сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Уна снова приходит к Волшебному холму – одна, закутавшись в чёрное пальто, то самое, которое Дан просил прислать на фронт. Если закрыть глаза, можно на миг представить, что брат рядом и обнимает её за плечи. Как тогда, много лет назад, когда они играли на холме, не подозревая, какая сила заключена в нём. Ставили пьесу, катались на лодке, бегали на Маленькую Мельницу, воображая себя героями, путешественниками, пиратами... Какими же они были детьми – глупыми книжными детьми, жадно слушавшими рассказы сэра Ричарда Даллингриджа и римского центуриона Парнезия о войнах, тщетно пытавшимися ощутить вкус победы и поражения.
Теперь Уна знает – у войны вкус горечи и пепла.
Ещё совсем недавно она со смехом вспоминала их детские игры – подумать только, они и впрямь верили, что встречались с Паком, последним из Народа-с-Холмов! Теперь Уна согласна отдать всё за то, чтобы Пак явился и помог ей забыть – но всех Дубов, Ясеней и Тёрнов на свете не хватит, чтобы стереть память о брате.
Дан перерос детские забавы – для него настало время настоящей войны. Впрочем, может быть, эта война – тоже забава, только для взрослых людей, именующих себя политиками? Уна не знает ответа и не хочет знать. Она знает только то, что партия, произошедшая 27 сентября 1915 года при Лоосе, была проиграна Даном. А ставкой в игре была его жизнь.
Вспомнил ли он о Паке и Волшебном холме, когда пули разрывали его тело? Уне хочется верить, что да.
На вершине холма ветер чувствуется сильнее – её пробирает до костей, даже пальто не спасает от холода. Вся дрожа, Уна опускается на колени и молит – она уже не помнит, в который раз:
– Пак, помоги мне! Народ-с-Холмов, духи старой Англии, хоть кто-нибудь, помогите мне! Заклинаю вас Ясенем, Дубом и Тёрном!
Она сама не знает, о чём просит – вернуть ей брата, ещё раз дать ей возможность увидеть его, пусть и в образе бесплотной тени? Она раскаивается за своё неверие, за то, что посмела забыть, предать Пака. Теперь воспоминания – всё, что у неё осталось.
Она поняла всё уже тогда, когда пришла телеграмма с сообщением, что Дан пропал без вести. Родители надеялись до последнего – она помнит, как они сидели за столом, перебирая фотографии раненых солдат. Со стороны это было похоже на какую-то странную игру: мать берёт карточку, пристально вглядывается в неё и передаёт отцу со словом «Нет». Отец поправляет очки, словно пытаясь углядеть в незнакомом лице черты своего сына, со вздохом повторяет «Нет» и откладывает фотографию в сторону.
Каждый раз, когда глаза Уны встречались с глазами отца, ей хотелось закричать: «Это ты, ты виноват! Ты отправил его на войну!» Единственное, что её сдерживало – молчаливая боль во взгляде матери. Отец может сколько угодно твердить, что Дан погиб героем, посвящать ему стихи, выслушивать соболезнования от друзей – Уна и её мать должны страдать молча. Молча, потому что любые слова утешения кажутся им пустыми и фальшивыми, как маска, когда-то скрывавшая лицо Глорианы-Елизаветы Английской.
И Уна молчит при родных, молчит, провожая в дом или из дома очередного солдата, утверждающего, что он знает что-то крайне важное о её брате. Покорно принимает печальные слова, склонив голову. А потом идёт к Волшебному холму и всю свою боль выплёскивает в крике. До треска ткани вцепляется в платье, падает на колени, срывает голос до хрипа – и плевать, что леди себя так не ведут! Она никогда не хотела быть леди – она хотела быть сестрой и подругой.
– Верните его! Или заберите меня с собой! – просит она небеса, судьбу, древних духов – любого, кто может её услышать. Иногда ей кажется, что если бы сам дьявол появился из разверзшегося холма и предложил вернуть Дана в обмен на её душу, она согласилась бы не раздумывая.
Холмы молчат.
По вечерам Уна часто сидит на кровати, закутавшись в пальто, и смотрит на фотографию Дана. Он выглядит так нелепо со своими дурацкими усами... Он знал об этом и всё равно отрастил их, чтобы быть похожим на отца.
Отец всегда любил Дана – посвящал ему стихи, рассказывал истории.
