Текст книги "Сотворение мира (СИ)"

Автор книги: РавиШанкаР

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Адам сидел в домике на детской площадке и мрачно курил. Новогодний вечер выдался промозглым и холодным одновременно, малоснежная тёплая зима подкинула очередной сюрприз – резкое похолодание, и мелкий сеющийся дождик на лету превращался в изморозь, уличные фонари обзавелись желтоватыми ореолами, реклама стала тусклой, а лампочки на выставленной на центральной площади ёлке горели вразнобой, тускло и совсем не празднично.

Домой идти не хотелось, да и не факт, что у него, после всего, что произошло вчера, остались дом и семья. Да и были ли они вообще, или это был просто самообман недолюбленного подростка, стремящегося к призрачному теплу?

Адаму Кошкину совсем недавно исполнилось семнадцать лет, он был высокий, тощий, весь какой-то несуразный, состоящий из острых углов, неуклюжий. К семнадцати годам большинство подростков уже выравнивается, теряет жеребячью неуклюжесть, набирает тело и выглядит, практически, почти взрослыми. Внешне, конечно же внешне… Внутренне они всё ещё остаются глупыми жеребятами, готовыми брыкаться и лягаться по любому поводу.

Такие подростки обожают сбиваться в стаи – им так важно чувствовать свою принадлежность к чему-то большему, чем обыденная, простая жизнь, а ещё они обожают выяснять отношения с другими стаями – и, поскольку силушки уже немерено, а мозги ещё не выросли, то эти разборки частенько заканчиваются трагически. А ещё такие стаи обожают травить тех, кто на них непохож. Начинается всё с обидных прозвищ – Жердь, Жиртрест, Ботан, Четырёхглазый, Заучка, Косой… ну мало ли ещё что можно придумать… Обидные прозвища вскоре перерастают в травлю – сначала полускрытую, а потом и открытую, если взрослые оказываются слепыми и глухими. А они чаще всего таковыми и оказываются. Родители на работе, им некогда, у них масса других дел, а ребёнок уже взрослый – ещё чуть-чуть и можно будет отпустить его во взрослую жизнь… А несчастным учителям в школе, сверх меры загруженным дрессировкой… то есть предэкзаменационной подготовкой, и вовсе не до личной жизни своих подопечных…

А сами жертвы… Сами жертвы не жалуются. Они терпят до последнего, а потом… Потом поднимаются на крышу, берут в руки опасную бритву или выгребают из аптечки старательно спрятанные упаковки транквилизаторов… И всё. Короткая история несостоявшейся жизни остаётся недописанной – как случайный скомканный черновик сочинения, небрежно брошенный в мусорную корзину. Хуже всего, что никого ничему это не учит. Никого. Ничему.

Ни о чём подобном Адам не думал. Думал он о том, что возвращаться домой ему теперь решительно невозможно, что в школе показаться теперь – стыдно до невыносимости, и что идти ему некуда. Совершенно некуда. А мороз крепчает, набирает силу ледяной ветер, ноги в потрёпанных ботинках мерзнут, и куртка совсем не держит тепло. А в кармане – тридцать рублей мелочью, проездной, полупустая пачка сигарет и зажигалка. И что вокруг набирает обороты праздник жизни, на котором ему нет места – такой уж он уродился – невезучий.

С детства Адам был странным. Странной была и его мать – тихая, скромная, худощавая женщина, находившаяся на инвалидности по какому-то малопонятному для соседей заболеванию. Дополнительно на жизнь она зарабатывала изготовлением авторских коллекционных кукол. Нет, не тех, обычных, которые продаются в каждом магазине. Её куклы были похожи на сказочные, нежные сны – красавицы с фарфоровыми головками, с настоящими волосами, с необычно серьёзными личиками. Они были разными – в матросках и изящных бальных платьях, в твидовых костюмчиках английских леди девятнадцатого века и индийских сари, в многослойных цыганских юбках и плащах из струящейся, гладкой ткани. А на головах у них красовались шляпки и береты с перьями, чепчики и кокошники, венки и длинные средневековые эннены, диадемы и косынки… В таких кукол не играют дети – их бережно хранят в коллекциях и передают по наследству. Мать Адама пользовалась некоторой известностью в узком кругу коллекционеров, у неё практически всегда были заказы, тщательность и точность исполнения которых гарантировала даже некоторый достаток, прибавку к нищенской пенсии по инвалидности…

