Текст книги "Вечная Песнь Леса (СИ)"

Автор книги: Рассказчица Фай

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

  Вечная Песнь Леса

  Фан-фикшн по книге Мариам Петросян «Дом, в котором»

  Автор: Наталья Фай,

  Имя в Доме: Эсмеральда из Дома-По-Ту-Сторону

  Детям Дома и Детям Леса посвящается

  Саара никогда не остаётся надолго в этой части Леса.

  Тут растут молодые деревья. Пахнет сиренью и мёдом. Даже ночью здесь светло, и это просто невыносимо для его лунных глаз.

  Маленькие соловьи щебечут о чём-то своём, птичьем. Стрекочут в траве цикады. Необычно громко плещутся рыбёшки в ручье.

  От всего этого у Саары на языке становится щекотно, и кожа свербит. Саара расчёсывает свои плечи до крови, пытаясь избавиться от этого зуда.

  Жизнь. Здесь её слишком много.

  Саара боится всего, в чём есть жизнь. И в то же время жаждет.

  Саара дрожит и предвкушает что-то новое, что попадётся этой ночью на его зов. Что-то особое. Такое же тёплое, как всё вокруг. Со сладкими хрустящими косточками. Что-то, чего ему хватит на много дней.

  В последнее время Сааре очень, очень голодно. И, как ни странно – одиноко.

  Он всё чаще вспоминает оборотня, который иногда приходит послушать его песни и даёт за них хорошую плату. Оборотень не появляется уже давно. Давно уже не появляется ничего стоящего в Лесу для Саары.

  Саара никогда ещё не оставался один на один с Лесом так долго... Как бы тут самому не прорасти деревцем.

  Маленькая неподвижная фигура лежит на камнях у ручья. Лунный свет заливает тело белизной. Человек. Изранен и побит, весь в крови. От одежды остались какие-то грязные изорванные лохмотья. Лица не видно, только масса спутавшихся длинных волос. В глине и мелком мусоре. Тонкие руки раскиданы в стороны.

  Саара втягивает ноздрями тяжёлый, дурманящий аромат. Человек не издаёт ни звука, и не подаёт никаких признаков жизни. Может быть, он уже умер, или скоро умрёт. А кровь горячая и, должно быть, очень вкусная.

  Саара долго не решается сдвинуться с места обзора. Всё-таки эта территория Леса ему мало знакома. Саара совсем не чувствует себя в безопасности. Но голод заглушает все остальные инстинкты. Если Саара сейчас не выпьет хотя бы немного этой яркой пряной крови, вскоре от него останется только бледная тень.

  Саара делает нерешительно лишь первый шаг, далее его передвижение смазывается в стремительно промелькнувшую тёмную массу на фоне высеченной луной каменистой отмели.

  Это выглядит страшно. Но рядом нет никого, кто испугался бы Саары. Человек, даже если бы он был в сознании, не успел бы понять, что на него надвигается, и не смог бы защититься. У Саары цепкие, сильные пальцы и острые зубы.

  Но зубы выброшенного ручьём умирающего неожиданно оказались острее.

  Секунду назад руки Саары нащупали приятно мягкую плоть, а сейчас он прижат лицом к холодным камням с такой силой, что не может выдохнуть, и чужая, когтистая, мерзкая хватка сдавила его шею. Саара дёргается изо всех сил, но безуспешно. Сверху раздаётся жуткое, нечеловеческое завывание и рык бешенства. Саара затихает, чуя опасное дыхание на своей коже. Охотник превратился в жертву?

  Но Саара всё равно уверен в том, что победа достанется ему. Он ядовит, как самая большая болотная жаба, и стоит только этому странному существу, притворившемуся израненным человеком, вонзить зубы в его тело... Всё кончится очень быстро. Для этого существа. А для Саары, как всегда, только начнётся. Пиршество. Его праздник. Скорее бы!

  Но что же тянет это странное существо? Оно... Нюхает Саару? Саара чувствует, как рывками движется над ним худое тело. Кончики длинных волос щекочут его спину. Тяжёлое, прерывистое дыхание опаляет его зудящую кожу. К нему прикасается что-то острое и горячее... Боль!

  Саара дико воет во всю силу своей глотки. Пугающий звук эхом разносится по всему Лесу.

