– Ну а что? Твоего лица, красавчик, не видно. А Кир тебя и по другим частям тела сможет опознать.

– Ты в курсе, что такие, как ты, редко умирают своей смертью? – В голосе Влада что-то затаенно-маниакальное, а улыбка напоминает оскал, но на девушку это производит впечатление еще меньшее, чем треснувшая в мангале, невесть как попавшая в него еловая шишка.

Ленка шлет ему воздушный поцелуй и начинает, чуть повысив голос:

– Итак, Жнецов, правда или действие?

Тот скалится еще шире и отпивает из предложенной сочувствующим Диманом бутылки. Надо же, все-таки открыл.

– Правда, Леночка.

Замираю в ожидании вопроса, но она, кажется, его еще не придумала и потому какое-то время поглядывает куда-то вверх, отпив вина и не спеша проглатывать.

– Ты любишь быть снизу?

О, ну конечно. Спасибо. Очень неожиданный вопрос. Лучше бы ты спросила, любит ли он квантовую физику и пялится ли на сиськи новой вузовской медсестры. Весьма пышной дамы за пятьдесят, кстати, но откуда Ленке про это знать?

Влад отвечает, даже не думая и без особых эмоций. Его лаконичное «нет» сопровождается коротким передергиванием плеч, словно он смахивает с них что-то.

Конечно, он не любит. Иначе я бы давно перестал быть единственной принимающей стороной. Или… невольно задумываюсь… не перестал бы? А что, если бы я захотел ему вставить? Он позволил бы мне?

Бросает в краску, уши вспыхивают вместе с шеей, и я радуюсь, что освещение весьма скудное. Если кто заметит, то только Саня, что сидит ближе остальных, но и от него я пытаюсь отгородиться поднятым воротом куртки и опушкой капюшона.

– Окей, теперь я. Ита-а-а-ак… – Взгляд Жнецова блуждает по всем присутствующим и останавливается на том, кто сидит рядом с ним. И уже по одной только глумливой ухмылочке я догадываюсь, что нормальных вопросов не будет вовсе. Все, как один, на скользкие или неприличные темы.

Окей, я смогу это пережить.

И Диман, который оказался следующим, тоже сможет.

– Правда или действие?

– Ха, ты же спросишь, есть ли у нее страпон или как она спит: в коконе или под потолком. Ну уж нет, давай действие.

– Окей. – Жнецов не выглядит расстроенным. – Лизни трубу.

– Что?

– Что слышал. Трубу. Языком. Лизни. Во-о-он ту, – указывает в сторону пристройки, – металлическую. Давай, детка, я хочу быть уверен, что сегодня ночью буду единственным, чей язык будет вызывать неприличные хлюпающие звуки.

Диман обреченно вздыхает, встает, делает еще один глоток и покорно идет. Впервые в жизни, наверное, вижу настолько спокойного человека, готовящегося сделать глупость.

– Ну и тварь же ты, Жнецов. – В голосе Ленки, вскочившей вслед за своим парнем и, должно быть, собравшейся отдирать его от железяки, слышится неподдельное восхищение. – Ты за это еще ответишь.

– Ага, иди давай, проконтролируй.

– Мог бы быть подобрее, – Снежка укоряет его весьма мягко и, воспользовавшись тем, что место освободилось, перебирается поближе к Владу. Тот вовсе не возражает, напротив, подает ей руку, помогая перебраться через шезлонг. – Вообще-то.

– Кто бы говорил. Тоже мне, добренькая нашлась. Скажи спасибо, что я немстительный.

Все интереснее и интереснее становится. Уточняю и заодно тянусь за бутылкой, глотнуть совсем немного, чтобы согреться:

– «Немстительный»? Что это значит?

– А как ты думаешь, кто заставил меня бежать в чем мать родила до нижней улицы? – Указывает двумя большими пальцами на мою сестру и, когда та строит рожицу, доверительным шепотом добавляет: – За этой миленькой внешностью скрывается настоящий монстр. Верь мне.

– О да, я верю.

