Текст книги "Дитя Самайна (СИ)"

Автор книги: RavenTores

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

========== Последний Самайн ==========

Ветер шумел в ветвях, осыпая дорожки каскадом золотистой листвы, пугливо мерцали огоньки свечей в пустых глазницах самайновых тыкв. Где-то в отдалении горели костры, танцевали и пели люди, но Роза стояла одна посреди пустой улицы и не хотела возвращаться на праздник.

Ещё утром она ощутила странное волнение, и теперь это чувство вдруг стало совершенно неконтролируемым, захлестнуло волной, заставило выбежать из круга и дало остановиться только здесь. Тыквы таращились на неё с каждого крыльца, скалились из садиков, подмигивали из окон, но Роза, раньше находившая их жуткими, сейчас совсем не боялась. Куда страшнее, темнее и ужаснее было то, что росло у неё внутри.

Чёрный ведьминский плащ, остроконечную шляпу – всё она готова была сорвать, только бы прекратилось то, чему она пока не знала названия. Голос отказался ей служить, сердце билось часто-часто, но не от страха. Тело словно пыталось услышать и выразить то, для чего у него не находилось никаких органов чувств.

А потом через дорогу протянулась чёрная тень. Роза всмотрелась в неё, почти ожидая, что чернильная темнота схватит её за узкий носок сапожка. Она не могла сдвинуться с места, и даже оглянуться было невозможно. Кто-то или что-то отбрасывало эту жуткую тень ей под ноги.

Ветер стих, но отчего-то свечи в тыквах и тыковках продолжали мигать.

– А вот и ты, – произнёс мелодичный мужской голос.

Роза смотрела на тень и видела, что у мрака есть рога.

– Ты не приняла мой дар, – послышались шаги, мягкие, осторожные, будто кошачьи.

И тут прямо перед ней оказалось лицо. Рогатый незнакомец склонился, заглядывая в глаза. Его собственные оказались разного цвета, с чересчур расширенным зрачком. Роза шумно сглотнула и покраснела от смущения. Но незнакомец совершенно не придал этому значения. Его чрезмерно горячие ладони опустились на плечи Розы, крепко сжимая. Чёрные ногти больше были похожи на птичьи когти.

– Какой ещё… дар? – вырвалось у Рози вместе с дыханием.

– Но ведь ты моя, вся целиком, – странно ответил незнакомец. – Ты моя.

– Я вас и вовсе не знаю, – запротестовала она, леденея от ужаса. Тыквы вдруг начали гаснуть – одна за другой.

– Ты – дитя, что было отдано мне в ночь Самайна, – пояснил незнакомец и улыбнулся, слишком острые зубы на миг царапнули губу. – Ведь сегодня – день твоего рождения.

– Нет! – она замотала головой, но в глубине души уже понимала, что это чистая правда. – Я родилась первого ноября, утром первого ноября!

– В ночь Самайна, – прервал он её. – И теперь ты – моя, маленькое дитя. И ты не приняла мой дар, – глаза его стали жестоки.

Роза вдруг вспомнила, что утром нашла на крыльце коробку, завёрнутую в упаковочную бумагу и перевязанную лентой. Она оставила её в спальне, решив не открывать. Что за шутку могли бы подкинуть в этот идиотский день?

И теперь ей стало ясно, что это и был отвергнутый подарок.

– Я просто… я не успела открыть его… – она искоса глянула на собеседника.

Тот издал вороний крик, словно расхохотался.

– Мне известны твои мысли, но я дам тебе шанс.

И всё вдруг закружилось, зашелестели листья, зашуршал и завыл ветер, снова вспыхнули свечки. Роза зажмурилась и… оказалась дома. Ей не нужно было открывать глаза, чтобы понять, что это так и есть. Она узнала запах яблок в карамели, услышала знакомое тиканье часов, мягкое жужжание, которое издавал холодильник…

А потом незнакомец холодно заметил:

– Ну? Ты будешь открывать?

Роза отпрянула от него, едва не споткнувшись о стул, и кинулась наверх, в спальню. В доме царила тишина, и её шаги казались грохотом. Коробка стояла на прежнем месте, у зеркала, перед которым Роза расчёсывала каштановые волосы, собираясь надеть шляпу. Торопясь, Роза сорвала ленту и поспешила освободить от обёртки коробку. Пальцы дрожали от волнения, изнутри снова поднималась чёрная волна, разум не мог справиться и оценить, что же такое происходит. И вот наконец крышка отлетела в сторону.

