Текст книги "Чёрная книга"

Автор книги: Робер Дж. Гольярд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Глава 7. Братья

– Глаза б мои не смотрели… И всю эту мишуру мы должны из собственного кармана оплачивать… Тут одной золотой парчи на тридцать гиней, синей – на шесть, подсвечники серебряные – ну, скажи, на кой дьявол целых две дюжины? Мускуса и амбры только на шестьдесят марок…

– Не обеднеем мы от этого.

– Да не том я говорю… Раньше двенадцать эорлинов гроб несли, благородно, по зову сердца и положению, а нынче – дожили! – мужланы, да еще за такие деньги, за которые весь Лонхенбург можно с места на место перетащить… Раза два, туда и обратно, да. Соленосам плата – сплошное разорение и позорище. Дед сейчас, небось, в гробу переворачивается…

– Ишь ты, как благородство-то из тебя поперло… Хватит уже зудеть.

– С чего бы хватит? Думаешь, мне денег жалко? Хотя да – на эту дребедень жалко. По обычаю надо было хоронить. На эль – не жалко, на баранов на вертелах и девок – тоже не жалко, а это все – пустые траты, и над древними законами надругательство. А народ вокруг – глянь, как пялится. Помяни мое слово, аукнется нам все это. Старые боги не будут просто так на такое оскорбление смотреть. Это все Хэвейда штучки: заморочил отцу голову всякими выдумками, а мы теперь расхлебывай. Ведь после похорон весь этот скарб ему отойдет. Я б лучше в могилу все сложил, как предки делали, а этому прохиндею золото отдавать – увольте.

– Элла, заткнись уже. Ты сам точь-в-точь, как старый дед – ноешь по поводу и без повода. Сам же богохульствуешь… Отец этот порядок установил, его и надлежит придерживаться.

– Да пусть уже Вил этот порядок заберет со всеми потрохами! А ты, Сигеберт – глупец, вата вместо мозгов, смотришь в рот какому-то чернокнижнику, вместо того, чтобы самому подумать… Что за мерзость… На кой же черт его пять недель там держать…

Элла прикрыл нос широким рукавом. На вид ему было не больше двадцати двух-двадцати трех лет, однако брезгливо изогнутый рот и набрякшие веки как будто принадлежали человеку вдвое его старше. Темные глаза смотрели хмуро и пронзительно; длинные волосы цвета воронова крыла облепили худые скулы, намокнув под мелким моросящим дождем.

Его стан обтягивал длинный, до колен, черный кафтан, расшитый серебром, из-под которого выглядывала ослепительно белая рубаха; на тонком поясе висел кинжал в богато разукрашенных ножнах; жемчужно-серые льняные штаны, длинные и узкие, сшитые по последней моде, были аккуратно заправлены в мягкие сапоги оленьей кожи.

Сигеберт искоса взглянул на брата; внешне тот был полной его противоположностью. Сигберт, широкоплечий красавец с вьющимися светлыми волосами перерос Эллу почти на голову.

– А затем держать, чтобы народ со всего королевства смог собраться. И вони не будет никакой, нечего кривляться. Он уж набальзамирован.

Дождь плотной серой пеленой висел над Лонхенбургом. Небольшая площадь перед часовней святого Этельберта была заполнена народом, но еще больше людей толпилось поодаль за каменной оградой, перешептываясь, и во все глаза разглядывая светлейших графов и герцогов, что маленькими группами стояли перед стершимися от времени ступенями, ведущими внутрь.

Часовня, очень старая, по форме напоминала гигантский куб с полусферой наверху. Камни ее стен были настолько велики, что оставалось только удивляться, каким образом строителям удалось водрузить их друг на друга; на некоторых из них еще можно виднелись грубо стесанные остатки древних барельефов.

Огромные двустворчатые двери наконец с громким скрипом распахнулись, и на пороге показался Великий магистр Ордена Вопрошающих Хэвейд, высокий старик с жестким лицом. Позади него правильным треугольником шли несколько монахов в фиолетовых одеждах.