– Во что веришь? В то, что у него будет стоять после двадцати пяти? – Вернувшаяся Ленка верна себе как никогда. Ее парень, расслабленно улыбаясь, демонстрирует припухший красный язык и, увидев, что его место занято, без лишних возражений падает на шезлонг. Тычет большим пальцем в мою сторону, и мне хочется сказать Владу большое человеческое «спасибо». Кажется, кто-то вознамерился мстить ему через меня.

– Правда или действие? – Диман забавно шепелявит, добавляя шипящие к каждому звуку, и я покорно выбираю действие. Сделать какую-нибудь хрень проще, чем в хрени же сознаться.

– Давай действие.

Кивает, словно этого и ждал, и, покосившись на мангал, примечает торчащий оттуда шампур. Со вздохом встает, натягивает перчатку на пальцы и вытаскивает его из огня. На другом конце, нанизанная на острие, чернеет моя зефирка. Точнее, свернувшееся в непонятную плотную массу нечто.

Воняющее гарью и жженым сахаром.

– На. – Протягивает мне, и я, последовав его примеру, послушно беру горячую железку, натянув рукав пуховика на самые кончики пальцев. – Ешь.

– Что? Вот это вот? – Киваю на темную запекшуюся массу, которую теперь наверняка и наждаком не отколупаешь, и Диман согласно опускает голову.

– Это, это. Хавай давай.

Приподнимаю бровь и, покосившись на Влада, пробую колупнуть эту заплавившуюся хрень пальцем. На холодном воздухе остывает быстро, но сам шампур все равно все еще достаточно горячий, чтобы обжечь рот.

– Ну спасибо тебе, Жнецов, – проговариваю негромко, но так, чтобы наверняка все услышали, и пробую на зуб свое «действие». Оказывается и горьким, и приторно-сладким, и кислым одновременно. Странно. Но не настолько блевотно, как мне представлялось. Гарь – она и есть гарь. А тут еще и зола, и железо… Охереть можно, сколько полезных элементов, и все в одном.

– И как? – У Сани, единственного на лице, написано искреннее сочувствие, когда у меня получается отгрызть кусочек этого некогда яблочного дерьма и проглотить его.

– Хочешь разделить мой ужин?

Отрицательно мотает головой и отсаживается подальше.

– Прости, но толчок тут всего один. И будет нехорошо, если его займешь ты, а мне придется блевать в карман.

– Не так уж оно и мерзко…

Отковыриваю кусок за куском, стараюсь не жевать особо, глотаю. На четвертом Снежка не выдерживает и отбирает у меня уже еле теплую железку. И даже жаль – я только-только начал отогревать пальцы.

– Ну все, хватит. Мама мне не простит, если ты реально отравишься, нажравшись углей.

Точно же! Мама! Вскидываюсь, глядя на нее сверху вниз, и улыбаюсь так радостно, словно это вовсе не у меня нечто мерзостное между зубами застряло и заставляет ныть пятерку сверху.

– Правда или действие?

Снега замирает с занесенной над мангалом рукой, а после, передумав, медленно приседает и оставляет шампур прямо так, на снегу. Оценивающе разглядывает мою рожу, подозрительно прищуривается и тоже выбирает действие.

И мне даже хочется захлопать в ладоши, как в детстве.

Есть у меня для нее кое-что.

– Позвони парню, который тебе нравится, и позови его попить кофе, скажем, в следующую пятницу.

Только что прикуривший Жнецов, с которым мы сталкиваемся взглядами, улыбается и выпускает дым через ноздри. Подмигивает мне и покусывает уголок губы.

Еще бы ему не знать, о чем или ком идет речь.

Остальные молчат, и Снега отмирает лишь спустя десять, а то и больше, секунд. Осоловело моргает в пустоту несколько раз и решительно мотает головой.

– Нет.

– Это почему это? – В «рюмашке» у Ленки почти ничего не осталось, но хмурит свои идеальные брови она явно не поэтому. – Правила одинаковые для всех. И потом, я так чудовищно зла за то, что ты ничего не рассказала, что сейчас кого-нибудь покусаю.

