Текст книги "Амортенция (СИ)"
Автор книги: R. Garraty
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Но, ограничив жизнь своей судьбою,
Ты сам умрешь, и образ твой – с тобою.
Уильям Шекспир
Англия, 1899
-1-
В комнате тихо – слышался только мерный скрип пера по пергаменту. Поставив точку, Альбус протянул руку, чтобы закрыть окно: ветер настойчиво ерошил его волосы, а потом и вовсе сдул один из листков со стола.
Но вместо того, чтобы захлопнуть форточку, он наблюдал, как соседская кошка ловит ускользающий солнечный зайчик. Летом Англия как будто преображалась, ненадолго забывая о дождях и раскрашиваясь в сочные, тёплые цвета. Уже начали цвести яблони, и сладковатый аромат разносился по окрестностям. Но тогда его внимание приковали отнюдь не цветы, а сосед. Племянник миссис Бэгшот каждый день устраивался на крыльце и читал – что неудивительно, потому что в этой глуши заняться больше нечем.
Его палец медленно скользил вдоль строк. Иногда он подчёркивал что-то карандашом. По Годриковой Лощине ходили разные слухи: Энид Смит упоминала, что из Дурмстранга его исключили за «рискованные эксперименты». И хотя внешность зачастую обманчива, юноша не выглядел опасным. Он был как будто из другого мира – студенческих клубов, утончённых бесед и заграничных путешествий.
– Там принесли почту, – в комнату пришла Ариана и встала у него за спиной. – Выйдешь?
– Не сейчас, – отмахнулся он.
– Ты сидишь здесь уже с семи утра. Это займёт всего минуту.
– Ладно, – Альбус раздраженно вздохнул и закрыл крышкой чернильницу. – Я иду.
Он подошёл к почтовому ящику и достал оттуда несколько писем и газету – на них когда-то подписалась мама, и даже после её смерти на этот адрес приходили свежие номера. Альбус мельком взглянул на заголовки и медленно пошел назад к дому, попутно убирая сургучную печать с одного из конвертов.
– Альбус, – ему даже не нужно было оборачиваться, чтобы догадаться, что звала его именно соседка. Батильда Бэгшот остановилась у калитки. – Как поживаете?
– Отлично, спасибо. – Он улыбнулся и чисто из вежливости задал тот же самый вопрос.
– Я передам кое-что Ариане. Зайдёшь? – предложила она, рассказав о поездке в Бристоль.
– Хорошо, – нехотя согласился он и последовал за ней вдоль улицы. Миссис Бэгшот часто готовила для его сестры сладости, по-прежнему веря в семейную легенду о слабом здоровье Арианы.
Её дом точно такой же, как и их собственный, только сад запущенный, а посреди участка раскинулся каштан. Осенью, когда плоды созревают и падают на землю, их можно собирать и немного обжарить – так делала мама. Притворив калитку, Альбус поднялся на крыльцо. Батильда сразу же подошла к племяннику. Тот не отвлекался от книги, и ему на секунду показалось, что знакомства можно избежать.
– Геллерт, познакомься с нашим соседом, – Альбус нерешительно пожал протянутую руку. – Ну, побудь здесь, я сейчас вынесу пирог. – Батильда исчезла, легко притворив за собой дверь.
– Она всё время говорит о тебе, – ухмыльнулся Геллерт и откинул со лба светлую челку. – Причём слишком много хорошего.
У нового знакомого был необычный акцент – в Лондоне это не вызвало бы удивления, но в английской глубинке лишний раз напоминало, что он здесь чужой.
– О тебе того же не могу сказать, – ответил он, намекая на сплетни. Видимо, из его уст это прозвучало беззлобно, потому что Геллерт усмехнулся и посмотрел на него с нескрываемым интересом.
– Что ты читаешь? – спросил Альбус, пытаясь скрыть непонятно откуда взявшееся волнение. В школе он никогда не слыл душой компании, но всегда мог поддержать разговор. С однокурсниками проще – знаешь, когда нужно улыбнуться, пошутить или пожать плечами. Выражение лица собеседника было каким-то неопределённым, и это сбивало с толку. Геллерт ещё некоторое время изучал его: взгляд скользил по бледному лицу, отросшим тёмно-рыжим волосам, примятому воротнику рубашки…
– Да так, – Геллерт облокотился на спинку стула и сложил руки в замок. – Детские сказки.
