Текст книги "Туркестан (СИ)"

Автор книги: Rollyness

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

========== Часть 1 ==========

Какого-то черта собрания здесь проводят рано утром – ровно в то время, когда воздух еще пригоден для дыхания, до его превращения в жгучую субстанцию, без примеси кислорода, будто и не на Земле вовсе. Вот оно – идеальное время для выполнения боевых задач… однако нет – сейчас будет обзор политической ситуации в мире, потом Пичугин расскажет про основные события вчерашнего дня, и только потом объявит разнарядку: кто куда и зачем идет. Задачи однообразные – патрулирование железной дороги, преследование банд, розыск бандитов среди мирного населения. Скука…

“Когда ж ты заткнешься, – тоскливо думает Валерка, слушая рассказ про доклад лорда Керзона. Доклад про доклад. Бывает. Температура за стенами глиняной хижины, приспособленной под аулсовет, неуклонно растет.

– Поняли мы уже, что вокруг враги, поняли, давай ближе к делу…”

Однако комиссар Пичугин не спешит переходить к делу. Он хороший комиссар, грамотный, об отряде заботится как мать родная или даже лучше, но как только дело доходит до публичных выступлений проще застрелиться, чем слушать его бесконечные повторы и путаное изложение мыслей.

– Так же, товарищи, беспокойство вызывает выступление депутата французского парламента…

Валерка ловит взгляд Яшки, устремленный за узкое окно, напоминающее щель, в этом взгляде тоска. И вечная Яшкина ария – о дайте, дайте мне свободу! – здесь ни причем. Ему тоже поперек горла эти доклады. Их только Данька может с интересом слушать. Но таких как Данька больше нет, не было и не будет.

Валерка с Яшкой переглядываются с преувеличенно суровыми выражениями лиц. Депутат французского парламента, как ты мог!

Этого переглядывания хватает чтобы Данька шумно втянул воздух и покосился на них. Цербер. Как есть цербер.

Ксанка не оборачивается – она сидит перед ними, так что видна только спина и ровная линия прически. От мальчишеской стрижки она давно отказалась.

С французским депутатом покончили и переходят на насущные нужды.

– Прошлой ночью, товарищи, была предпринята попытка похитить знамя! – драматично произносит Пичугин и, конечно, добивается внимания аудитории.

Валерка ощущает как дергается Яшка. Прямо перед резко выпрямляется Ксанка – она тоже пытается что-то понять.

– Как – похитить? – Данькин вопрос едва слышен через шум аудитории.

– Вскрыв дверь! – вещает Пичугин. – Видимо, кто-то помешал, потому что знамя осталось на месте, но следы мы, товарищи, обнаружили и это самое неприятное. Кто-то из наших, товарищи, товарищей, оказался врагом. Нашли отпечаток солдатского сапога сорок первого размера. Пол был пыльный. Ищем взломщиков.

Хороший размер. Главное – редкий.

– Да тут у всех такие сапоги, размер-то ходовой – сообщает Данька очевидное. – Ну, может, у Ксанки меньше. А как двери вскрыли?

– Видимо, отмычкой. Но вы, товарищи, не сомневайтесь, мы уже ищем преступников. И найдем. Вы, товарищ Цыганков, что хотите?

Яшка вытягивается во весь рост.

– Прошу отправить меня на поиски этого гада, – чеканит он. – Попытку украсть знамя простить не могу. Я как раз специалист по отмычкам, взломам и кражам.

– Бывший, – металлическим голосом на всю комнату произносит Данька. – Бывший специалист.

– Я перековался, – кивает Яшка. Пичугин светлеет лицом.

– Конечно, товарищ, конечно приступайте к розыскным мероприятиям! Вот, товарищи, обратите внимание к каким хорошим и правильным поступкам приводит пролетарская сознательность! Перековался товарищ!

Яшка кланяется, прижав руку к сердцу и садится. Ксанка поворачивается к ним – ее и без того большие глаза сейчас занимают половину лица – и молча качает головой, напоминая огромную кошку.

– Итак, товарищи, переходим к нашим заданиям.