  Неожиданно его отпускают. Саара тут же вскакивает на ноги и отпрыгивает в сторону. С его шеи капает зелёный ихор, исходящий паром.

  Опасное существо позади него слизывает с кончиков длинных чёрных когтей горячую слизь. Саара видит короткий раздвоенный, как у змеи, язык, и два ряда заострённых треугольных зубов в широко разинутой пасти. Это улыбка? Существо поднимает голову и встречается с Саарой взглядом. У него такие же узкие, белёсые глаза, как у Саары. Но они видят всё очень ясно. Они видят намного больше, чем доступно Сааре. Существо прекрасно понимает, что кровь Саары несёт в себе. И существо улыбается этому...

  Саара больше не может этого выдерживать. Его вой, кажется, пробудил всех в Лесу, и он спешит как можно быстрее убраться отсюда. Его уже не интересует, что станет дальше с этим странным существом. Он мечтает забраться как можно дальше в такой родной и привычный ему Лес, и как следует отоспаться в одной из своих пещер. В конце концов, будут и другие лунные ночи, и тогда он будет охотиться, как обычно... Его песни привлекают многих. И в следующий раз ему обязательно повезёт на хорошую, крупную добычу.

  Так и будет. Лес благосклонен к детям своим. Только вот никто не может гарантировать, что у такой добычи не будет своих собственных песен...

  Слепой уже собирался вернуться, когда вдруг услышал вой. Он сразу понял, что это голос Саары, и что случилось что-то страшное. Только нечто поистине ужасное могло заставить самого жуткого обитателя Леса так кричать.

  Четыре быстрые лапы перенесли Слепого ближе к месту, из которого исходил тревожный звук. Саары нигде не ощущалось. В лесной чаще мелькали светящиеся глаза маленьких ночных существ и доносилось их встревоженное шуршание. Нигде не было ни следа каких-либо происшествий. Слепой вертелся вокруг своей оси, запыхавшийся, подстёгнутый страхом, что сквозил в крике Саары. Внезапно он почувствовал запах воды, чуть горьковатый и прелый, и узнал ручей – тот самый, что уходил в Наружность. Могло ли что-то страшное приплыть по нему из самой Наружности? И что бы это могло быть?

  Слепой подошёл к воде и запустил одну из своих чутких руколап на дно ручья. Там, среди обломков гниющих веток и обрывков ткани, он отчётливо ощутил следы. Два небольших следа от человеческих ступней. Пять и пять ямок от глубоко отпечатавшихся в податливом иле пальцев. Судя по отчётливости следов, человек прошёл здесь совсем недавно. Ничего необычного или пугающего. Только вот откуда было здесь взяться человеку? В этой части леса Слепой не встречал раньше никого из людей.

  Испытывая смесь растерянности и удивления, Слепой перешёл ручей вброд, изгваздавшись в мокрой глине по самые уши. На другой стороне его встретил неяркий свет, исходящий от тёмной земли. Сюда не доставало лунное сияние, и было совершенно невозможно что-либо разглядеть, кроме этого слабого света, но Слепому этого и не требовалось. Все его семь, а может быть и восемь, чувств закричали – беги! Беги отсюда, пока не поздно! Не трогай этого, не прикасайся!

  Но Слепой всё же дотронулся. Оно было живое, и оно плакало. Оно было всё же не совсем человеком – это Слепой понял сразу. Оно было очень опасным, прежде всего для самого себя. Но ему было больно, и оно отчаянно нуждалось в ком-то, кто мог бы его спасти. Всё остальное не имело значения.

  – Ребятки, просыпайтесь! Новенькую привели!

  Табаки был необычно взволнован. Он крутил колёса своего Мустанга со всей скоростью, на которую были способны его ловкие обезьяньи руки.

  – Что шумишь, лохматый? Уймись уже, – Чёрный в такую рань не был расположен к дружелюбию.

  – Новенькая! – громче прежнего заверещал Табаки, толкая поочерёдно Курильщика и Лорда, спящих в противоположных углах их большой общей кровати. Лэри, наверное, уже там, внизу. Во все свои ложьи глаза глядит на происходящее. Он будет первым, кто разнесёт по Дому новую весть! Такого Табаки не мог допустить.

  – Вставайте же – шипел Шакал, дёргая босые ступни Мака.