На столе действительно лежал сборник «Сказок Барда Бидля» в потрёпанном переплёте.
– Дары Смерти? – Альбус поправил очки и буквы приобрели отчётливые очертания. В детстве мама читала им с братом эту историю.
– Что за ироничный тон?
– Но это действительно просто детские сказки.
– Ты так думаешь?
– Конечно, – он закрыл книгу и ненадолго замялся. – Мы все боимся смерти, а эти реликвии – способ ей противостоять. У маглов есть поверье, что после смерти человек оборачивается зверем или растением… Кто-то верит, что их ждёт вечное блаженство. Так чем лучше эта легенда?
– Тем, что это не просто легенда.
– Неужели? Тебе не кажется, что если бы существовал способ воскрешать мёртвых… об этом писали бы не только в сказках, которые читают детям перед сном?
– Допустим, камень – всего лишь чья-то мечта. Но мантия-невидимка вполне реальна. И палочка… о них пишут не только в книгах.
– Даже если эти твои Дары, – он презрительно фыркнул, – существуют, то есть только один, ради которого стоит верить в эту чушь. И это…
– Палочка, – твёрдо произнёс Геллерт.
– Камень.
– Ты представь, каково быть практически непобедимым.
– Вот именно, что практически, – спокойно возразил Альбус. – Это всё равно, что ускорить дату своей смерти. Если верить этой книге, её обладатель долго не протянул.
– Но почему камень?
Альбус знал, какого ответа от него ожидают. Потому что он сирота и хочет снова увидеть родителей. Будь они – или хотя бы мама – живы, всё сложилось бы иначе.
– С ним можно не жалеть о том, что не сказал или не сделал чего-то.
– Это нужно тем, кто живёт прошлым, – отмахнулся Геллерт. – Мне кажется, ты смог бы помочь мне в одном деле… Но я не знаю, как ты отнесёшься к моим идеям.
– Я постараюсь понять.
– Этот ответ мне и нужен. В школе меня не захотели понимать.
Альбус взял с раскладного столика чашку, на дне которой осталась кофейная гуща. Геллерт молча наблюдал, как он поворачивает её по часовой стрелке и, немного наклонив, ставит обратно на блюдце.
– Омела, – сообщил Альбус, рассматривая получившийся рисунок. – Такие же резные листья.
– И что это значит?
– У твоих замыслов будут серьёзные последствия. – Он никогда не воспринимал гадания всерьёз, но рисунок был удивительно отчётливым.
– Плохие или хорошие?
– Мне нужно идти, – сказал Альбус, как только миссис Бэгшот вынесла завёрнутый в салфетку штрудель. – Был рад познакомиться, – наигранно улыбнулся он, ещё раз обернувшись к её племяннику.
– Заходи как-нибудь, – бросил ему вслед Геллерт.
Когда Альбус вернулся домой, Ариана заплетала светлые волосы в косу. Увидев его, она коротко кивнула, но ни о чём не спрашивала. Наверняка догадалась, что брат был у соседей, стоило положить на тарелку пирог.
И день шёл дальше – такой же, как всегда, будто бесконечный. Обед, книги, ужин, письмо от Элфиаса, с рассказами о том путешествии, которое они должны были совершить вместе. Читая восторженные слова о Греции, Альбус практически проклинал Ариану, и в голову закрадывалась мысль – а нужно ли скрывать её от мира сейчас, после смерти матери? Может быть, в больнице Святого Мунго…
– Нет, – повторил он для себя вслух. Голос звучал будто со стороны. Можно представить, что это сказал кто-то другой, а не вчерашний выпускник школы, вынужденный присматривать за сестрой.
Потом он задумался о новом знакомом. Понравился ли ему этот человек? Сложно сказать. Но Геллерт выгодно отличался от соседей, которые только и делают, что суют нос в чужие дела и пытливо заглядывают в окна.
Чувство досады не отступало, и Альбус отложил письмо на край стола: нет смысла писать школьному другу ответ, чтобы в очередной раз жаловаться на жизнь. В конце концов, это ведь не навсегда. Годрикова Лощина и скука. Вместо этого он написал короткую записку для соседа.
«Извини за пророчество. Это всё ужасная чушь, не бери в голову. Наверное, я слишком много времени провожу в четырёх стенах и начинаю сходить с ума. Я не могу пригласить тебя к нам… Пока что. Но если захочешь, можем увидеться и обсудить то, о чём ты хотел рассказать».