От кого мать Адама умудрилась родить, бдительные соседки так и не дознались. Они даже её беременность распознали не сразу за постоянно носимыми ею балахонистыми платьями и пальто. А уж когда неясный слух подтвердился – по двору со страшной силой принялись гулять сплетни, прекратившиеся, впрочем, сами собой после родов.

Все почему-то думали, что странная женщина оставит малыша в роддоме – куда ей, больной и слабой управляться с ребёнком, но соседские предположения не подтвердились. Женщина с малышом на руках вернулась в свою однокомнатную клетушку и стала жить практически по-прежнему, только заказов ей приходилось брать ещё больше. Сына она назвала Адамом, по какой-то собственной, непонятной другим, прихоти.

Так прошло десять лет. Адам рос мальчиком тихим и смирным, он не капризничал, неплохо учился и много помогал матери по дому. Он и шить выучился, и теперь все мелкие детали для кукольной одежды делал сам – здоровье матери постепенно ухудшалось. Но она продолжала брать заказы. Ведь Адам рос, и ему требовалось всё больше. Вот женщина и старалась обеспечить сына, ведь на пособие, которое ей начислил комитет соцзащиты, как матери-одиночке можно было прокормить разве что котёнка.

Однажды десятилетний Адам вернулся из школы и нашёл маму лежащей на кухне. В руке она сжимала коробочку с таблетками, которые так и не успела принять. Мальчик сумел вызвать «Скорую», но, увы, было уже слишком поздно. Так Адам остался сиротой и оказался в детском доме.

В детском доме ему было плохо – Адам был типичным мечтательным домашним мальчиком, любившим почитать и помечтать в одиночестве. Он не мог жить, не имея личного пространства, в которое не было ходу чужим, а в детдоме с этим были большие проблемы. Там все всегда были на виду – в общей спальне, в столовой, в игровой, во время прогулок и экскурсий… Там выживали бойкие и ловкие, с дублёной кожей, умеющие огрызаться и отстаивать для себя всё лучшее, что должны были получать все.

Адам не был ни бойким, ни ловким, поэтому постепенно стал превращаться в изгоя. Но тут ему повезло. Два года спустя его разыскали какие-то дальние родственники матери и забрали к себе. Адам был искренне благодарен им уже только за это. Могли ведь и всё как есть оставить – никто бы их не осудил.

Родственники – их Адам стал называть дядей и тётей – своих детей не имели, были уже немолоды и довольно состоятельны. Адаму у них жилось лучше, чем в детском доме, у него была своя комната, ему покупали неплохую одежду, отдали в приличную школу и не особо нагружали домашней работой. Правда, родственники не скрывали лёгкого разочарования – Адам талантами не блистал, учился средне, хотя и старался, был абсолютно не спортивен, хотя любил читать и придумывать разнообразные модели одежды для единственной сохранившейся куклы маминой работы. Её ему удалось сберечь даже в детдоме. А уж каким Адам был внешне – об этом уже было сказано выше.

Но дядя и тётя утешали себя, что мальчик хотя бы не пьёт, не курит, ни разу в жизни не пробовал наркотиков и не водится с дурными компаниями. Большой, если призадуматься, плюс в наше неспокойное время.

Так и дожил Адам до одиннадцатого класса, после которого, по совету дяди, собирался поступать в финансово-экономический институт. С математикой у него было неплохо, а специальность бухгалтера, с точки зрения родни, вполне подходила тихому спокойному мальчику. У Адама, правда, были другие планы насчёт собственного будущего, но его никто по этому поводу не спрашивал, а делиться этими планами с кем бы то ни было Адам не собирался, боясь подвергнуться осмеянию или, ещё хуже, презрению. Адам хотел стать модельером, но дяде и тёте об этом даже и заикаться не стоило. Но проблемы стоило решать по мере их поступления, а самым главным для Адама было – более или менее нормально закончить школу.