На чёрном бархате лежал ритуальный клинок. Роза не знала, почему она так уверена в его предназначении, но всё-таки сжала костяную рукоять в ладони, поражаясь, насколько легко и просто та легла в руку. Точно была создана только для неё, точно приросла к пальцам.

– Удобно? – голос втёк в комнату, рогатая тень заняла собой всю противоположную входу стену.

Роза обернулась.

– Что мне делать с этим, отец?

Она теперь знала, как его называть.

– Дитя, нам нужна жертва, – сказал он, протягивая руку. – Ты пойдёшь со мной?..

– Да, – Роза шагнула к нему и забыла своё имя. Вокруг неё сомкнулась темнота.

***

Самайн уходил, гасли тыквы, тёмное небо, испещрённое быстро бегущими облаками, постепенно светлело. Запоздалые гуляки возвращались с праздника на городской площади.

– Смотри-ка, кто-то оставил тут куклу-ведьму! – закричала девушка с восторгом и кинулась к пригорку, заваленному золотой листвой.

– Эй, стой, – окликнул её парень.

И тут же бросился следом, услышав визг своей подружки.

Нет, на пригорке лежала совсем не кукла. Одетая в чёрный ведьминский плащ, но потерявшая остроконечную шляпу, девушка с каштановыми волосами смотрела в небо. Глаза её были удивительно пусты – прозрачные, льдисто-голубые, они не выражали совсем ничего. На губах же застыла спокойная улыбка, а вот горло… горло оказалось рассечено, и уже спёкшаяся кровь разлилась по золоту листвы.

========== Первый Имболк ==========

Собираясь на праздник, Саманта долго выбирала, что надеть. Ей хотелось выглядеть самой Бригиттой, но каждое платье казалось не совсем тем, что нужно. Погода в этот февральский день была норовистой, то срывался снег, то начинался дождь, то ветер нёс по небу кудлатые облака, да ещё какие страшные, так что в одном было холодно, другое выглядело недостаточно шикарным для богини.

Наконец определившись, Саманта ещё покрутилась перед зеркалом и вздохнула. Ей очень хотелось, чтобы её заметил Том. По Тому вздыхали все девчонки, но сам он был нелюдимым и праздников чурался. Обещал прийти только сегодня. Ведь Имболк.

В их городке по-особенному относились к праздникам из колеса года. Вроде бы и не верили уже во всю эту старую чушь, и в то же время как-то робели, не желая отказываться от поверий и празднеств до конца. Ещё в детстве Саманта слышала истории, что в Имболк в гости к Бригитте захаживает и дух Самайна, и Йоль. Кружат они в танце, выбирая кого покрасивее.

Потому что только в эти дни могут касаться живых.

В глубине души Саманта верила каждому слову. Она сама родилась незадолго до Самайна, и мать нередко говорила, что перед самыми родами шептала ей: «Давай, девочка, поторопись, поторопись». Что за причина для такой спешки, Саманта не понимала, но немой ужас в материнских глазах сказал ей много больше. Потому-то она не могла выгнать из себя эти чувства, отвергнуть эту веру.

И потому-то, всё же пытаясь протестовать, она хотела сегодня казаться всем Бригиттой.

Платье было не белым, скорее сливочного оттенка, расшитый цветами пояс красиво подчёркивал талию, волосы украшал венок. Саманта удовлетворённо кивнула и набросила на плечи пальто, сразу же укрываясь капюшоном. Снова моросил дождь, на газонах местами ещё лежал влажный тёмный снег, тянуло сыростью и оттаявшей землёй. Возможно, весна в этом году придёт пораньше.

Саманта любила тепло и ненавидела сырость, а потому почти бежала по скользкому тротуару, торопясь как можно скорее домчаться к крытой площадке, где наверняка уже собралось немало народа. Может, пришёл и Том.

Многие сегодня надели маски, но она и без того чувствовала себя не совсем собой, странное ощущение накапливалось внутри, жило в сердце, плелось в волосах, и Саманта вовсе не желала его прогонять. Словно оно не позволит никому узнать её, увидеть прежней лишённой венка скучной девчонкой.