  – Пойдём, Табаки, – Сфинкс уже был у выхода. Он встал сегодня раньше всех и тоже увидел в окно то, что происходило внизу, – Слепому нужна наша помощь. Быстрее же, ну!

  – Слепому нужна помощь? – хриплым со сна голосом удивился Курильщик.

  Но ему никто не ответил. Табаки со Сфинксом уже были на пути во двор, остальные уснули. Было ещё очень рано и совсем темно. Но в неверном свете единственного уцелевшего фонаря оба: и Сфинкс, и Табаки, разглядели перекошенную фигуру Слепого, держащего на руках бледную девушку. Даже с такого расстояния и сквозь стекло было видно, что оба в крови.

  Табаки голосил не хуже сирены всю дорогу от двора в комнату четвёртой. Лэри избавил их от необходимости объяснять что-либо, идя впереди всех и прикрикивая на любопытных, сующих свои носы.

  Привычный путь показался Сфинксу втрое дольше и тяжелей. Он бы сейчас всё отдал, лишь бы суметь забрать из рук Слепого эту гадость, что тот принёс из Леса, и выкинуть её как можно дальше.

  К ней не хотелось прикасаться даже взглядом.

  Сфинкс не мог объяснить, почему миниатюрная, со светящейся белой кожей и длинными тёмными волосами девушка казалась ему самым неприятным созданием из всех, что ему доводилось видеть. И почему её вид, такой жалкой, окровавленной, без сознания, внушает ему столь сильное отвращение.

  – Она – это что-то очень необычное, – тихо прошептал Слепой, как всегда, угадав настроение состайника, – я не мог её там оставить. Прости.

  Сфинкс отвернулся.

  – Главное, чтобы Пауки не пронюхали. Не то не видать тебе больше твоего Леса.

  – Пауки не узнают, – руки Слепого прижали девушку крепче. Он повернул голову к Сфинксу, – Никто ничего не узнает.

  – Как так? – Сфинкс нахмурился.

  – А вот так. Она – это моё дело, и только моё.

  – Разве она не одна из тех монстров, что обитают в недрах Леса?

  – Она пришла из Наружности.

  Сфинкс резко остановился, будто налетев на невидимую стену.

  – Что это значит, Слепой? Она – Ходок?

  – Я не знаю, Сфинкс, – Слепой тоже остановился, – Пока не знаю. Но я разберусь со всем этим, обещаю. Она не сделает ничего дурного. По крайней мере, не сразу.

  – О чём это ты? – Сфинкс скрипнул зубами, – Учти, мне всё это решительно не нравится. И я против того, чтобы ты нёс к нам в комнату это... Эту... ЭТО!

  – Ты прав, – Слепой нервно хихикнул, – я поступаю крайне неблагоразумно. Но ЭТО теперь как бы часть меня. Я не могу просто так взять и бросить её.

  Сфинкс молчал, но Слепой и так знал, о чём он думает.

  – Кровь, – пояснил он, – я знаю, что её много, но это всё только моя кровь. Только моя.

  – Чёрт побери, да что там у вас произошло? – громкий окрик Сфинкса разнёсся эхом по полупустому коридору. Лэри и Табаки, вздрогнув, обернулись и замерли, поджидая их.

  Слепой беспомощно замотал головой, словно побитый пёс.

  – Моя, понимаешь? Только моя...

  Сфинкс смотрел на Слепого с отчаянием.

  – Леший тебя дери, Бледный. Да делай ты что хочешь, только потом не говори, что я не предупреждал тебя! И помощи от меня не жди! Могилу решил себе вырыть – на здоровье! Я не собираюсь в этом участвовать!

  – Сфинкс...

  Но Сфинкс уже уходил, быстро шагая по гулкому полу, и с такой ношей на руках Слепой не мог пуститься за ним вдогонку.

  – Эй! – встревоженно окликнул Табаки – мы вроде как спешим? Или уже нет?

  – Спешим, – отозвался Слепой, перехватил бесчувственную девушку поудобнее и устремился за друзьями.

  Курильщик заполз в самый дальний уголок кровати. Как только Слепой вслед за Табаки ввалился в комнату со своей ношей, руки Курильщика неосознанно выхватили из тумбочки тетрадь и огрызок карандаша. Широкие, грубые линии стали сами собой накладываться на желтоватую бумагу.