– У меня нет его номера. – Отмазка весьма так себе, тем более, что предпочитающий пока не вмешиваться Влад тут же вытягивает перед собой указательный палец, прося подождать немного, и лезет за своим мобильником. – И он уверен, что я тайно страдаю из-за разрыва вот с этим вот.

«Этот вот» так увлеченно залипает в экран телефона, что даже не слышит ее. А я смотрю на него и понимаю, что да, в этом есть рациональное зерно. Я бы на ее месте страдал. Ну, если бы они встречались по-настоящему, а не вот это вот все.

Да кто угодно бы страдал.

– Так объяснись со своим бедным виолончелистом и, когда он онемеет от шока, хватай за шкирку и тащи в кровать. Он вроде не в общаге живет, а на съемной. Я узнавал.

Оу, даже вот как. Когда это он узнавал? И что там за виолончелист, о котором я ни сном ни духом? Нет, я, конечно, знал, что моя сестра явно заинтересована в обществе одного темноволосого щуплого парня, с которым частенько сталкивается в библиотеке, но то, что он играет, да еще и на виолончели… А вот Влад – молодец. Влад, должно быть, куда тщательнее следит за жизнью моей сестры. А может, она уже и не моя, а? А наша?

– И это говорит мне тот, кто несколько лет шатался с кем ни попадя и тайно вздыхал по моему такому же тупому брату. Нет уж, спасибо, забери свои советы.

Влад даже бровью не ведет и послушно кивает, соглашаясь с ее словами. Да и как тут возразить, если мы оба – реальные валенки.

– Ага, я-то заберу, а ты телефон доставай. Коленка же сказала: правила есть правила. Давай, Снега, расчехляй свои стальные яйца и звони. Только на громкой!

Закатывает глаза, но все-таки забирает жнецовский мобильник и быстро, глядя на свой, перебивает цифры. Только перед тем, как нажать кнопку вызова, колеблется.

– Мне будет так стыдно, что придется забрать документы из универа.

Влад такой серьезный сейчас, а саркастично вздернутая бровь делает его еще и каким-то гротескно опасным. Тени складываются донельзя правильно, выделяя лишь правую сторону лица. Я бы, не раздумывая, сфотографировал его, если бы мы были вдвоем. И то, как он уцепился за мою идею, заставляет чувствовать приятное тепло. Хочется кусать губы и обниматься. И греть руки у него под курткой тоже.

– Тебе будет ужасно стыдно, если ему позвоню я.

Хихикаю, представляя, как это могло бы выглядеть, и под тяжелым взглядом сестры тут же перестаю. Складываю ладони в молитвенном жесте и, хотя в потемках это и непросто, пытаюсь заглянуть ей в глаза.

– Серьезно, давай уже. От того, что ты нажмешь на кнопку, никто не умрет. Клянусь, что буду молчать и заколю остатками своей зефирки каждого, кто попробует издать хотя бы один жалкий вяк.

Невесело улыбается и, выдохнув, все-таки жмет вызов, а после переключает на громкую связь. И мне кажется, что волнительно сейчас не только ей.

Мне почему-то ужасно хочется перебраться к Владу под бок, а Ленка все еще выглядит немного обиженной. Еще бы, лучшая подруга не рассказала про парня. Хотя я бы, наверное, тоже не рассказал. Да и вообще-то оно и было без «бы». Никто не знал. И поэтому мы так бездарно продолбали столько времени.

«Алло?»

Вздрагиваю вместе со Снежкой.

Голос у этого парня оказывается достаточно неплохим. Приятным, по крайней мере.

– Привет. Это Снежана. Мы с тобой вроде как не можем поделить стол в библиотеке.

«И ты звонишь для того, чтобы договориться о посменной аренде?» – посмеивается в трубку и, кажется, вовсе не чувствует напряжения.

Потихоньку начинает нравиться мне, несмотря на то, что сказал всего лишь пару реплик. И потом, разве Снега стала бы вздыхать по какому-то придурку?