Музыку она услышала задолго до того, как повернула на нужную улочку. Последний отрезок пути она уже двигалась в толпе, люди собирались, а кое-кто начинал танцевать прямо на улице.

Неподалёку в парке развели костры, и Саманта вдруг захотела пойти сначала туда. Что-то тянуло её как магнитом, убеждало или даже умоляло.

Когда она ступила под деревья, то увидела танцующих и сразу же вступила в круг, поймав кого-то за руку. Все мысли исчезли, стало невероятно тепло и здорово, Саманта засмеялась и окончательно потеряла себя прежнюю.

Небо очищалось, из-за тонких облачков выглядывали первые звёзды, февраль пропитывался весной и пропускал её вперёд. Саманта запрокинула голову и кружилась то ли с кем-то в хороводе, то ли сама по себе.

Она не встретила ни друзей, ни Тома, но вокруг было так много полузнакомых лиц, масок, венков и рогов, что всё уже было совершенно неважно. Она мчалась мимо костров, толпа бежала за ней, все пели, смеялись и выкрикивали, призывая весну, старых богов и всю вселенную присоединиться к празднику.

Она танцевала, и танцевала, и не знала никакой усталости, и не чувствовала ничего, кроме счастья, не думала ни о чём, кроме кружения. Пробегая между двумя кострами, она вдруг зацепилась за что-то юбкой платья и чуть смущённо вспомнила, что куда-то отбрасывала пальто, да только как же теперь можно было его найти?

Между тем, длинный подол захватил пальцами высокий мужчина. Свет от костров падал так странно, что она никак не могла разобрать черт лица, но видела, что у него глаза разного цвета. Голову его венчали рога, а волосы растрепались. И вместе с тем он был гораздо крупнее всякого, кто ещё кружился рядом.

– Эй-эй! – засмеялась она. – Отпусти моё платье!

– Как тебя зовут? – спросил он. Его голос должен был утонуть в шуме веселья, но словно поднялся на гребне волны и затопил Саманту целиком. Это был самый восхитительный мужской голос из всех мужских голосов. Мелодичный и мягкий, но таящий властность и силу.

– Разве не видишь, – она хищно улыбнулась, желая произвести впечатление, – я здесь хозяйка. Бригитта!

– Бригитта! – захохотал он, и вместе с ним засмеялись звёзды, пламя костра, ветер, весь мир. – Ты моя Бригитта! – повторил он чуть тише и шагнул к ней, тут же заключая в объятия. – Только моя Бригитта.

Она не стала высвобождаться, только вдохнула глубже удивительный лесной запах, отчего-то кажущийся осенним. Вдохнула и задержала внутри себя, отчаянно сознавая, что никогда-никогда-никогда не сумела бы привлечь такого мужчину в собственный мирок.

Таких и не было. Вот сейчас рядом с ней стоял настоящий миф.

– А кто ты? – спросила она и тут же ей показалось, что он не так уж высок… Что это… – Том?

– Да, Том, я буду весёлым Томом сегодня, – рассмеялся он снова.

Он не выпускал её из рук. Они танцевали, прыгали через костёр и веселились, выхватывая у других кружки. Она всем кричала, что имя её – Бригитта, пришёл её день и час. И было ни капли не холодно, а над городом сияла огромная луна.

Под утро он нёс её на руках, а мир вокруг сиял так сильно, так прекрасно, что она не могла сдержать ликующего смеха.

– Ты странный, Том, – хмыкнула она, а потом опять засмеялась. – Всё странное. И приходит весна.

– Весна, – согласился он, а в воздухе сильнее запахло палой листвой и осенью.

– И знаешь, – она вгляделась ему в глаза. – Ты – не Том.

Вместе с этим пришло и осознание. Она нахмурилась и поняла, что впервые видит этого человека, а может, это… существо.

– Как ты не Бригитта, – он поставил её на землю, но удерживал за талию. – Но сегодня, ещё несколько часов ты будешь ею. Я так хочу.

Она склонила голову к плечу и повторила:

– Я – Бригитта. Я буду ею. Потому что так хочешь ты.

Его рога были настоящими.