– Тьфу, нечисть, – буркнул Элла.

Сигеберт дернул его за рукав.

– Слушай, хоть сейчас сдержись. Благочиние не нарушай.

Элла набрал в грудь воздуха, намереваясь что-то сказать, но, в конце концов, ограничился раздраженным фырканьем. Глянув на приближающуюся группу, оба брата, как по команде, опустились на колени. Их примеру тут же последовали все присутствующие.

Площадь перед часовней была замощена, но дождь, ливший беспрерывно уже с прошлого вечера, сделал свое дело: мутные потоки воды текли по земле, без всякого почтения облепляя грязью расшитые золотом плащи.

За монахами двое мужчин несли большой мраморный ларец, в котором покоилось сердце усопшего – его Величества Идриса Леолина, последнего короля всея Корнваллиса, герцога Когара и Эервен, маркграфа Беруина, графа Арно и Кловиса, барона Глоу, и прочая и прочая.

Ларец был очень велик и тяжел, с четырьмя ручками; напряженно сжатые рты носильщиков выдавали, что его вес дается им с трудом. Поравнявшись с Сигебертом, они остановились.

– Пойдем, – шепнул тот Элле.

Они поднялись с колен и взялись за ручки, кивнув в качестве приветствия.

– Беорн, брат…

– Теодрик, брат…

Те наклонили головы в ответ.

– Сигеберт, Элла…

Ухватив ручки поудобнее – они сразу стали мокрыми от дождя, – все четверо встали в ожидании.

Из дверей часовни показалась процессия.

Двадцать четыре члена гильдии соленосов, одетые, как на подбор, в черные платья, с серебряными цепями на груди, несли гигантский помост с балдахином, на котором покоилось тело короля. Идрис Леолин был крупным мужчиной: тяжелая золоченая ткань бугром топорщилась на его животе.

– Вперед! – негромко скомандовал один из монахов.

Высокородные гости поднялись с колен и без особого порядка выстроились за помостом.

За воротами их уже ждали. Толпа подалась, пропуская господ.

На одну телегу, с четырьмя лошадьми, надлежало погрузить ларец, на другую, большую и обитую черным бархатом, тело усопшего. В нее впрягли шесть лошадей под ниспадающими до земли накидками; у животных виднелись лишь глаза.

Монахи тем временем разбрелись в стороны, кланяясь и полушепотом поясняя присутствующим дальнейший порядок церемонии.

– Сейчас идем в храм Равновесия, – бормотали они, – там отпевание, принесение даров и отрешение от жезлов. Похоронная церемония наутро, сразу с восходом. Идем пешком, завтра можно будет верхом ехать. Просьба не опаздывать…

*      *      *

Братья шли рядом, не разговаривая и лишь изредка поглядывая по сторонам. Народа вдоль дороги, по которой двигалась процессия, осталось не особенно много: весь тот люд, что толпился возле часовни святого Этельберта, ожидая выноса тела, сейчас бегом ринулся в храм Равновесия в надежде перед началом службы занять места получше.

Элла хмуро покусывал губу. Дождь до нитки промочил его роскошное шитое серебром блио, и он едва сдержался, чтобы не за что обругать несчастного мальчишку, который, подскочив к своему господину, услужливо накинул плащ тому на плечи.

Его братья, похоже, дождь не замечали вообще.

Всех их на свет произвели разные жены Идриса Леолина.

Теодрик был старшим – грузным мужчиной лет около тридцати, больше прочих похожим на отца, с полным одутловатым лицом и курчавой рыжей бородой. От него и сейчас несло пивом и луком, и даже дождь оказался не в состоянии перебить этот запах. Фамилии его матери никто не знал – да этой фамилии, похоже, она никогда и не имела. Идрис зачал своего первенца в бане, сделав подарок одной из тех девок, что мыли, чистили и ублажали короля во время омовения. Звали ее Айфе, и она была дочерью какого-то безымянного мыловара – тоненькой голубоглазой девчушкой, с трудом носившей свой огромный живот. Ее никто и не помнил – настолько тихо и незаметно она жила где-то на задворках царских покоев, робко поглядывая на его Величество, когда ей случалось попасться тому на глаза. А потом и вовсе пропала – когда Идрис взошел на трон, и возникла надобность подобрать ему невесту богатую и с происхождением. В один день покои Айфе освободились, а саму ее посадили в повозку и отправили с глаз долой в один из дальних монастырей.