  Пока Горбач и Македонский осторожно стирали с открытой кожи девушки кровь и грязь, а Слепой мылся в душе, Курильщик сделал первый набросок её портрета. Лицо девушки, открывшееся под беспорядочно спутанными прядями волос, заворожило его. У неё были тоненькие белёсые брови, изломанные у висков. Закрытые глаза обрамляли очень длинные светлые ресницы. Её тёмные волосы с этим всем как-то не вязались. На щеках у неё обнаружилось слишком много порезов и мелких царапин, чтобы она могла получить их случайно. Но они странным образом не уродовали её, а делали ещё более хрупкой и нежной. Её губы были совсем белые, лишённые цвета, как будто из них схлынула вся кровь.

  – У неё сильное отравление, – тихо произнёс Македонский, щупая ямку на запястье девушки, – надо либо немедленно промывать желудок, либо нести её в Могильник.

  – Не надо ничего промывать. И никакого Могильника, – спокойный голос Слепого зазвенел в ушах Курильщика, – для неё Могильник – это верная смерть.

  – Она и так умрёт, если мы не сможем немедленно достать какое-нибудь лекарство, чтобы очистить её кровь от яда.

  – Она уже получила такое лекарство, – тем же спокойным тоном отрезал Слепой, – просто дайте ей чего-то тёплого попить.

  – Она же без сознания, – вмешался Горбач.

  – Тогда нужно её согреть. Курильщик, дай твоё одеяло. Оно самое толстое.

  Курильщик, пребывая в странном оцепенении, подчинился не сразу.

  Девушку укутали в три одеяла – на всякий случай – и общими усилиями уложили у окна.

  – Пусть на неё светит луна.

  Горбач просто кивнул, не спрашивая Слепого ни о чём, и уложил руки девушки поверх всех одеял так, чтобы на них падали лучи бледнеющего в утреннем свете лунного круга.

  – Спасибо.

  Горбач и Македонский переглянулись, и, синхронно пожав плечами, вернулись в свои постели. Воздух в комнате был стылым и каким-то влажным, как будто Слепой принёс из Леса ещё и кусочек ночного тумана.

  Разговаривать никому не хотелось. Даже никогда не унывающий Табаки притих в своей кровати. Чёрный так и не проснулся. Сфинкс так и не вернулся. В комнате четвёртой все ощущали себя так, словно рядом с ними находится бомба замедленного действия. Но Слепой знает, что делает. По крайней мере, так каждый из них привык мысленно себя утешать.

  Слепой пропустил завтрак, он в последние дни постоянно его пропускал. Вместо завтрака он завёл привычку плотно обедать в Кофейнике. Но сегодня он отменил и поход в Кофейник, потому что знал, что там засел Сфинкс. Табаки, как только окончательно рассвело, прихватил Лорда и умчался к нему. Видимо, посочувствовать. Или присоединиться к попойке. Или совместить оба этих дела.

  Курильщик тоже остался в комнате. Он единственный из всех не спал до завтрака, всё водя и водя своим замусоленным карандашом в старой, пожелтевшей тетради. Эта тетрадка, кажется, завалялась здесь ещё со времён Волка. Как кстати она теперь заняла сверхчувствительного Курильщика. А то бы ещё не выдержал, и по старой фазаньей привычке поехал кому-нибудь жаловаться.

  Кстати, о жалобах.

  Слепой долго сжимал и разжимал кулаки, с неприятным хрустом разрабатывая занемевшие пальцы. Чёрный Р. Первый Р. Он должен узнать, и не от кого-нибудь, а от него, Слепого. Так оно будет правильнее всего. И сделать это нужно незамедлительно.

  Слепой осторожно пробрался вдоль стены, присел на корточки и кончиками пальцев ощупал свою ночную находку, что по-прежнему лежала в забытьи на крайней кровати у окна. Она была уже не такой ледяной, как тогда, когда он нашёл её. Её лицо разгладилось, ранки на щеках подсохли, кожа постепенно возвращала себе бархатистую плотность. Она теперь не казалась полупрозрачным призраком, готовым вот-вот истаять. Слепому было невдомёк, что губы и щёки её поалели, а брови и ресницы сделались такими же тёмными, как и волосы. Зато это было прекрасно заметно Курильщику, который теперь смотрел на свой рассветный рисунок, как на описание ужасного кошмара. Его рука дёрнулась, чтобы вырвать лист из тетради, но его неожиданно остановил Чёрный, сказав:

  – Оставь. Красиво же получилось.