Вместе они вошли в дом. Она не знала, чей это дом и не соткался ли он просто из наползавшего на город утреннего тумана. В нём почти ничего не оказалось, только постель. И едва она подошла к ней, укрытой мягкими шкурами, отливающими золотом в мерцании свечей, расставленных вокруг, как оказалась нагой.

Она обернулась, чтобы обнаружить позади его, такого же обнажённого.

– Иди, – сказал он.

Поднявшись на ложе, которое только их и ожидало, она улыбнулась. Том? Ей не нужен был Том. И никто другой ей бы не понадобился. Она – Бригитта, пусть только на день, и сегодня её очередь познавать то, что сокрыто от человеческого разума.

Познавать любовь, которая больше, чем может вместить человеческое тело.

– Приди, – позвала она, и только в тот миг он тоже оказался на белых простынях.

Их губы соприкоснулись, а затем она начала целовать его жадно, постанывая от разгорающегося внутри возбуждения. Она готова была любить его всем своим существом и чуяла в нём ответ не меньшей силы.

Она отдавалась ему так, как никогда не умела и знала, что никогда уже не сумеет. И в миг, когда они слились в едином восторженном крике, взошло солнце.

После он лежал рядом с ней, мягко лаская, качая на руках. И ей чудилось, что она лежит на огромной ладони, а кто-то великий и непостижимый рассматривает её, тихонько дует в лицо и улыбается.

– Ты никогда не забудешь меня и никогда не вспомнишь, – сказал он вдруг.

Саманта сидела нагой на собственной постели, а он – чёрная рогатая фигура в дверях – продолжал говорить:

– Ты никого не приютишь и никому ничего не скажешь. Твоя дочь – моя.

– Дочь? – спросила она, потому что всё остальное у неё не вызывало вопросов.

– Она моя, – повторил он и исчез.

Чувствуя жуткую усталость и похмелье, Саманта повалилась в постель и почти сразу забыла всю эту безумную ночь, все шорохи, шелесты и шёпоты вокруг, все танцы, все блики костров, все глаза звёзд.

Ей ничего не снилось. Она поднялась только к вечеру и даже не сказала бы точно, пошла ли на праздник. Из памяти выветрился и Том, безвозвратно. Имя его, облик, серые глаза – всё потерялось в первом февральском дне, в мельтешении огней, схлынуло вместе с той эйфорией, с какой она восклицала:

– Я Бригитта, поклонитесь мне!

========== Её Самайн ==========

Беременность протекала спокойно, но с началом октября Саманта всё больше волновалась. Она ждала родов со дня на день, но ребёнок словно не желал появляться на свет. Врачи уверяли – первого ноября, не раньше, но Саманта чувствовала, что они ошибаются, и потому нервничала всё сильнее.

Уж лучше бы раньше! Раньше!

Но кто бы её послушал! Даже мать, узнав о беременности, приехала лишь однажды. Как будто не осуждая, она всё же не собиралась помочь. Друзья же Саманту давно утомили своими пари. Все они единодушно решили, что она не была на празднике, но никак не могли придумать, с кем она его пропустила.

Она и сама не знала ответа на вопрос, но праздник смутно вспоминался ей – блики, голоса, смех. Она видела там кого-то, с кем ни один мужчина ни за что не сравнился бы. Он был не таким.

Только вот и об этом никому не расскажешь.

Октябрь выдался свежим и солнечным, городок готовился к Самайну, но чем ближе был праздник, тем больше Саманте хотелось сбежать или же хотя бы вынудить ребёнка покинуть утробу.

Она то умоляла, то подолгу сидела молча, то вздрагивала, то желала унестись вместе с ветром. Лучшая подруга помогла ей украсить дом и сад, но Саманте хотелось бы провести ночь в больнице.

Однако врачи однозначно заявили, что родов не будет.

Вернувшись домой, Саманта легла в постель и прислушалась к себе. Что-то внутри говорило, что приходит важный час, движется неотвратимо и сбежать некуда. Она закрыла глаза.

Тридцать первого числа с утра в город пришли тёмные тучи. Они заволокли небо, пригнав с собой ветер, и весь город замерцал свечками в тыквенных головах. Праздник внезапно показался зловещим, но горожане будто и не чувствовали ничего особенного.

Саманта попыталась дозвониться в больницу, но ничего не вышло.