Поставив внизу листа инициалы, Альбус подошёл к окну и наблюдал, как сова подлетела к соседнему дому, держа в клюве конверт. Потом – как положила его на подоконник и стукнула клювом по стеклу. Ещё раз. А потом в комнатке на втором этаже зажглась настольная лампа – силуэт Геллерта в тусклом свете почти не различался, но Альбус знал, что ему пишут ответ.
-2-
Пожалуй, если бы кто-то другой стал заверять его в правдивости детских сказок, Альбус рассмеялся бы этому человеку в лицо. Но Геллерт умел быть убедительным, и очень скоро у него духу не хватало пренебрежительно отзываться о его идеях. Ему казалось, что он встретил равного себе по способностям человека, с конкретными целями в жизни. Геллерт знал, чего хотел добиться. Он хотел изменить мир. Он уже изменил Альбуса, потому что он никогда не испытывал подобного восхищения.
– Я думаю, – сказал Геллерт однажды, – что магия может привнести в мир много хорошего. Скрывая свои способности, мы многое упускаем.
Они шли к церкви по тихой, тенистой дороге. Вокруг не было ни души, и можно было не пользоваться оглушающими чарами, чтобы прохожие, которые подслушают их разговор, не думали, что сошли с ума.
– Магия – сила, – Альбус тихо повторил нынешний министерский лозунг, и даже в темноте заметил удивлённый взгляд спутника. – Я прочитал ту статью вчера. Я во многом с тобой согласен.
– Например?
– Например, в том, что отмена Указа о секретности – отличная идея. И дело не в том, чтобы властвовать над маглами, а в том, чтобы вместе делать мир лучше. Для всех людей, понимаешь?
– Именно об этом я и говорил. Но слушаешь меня почему-то только ты.
– Потому что ты бросаешься в крайности. Говоришь радикальные вещи, сразу рассчитывая на понимание, и применяешь силу. Это та самая ошибка, которую ты совершил в Дурмстранге.
– Ну, ты не позволишь мне совершить её снова, – хмыкнул Геллерт. – Ты вечно всех стремишься в чём-то убедить… или понять.
– Мне кажется, к любому человеку можно найти подход, если действительно слышать, что он пытается сказать. Тебе или миру – неважно.
– А всегда ли чужие мысли стоят твоего времени? – поинтересовался он, зная, что ответом послужит тишина.
На некоторые вопросы они просто не могли дать одинаковый ответ. Они часто спорили, но, насколько это было возможно, находили в своём противостоянии возможность смотреть на вещи шире. Альбус иногда удивлялся, как сильно они различаются и одновременно схожи друг с другом, хотя друг излучал энергию, а он сам – спокойствие и рассудительность.
В первую неделю они горячо о чём-то спорили, причём повод был совершенно глупый. Альбус, жестикулируя, пытался что-то доказать приятелю, а тот неожиданно щёлкнул его по носу и рассмеялся. «Ты как ребёнок», – проворчал он тогда, но сердиться после такого детского, легкомысленного жеста было невозможно.
Они медленно шли вдоль рядов надгробий. На некоторых годами нарастал мох и лишайник, а когда-то отполированные бордюры скрывала увядшая под солнцем трава. Одна из могил была свежее остальных, и Альбус изо всех сил старался не смотреть в ту сторону, но всё-таки ненадолго остановился у надгробия, на котором было выведено имя его матери.
Камень давно потрескался, и фамилия Певерелл почти не читалась. Кое-где мрамор начинал крошиться, но сомнения в том, что они нашли то, что искали, исчезли.
– Люмос, – прошептал Альбус, освещая надгробие. В самом углу он заметил треугольник, уже встречавшийся ему на страницах «Сказок Барда Бидля». Он протянул руку и аккуратно провел кончиками пальцев по вырезанному знаку. Так странно было видеть подтверждение истории о Дарах, что казалось, будто от прикосновения символ вспыхнет, но поверхность по-прежнему оставалась холодной.
– Как в книге, – удивлённо воскликнул он, и Геллерт кивнул.
-3-
Знак на надгробии Игнотуса Певерелла окончательно убедил Альбуса в том, что поиски не напрасны. План Геллерта был грандиозен – если всё получится так, как он задумал, если Дары окажутся у них в руках, то они смогут оставить след в мировой истории. Преподаватели в Хогвартсе всегда прочили ему научную карьеру, но новые мечты были куда масштабнее.