Вовремя, очень вовремя. Полоска света в окне стала яркой настолько, что режет глаза. Пичугин начинает перечисление заданий и бойцов на них, и все идет нормально, пока он не провозглашает: – Мещеряков-Щусь-мл, идут на разведку в район Карагез, там видели банду Алибека.

– Не мл, а Оксана, и ставить ее в пару с Мещеряковым – плохое решение, – тем же металлическим голосом произносит Данька и по сгустившемуся в комнате молчанию Валерка понимает, что скучно теперь не будет.

Следующую четверть часа они втроем проводят под окном аулсовета с наслаждением слушая спор Даньки и Пичугина.

– Это моя группа, – объясняет Данька. – Если вы хотите нас разделять, это надо делать правильно. За боевую часть отвечаем мы с Цыганковым. Мещеряков и Ксанка хорошие бойцы, но им нужен командир. Они быстро соображают, но не о том думают.

Валерка усаживается поудобнее – черта с два он теперь уйдет отсюда, не узнав мнения Даньки до конца. Ксанка тоже слушает с преувеличенным вниманием. Пичугин что-то возражает, говорит в том смысле, что не могут советские люди руководствоваться субъективными впечатлениями, есть объективная реальность, а именно два хороших бойца. Данька не согласен – еще бы он согласился!

– Надо различать понятия бойца – мы все тут бойцы – и поведения в бою. Они бойцы, хорошие бойцы, отличные даже, но в бою их обоих надо прикрывать. Не в смысле, что они бесполезны, они очень полезны: Мещеряков вычислил где искать банду Ибрагим-бея просто глядя на карту, а Ксанка поняла где прячется Алиев, поболтав немного с женщинами у колодца. Однако если отправить их в рейд вдвоем, исход предприятия неясен.

– Кажется, с меня хватит, – сквозь зубы цедит Ксанка и резко встает. – Идем, Валера. Задание само себя не провалит.

Валерка с ней согласен.

Возвращаются они с Ксанкой затемно, полумертвые от усталости. Банды Алибека в Карагезе нет, да и быть не могло по здравому размышлению. Когда они спешиваются, из темноты черным силуэтом возникает Яшка.

– Командир на губе сидит, – сообщает он. – Думает над своими словами.

– Ему полезно, – злопамятно говорит Ксанка, и Валерка с ней почти согласен. Никогда Данька не был приятным в общении человеком, но сегодня он превзошел сам себя.

– Он как лучше хотел, – Цыган берет из их рук поводья и ведет лошадей сам. – И правду ведь говорил. Ну что все разные, так и есть ведь.

– Он не так говорил, – уточняет Валерка. – Он сказал, что мы с Ксанкой соображаем хорошо, но не вовремя. И не о том думаем.

– Да нет, о том, просто не вовремя. И не так.

– А ну вас всех, – Ксанка разворачивается и идет к дому, где они с Данькой живут.

– Ксан! – Ксанка не оборачивается, и Валерка ловит Яшкин взгляд – растерянный и виноватый.

– Так себе попытка миротворчества, Яш. Больше не пытайся, – говорит он. – Что на вас на всех сегодня нашло? Данька на Пичугина орет, ты добровольно каких-то врагов искать вздумал… дверь забыли вечером запереть, кто-то зашел и вышел, вот и все, а ты бегать будешь, искать, еще и виноватым останешься, если не найдешь.

Яшка заводит лошадей в конюшню.

– Найду, конечно. Можешь не сомневаться. На Даньку не злись, он за вас переживал.

– Так, – Валерка шагает следом в темноту, заполненную конским сопением и запахом лошадиного пота. – А теперь объясни. То, что Данька нас идиотами считает, мы уже поняли, сам-то ты что думаешь?

– А что мне думать? – Яшка делает неуловимое движение и Валерка ощущает приставленное к животу дуло револьвера. Черт, когда он успел… – Вот это я думаю.

– Убери.

Яшка пожимает плечами и убирает револьвер.

– Данька об этом и говорил, – он задает корм Ксанкиной лошади. – Там, где надо делать, вы думаете. Когда один делает, другой думает, получается хорошо. Когда оба делают или оба думают – так себе.