Она не испытывала ничего неприятного, лишь чёткое ощущение, что настала пора, убеждало её искать убежище от шума и других людей. Саманта с ужасом ждала схваток, успев начитаться о боли, и в то же время ей казалось, что и с родами у неё выйдет история такая же смутная, как с зачатием.

Отчего-то было невыносимо тоскливо.

– Почему ты дотерпела? – спросила она нерождённую дочь. – Зачем сделала этот выбор?

Но как бы там ни было, она любила своего ребёнка и ничего не могла сделать ему.

Ближе к ночи накатила первая волна боли. Точно открылись первые врата, и Саманта встала на пороге, всматриваясь в темноту. Она чувствовала себя в двух местах одновременно. Прекрасная и одетая в белое, она стояла по другую сторону врат с ребёнком на руках. По эту же металась по дому, поддерживая несуразно огромный живот, не находила места, как порой бывает у кошек, которые никак не могут окотиться.

Вторая волна заставила её сесть, прижавшись спиной к стене. Она почему-то уже не спешила звать на помощь или звонить куда-нибудь. То, что с ней происходило, ни капли не касалось других человеческих существ, они не могли ей помочь, не сумели бы защитить, а только сами бы погибли.

Саманта верила, что погибнет.

Обнимая живот, она не знала, что делать, и потому зажмурилась, ни к кому не обращаясь, никого не умоляя. Где-то там, за стенами, танцевал самайновый праздник. Здесь готовилась прийти в мир её дочь.

– Роза. Ты будешь Роза, – сказала Саманта, пытаясь отыскать спокойствие в звучании своего голоса.

– Слишком человечье имя, – раскатился по дому другой. – Я нареку её сам.

Саманта подняла голову, и на миг её захлестнула чистая радость воспоминания. Это был он, отец её ребёнка, тот, что казался ей лучше всех мужчин в мире, потому что никогда и не был мужчиной, потому что…

Он опустился перед ней на колени и всмотрелся в лицо.

– Я вижу страх, – произнёс он. – Раньше ты не боялась, моя Бригитта.

– Сегодня я умру, а тогда собиралась жить, – ответила она, и всё её тело выгнулось от боли.

– Дыши, дыши со мной, – он обнял её, и она прислушалась к его размеренному дыханию, попытавшись вдыхать и выдыхать в том же ритме.

Когда она вновь открыла глаза, они уже были не в доме, а в озере. Озеро было полным-полно рассветного пламени, и в этих волнах ей не было больно. Покачиваясь в его руках, она видела своё нагое тело, которое разучилось любить, и удивлялась тому, что сейчас живот не кажется уродливым, а будто светится изнутри.

Схватки прокатились не болью и ужасом, а напомнили волну океана, которая движется потому, что должна. Не сопротивляясь ей, но помогая, она закрыла глаза и сосредоточилась, всё ещё чувствуя спиной его прикосновения, всё ещё ощущая его дыхание.

Она видела, как медленно раздвигаются створки врат, стоящих на границе между жизнью и смертью, и снова рассмотрела себя с ребёнком на руках по ту сторону. Вскрикнув, она опять содрогнулась от набежавшей волны и снова вскрикнула, отдавая всю себя ей, её силе, вплетаясь в неё…

Наверное, она теряла сознание, а может быть, теряла саму себя, или время скрылось в глубине полного света водоёма. Но раздался пронзительный вопль, тонким клинком распоровший мир.

Первый крик её дочери.

Она протянула руки вперёд, вслепую, боясь раскрыть глаза. Кто принял ребёнка, кто перерезал и перевязал пуповину, кто отделил их друг от друга?

Она лежала на собственной постели, на чистейших простынях, оранжевых, как тыквы под окном. Над нею возвышался он, рогатый и тёмный. На руках его лежала успокоившаяся малютка.

– Ты не умрёшь, – объяснил он. – Расти её. Она моя.

– Роза! – Саманта наконец взяла ребёнка в руки. Девочка спала. – Я не отдам…

– Всему своё время. Она выберет сама, – и кем бы он ни был, он истаял с рассветом, сияние которого как раз озарило небеса.

Саманта же поклялась перед собой – никто не узнает, что Роза пришла в этот мир в ночь Самайна.