– Ты вообще в своём уме? Твоя единственная задача – смотреть за Арианой!
Когда Аберфорт вернулся из школы после экзаменов, то сразу понял, что забота о сестре снова ляжет на его плечи. Ариана всегда доверяла ему, даже приступы протекали спокойнее, если он был рядом. Но Альбус и не стремился сблизиться с сестрой, занимаясь исключительно тем, что интересовало его – вот, что приводило его в ярость.
– Я и смотрел.
– Ты сутками пропадаешь чёрт знает где. Хотя… почему чёрт знает где? Тот племянник Бэгшот – твой новый друг?
– Не надо о нём сейчас.
– Почему же? Это же от него ты ни на шаг не отходишь, хотя должен был находиться здесь. Я понимаю, что наше общество недостаточно гениальное, – презрительно усмехнулся Аберфорт, – но…
– Помолчи. Всё ведь было в порядке? – Альбус постарался понизить голос, чтобы их препирательств не было слышно в комнате сестры.
Споры лишний раз напоминали о том, что он привязан к этому дому. Как тюремщик, который ни на минуту не может оставить заключённого. Впрочем, иногда Альбусу казалось, что роль заключённого отлично играл он сам. Едва ли эти стены и невозможность покинуть Годрикову Лощину угнетали его меньше, чем Ариану.
– Тебе напомнить, что может случиться? – севшим голосом спросил брат. Его лицо выглядело усталым и поблёкшим. – Мама тоже думала, что всё будет в порядке.
-4-
– Я не знаю, что делать, – Альбус нервно закусил губу.
– Что случилось? – Геллерт подстелил пиджак, чтобы сесть рядом на траву.
Солнечная погода не вязалась со скверным настроением. Тени облаков медленно скользили по холмам на другом берегу. Над поверхностью реки кружили стрекозы, иногда пропадая среди камышей. Слышалась песня жаворонка, но вокруг не было ни души.
– Ты знаешь. Ариана игнорирует меня. А брат… лучше бы тоже игнорировал, потому что его упрёки невозможно выносить. Иногда хочется окружить себя оглушающим заклятием и никого не слышать. И не видеть.
Чужая рука успокаивающе погладила его по спине и вдоль позвоночника вместе с этим прикосновением тоже спустилось тепло. Затем Геллерт лёгким движением кисти взъерошил его волосы, осторожно перебирая их пальцами – такие же мягкие, как он представлял.
– Знаешь… иногда стоит поступить именно так, – друг смотрел на него обеспокоенно. – Даже без заклинаний. Просто ненадолго забыть обо всём.
И вот, Альбус опустил голову ему на колени, а Геллерт всё так же перебирал медно-рыжие пряди. Солнце немного слепило глаза, хотя над ними раскинула крону ива. Её тяжёлые ветви опускались почти к самой воде. Тёплые лучи скользили по бледной коже Альбуса, и он был почти уверен, что лицо к вечеру может раскраснеться. И от этого всего – тепла июльского дня, запаха свежескошенной травы, лёгкого ветерка и чужих прикосновений становилось спокойно.
– Знаешь, – начал Альбус, – я так рад, что ты приехал. Я уже говорил тебе, но это правда. Не знаю, что бы делал без тебя этим летом. И вообще…
– Умер бы со скуки? – предположил Геллерт и наконец решился осторожно провести ладонью по чужому лбу, невесомо очертить скулу. Друг по-прежнему внимательно его слушал и позволял холодным пальцам изучать контуры своего лица. – Или перестал бы выходить из дома.
Ответом ему был смех. Альбус редко смеялся – после смерти матери всепоглощающая радость казалось неуместной, чуждой.
– Я бы так хотел, чтобы ты ушёл. Вместе со мной. Оставил это всё и ушёл.
Геллерт уже начинал подобный разговор. Ему хотелось перейти от слов к делу. Чтобы их общие планы воплощались не только во снах или на бумаге.
– Ты знаешь, я не могу этого сделать, – Альбус нехотя вернулся в сидячее положение и нахмурился. – У меня есть семья, и, если я и решусь уйти, то точно не сейчас. Не раньше, чем мой брат закончит Хогвартс.
– Почему вы вообще прячете сестру? Если её так сложно контролировать, к чему всё это? Если её отдать…
– Мама не хотела этого. Мы все не хотим этого.
– Ты хочешь! Ты писал мне о том, что…
– Хватит! Не надо говорить так, будто моя семья – всего лишь помеха. Это не так.