Следующая избранница короля, подарившая ему Беорна, прожила недолго. Кордейла была единственной дочерью и наследницей Пеббы, Великого Восточного герцога, и лишь это обстоятельство заставило молодого короля скрепя сердце согласиться на брак. Кордейла не только обладала мелким крысиным личиком, но еще отличалась нравом сварливым и раздражительным, не говоря уже о том, что по возрасту годилась своему супругу в тетки. И была, как говорили, жуткой ревнивицей. Она закатывала мужу страшные скандалы каждый раз, когда замечала его заинтересованный взгляд, брошенный в сторону какой-нибудь смазливой девицы. Однако ж земли, доставшиеся ей в наследство, того стоили: владения Пеббы Пенардина простирались на север от королевских почти на сотню миль, захватывая графства Морвэн, Эри и Корнин, множество баронств и крупных портовых городов на восточном побережье Корнваллиса.

Кордейла умерла ровнехонько через девять месяцев, промучившись от страшных болей больше полутора суток. Внутри нее что-то порвалось, и кровь хлынула таким потоком, что Идрис даже подивился, откуда ее столько в его тщедушной женушке. Зато наследник уродился на славу: крупный, розовощекий малыш с пушком на голове. Таким Беорн и вырос: веселым, здоровенным парнем с вьющимися волосами и широкой добродушной улыбкой.

После смерти Кордейлы Идрис больше не женился – во всяком случае, по новому обычаю, как настаивал Великий магистр Хэвейд. Насколько Элла знал, монах появился при дворе примерно в это самое время, полностью завладев вниманием короля. Идрис был еще молод и строен, и идеи, которые Хэвейд вдалбливал ему в голову, показались государю интересными и полезными.

Один король – одна вера, толковал хитрый старикан.

– Ведь отчего так получается, – говорил Хэвейд, – что король-то в Корнваллисе есть, а власти у него – только на свои владения? И Эдан Заячья Лапа, и Пебба, и Хильдеберт из Анга, и Лотар Этайнский, и еще добрый десяток других светлейших герцогов чувствуют себя полными господами в своих землях. А государь всея Корнваллиса лишь корону на голове носит, и даже права судить их споры не имеет.

– А оттого, – продолжал он, – что каждый из них, ничтоже сумняшеся, полагает, что ведет свой род от одного из древних богов, и сам черт ему не брат. Но давно уж доказано, что лишь великий судия Аир – единственный подлинный создатель миров и отец всего сущего, и направляет он течение событий посредством двух своих сыновей-братьев, Инэ и Белара, из самого себя им созданных. За морем Арит все признали всемогущество Аира, и короли в своих государствах правят самовластно, опираясь на авторитет единой веры, а все прочие склоняются перед их властью.

«Тра-ля-ля, тра-ля-ля», – мысленно пропел Элла. Скользкий старикан.

Конечно, резон-то в словах Хэвейда имелся, да только вера должна быть подкреплена силой. В этом Элла был убежден. А пока складывалось так, что только Орден Вопрошающих богател и распухал за счет королевских подаяний, обрастал монастырями, замками и, что опаснее – наемными солдатами. Вместо одного короля получили двух, а вместо десяти герцогов – одиннадцать, причем самый хитрый и коварный из них сидел в самом центре королевских владений и обладал властью и влиянием куда большими, чем монарх. А сам король, близорукий и недалекий, не видел или не желал видеть, как его земли и деньги утекают в казну Ордена.

Мои братья доверчивы и наивны, как дети, раздраженно подумал Элла.