========== Йоль ==========

Они вошли в город с рассветом, и Роза, почти утратившая память об этом имени, огляделась, чуть щурясь.

– Зачем мы здесь сегодня, отец?

– Ты должна постичь себя, – он качнул рогатой головой. – Твоё место среди нас, так смотри же.

Она послушно огляделась. На первый взгляд тут было столько людей, но Роза теперь умела отличать живую плоть от восставшего духа, который вышел на прогулку в один из тех немногих дней, когда это позволялось. Заметила она и Йоль. Тот, столь же высокий и рогатый, как её отец, стоял у костра, высоко подняв рог с элем.

– Почему ты не оставил меня среди них? – Роза перенеслась на кладбище, и он не отстал от неё даже на полшага. Она же застыла напротив двух одинаковых надгробий.

Её и матери.

– Вам там было не место.

– Я увижу её? – Роза уже почти не помнила лица. Мать умерла на Белтайн, когда Розе было пятнадцать.

– Если она пожелает прийти, – он, дух Самайна, её отец, коснулся холодных камней. – Тут лишь оболочка. Мне же нужна суть. Суть – это ты.

Роза вздохнула и пошла за ним следом. С того мига, как она рассекла себе горло и поднялась из листвы и пыли, пока кровь сочилась в землю, её чувства притупились, она ничего не желала.

Но отца это не устраивало.

– Ты должна обрести себя, – сказал он снова. Роза кивнула. Её имя было другим, а она не могла его разгадать.

Они шли сквозь город, рассматривая людей, а те их не видели. День мерк, уступая время ночи, и вскоре Роза поняла, что стала свободнее.

– Танцуй, – предложил ей отец.

Йоль уже плясал. Он держал за руку одну из девчонок, и Роза хмыкнула, вдруг понимая, что та готова поддаться, а значит… Нет, не стоило додумывать это. Она вбежала в круг и рванулась прямиком к Йолю.

Не потому, что ей хотелось кого-то защитить. Её вело иное желание – отразиться у того в глазах, будто это всё решило бы.

Он поймал её в объятия и сказал:

– Дочь моя.

– Нет, – усмехнулась она.

Они были разными и едиными, и она одна различала их. Йоль засмеялся, смех прокатился ветром, снегом, падающими звёздами.

– Танцевать! – воскликнул Йоль и закружил её, позабыв о человеческих девушках. В Розе ещё столько было от них, но уже так много пришло от иного.

***

Дух Самайна склонил рогатую голову. Он видел воочию, как с каждым кругом Роза теряла прежнюю свою сущность, наслоившуюся и приставшую к истине так плотно, как скорлупа пристаёт к ореху. Йоль очищал её, Йоль давал ей сил.

Вот они промчались над огнём, забыв, что должны отталкиваться от земли, но кто сейчас мог бы увидеть это, когда вокруг тёк и искрил праздник?

Роза поймала его взгляд и кивнула. В ней просыпались новые желания. Она пробуждалась для новой жизни.

***

Пока танец нёс её над городом, дух Самайна вернулся на кладбище, и тут же рядом с ним появилась Саманта.

– Ты всё же забрал её и не дал пожить своей жизнью, – она прикрыла глаза. – Зачем?

– Таков круг колеса, – он коснулся её щеки. – Моя Бригитта. Твой круг тоже почти пройден до конца.

– Моё тело обернулось прахом, а ты говоришь, что круг почти пройден? Почти?!

– Она должна замкнуть, не ты, не я, – он запрокинул голову и вдали послышался смех той, кого звали Роза.

– Так зачем же она танцует сейчас?

– Чтобы отыскать среди звёзд имя, которое я ей дал. – И он усмехнулся. – Ты Бригитта, а она?

– Роза! – Саманта закрыла лицо руками. – Моя Роза.

– Умерла.

Люди тоже смеялись, тоже танцевали, а Саманта оплакивала что-то внутри себя, последнее, что не давало уйти или взлететь.

***

– Как моё имя? – спросила она Йоль, когда он закружил её на такой высоте, что они задели звёзды.

– А что слышишь ты?

– Ничего.

По небу катнулось эхо: «Ничего, ничего, ничего». Она рассмеялась в ответ.

– Слушай лучше, – Йоль смеялся. Ему бы сейчас кружить голову людям, но он так увлёкся, что не мог отпустить.