Однако беда пришла с той стороны, с которой не ждали. Адам влюбился. И влюбился не в одноклассницу… и даже не в молоденькую учительницу… и не во взрослую красавицу-соседку… Влюблённость Адама к женщинам не имела ни малейшего отношения.

Он влюбился в парня. Как его так угораздило – Адам и сам не понял, просто в один прекрасный момент посмотрел на среднюю парту во втором ряду, за которой восседал местная знаменитость , спортсмен и просто красавец Михаил Докушев. Вот уж кто был идеален… Всё при нём…

Михаил умудрялся отлично учиться, заниматься спортом… и крутить многочисленные романы с признанными школьными красавицами. Был он мил, весел, щедр и с каждой своей пассией умудрялся расставаться легко и пребывать в дружеских отношениях. Правда, ходили слухи, что хороший мальчик Миша может быть и мстительным, и злобным, и склонным к жестоким шуткам. Но говорили об этом немногочисленные Мишины недоброжелатели. А сам же Миша Докушев то ли в самом деле был хорошим мальчиком, то ли умело придерживался правила: «Не гадить там, где ешь». Но в любом случае, Адам понимал, что его страстная влюблённость не имеет будущего и старался изо всех сил, чтобы его нездоровое внимание к Докушеву не заметили. И ему казалось, что он хорошо с этим справляется. Увы, только казалось.

Прошло несколько недель. Адам весь извёлся, стал хуже учиться и даже начал покуривать, и вдруг… Вдруг объект его страсти обратил на него внимание и небрежно, как он это всегда делал, пригласил на дачу, отметить день рождения. Если бы Адам был в состоянии задуматься – с чего вдруг такое внимание, он бы отказался. Но к тому времени он уже был не в состоянии мыслить логически и приглашение с удовольствием принял. И даже подарок купил – красивую серебряную цепочку. Для этого ему пришлось истратить все деньги, заработанные за лето, но Адам ни о чём не жалел.

А вечером за ним заехал Докушев на красивой дорогой машине. За рулём сидел парень лет двадцати, которого Миша представил, как своего кузена. Ни о каком кузене Адам раньше и слыхом не слыхивал, но он рассудил, что вообще знает об однокласснике очень мало. Так что Адам совершил вторую ошибку – спокойно сел в машину и поехал на таинственную дачу. Дача оказалась небольшим домиком в глухой, почти необитаемой деревне, но и этот факт Адама не насторожил, хотя все знали, что у Миши состоятельные родители, и вряд ли у них такая стрёмная дача.

А вот потом… Все гости Докушева, как на подбор, были старше его. Ни одного знакомого лица, ни одного одноклассника… Это уже показалось подозрительным даже наивному Адаму, но Миша пустил в ход всё своё обаяние, и Адам успокоился и даже выпил предложенный ему бокал вина.

А вот потом начался настоящий кошмар. После выпитого у Адама странно закружилась голова, всё тело словно запылало, и соображалка выключилась напрочь. Так что, когда Докушев увёл его на второй этаж и начал раздевать, Адам не сопротивлялся, только шептал, как он любит Мишу… Дальнейшее он помнил совсем смутно – как Миша раздел его, отвёл в ванную, а потом… потом взял – жёстко и грубо. Было больно, Но Адам терпел, ведь он любил Мишу… Или думал, что любит. А потом, когда всё кончилось, Докушев потрепал Адама по щеке, назвал «недурной сучкой» и вышел, оставив растерянного парня. Одного.