  И Курильщик сделал вид, что вытянул руку, чтобы расправить рукав своей рубашки. Ему и самому, признаться откровенно, нравился больше его рисунок, чем переменившаяся за истекшие несколько часов внешность девушки. Теперь уже он и сам бы не смог сказать, что такого невероятного было в ней, что так его вдохновило. Но вот на его коленях лежит пухлая, потрёпанная тетрадь с портретом, и всякому станет ясно, что в ней есть что-то эдакое, стоит только взглянуть на рисунок Курильщика. И в конечном итоге он всё же рад, что сделал этот портрет.

  Слепой протолкнул сквозь прутья клетки Толстого размоченный сухарь с изюмом и вышел, на ходу вытирая руки о свои измятые брючины.

  Чёрный, подмигнув Курильщику, красивым движением спрыгнул со своей кровати и последовал за вожаком.

  В приоткрывшуюся на пару мгновений дверь Курильщик увидел удивлённое, и оттого ещё более, чем обычно, вытянутое лицо Коня.

  Один за другим ушли Горбач с Македонским, и Лэри. Горбач перед уходом долго и мрачно смотрел то на Курильщика, то на девушку, но так ничего и не сказал.

  Курильщик и сам всё понимал и не собирался оставлять её одну в этой сумрачной комнате с медленно нагревающимися стенами.

  Ральф отреагировал гораздо спокойнее, чем ожидал Слепой.

  По сути, он вообще никак не отреагировал. Неопределённо хмыкнул и продолжил методично обсасывать свою сигарету. Как будто Слепой принёс ему прогноз погоды на завтра, а не вести о незарегистрированной новой обитательнице Дома.

  Нет, с этой девушкой всё совсем не просто так...

  И из Могильника никто не озаботился, хотя Слепой был совершенно уверен, что слухи просочились и туда.

  Окружающие как будто совершенно ею не интересовались. Хотя, судя по её теперешнему состоянию, это девушка сама нисколько не была заинтересована в окружающей её действительности. Может, так оно и было на самом деле. Взаимное отторжение реальности и её носителя. И итог вполне закономерный. Но кто захочет стать невидимым привидением ещё при жизни?

  Сфинкс слушал монотонный рассказ Стервятника о совершенно случайно найденном им цветущем кактусе.

  Казалось бы – беспризорный кактус, красивенький, аккуратненький, с веночком мелких бледно-жёлтых цветочков. В хорошеньком глиняном горшке. Ну просто прелесть, да и только. Начни Стервятник им восхищаться, и Сфинкс с удовольствием поулыбался бы и покивал. Но Стервятник бубнил и бубнил, с совершенно несвойственной ему занудностью, и у Сфинкса в висках медленно назревала атомная война.

  Табаки с Лордом сидели напротив них и о чём-то тихо шептались. Та ещё парочка, эти двое. И что только находят общего в темах для подобных переговоров.

  Сфинкс залпом допил остатки своей «Хвойной свежести» и со стуком отставил стакан. Бессонная ночь и крайне странное утреннее происшествие сделали его не в меру раздражительным. Он начинал всерьёз беспокоиться за свои граблезубцы. От всей этой излишней сырости они вполне могут заржаветь. Или нет?

  Слепой появился перед ним, как вынырнувший из воды утопленник: такой же измученный и бледный.

  – Пойдём со мной. Хочу тебе кое-что показать.

  Сфинкс кивнул Стервятнику и поднялся.

  Табаки тут же прервал своё перешёптывание с Лордом и начал забрасывать Стервятника вопросами о кактусовом цветении и особенностях ухода за длинными колючками. Стервятник лишь вяло махнул рукой и заказал себе ещё порцию «Лунной дороги».

  – И что же ты мне собираешься показать? – наконец не выдержал Сфинкс, после того как они со Слепым больше двадцати минут прошли по тропинке, ведущей прочь от Дома.

  – Скоро узнаешь. Осталось недалеко пройти.

  Сфинкс вертел головой во все стороны. Кроме них по парковой зоне у Дома прогуливалось ещё много людей, и никто не обратил на парней особого внимания. Но вовсе не это его тревожило. Было в поведении окружающих что-то странное. На них совсем не смотрели. Так, будто их тут и не было.