– Самокритично, – признает Валерка. – То есть вы с Данькой на пару тоже дров наломать можете?

– Можем, конечно. Поэтому, если вместе не получается, лучше парно работать. Он с Ксанкой боится, остаешься ты. И мы вдвоем.

– Чего боится?

– За нее боится.

– Очень интересно. Все-таки он немножко человек.

– Дурак ты, Валерка, – беззлобно говорит Яшка. – Хоть и гимназист.

– Дурак, ага. Только скажи мне, Цыган, что ты в аулсовете делал? Только не говори, что знамя воровал.

– Где?

– Ты слышал.

– Тебе голову напекло, – Яшка берет ведра и выходит под ясные чистые звезды, идет к колодцу.

– Кому другому ври, что тебе так знамя дорого.

– Почему не дорого? Дорого. Материи много. Красной…

Валерка смотрит на него в упор. В Яшкиных зрачках отражается луна. Яшка пожимает плечами, отворачивается к колодцу и переливает набранную воду в принесенные ведра. Валерка вспоминает, что кони уже напоены.

– Зачем тебе вода?

– Не мне, Ксанке. Искупаться.

Валерка дожидается пока он уйдет и обливается теплой водой – жара такая, что колодец прогревается за день – прямо здесь, у каменного сруба, чувствуя, как прохлада наступающей ночи обволакивает тело. Хорошо. Можно дальше жить. И все же, что за ерунда происходит?

Переодевшись в сухое, он идет к Ксанке, осторожно стучит в окно. Ксанка выходит через пару минут, в длинной, до пола, сиреневой рубашке, как местные женщины носят, и с пистолетом в руке. Валерке чудится какой-то шорох за ее спиной.

– Это ты, – говорит она и опускает пистолет. – Заходи. Чай будешь?

– К тебе кто-то пришел?

– Да. Ко мне пришел ты. Проходи уже.

Маленькая комната пуста, в очаге тлеют угли. Ксанка снимает с углей чайник, достает третью кружку – две уже стоят на столе, видимо, с утра остались – наливает черный, как деготь, чай.

– Что происходит? – спрашивает Валерка. – Данька орет на комиссара, Цыган ввязывается в какое-то расследование… Что с ними?

Прежде чем ответить, Ксанка делает глоток чая.

– Жара, – говорит она. – Все дело в жаре. Мы все сходим с ума. Я вот думаю – в том квадрате, что мы проверили, Асланбека нет.

– Его там не могло быть, Ксанка. Там нет колодцев.

– Но его там видели. Что он делал в месте, где нет воды и жилья?

– Либо видели не его, либо…

– Либо у него там убежище с запасом воды, но мы все проверили…

– Либо он наблюдал за железной дорогой!

– За графиком наших патрулей.

Они чокаются алюминиевыми кружками. Кружки противно дребезжат.

Ксанка сворачивается клубком на чем-то вроде оттоманки, заменяющей здесь кровать, на ее лице лежат отсветы пламени.

– Думаешь, в жаре дело? – Валерка не отступает.

– Цыган, по-моему, вообще в блудняк ввязался.

Ксанка морщится.

– Ну хорошо. В бесперспективное дело с неясным итогом. Мне почему-то кажется, что он сам в аулсовет залез – кто у нас еще отмычками орудует? – но не понимаю, зачем. Не знамя же воровать в самом-то деле.

– Даааа, – тянет Ксанка и чуть улыбается. – Дело явно не в знамени.

Она умолкает, по-прежнему глядя в огонь. Валерка тоже молчит. В дверь стучат.

– Ксанка, ты Валерку не видела? – слышится Яшкин голос.

– Заходи, – отвечает она. – Мы чай пьем.

Яшка осторожно берет со стола кружку, делает большой глоток.

– Я тебя потерял, – сообщает он Валерке. Ксанка, не отрывая взгляд от огня, снова кивает – с тем же выражением лица, что и утром.

– Ты меня нашел.

– Я эту ночь в аулсовете подежурю. Вдруг снова залезут.

Валерка со стоном хватается за голову.

– Да кто залезет-то?!