Кто управлял государством в течение этих пяти недель, пока тело усопшего невесть зачем лежало в часовне? В часовне, со стен которой предусмотрительно сбили и соскребли изображения древних богов? Кто собирал налоги, десятины и вершил суд? Они даже не дают себе труда подумать. Хэвейд, конечно. Взвалил на себя тяжкое бремя, так сказать. А братья просто хлопают глазами и плывут по течению.

И дальше будет только хуже.

По словам Хэвейда, Идрис Леолин перед смертью написал завещание, и это обстоятельство Эллу слегка беспокоило. Даже не слегка, признался он самому себе, чего уж душой кривить. За одно это новшество Хэвейда следовало бы отправить на дыбу. Королю наследует сын, если он один, а если несколько – все наследство делится между ними. Так заведено со времен каменного короля Мередидда Уриена, первого из их рода. Конечно, за три с половиной века, что существует Корнваллис, не раз бывало, что в стране появлялось два, три, а то и четыре короля, но только один из них был старшим, и рано или поздно все земли вновь собирались под его властью, окрепнувшей и разбогатевшей за счет войн и браков. Последний раз, насколько знал Элла, такое случилось всего-то полста лет тому назад, когда между собой невесть из-за чего перегрызлись сыновья короля Лотара, и говорят, в этом были повинны их жены. Ну и что же? Прошло немного времени, и государство вновь воссоединилось. Это – обычай, хотя и не закрепленный в законе, а все, что не закреплено в законе, Хэвейд переиначивал себе на пользу.

О содержании завещания пока можно было только догадываться. И Элла догадывался. Он украдкой взглянул на своего брата – вот где собака-то зарыта. Вот он – Сигеберт, любимчик покойного короля и самый способный ученик Великого магистра.

После Кордейлы Пенардин у Идриса сменилось еще три или четыре жены. Или шесть, или восемь – тех, которые достаточно долго жили при дворе и делили с ним ложе. Хэвейд настаивал на том, чтобы король вступил в брак сообразно новому порядку: в церкви, при свечах и под пение служек, но в этом Леолин оказался несгибаем. Что он, каждую бабу должен к алтарю вести перед тем, как она ноги раздвинет? Или после того? Увольте. Главное – монаршая кровь, говорил он, а потом из отпрысков моих уж можно будет выбрать наиболее достойного. Какая разница, которая из них принесет мне доброго наследника? Так отцами установлено, и так при мне будет, заключал он, пьяно посмеиваясь, а дети мои пусть сами за себя решают.

Сигеберт был сыном Лиэннон, которую Элла до сих пор смутно помнил. Высокая, статная женщина с вызывающе пухлой грудью и озорным взглядом слегка прищуренных глаз. Родом она была вроде из Фергусов Айдгермарских, во всяком случае, так утверждала она сама, но для Идриса это не имело никакого значения. По какой надобности она оказалась во дворце, никто не знал, но ее беззаботный нрав и роскошные формы быстро протоптали ей тропинку в кровать короля. Она родила ему сына и двух дочерей, Айлин и Беатрис, а потом сгинула в одночасье от чумы.

Король переживал страшно, пил запоем. Лиэннон осталась самой большой его любовью, хотя еще при ее жизни это не мешало ему время от времени развлекаться с другими женщинами – знатными или из дворни. Идрис был не особенно разборчив. От одной из них, двумя годами позже Сигеберта, на свет появился Элла.