  – Ты уже заметил?

  – Что?

  – Мы в зоне отчуждения.

  Сфинкс помолчал, обдумывая свою следующую фразу. Ничего толкового не придумал и просто спросил:

  – Это из-за неё?

  – Я почти уверен в этом. Ну вот мы и пришли. Посмотри вон туда...

  Слепой вытянул свою худющую, немытую руку в направлении еле виднеющегося вдалеке от них ручья. В воде что-то сверкало, и, присмотревшись получше, Сфинкс ахнул.

  – Какая она? Вода в ручье. Я слышу шипение и пахнет она... Не так, как всегда.

  – Слепой! Это... Это что такое?!

  Наплевав на всякую осторожность, Сфинкс побежал. Слепой успел схватить его за край футболки.

  Когда они добрались до ручья, дыхание у обоих было тяжёлым, и некоторое время друзья тяжело дышали, не в силах вымолвить ни слова. Но Сфинкс, даже восстановив дыхание, всё равно не смог заставить себя сказать Слепому о том, что случилось с ручьём. Этого просто не могло быть на самом деле. Вода была зелёной и светилась, а ещё она была ощутимо горячей, и от неё валил пар.

  – Это что, химические выбросы? – наконец сдавленно выговорил он.

  Слепой наклонился к ручью и понюхал воду. Затем медленно встал, потирая свой нос костяшками пальцев.

  – Она... Она прошлой ночью долгое время пролежала у излучины. И потеряла много крови...

  – Слепой, но ведь этот ручей течёт и на Изнанке, так? Может быть, она сейчас всё ещё мысленно там, где ты нашёл её прошлой ночью?

  Слепого передёрнуло.

  – Ждать больше нельзя. Мы должны найти способ разбудить её. И как можно скорее.

  Вид Курильщика, не спускающего глаз со спящей девушки, умилил Сфинкса. Мальчишка, кажется, сам не отдаёт себе отчёта в своих действиях. Ведёт себя чисто инстинктивно, и на этот раз оказывается совершенно прав. Может, и вырастет ещё из него великий художник. Или, на крайний случай, неплохой сторож или смотритель.

  А вот поведение Слепого Сфинкса откровенно бесило. С чего это вдруг он так носится с этой девчонкой, как с хрустальной? Зачем вообще вынес её оттуда, непонятно толком откуда, где она, тем не менее, сама покорно приняла свою погибель?

  Табаки уже вертится на полу, выуживая из-под кроватей всякие банки, склянки и бутылки со своими зельями. Македонского быстренько определили мыть на всех чашки. Напиться они собираются, что ли? Кофейника им не хватило?

  Толстый тихонько гудит что-то мелодичное в своём углу. Вот кому всегда хорошо, и всего хватает.

  Но Лорд улыбается со своей кровати, и что-то наигранно-весело говорит, а значит, ему так же страшно, и не по себе, с этим красивым трупом в их комнате. Это странным образом успокаивает.

  Слепой в этом разворачивающемся балагане затерялся на задних ролях. Неприметной тенью притаился на полу возле девушки, накрыв своей костлявой ладонью её руку. Кажется, пытается измерить её пульс.

  Табаки тем временем уже вовсю агитирует народ начинать дегустацию с особенно противных зелий.

  Горбач, вдруг заинтересовавшись коробкой со старыми сокровищами Шакала, тихонько сидит, напевая себе под нос и перебирая в руках осколки ореховых скорлупок, маленькие деревянные фигурки, похожие на старинные шахматы, оборванные связки недораскрашенных бусин, и чёрт знает, что ещё.

  Лэри отсутствует. Наверное, ушёл на очередное свидание, или на экстренное совещание логов. Больше никакого важного дела, требующего неотложного присутствия Лэри, Сфинкс придумать не мог.

  Курильщик во всей это сумасбродице подаёт свой голос:

  – Может, лучше заварим чаю?

  На него смотрят, как на помешанного.

  – Чаю, говоришь. Чай, это, конечно, хорошо – как-то неопределённо проговаривает Табаки, – да вот только чайников сейчас ни у кого нет. Ни электрических, ни металлических, ни керамических... Никаких... В столовой, правда, есть один, какой-то, но он уже очень старый, и крышка у него с большой трещиной. Правильный чай в таком не заварить. Поэтому обойдёмся и вовсе без чая.