Самоуверенные, обезбашенные придурки – это по моей части, а не по ее.

Снежка неловко хмыкает, прикусывает нижнюю губу и в поисках поддержки глядит на Влада. Тот закатывает глаза, кривит рот и изображает говорящую утку – продолжай, мол.

– Нет. Вообще-то, нет. Я звоню тебе потому, что думаю, что мы могли бы встретиться в другом месте. Скажем, для разнообразия.

Пауза.

Готовлюсь уже к тому, что вызов сорвется и остаток вечера, каникул и жизни мне придется себя ненавидеть за идиотское желание, но, подумав, этот любитель классической музыки оживает. Надо бы, наверное, узнать его имя.

«А твой парень мне потом ничего не сломает?»

Снежана выдыхает с видимым облегчением и на этот раз, словно спрашивая разрешения, глядит на меня.

Коротко киваю в ответ, и она, если и продолжает переживать, то уже вовсе не так, как в самом начале. Расслабляется и медленно выдыхает, наблюдая за тем, как в холодном воздухе растворяется облачко теплого пара.

– У меня нет парня. Да и никогда не было в универе.

«А Жнецов?»

Ну да. Ткните мне пальцем в того, кто не знает Влада в нашей шараге, и я буду с ним дружить независимо от того, окажется это седеющий ночной охранник или ботаник-дотапоклонник.

– Он действительно встречается с моим младшим братом.

И это пиздец звучит на самом деле. Когда вслух. И при пускай и малочисленных, да еще и не совсем моих друзьях.

Звучит пиздец, но они и так все знают и всем по барабану.

А уж что там про нас подумает сомнительный любитель водить струнами по смычку, или как у них там, меня волновать не должно вообще.

Глубокомысленное «охуеть» на той стороне трубки заставляет и Снегу, и даже меня улыбнуться. Все-таки он нормальный, наверное. Этот виолончелист. Не пришибленный томиком Шиллера или кого-то из этой братии.

– Влад мне как старший брат.

Жнецов улыбается и опускает взгляд, разглядывая носки своих белых кроссовок. Ничего себе. Оказывается, тоже иногда смущается. Забраться на его колени хочется еще больше чем пять минут назад.

Обещаю себе, что сделаю это, как только мы окажемся вдвоем. Обещаю себе, что буду сидеть так долго-долго и просто гладить его по беспокойной голове и теплой шее.

«Тогда, может, в следующий четверг? Ты же сейчас дома?»

– Да, мы с Киром тут, у мамы. – Смотрит снова, приподняв бровь и беззвучно, одними губами, спрашивая о пятнице. Ага. Счаз-з. Четверг так четверг. Я не привередливый. Так же, как и она, чеканю ультразвуковое «соглашайся». – И да, четверг.

Офигеть как все просто, оказывается. Как легко вселенная сводит нужных людей друг с другом. Может, конечно, этот парень и не герой ее романа и все такое, но сама мысль об этом приводит меня почти что в щенячий восторг. Отчасти потому, что чувство вины притыкается немножко, и я уже не кажусь себе таким мудаком, ради своей личной жизни положившим на жизнь сестры.

«Встретимся в кафешке напротив универа, а после проверим, как там наш стол? Думаешь, с ним хорошо обращаются?»

Ленка делает круглые глаза, часто-часто машет руками, показывая, что сейчас начнет ржать, и надувает щеки. Снега косится на нее, как на припадочную, и, вырубив громкую связь, подносит телефон к уху. Просит подождать минуту и, обогнув лавку, поднимается на крыльцо дома. Разговаривает там, прижавшись спиной к стене около окна, и пару раз тонко улыбается. Наблюдаю за ней, совершенно игнорируя поднявшийся гомон, и думаю только о том, что никогда не видел ее такой.

И совершенно не могу вспомнить, нравился ли ей кто-то вообще. В старшей или средней школах. Наверняка нравился, но я был так поглощен своими страдашками, что совершенно не замечал поклонников, если таковые и были, старшей сестры.