Но один Адам оставался недолго. Пришли другие гости и кошмар продолжился. Адам плакал, умолял отпустить его, он понимал, что выглядит жалким сопливым щенком, но ничего не мог с собой поделать. Конечно, никто его не отпустил – кажется, его слёзы и мольбы заводили мучителей ещё больше. Адам понял это… и в этот момент в его груди словно что-то треснуло и сломалось… Чувства умерли, превратив странного, нелепого, но живого парня в куклу. В послушную игрушку, которой не страшно, не больно, не стыдно… такая игрушка быстро надоела мучителям и его отпустили со строгим наказом никому не жаловаться, если он не хочет, чтобы видео с ночными забавами попало в Сеть, а ещё хуже – дяде и тёте.

Адам неопределённо кивнул и ушёл. Как он добирался до города – отдельная песня, но он добрался. Конечно, если бы Адам чувствовал всё по-прежнему – он бы умер от боли и стыда. Но чувства ушли, осталось только что-то механическое. Адам помнил, что нужно добраться к дяде с тётей, иначе они будут волноваться, поднимут шум, обратятся в полицию… и вся эта грязная история выплывет наружу. Не то, чтобы Адама это сильно волновало теперь, он скорее не хотел неприятностей для родственников. Они-то, в отличие от него способны испытывать чувства…

Итак, Адам добрался до города, пришёл домой… и родственники не заметили, что с ним что-то не так. А возможно, с их точки зрения он мало изменился. Сам же Адам не переживал по этому поводу. Без эмоций было значительно спокойнее жить, теперь отношение одноклассников к нему не волновало и не задевало, не было трепета перед контрольными и страха перед экзаменами. Адам даже стал лучше учиться и серьёзнее занялся математикой. Теперь его мечта стать модельером казалась несерьёзной и глупой. Дядя прав: главное – уважаемая профессия с хорошей зарплатой, а все эти тряпки – слишком несерьёзно.

На Докушева он больше не смотрел, даже когда они оказывались рядом на физкультуре или на переменах. Адам смотрел насквозь. Он не хотел ничего помнить и Докушева он просто не видел. Но, тому, похоже было мало того ночного кошмара. Возможно, Докушев посчитал, что Адам легко отделался… или слишком легко оправился. В его представлении раздавленная болью и насилием жертва не могла вести себя так – холодно и отстранённо. Жертве полагалось бояться и страдать – а ни того, ни другого Адам не испытывал.

И вот вчера, когда Адам пришёл на школьный новогодний вечер… Он бы не пошёл, но их класс пел какую-то дурацкую переделанную песню и отказаться от этого было нельзя… Так вот, когда он пришёл на новогодний вечер, то понял, что что-то не так. Обычно на него мало кто обращал внимание. Сегодня – смотрели все, перешёптывались, отводили взгляды. Адам не понял в чём дело, пока кто-то из одноклассников не бросил ему на телефон эту ссылку… Адам открыл её и увидел кусочек того, дачного кошмара. По всем законам жанра ему полагалось начать истерику или броситься бить морду Докушеву. Вместо этого Адам смерил всех презрительным взглядом, развернулся и ушёл, решив, что это достаточное основание, чтобы новогодняя постановка обошлась без него.

Адам вернулся домой, сказал обеспокоенной тёте, что приболел, молча выпил лекарство и ушёл к себе в комнату. Он по-прежнему ничего не чувствовал, и холодно подумал, что учиться в этой школе он больше не сможет и после Нового года придётся забирать документы. И надо как-то правдоподобно объяснить это тёте и дяде.

Только вот всей глубины Докушевской подлости Адам не учёл. Ссылка на видео на почту дяди пришла рано утром. И грянул скандал. Адаму припомнили всё… хотя и припоминать было особо нечего. Но разочарование и презрение в глазах дяди ясно подсказало Адаму, что свою единственную семью Адам только что потерял. Он не стал оправдываться и слушать дальше не стал. Просто оделся и ушёл, почти весь день бродил по улицам, осознавая, что потихоньку замерзает, заходил в магазины, чтобы немного погреться, и смотрел на счастливых людей, толкающих перед собой тележки со всякой всячиной, которую срочно нужно было купить к празднику в последний момент. Некоторые посадили малышей в эти тележки, и те счастливо взвизгивали, перебирая разноцветные упаковки. Адам молча смотрел на чужое счастье и думал, что у него всего этого в жизни, скорее всего не будет, потому что он не понимает, что значит быть счастливым. И, что было хуже всего, он совсем не знал, что делать дальше, и не мог найти для себя ни единой причины жить.