  – А я если отыскать чайные пакетики? – не сдаётся Курильщик.

  Табаки поворачивается к нему всем корпусом и сурово глядит. Затем всё же объясняет:

  – Не водится в пакетиках хорошего чая. Придумал тоже – пакетики. Это всё равно что солнце в банке пытаться хранить, или вот время...

  Тут Табаки обрывает сам себя, дёргает своё ухо и хватает ближайшую сине-зелёную бутылку, в которой плещется нечто, похожее на сгнившие останки мочалки.

  – Вот, попробуй это! Лучше всякого чая, гарантирую! Мой личный рецепт, я над ним несколько лет колдовал!

  Курильщик застенчиво улыбается и неопределённо пожимает плечами.

  – Отвяжись от него, Табаки, – ворчит Чёрный, – давайте лучше думать, что с куколкой этой делать будем.

  – С куколкой? С какой куколкой? – вскидывается Лорд.

  – Да вот с этой, – Чёрный тычет в девушку, всё так же неизменно лежащую в неподвижной позе, завёрнутую в несколько слоёв одеял, со сложенными на груди руками. Ещё цветов ей положить сверху, для завершения композиции. И свечу горящую в изголовье...

  – А, с этой, – кривится Лорд, – а я уж думал, мне одному она привиделась...

  – Так, хватит! – терпение у Сфинкса кончилось, – Слепой, что ты намерен предпринять?

  И замерло разом всё после этого, казалось бы, такого простого вопроса. У всех ещё очень живо было воспоминание об окровавленном Слепом и длинных чёрных когтях на пальцах девушки, которые затем исчезли без следа, превратившись в обыкновенные, хоть и не очень чистые, ногти. Привет от Изнанки? Или массовая галлюцинация? Ни в то, ни в другое, Сфинксу до конца не верилось.

  – Разбудить её, – повторил Слепой то же самое, что уже говорил, но чего пока так и не попробовал сделать.

  – Как? – высказал общий вопрос Горбач.

  Слепой не ответил. Низко склонив лицо, он обеими руками с силой сжал пальцы девушки.

  – Болевой шок? – со странным выражением прокомментировал Чёрный, – На неё не подействует, и не надейся.

  – Может, поцеловать попробуем? Как спящую красавицу из сказки, – предложил Табаки.

  – Вот сам и пробуй, давай, целуйся с трупом, если так хочется, – проворчал Лорд.

  – Она не труп, – тихонько вставил Курильщик.

  – Пока, – довершил Чёрный.

  – Замолчите! – вскинулся Слепой. Он отпустил пальцы девушки, осторожно размотал одеяла на её груди и прижался ухом, выслушивая сердце, – У неё сердце быстрее забилось.

  Прозвучало это так, будто она вот-вот взорвётся. Табаки ахнул и тут же зажал себе рот обеими руками, Лорд рухнул на свою кровать и уставился в потолок, Курильщик привстал, чтобы лучше видеть. Только Горбач и Чёрный сохраняли остатки самообладания. Сфинкс так увлёкся, наблюдая за всеми, что совершенно позабыл о самом себе.

  Наверное, именно поэтому она посмотрела на него, как только открыла свои нереальные глаза.

  «Кто ты?»

  Вопрос-невопрос, чужие мысли в опустевшей голове, как в разбитом окне.

  Она поймала его в свои глаза, и не отпустит, пока не получит все ответы. Он уже знает, что их будет очень много. Так много, что и на несколько жизней не хватит.

  «Кто мы?»

  «Зачем?»

  «Что ты делаешь?»

  «Что?»

  «Ты?»

  Она просматривает картинки в его памяти, как кадры киноплёнки, и улыбается. У неё красивая улыбка. Зубы, похожие на жемчуг. Ей уютно в его голове. Она, кажется, могла бы вырыть себе здесь норку и поселиться насовсем. Но ему это совсем не нравится. Он чувствует, что не в силах сопротивляться ей. И что если это будет продолжаться достаточно долго, то он потеряет что-то очень важное, и от него и правда ничего не останется, кроме пустоты...

  «Кто ты?» – наконец удаётся ему бросить в неё свою мысль, как маленький шарик, вроде тех, которыми играют в пинг-понг.

  «Кто мы?» – отвечает она.