– Вот и проверим – кто.

– Не мешай ему, – подает голос Ксанка. – Хочет идти – пусть идет. И ты иди. Я спать буду.

– Прямо ложишься уже? – какого-то черта вдруг интересуется Яшка. Ксанка зевает.

– Прямо ложусь. Мы поняли, что Асланбек затевает. Завтра утром Даньку выпустят и надо будет обсудить.

– Не выпустят его завтра. Он на трое суток заехал, – Яшка сообщает это как-то буднично.

– Он что, Пичугина обругал?..

– Ксанка такие слова не любит, а то бы я повторил.

Ксанка закрывает лицо ладонями и, кажется, даже смеется.

– Бедняга, – произносит она. – Не везет ему. Идите, ребята. Спокойной ночи.

Деревянная дверь закрывается за ними с тихим шорохом. Яшка уверенно шагает в сторону аулсовета. Валерка смотрит ему вслед.

Кто-то ночью был в аулсовете. Яшка знал, что в кружке на столе. Они соображают хорошо, думают правильно, но не о том.

В самом деле, не о том.

Спать уже не хочется. Валерка, прихватив хлеб и пайковое сало, идет к Даньке на гауптвахту. Караульный пропускает его молча – все свои. Данька не спит.

– Ешь давай, – Валерка кладет принесенное на деревянный брус, символизирующий двери камеры. Данька качает головой.

– Не надо, Цыган уже заходил, принес пайку. Сам ешь.

Принесенное они делят на троих с караульным.

– Асланбек планирует подрыв железной дороги, – говорит Валерка. – Мы с Ксанкой сейчас поняли.

– Хорошо. Надо с Пичугиным поговорить, пусть нас на патрулирование направит. Черт, надо ж выйти отсюда сначала…

– Не переживай, сами справимся. Ты чего на Пичугина-то сорвался?..

– Да нормально все, он понимающий.

– Угу. А сюда ты просто отдохнуть зашел.

Данька молчит.

– Мы разберемся, – обещает Валерка. – Сиди в свое удовольствие.

– Добрый ты, Гимназия.

– После того как наши ответственные за боевую часть сошли с ума все, что мне остается – доброта и надежда.

– Подслушивали? – тихо смеется Данька.

– С Ксанкой сам разбираться будешь. Она тебя из неволи не слишком-то ждет.

– Надо думать, – кивает Данька.

– Какие-то вы все странные. Ты на Пичугина орешь, Яшка добровольно в блудняк ввязался, Ксанка что-то знает, но молчит как рыба. Только я не понимаю что к чему и что происходит.

– У каждого человека, – медленно говорит Данька, будто размышляя вслух, – есть свой девиз. Как раньше на гербах писали. Только сейчас эти девизы нигде не пишут, потому что рыцари вымерли. Сейчас это все внутри человека.

– Кредо, – уточняет Валерка. – То, о чем ты говоришь, называется кредо.

– Кредо, – повторяет Данька. – Уже запомнил. Так вот, у каждого человека это кредо разное. У Яшки, например, любой ценой защитить своих.

– Повезло нам, что свои для него это мы, а не какой-либо табор.

– Поэтому он и дерется как черт – за своих. Ты так никогда не сможешь и не в технике дело, техника у нас у всех примерно одинаковая. Но твое кредо – понимать, что происходит, а это другое. В бою думать не надо. Действовать надо. Хотя, – задумчиво добавляет он, – Алиева надо было все-таки живым взять. Нда, лучше бы Цыган иногда не действовал, а думал.

– Интересно, – говорит Валерка. – Ты это пытался сказать сегодня?

– Да, – кивает Данька. – Плохо получилось, да?

– Отвратительно.

Данька вздыхает.

– И Ксанка обиделась.

– Помиритесь.

– Угу.

– А у нее какое кредо?

– Быть своей, – внезапно говорит Данька. – Ты помнишь как она с теми бабами у колодца разговорилась? Чужачка, безбожница, юбка такая, что коленки видны, живет среди мужиков, а они ведь ей все выложили.

– Да, похоже, – соглашается Валерка. Нечаянная рифма, которую сам Данька вряд ли осознал, расставляет все на свои места.