– Эо… Эо… – она закрыла глаза, стараясь выплеснуть из себя, пропеть имя. – Эо…

Йоль слушал её, а вместе с ним слушал и весь мир, и всё это вместе прокатывалось мурашками, хотя она не имела тела, чтобы ощущать нечто подобное. В воздухе зато дрожал запах сосновых ветвей и глинтвейна, апельсиновой цедры и корицы. Мёда и печёных яблок.

Вырвавшись из рук Йоля, она упала в снег и тут же подскочила, затерявшись в толпе, понеслась по городу, где всюду вспыхивали и гасли, вспыхивали и гасли огни. Кто-то кричал, кто-то смеялся, кто-то звал её, имя потерянной нотой отражалось огнями фейерверков в стёклах домов.

– Эо…

Но что там дальше!

– Как ты назвал меня, отец?

Она замерла.

– Где ты, отец?

Но позади маячила рогатая голова Йоля. Он звал её вернуться в круг танцующих и смеялся. О, как он хохотал.

– Да ты просто жаждешь поймать меня в сети, – возмутилась она. – Пока имени нет. Пока я не помню. Я рождалась в утреннем свете, в наливающейся заре, между тем и другим, в час, когда никакой зари и не было. Я… Кто?..

Она снова побежала, понеслась. Когда в сердце пряной осени она резанула себе горло, её насмешило, как много значения она придавала всего лишь оболочке. Теперь же она чуяла, что имя – это якорь. И если сейчас она не отыщет истину, то этот якорь и её утянет ко дну.

– Э-о-с… – прошептала она.

Небо дрогнуло, посыпались звёзды, зазвенело.

– Эостра! – наконец родилось оно полностью.

***

– Слышишь, – он обнимал Бригитту. Она же только качнула головой. – Имя.

– Теперь она совсем не моя.

– Напротив, – он усмехнулся.

– Эостра? – Бригитта качнула головой. – Как же странно.

– Мама? – из-за теней, из-за деревьев в ореоле звёздного света пришла та, кого некогда звали Роза.

– Дочь, – высвободившись из рук духа Самайна, – она подошла ближе, рассматривая столь изменившиеся черты. – Вот ты и потерялась.

– Нашлась, – возразила та. – Нашлась.

– И тебе нравится так?

– Как и тебе, но ты лжёшь себе, – Эостра коснулась её лица. – Бригитта, мать моя.

– Са… – но имя потерялось во вздохе. – Не помню.

– Нельзя помнить то, что лишь прах, – Эостра безразлично скользнула взглядом по могильным камням. – Прах. Мы – Суть.

Бригитта взяла её за руку. В этот миг они казались ровесницами.

Поднялась метель, закружила над городом, утопающем в веселье праздника. Запела вместе с людьми. Где-то танцевали, где-то пели и пили, где-то одна за другой рассыпались звёздочками ракеты фейерверков. Йоль, высокий, рогатый, танцевал на площади, смеялся, отчего дрожали стёкла домов.

Люди не понимали, что видят его, и потому он веселился ещё сильнее, даже луна дрожала, едва не падая с небес.

– А наш праздник закончен, – сказал дух Самайна. Они втроём уходили прочь, колесо года медленно поворачивалось, и Эостра, принявшая своё имя, знала, что скоро придёт на иной праздник.

Знала зачем.

– Бригитта, – позвала она.

– Да, дочь моя.

– Я хочу испить весну.

Они увидели, что занимается рассвет.

========== Её Имболк ==========

В городе снова готовились к Имболку. Она же бежала куда-то прямо среди них, смеялась с ними, танцевала с ними.

Вечером-вечером-вечером… Всё внутри звенело, всё кричало. Она пронеслась через весь город ветром, едва не забыв, что нужно вернуть себе человеческий облик.

Скольких она поцеловала сегодня, скольких коснулась! О, как ей нравилось погружаться в самое сердце этой энергии, черпать её, разливаться в ней и с нею. Она знала, зачем здесь. Она выбирала.

И отец, и мать, и другие ждали, что она выберет, кого возьмёт за руку и введёт в круг.

Но выбор – дело непростое, красоты городских улочек её не занимали, не увлекали костры, танцующие и даже те, что застыли у столов. Она мчалась дальше, дальше, пока не заметила музыкантов.