Своего младшего сына Идрис Леолин всерьез не воспринимал. Старший, Теодрик – тот был первенцем, похожим на отца, как отражение в зеркале: такой же большой и рыхлый, с удовольствием составлявший ему компанию на охоте или в попойке. Беорн – на первый взгляд туповат, но добродушен и послушен. Надо призвать к ответу какого-нибудь мелкого барона за то, что тот ополченцев не по норме прислал, или за тридевять земель в Корнавон съездить, там налогов недобор, или еще куда по мелочи – пожалуйста. Беорн к каждому поручению относился так, как будто от этого зависело спасение его души. Правда, получалось все у него почти всегда наперекосяк, но отец его послушание ценил. Сигеберт – ну, это отдельный разговор. Высокий красавчик с копной светлых волос, как у его любимой Лиэннон, правильный и благородный. Старый король довольно покачивал головой, слушая, как Сигеберт рассуждает о новой вере – проще и понятнее, чем сам Хэвейд, и откровенно любовался сыном, когда тот на поле брани, привстав на стременах, выхватывал сверкающий меч.

Сигеберта отличала только одна слабость – женщины (а у всех женщин, кажется, тоже была только одна слабость – Сигеберт, отметил про себя Элла), но Идрис лишь усмехался, когда узнавал про очередную зазнобу своего любимчика, видя в нем продолжение самого себя. Однако и при этом Сигеберт умудрялся вести себя правильно – он никогда не опускался до прислуги, и ни одна из тех смазливых девиц, что побывали у него в постели, надолго там не задерживалась. Супруга должна быть одна, считал он, не столько по личным соображениям, сколько исходя из пользы королевства. А достойной претендентки на роль супруги он пока себе не нашел.

Элла же вырос белой вороной в компании своих братьев. Хм, белой… Он мысленно фыркнул. Невысок, черен и всегда себе на уме. Отец слишком многое делал неправильно, и он, Элла, по собственному скромному мнению, стал бы куда лучшим правителем для этой страны. Беда в том, что его суждения в большинстве случаев расходились с мнением самого короля и старших братьев, которые только отмахивались от глупостей, которые нес этот хмурый недоросток. Эллу дико раздражало, что отец постоянно ставит Сигеберта ему в пример, даже в том, что касается женского пола, и намеренно начал поступать по-другому, не делая никаких различий между служанками и мелкими дворяночками.

Последняя, кстати, была ничего. Агнес, побочная дочка какого-то мелкого сира из Рудлана, молоденькая и горячая. Но уже на следующее утро Элла вышвырнул ее из своих покоев, наградив парой оплеух – за то, что та коровьими глазами пялилась на Сигеберта, который в это время показался во дворе.

Дождь между тем кончился, и выглянувшее из-за туч солнце стало заметно припекать. Элла небрежным движением скинул плащ с плеч, не озаботившись посмотреть, поймал ли его мальчишка, как его там – Глойн, что ли? Ежели не поймал – пусть пеняет на самого себя.

Впереди, в полумиле от процессии, показались бревенчатые стены Лонхенбурга.

*      *      *

Лонхенбург был молодым городом. Молодым и старым одновременно.

Еще во времена Первого королевства Эдгар Длинная Шея заложил здесь замок, о существовании которого напоминали только огромные замшелые валуны, лежащие в основании нынешнего Лонливена.

Потом случилась Война Цветов – почему она получила такое странное название, Элла так и не разобрался. Людские племена, незадолго до того переселившиеся на эти благодатные земли, схлестнулись не на жизнь, а на смерть – остров Корнваллис показался им слишком маленьким для того, чтобы жить в мире. И Длинная Шея проиграл. Бывшие его соратники разорвали королевство на части, оставив Эдгару развалины его дома и, как признание его заслуг, корону.

Дважды замок пытались отстроить заново. Место было прекрасное: на высоких берегах полноводной Тэлейт, что неторопливо несла изумрудные волны к морю Арит, среди дубовых и грабовых лесов. Главное же, если отбросить все эти красивости в сторону, заключалось вот в чем (тут Элла усмехнулся): тот, кто владеет Лонливеном, владеет Северным трактом, единственной удобной дорогой, что связывала части королевства. Конечно, имелись и другие пути с юга на север – морем, или через Срединные горы, но жители Корнваллиса море не жаловали, а горы были слишком высоки и труднопроходимы. Старая дорога через Дубренский лес пользовалась дурной славой: во время войны Трех Королей там пропала, сгинув без следа, целая армия, четыре тысячи всадников и пехоты, которых король Модред Эдгариддин неосмотрительно повел прямо через чащу.