– Теперь-то я все понял, – Валерка улыбается от неожиданного прозрения.

– Что ты понял?

Валерка хлопает его по плечу.

– Все, кроме того, почему ты такой злой ходишь. Не из-за Ксанки же, да? Это мне нервничать надо – я-то совсем за бортом остаюсь.

У Данькиных губ залегает глубокая складка. Обиделся что ли?

– Ты чего чушь-то несешь?.. Окстись, Гимназия.

– Да ладно, я уже привык, – отмахивается Валерка, думая, что надо спать идти, усталость еще никого до добра не доводила, не хватало еще переругаться – и было бы из-за чего! Тоже мне, секрет Полишинеля.

– Пойду я. Завтра с утра Цыган про результаты засады отчитываться будет. В театр надо отдохнувшим приходить.

Уйти ему не удается – Данька, сделав молниеносный бросок, притягивает его за воротник так, что Валерка почти врезается в брус. Дежавю.

– Охренел? – интересуется Данька.

– Может, тебе по морде дать, чтобы ты в себя пришел и херню не молол?

Валерка вместо ответа коротко бьет его под дых. Данька охает и сгибается от удара, но схватку не ослабляет.

– Все нормально, – сдавленно из-за боли в пережатом горле говорит Валерка. – Отпусти.

– Э, вы чего там? – часовой с винтовкой наперевес решительно шагает внутрь.

– Сейчас и ты под арест пойдешь.

Из-за его спины чертиком выглядывает Яшка.

– Командир, ты если его придушить хочешь, так лучше не здесь. С трупом мороки больно много будет. Не беспокойся, товарищ, – говорит он часовому, – все в порядке, иди обратно на пост. Они сознательные люди, просто от жары дуркуют.

Часовой, что-то неразборчиво пробормотав, выходит. Данька разжимает кулаки.

– Оставил одних на час, – вздыхает Яшка, которого, видимо, не смутил результат сегодняшней дипломатии. – Малышня, ей-богу, малышня.

– А ты чего здесь делаешь? – откашливаясь, спрашивает Валерка. – Ты в аулсовете должен быть.

– В аулсовете? – оживляется Данька. – И как твоя засада?

– Да спит его засада, – брякает Валерка, не успев затормозить. Повисает неловкая тишина.

– Зря ты его не додушил, – наконец говорит Яшка.

Данька смотрит мрачно.

– Мы договаривались, – говорит он Яшке. – Ты обещал.

– Я обещал – я молчу.

– Тогда чего этот кричит, что его все бросили?..

– А черт его знает. Валерк, ты чего кричишь-то?

– Хочу и кричу.

– Дань, он хочет и поэтому кричит.

– Ааааа, ну теперь-то мне все ясно, – тянет Данька и его слова тонут в взрыве хохота.

– Не, ну серьезно, – Валерка, глубоко вздыхает, пытаясь подавить смех. – Трудно было сообщить о новостях? Все всё знают, один я сижу как дурак в непонятках.

– Кто все-то?! – вскидывается Цыган.

– Ну вы двое. Трое, в смысле.

– Ему важно знать, Яш, – Данька одной фразой успокаивает встрепенувшегося Яшку.

– Ему важно знать, вот он и нервничает. Другой причины нет.

– Так… ничего же не меняется, – искренне недоумевает Яшка. – Все как было, так и остается.

– А чего Данька злой ходит? – Валерка не собирается сдаваться. Всему должно быть объяснение, всему.

– Вы ему сообщили, что для нас ничего не меняется?

– Данька, ты чего злой-то ходишь?

– Я письмо из Збруевки получил. Отца Макея расстреляли, – нехотя говорит Данька. – Помните, он сказал, где Ксанку искать, когда ее Лютый увез? И учил он нас, помнишь, Яш?

Яшка кивает.

– Плохо помню, – говорит он. – Не до учебы было. Но он хороший был. Дед его уважал.