А потом он оказался в домике на детской площадке и просто сидел и курил, ощущая внутри себя растущую пустоту. А потом он подумал, что если бы было можно навсегда остаться в Старом году, как это было в одной из книг Кира Булычёва – он бы остался.

Время неутомимо приближалось к полуночи, улица пустела – все спешили домой – к мандаринам и салату оливье, к шампанскому и селёдке под шубой, к шоколадному торту и фруктовому салату, к беспечно болтающему телевизору… Потому что Новый год – это семейный праздник… Праздник, в котором Адаму не было места.

Пустота и холод внутри росли, стало клонить в сон, и Адам подумал, что это, наверное – лучший выход – заснуть и не проснуться, замёрзнуть насмерть. Он всё равно ничего не почувствует… и никто о нём не заплачет. Так уж получилось.

В ногу что-то ткнулось, жалобно заплакало. Адам опустил глаза и увидел котёнка – серенького, полосатого, с хвостиком-морковкой и громадными зелёными глазами. Котёныш был совсем маленький, как он оказался здесь – один, на морозе, голодный и несчастный?

– Где ж твоя мамка, дурачок? – тихо спросил Адам.

Котёныш заплакал ещё громче, и Адам не выдержал. Он взял бедолагу на руки и засунул под куртку, в тепло. Кошачий ребёнок потихоньку согрелся и перестал жалобно плакать, однако, судя по тому, как он активно жевал Адамову футболку, котёнок был голоден. И что с этим делать – Адам даже не представлял. Замерзать тоже расхотелось – а куда тогда денется котёныш? Получилось, что нашлась причина жить – хлипкая, но причина.

Адам погладил котёнка под курткой и увидел, как к домику идёт высокий парень в кожаной, с мехом, куртке. Подойдя ближе, парень остановился и спросил:

– Слушай, ты тут котёнка не видел? Маленького совсем. Его собака соседская напугала, и он из подъезда выбежал. Час уже ищу – даже не знаю, куда он спрятаться мог. Жалко, замёрзнет маленький в такую погоду.

– Этот? – осторожно вытащил Адам котёнка из-под куртки. Тот требовательно мяукнул, разевая розовый ротик.

– Он! – обрадовался парень. – Ну, спасибо тебе!

Адам протянул котёнка парню и хотел вернуться в беседку. Но тут парень спросил:

– А ты чего тут один сидишь?

– Так… – неопределённо ответил Адам. – Со своими поссорился…

– Так пойди и помирись, – отрезал парень. – Новый год всё-таки. Надо.

Адам упрямо помотал головой. Парень вздохнул и сказал:

– Тогда пошли ко мне. Так получилось, что Новый год я тоже буду встречать вдвоём с Евой.

– С кем?

– С ней, – парень указал на котёнка. – Это девочка. А меня зовут Павел. А тебя?

Ева вновь требовательно мяукнула, и Адам сдался. Может быть, всё ещё будет хорошо.

– Ты будешь смеяться, – ответил он Павлу. – Адам. Адам Кошкин.

Павел расхохотался:

– Адам и Ева! Просто Господом Богом себя ощущаю!

Адам обиделся, и хотел было надуться, но вдруг понял, что странное состояние полного отсутствия чувств куда-то ушло. Это было больно… Но тут Адам понял, как был близок к тому, чтобы вообще перестать быть человеком. И он улыбнулся Павлу в ответ:

– А мандарины у тебя есть, ваша божественность?

– Обижаешь! – рассмеялся Павел. – Всё у меня есть. Так что пошли… Адам и Ева, скоро двенадцать пробьёт и будет сотворение мира.

– Пошли! – рассмеялся Адам и протянул Павлу руку.

***

После новогодних каникул Адам переехал к Павлу, чему Ева была только рада.