Именно поэтому могущественные лорды старались разрушить Лонливен с таким же упорством, с каким короли его отстраивали.

И однажды чаша весов склонилась в другую сторону. Великий Мередидд Уриен, Собиратель королевства, нанес жестокое поражение своим противникам. Случилось это во время так называемой Войны Теней – еще одно название, которому Элла не мог найти объяснения.

В отличие от Теодрика и Беорна Элла умел читать и писать. Его старшие братья пошли в отца, а Идрис Леолин всегда с насмешкой воспринимал тягу Эллы к книгам. Идрис свято верил, что сие ненужная трата времени, ибо «короли грамотны от рождения», в смысле, с пеленок знают все то, что могли бы узнать, овладев грамотой.

Элла в словах отца сомневался, хотя даже книги не всегда давали ответ на интересующие его вопросы. Как, например, в случае с Войной Теней. В Лонливене имелась библиотека, старая и очень богатая – не меньше двух дюжин фолиантов. Многие из них короли отняли у непокорных вассалов, и в том числе – толстенный манускрипт с полустершимся тиснением на красной коже: «История правления каменного короля Мередидда Уриена». Элла прочитал его весь. Там все было расписано почти по дням, изложено четко и понятно, кроме одного: безымянный автор начинал путаться и впадал в образность и велеречивость, когда требовалось рассказать о том, как Мередидд победил своих врагов, и каким образом монаршая власть, бывшая до этого любимым мальчиком для битья, внезапно окрепла и встала на ноги.

– Чего тут думать-то? – Идрис Леолин только пожал плечами, когда Элла, еще будучи мальчишкой, задал ему этот вопрос. – Все просто: он был великим воином, и недруги склонились перед мощью его меча. Ибо правда, сын мой – она в силе.

Его Величество в тот момент изволили кушать. Он сидел, развалясь, на огромном деревянном кресле, покрытом затейливой резьбой, и, рыгая, обгладывал свиную ногу. Убедившись, что на кости не осталось и клочка мяса, Идрис запустил ею в юношу-раба, который, опустив очи долу, с видом безнадежной покорности стоял чуть поодаль. Тот еле слышно охнул: кость попала прямо ему в голову.

– Так что оставь ты все эти книжки монахам, – произнес король, вытерев рот рукавом и вновь взглянув на Эллу, – это их хлеб, и это они должны писать истории славных царствований и наших побед. А ты только попусту тратишь время, вороша кости покойников. Эти книжки – не для тебя, сын мой, они – для простолюдинов, которые должны свято веровать в непогрешимость своего короля. Озаботился бы ты лучше тем, чтобы о тебе нашлось, что написать. И запомни: не напишут ничего хорошего, пока ты не раздавишь своих врагов. Прав всегда только победитель, и только истина исходит с его языка.

Последнее из сказанного Элла запомнил и намотал на ус, но это, впрочем, не убедило его в достоверности слов о мощи мередиддова меча: ведь в течение предыдущих лет правления каменного короля его воинские таланты никак не проявлялись. Но вдруг вспыхнула Война Теней, и за пару месяцев непокорные сиры Корнваллиса были либо уничтожены, либо склонили свои головы, признав могущество своего государя.

Впрочем, ненадолго. После смерти Мередидда, правившего очень недолго, на престол взошел его старший сын Ллойн, и тому хватило разумения лишь на то, чтобы за несколько лет расшатать здание, построенное его отцом. Каждый из его шести братьев получил огромный кусок земли и титул герцога, а четырех сестер он выдал замуж за потомков первых корнваллисских князей – всех с хорошим приданым. И история началась по новой. Королевство оказалось раздроблено, и король, хотя и считался с тех пор признанным сюзереном, стал править с молчаливого согласия остальных властителей, являясь всего лишь первым среди равных.