Они переглядываются, и Валерка почти видит как они оба проваливаются в их общее, довоенное прошлое, где еще не было его, проваливаются так, что даже неловко, что он не может разделить их скорбь по незнакомому отцу Макею. Шум у дверей гауптвахты заставляет всех обернуться – Данька смешно тянет голову в коридор из своей камеры.

– У вас тут что, клуб что ли? – негодует охранник.

– Он там голодный сидит, – отвечает Ксанка. – Я все равно пройду!

Она возникает из темноты – в той же самой сиреневой рубашке, что и вечером, только куртка сверху накинута и кобура на боку. Данька еле успевает опустить поднятый к губам палец.

– Ты чего одна ночью ходишь, – говорят они едва ли не хором. Ксанка отмахивается и кладет на брус белый узелок.

– Ешь, – сурово говорит она брату. – Там лепешка и сыр.

Данька поспешно развязывает узелок и впивается зубами в лепешку.

– Спасибо! – восклицает он. – С утра ничего не ел!

Яшка закрывает лицо ладонями. Валерка поспешно снимает очки – чем меньше видишь, тем меньше поводов для смеха.

– Шайтаны мы, шайтаны, – бормочет Цыган. – Командира чуть голодом не уморили…

– Наелся? – потеплевшим голосом спрашивает Ксанка. Данька что-то неразборчиво отвечает.

– Тогда я спать иду.

– Ксанка, стой! – Валерка надевает очки. – Я провожу тебя. Не надо одной ходить, мало ли…

Дело, конечно, не только в беспокойстве за Ксанку. Дело в том, что горю лишние свидетели не нужны, уж он-то знает, как это бывает. Под пристальными взглядами двух пар глаз – серой и черной – они выходят наружу. Уже холодно, Валерка в попытке согреться, обнимает себя за плечи, благо, идти недалеко. Луна выбеливает песок, делает тени чернильными.

– У тебя сегодня Яшка был? – спрашивает Валерка со всей деликатностью на которую только способен.

– Да, – спокойно отвечает она. – Мы разговаривали. А потом ты пришел, и он сбежал, чтобы никто не догадался.

– И в аулсовете вы тоже вдвоем были?..

– И там мы тоже разговаривали, – Ксанка беззвучно смеется, – Бывают, оказывается, такие… долгие разговоры.

Он улыбается, глядя на нее.

– Если что – говори, я ему накостыляю.

– Спасибо! – она порывисто его обнимает. – Вот такого бы мне брата вместо этого товарища, – Ксанка кивает в сторону гауптвахты.

– Да ладно тебе… Данька за тебя переживает, – Ксанка тихо угукает куда-то в его плечо. Они стоят на своеобразной площади – слева переделанный под гауптвахту сарай, справа приземистое здание аулсовета, прямо – дом, где квартируют Данька и Ксанка. Валерке приходит в голову мысль, что в этом лунном свете на открытом пространстве они – идеальная мишень. Ксанка, видимо, думает о том же самом и отстраняется. Не сговариваясь, они разворачиваются и идут к спасительной тени дома.

– А в засаде он зачем сидит?

– Глаза всем отводит, чтобы никто не догадался, – вздыхает Ксанка. – Я ему предложила и полы заодно там помыть, но Яша почему-то не захотел.

Валерка смеется.

– С полами у нас хроническая недоработка. Мы пытались установить график дежурств по мытью полов, потом кидали жребий, потом Данька ругался, потом все ругались. Не помогло.

– Мальчишки вы, мальчишки… Спокойной ночи, Валера.

Он прикасается губами к гладкой щеке.

– Мне бы такую сестру… Спокойной.

Ксанка исчезает за деревянной дверью.

Валерка садится тут же, на крыльцо, думая о том, что надо идти спать – завтра с утра будет продолжение приключений депутатов во французском парламенте и отчет Яшки по засаде, а потом опять до вечера в седле. К Даньке надо будет до рейда заскочить, а то он, бедолага, от отсутствия новостей и политинформации начнет деревяшку грызть. Его кредо – все контролировать, даже сидя под арестом.

С утра политинформация, затем рейд – видимо, опять с Ксанкой, Пичугин теперь точно решения не изменит.

В самом деле, ничего не меняется.

Ну и хорошо.