Надо же… Оказывается, можно жить в одной квартире, учиться в одной школе, даже общаться с одними людьми и быть таким недалеким полудурком.

Впрочем, быть полудурком – как раз по моей части.

Снежка болтает недолго, минуту или, может, от силы три, и, скинув вызов, не спешит убирать телефон в карман.

Смотрит куда-то вверх, в темное небо, которое стало прекрасно видно из-за поутихшего снегопада.

Смотрит, думает о чем-то своем. Улыбается, закусывая краешек губы, и наконец возвращается.

– Никаких комментариев! – говорит это не то Владу, не то Ленке. – Потом. Все потом. Дайте мне отойти от приступа собственной смелости.

Забирает у подруги стакан и залпом допивает остатки содержимого.

– Но сломать – я ему все-таки что-нибудь сломаю. – Влад кажется сейчас более задумчивым, чем во время последних экзаменов. – Если будет себя плохо вести.

– Надо же, какие мы грозные.

– Очень. Ну что, играем дальше? Или соберемся в кружок поплотнее и будем обсуждать смычок Снежкиного принца?

– Правда или действие? – стоило только Владу договорить, на одном дыхании выпаливает моя сестра, глядя на Саню, и тот, поколебавшись, выбирает действие. Снега кивает с видимым облегчением и протягивает ему свою кружку. – Принеси мне еще вина. Там, в доме, увидишь на кухонном столе.

– О, слава богу.

Никогда не видел, как человек так радуется простой просьбе.

– Ты лучшая.

– Ты скучная, – с толикой презрения цедит ему в тон Ленка, но возвращения кружки ждет с не меньшим энтузиазмом и даже потирает наманикюренные ручонки, что Диман, которому не то лень, не то уже просто сонно говорить, перехватив, греет в своих.

Интересно, а мы с Владом бываем такими же трогательными со стороны?

Саня что-то возится слишком долго, и я уже решаю отправиться следом, чтобы посмотреть, где он там заблудился, как он показывается на крыльце.

Торжественно вручает Снеге свою добычу и даже раскланивается. Но на свое место отчего-то не возвращается, обводит взглядом всех присутствующих и останавливается на Владе.

– Правда или действие?

Неожиданно. Учитывая, что круг вроде как замкнулся и он должен был спрашивать Ленку. Влад, должно быть, думает о том же, но не отказывается, а смекнув, каким может быть вызов, выбирает правду.

Я ожидаю услышать вопросы про футбол, анаболики, качалку или время, что Жнецов проводит, любуясь на свое отражение в зеркале.

Я ожидаю… всего, кроме того, что в итоге слышу. И сердце, вполне ровно бившееся в грудной клетке до этого, ухает куда-то вниз.

– Сколько одноразовых партнеров у тебя было?

Не хочу я этого знать! Не хочу! Но и закрыть уши не могу. Убежать тоже. Психанув, скрыться в доме. Ну зачем… Ну нахрена?!

Влад выдерживает паузу, а взгляд его глаз не обещает ничего хорошего. Они словно темнеют и становятся больше.

– Больше, чем присутствующих здесь, – проговаривает медленно, делая паузы между словами. Не называет точное число. Не хочу даже думать о том, что он считает. Что он считал раньше.

– А имена скольких из них ты помнишь?

Жнецов расслабляется и откидывается назад, закидывая руку на спинку лавки. Улыбается широко и настолько добродушно, что невольно наталкивает на определенные мысли.

Определенно маниакальные.

– Это уже второй вопрос.

Верно, это уже второй… И он не обязан на него отвечать. Он – не обязан, а я теперь не смогу перестать думать об этом. И действительно, сколько у него было до меня? И, боже, пожалуйста, пускай только «до». Я же не переживу, если вместе.

Совершенно точно не переживу.

Понимаю, что подобные мысли закрадываются мне в голову первый раз.

Я часто думал о том, что он может наиграться со мной, что может точно так же любить еще и девушек, что в итоге выберет одну из своих многочисленных поклонниц и женится на ней, бросив маяться всякой дурью.