  «Мы – дети Дома» – охотно говорит он, – «а кто ты?»

  «Я – песнь» – она начинает светиться изнутри, тем же зеленоватым свечением, что исходило от отравленного ручья – «меня создал Лес. Я – песнь Леса. Это всё, что я знаю...»

  «Ты – Саара?» – другой голос вклинивается в их диалог. Этот голос ему знаком, но...

  «Я – Аэдо» – она охотно отвечает этому новому голосу.

  «Ты умрёшь?»

  «Нет. Я не могу умереть. Я – вечная.»

  – Вечная песнь леса... – шепчут губы Сфинкса.

  – Аэдо, – эхом повторяет Слепой.

  Время вокруг них выдыхает, снимая свои кольца с течения событий.

  Получилось, что шёпот Сфинкса совпал с её пробуждением, а сказанное Слепым слово – с её словом. Она же сказала:

  – Спасибо.

  И обняла Слепого так, словно всю жизнь ждала только его одного.

  – Что ты будешь делать?

  Была поздняя ночь. Лунная ночь. Одна из тех, что она так любит. В такие ночи ей особенно нравится быть живой.

  – Я не знаю. Я хотела бы остаться здесь, с тобой, – её голос сам по себе звучит, как прекрасная песнь.

  – Это невозможно. Ты принадлежишь другой реальности. Ты умерла там, у того ручья, в Лесу. Точнее, умерло твоё тело. Умерла та, кем ты была раньше... Но Лес принял твою душу и вернул тебе жизнь. Теперь ты навсегда с ним связана. С Лесом. С Изнанкой. И здесь тебе долго не протянуть. Я чувствую, как ты снова становишься холодной и словно таешь.

  – Тогда отнеси меня обратно в Лес? Мы сможем видеться там.

  – Я могу отнести тебя... Но я не уверен, что у меня получится снова тебя найти.

  – Ты найдёшь. Моя песнь приведёт тебя ко мне.

  Он долго молчит, перебирая чуткими пальцами пряди её волос. Они такие мягкие, словно сотканы из шёлка. Пахнут сладостью, и чем-то терпким, цветочным.

  Как может такое прекрасное существо быть столь опасным?

  – Одного я не понимаю, – тихо говорит он, – зачем ты пила кровь Саары?

  – Саара? – нотки удивления в её голосе звенят, как маленькие льдинки. Глаза же её и вовсе прозрачно-голубые, как кристально чистая замёрзшая вода. Но ему этого никогда не узнать.

  – То существо, которое напало на тебя у ручья. Тебе очень повезло, что я нашёл тебя. На мою кровь яд Саары не действует – такой у нас с ним уговор.

  – Но я не пила ничью кровь. Ни его, ни твою...

  – Пила. И его, и мою. Яд Саары мучил тебя, а моя кровь излечила тебя. Ты просто этого не помнишь...

  – Это была не я.

  Он вслушивается в её дыхание. Оно снова становится тяжёлым и прерывающимся, как тогда, в Лесу.

  – Аэдо?

  Вместо ответа она сжимает его пальцы.

  – Кто она такая?

  Девушка тяжело вздыхает. Подождав несколько минут, Слепой понимает, что ответа от неё не дождётся, и решает высказать вслух свои собственные догадки.

  – Я думаю, это Саара спровоцировал в тебе то, что ты называешь Аэдо. В тот миг, когда он напал на тебя, ты была чистой силой, что подарил тебе Лес. И ты отразила его нападение со всей этой силой, на короткое время став таким же, как и он – единственным существом, способным ему противостоять. Ведь твоя кровь потом отравила ручей... И это была такая же кровь, как у Саары.

  – Я не знаю. Я чувствую, что часть твоих слов – правда. Но не всё. Не всё правда, так как ты говоришь. Я бы очень хотела остаться с тобой дольше, чтобы...

  – Тебе нельзя оставаться здесь дольше. Из-за тебя Изнанка и наша реальность могут столкнуться. С ручьём это уже произошло. Нельзя допустить, чтобы это распространилось.

  – Почему? Разве будет плохо, если наши миры станут едины? Тогда мы сможем быть вместе.

  – Многие люди погибнут. Не все умеют ходить в Лес и на Изнанку. Для большинства это равносильно смерти. Ты ведь уже знаешь, что такое смерть. Я не хочу такого будущего для своего мира.