Вот только он не встречал рядом с ним Пака с Волшебных холмов. Не стоял под сводами церкви, замирая от торжественной музыки, льющейся из органа. Не смеялся до слёз над историями Гэла-чертёжника. Не слушал, широко раскрыв глаза от восхищения, рассказ о приключениях сэра Ричарда и Хью.
Отец, ты почувствовал что-нибудь, когда твой сын умирал?
Уна почувствовала. Тогда она спускалась по чердачной лестнице Маленькой Мельницы, когда тело вдруг перестало слушаться. Ноги подкосились, заставив её навалиться на перила. Грудь пронзило резкой болью, Уна смертельно испугалась, но тут боль исчезла так же быстро, как и пришла. Дрожащей рукой стерев пот со лба, Уна тяжело опустилась на ступеньки. Только через несколько минут она смогла продолжить путь.
Если это был всего лишь отголосок боли, то что же почувствовал Дан?
Когда она закрывает глаза, то ясно представляет его – но не юношей, а мальчишкой. Помнит вечно взъерошенные волосы, худые руки в царапинах, веснушки на щеках и синие глаза. У него уже тогда было плохое зрение, и ему приходилось щуриться. Он успел надеть очки, прежде чем его пронзила пуля? Или мир в последний раз предстал перед ним расплывчатым пятном?
У фотографии Дана стоят розовые цветы. «Надо нарвать водосбора – он синий, как его глаза», – думает Уна.
Есть ли такие цветы, которые способны стереть память?
Война уже завершилась, но шрамы от неё будут заживать ещё долго. Успеют затянуться как раз к следующей войне, как утверждают некоторые. Уна не хочет думать о политике. Это дело мужчин, а дело женщин – верить, молиться и оплакивать.
Как ты думаешь, когда он вернется?
Не с этим ветром и не с этим приливом.
Кто-нибудь его услышит?
Не с этим ветром и не с этим приливом.
Эти строки написал её отец. Уна шепчет их почти бездумно, ощущая медленно нарастающую в груди боль. «Нельзя», – шепчет она себе. «Я должна быть сильной, ведь я теперь осталась одна у родителей». Но слова не помогают, а боль всё ширится, и от неё нет спасения. Уна падает ничком, пальцы её смыкаются, чувствуя влажную, чуть колкую траву. От земли пахнет чем-то знакомым, но давно забытым.
«Это наша земля», – вдруг с непостижимой ясностью понимает Уна. «За неё боролся Дан, сражались те солдаты с фотографий, а когда-то давно за неё отдал свой глаз мужчина из пастушьего племени. Тысячи лет люди боролись за свою родину...»
Теперь она знает – Дан погиб не напрасно.
Налетевший ветер уже не кажется холодным – нет, от него веет теплом, запахом водосбора, булочек миссис Хобден и парного молока. Впервые за долгое время Уна плачет по-настоящему, а ветер развевает её пальто и треплет волосы, как, бывало, делал это Дан. Слёзы падают на землю – прозрачные, похожие на крупные дождевые капли. Солнечные лучи греют лицо Уны, а ей кажется, что это Дан касается её.
«Я здесь, сестра, ты слышишь? Я в земле, в ветре, в листве, в синих цветах водосбора и в ручье, где плескается выдра. Я не покинул тебя, Уна».
«Конечно, он не покинул тебя. Как ты могла так плохо подумать о своём брате?»
В шелесте травы и шуме ветра Уне слышится голос брата и глуховатое ворчание Пака. Она всё ещё плачет, но слёзы уже не приносят боли – она вытекает вместе с ними. Впервые за долгое время Уне становится легко – как будто разрезали корсет и можно дышать полной грудью. Возможно, она сходит с ума, но эта мысль не пугает – после осталось мало людей, полностью сохранивших рассудок. Но это не безумие – постепенно Уна осознаёт, что произошло. Она звала полузабытого друга детства, и тот пришёл на помощь.
– Спасибо вам, Ясень, Дуб и Тёрн. Спасибо, Народ-с-Холмов. Спасибо, Пак, – шепчет Уна, а ветер целует её в лоб. – Спасибо... Дан, – и ей не важно, привиделся ли ей шёпот или он был на самом деле. – Теперь я смогу жить.
«С этим ветром я вернулся к тебе», – шепчет Дан ей в спину, когда она уходит с холма.
«Да, мой брат, с этим ветром ты вернулся», – мысленно отвечает ему Уна.