Ллойн Длиннобородый возобновил строительство королевского замка. По замыслу Эдгара Длинная Шея, его основателя, Лонливен должен был стать самой величественной и неприступной крепостью Корнваллиса, о чем свидетельствовали гигантские по размерам валуны, заложенные в его основание. Увы, собственных возможностей Ллойна и отпущенного ему богами времени хватило лишь на постройку каменного донжона – действительно величественного и очень большого. Он стоял на вершине обрывистого холма в излучине Тэлейт, и виднелся издалека: четырехугольная в сечении башня не меньше ста футов высотой и длиной каждой стороны в пятьдесят; внутрь вели окованные железом ворота в три человеческих роста. А последующие короли Корнваллиса, убаюканные долгими годами мира, и вовсе пустили это дело на самотек: донжон так и остался единственным каменным сооружением в замке.

Все прочее пространство Лонливена – и это, по мнению Эллы, не только выглядело невероятно нелепо, но было крайне неразумно с точки зрения обороны, – застроили деревянными домами, большей частью бревенчатыми, довольно обширными, располагавшимися на древних фундаментах. Три-четыре выстрела из требушетов – и пожар мгновенно охватит весь замок.

Хотя бы то хорошо, считал Элла, что королевское жилище окружили каменной стеной, высокой и прочной, с воротами, к которым вел так называемый Главный мост. Дурацкое название, ибо других мостов не имелось.

Мост выстроили широкий – четыре рыцаря легко могли бы проехать по нему в один ряд, а парапет высотой до пояса человека обеспечивал безопасность: случись кому упасть вниз, он наверняка бы разбился о каменистое дно вручную вырытого рва глубиной почти полторы сотни локтей. По весне Тэлейт, разбухнув от таявших снегов, заливала ров водой, а затем отступала, оставляя мутноватую цветущую жижу с дурным запахом, медленно испарявшуюся в течение всего лета.

По сравнению с самим мостом парапет являлся новостройкой. Возвели его, сначала с одной стороны, потом с другой, в царствование Осбальда, дяди короля Идриса, после того, как телега, в которой ехала его первая супруга, рухнула вниз. Рассказывали, что лошади ржали, как безумные, и тянули изо всех сил, но повозка была слишком велика и тяжела – целый дом на колесах, с кроватью и жаровнями внутри, чтобы ее величество не испытывала холода. Королеву удалось спасти всего лишь за мгновение до того, как это сооружение с шестеркой коней сорвалось с моста.

Процессия на некоторое время задержалась на пригорке, – у одной из лошадей, запряженных в повозку с ларцом, слетела подкова – и Элла в который раз окинул взглядом расстилавшийся перед ним Лонхенбург.

Впрочем, не только Элла. Нервно покусывая губу, он заметил, что на столицу устремлены взгляды всех его братьев. Они стояли рядом, но в тот момент были бесконечно далеки друг от друга. Завтра кто-то из них станет королем всего Корнваллиса и полновластным господином этого города, а остальные…

Н-да, остальные… Элла задумчиво почесал нос. Если корона достанется Сигеберту, а так наверняка так и случится – иначе зачем составлять какое-то завещание? – то на его благородство можно будет рассчитывать. Но если ее унаследует скуповатый Теодрик или пустоголовый и тщеславный Беорн… Элла даже не мог предположить последствий.

– Господин… – Еле слышный шепоток заставил его обернуться.

Тот самый мальчишка – Глойх, что ли? – нерешительно топтался рядышком, переступая босыми ногами. Хозяйский плащ он перебросил себе через плечо. Поймал-таки, удовлетворенно подумал Элла.

– Что тебе?

– Там Хедин… – пробормотал слуга. – Говорит, у него до вашей милости есть дело.

Элла коротко кивнул и мельком глянул на братьев. Кажется, они не слышали, или не обратили внимания. Хорошо.

– Веди, – сказал он мальчишке.

Сигеберт обернулся, вопросительно посмотрев на Эллу. Тот махнул рукой.

– Дело важное, – на ходу пояснил он, – я догоню вас у храма.