Придирчиво всмотревшись в их лица, она задумчиво обхватила себя руками, точно стремясь согреться. Тут кто-то накинул ей куртку на плечи.

– Не слишком ли ты легко одета, ведь февраль?

Она обернулась, щурясь от удивления. Февраль? Сейчас она вряд ли понимала, что это такое.

– Мне не холодно, – сказала она. – Я не умею чувствовать холод.

Он усмехнулся, точно это была шутка.

– Ты на кого-то похожа. Будто я тебя знаю, – он не забрал куртку назад, но сам, очевидно, мёрз. – Как тебя зовут?

– Эостра, – вернула она улыбку. – Мы не встречались.

В глазах его мелькнуло непонимание, но он отмахнулся и только подошёл ближе.

– Эо… – повторить не получилось. – Потанцуем?

– Давай, – и она сам скинула куртку с плеч. – Она не нужна.

Танцевать её учил Йоль. Отдаваться ритму и нестись над городом, сталкиваясь со звёздами, выкрикивая ветру в лицо дразнилки. Этот мальчишка не знал, что за танец она приготовила.

Когда они сделали первый круг, он уже пропал, ничего не видел, кроме сияния. Эостра же заметила и отца, и мать. Кружась, они вели за собой толпу, разжигали костры, взлетали и падали, чтобы прыгнуть опять.

Город смазался, превратился лишь в пятна света, и он, этот мальчишка, заметил.

– Где мы?

– У алтаря, – она засмеялась. – Видишь, видишь?

Вокруг текло рассветное пламя, и они словно стояли в нём, а может, летели в нём. Падали в нём, стали им. Алтарь же возвышался неподалёку.

– Что ты задумала? – спросил он.

Она подтолкнула его к камню и поцеловала. Прежде ему вряд ли доводилось видеть такую девушку. Вздрогнув, он потянулся к её губам снова и вмиг остался обнажённым, но скованным, лежащим на камне.

– Мне нужна твоя жизнь, так я стану той, что должна, – улыбка её могла бы вспороть кожу.

Он закричал. Тонкий вскрик напоминал плач ребёнка. Эостра вынула кинжал из ножен, тот самый, что ей дал отец.

– Избираю тебя в жертвы, – и воткнула в самое сердце.

Пролилась кровь.

***

Рассвет был алым. Бригитта, утратив все воспоминания, смотрела на кровавую полоску и улыбалась.

– У неё получилось, – проговорила она медленно. – Получилось.

– Она моя, – пожал плечами дух Самайна.

– Да, – теперь ей ни к чему было спорить.

Алое разгоралось, обращаясь золотым.

– Эостра, – позвал он.

Мгновение не было никакого ответа, затем разнёсся звон, и вот она соткалась из ничего.

– Всё готово, жертва принята. Весна.

И они обнялись, чтобы тут же исчезнуть.

***

Кэл очнулся под деревом. Нещадно болело в груди. Этот Имболк показался ему совсем не весёлым. Испачкавшийся, в изодранной куртке, он стоял неподалёку от городской окраины, среди чахлого леска.

– Почему я здесь?.. Кто она?.. Кажется… Роза?

Он медленно побрёл по дороге, пытаясь собрать воспоминания и образы во что-то единое. Роза? Та самая Роза, что жила на отшибе? Та, которую они дразнили дочерью Самайна? Но ведь она умерла?

Кэл мотнул головой, подробности того, как умерла Роза, не давали ему уснуть много ночей. Горло, у неё было перерезано горло!

Он тут же ощупал своё, точно мог бы идти, если бы с ним приключилось то же самое. И только секунду спустя понял, что его рубашку кто-то расстегнул. Почти с ужасом он уставился на свою грудь и увидел там затянувшийся шрам, которого прежде не было. Инболк заклеймил его, пронзил сердце.

***

– Что ты ему оставила? – спросила Бригитта.

– Своё имя. Прошлое имя, – Эостра хмыкнула. – Где-то же ему следует храниться.

– А где же тогда осталось моё? – недоумение в голосе Бригитты заглушил смех духа Самайна.

– Твоё! Твоё я забрал себе, моя Бригитта.

Эостра усмехнулась. Город остался далеко позади, а впереди – только вечность.