Альбус резко поднялся на ноги и собирался уходить, но друг побежал следом и дёрнул за рукав. Он почему-то остановился, хотя эти слова здорово его взбесили.
– Я не хотел тебя обидеть.
– Но у тебя вышло именно это.
Альбус считал, что имеет право злиться на родных, потому что в глубине души очень их любил. Но когда его собственные мысли озвучивал кто-то другой, они звучали чудовищно.
– Прости. Просто… Мы столько могли бы сделать вдвоём. Но каждый раз я вспоминаю про все твои обязательства. Тебя столько всего удерживает здесь.
– Ты ведь понимаешь, что я… что ты очень дорог мне, – наконец признался Альбус.
Он ждал ответа на слова, которые никогда не произносил ни перед кем, кроме родителей. Казалось смешным, что они до сегодняшнего дня не заговаривали об этом – обсуждали столько всего, начиная от тёмных искусств и заканчивая историями из детства, но никогда не упоминали, что значат друг для друга. Но вместо ответа Геллерт подошёл ближе и поцеловал его, и мир на мгновение вспыхнул, будто от заклинания. Впрочем, что это может быть, если не чары? Здесь, в глуши, встретить кого-то, кто по-настоящему понимает его, верит в него и… думал о нём так же много, потому что именно об этом говорили осторожные прикосновения чужих губ.
– Ты мне тоже, – кивнул Геллерт, отстранившись.
– Иногда мне кажется, что я всего лишь часть плана, которую можно отбросить, – уже спокойнее объяснил Альбус. – А мои интересы… моя жизнь – всё это ничего для тебя не значит.
– Это неправда. Тебя никем нельзя заменить…
– Не делай всё ещё хуже, – перебил он.
Весь день Альбус думал, что всё испортил, и даже лёг спать раньше, только бы лишний раз не вспоминать о ссоре. Их общие мечты так сильно занимали его, что отбросить мысли об этом было почти мучительно.
Но услышав привычный стук в окно, Альбус тут же распахнул его и открыл принесённую совой записку. Обычно аккуратный почерк колебался. Некоторые слова были перечёркнуты по нескольку раз, но он упорно вчитывался в них при свете прикроватной лампы.
«Не знаю, что на меня нашло сегодня. Наверное, я должен извиниться за всё и попросить, чтобы всё стало, как раньше? Но я не хочу этого делать, потому что о своих словах я и правда жалею, а о том, что поцеловал тебя тогда – нет. Мы с самого начала были честны друг с другом, поэтому я и признаюсь тебе в этом сейчас.
Извиняться я не буду, но если ты попросишь – мы больше никогда не заговорим об этом. И оставим только ту часть нашего общения, которая состоит из книг, чертежей и идей. Но просто знай, что я думаю о тебе постоянно, и не только как о талантливом друге, который часами сидел со мной в библиотеке».
Альбус несколько раз перечитал эти строки: обычные чернила, и сколько ими можно выразить. Но так и не смог написать ответ, потому что просто не знал, что можно сказать.
Он хотел бы описать свои чувства ёмкими, уверенными фразами, будто в научном трактате. Но писать об этом оказалось сложно. Излив душу на бумаге, он признал бы, что нисколько не осуждает чужой внезапный порыв. И что Геллерт значил для него слишком много.
Он не знал, сколько боролся с этими чувствами. С того момента, когда они впервые заговорили друг с другом? Или когда стали проводить всё больше и больше времени вместе. Альбус никогда не испытывал ничего подобного. Он не завидовал однокурсникам, когда те звали девчонок выпить сливочного пива в Хогсмиде или готовили им подарки на Валентинов день. Но с Геллертом хотелось проводить время, прикасаться к нему и, конечно, слушать. Друг рисовал яркие картины будущего, будто перед ним холст, а он – художник, который заполняет пространство пёстрыми мазками.
Геллерт мог творить заклинания без волшебной палочки, и некоторых это поражало. Но сам Альбус думал только о том, что ему даже не понадобилась магия, чтобы стать центром его мира и затмить всех вокруг.
-5-
Вечерело. Деревья отбрасывали мрачные тени. Листва тоже потемнела от дождя, как и мокрый грунт.
– Ты опять читаешь в темноте? – вздохнул Геллерт, опускаясь рядом на ковёр. Он лёг так, чтобы их плечи соприкасались, и тоже просмотрел открытую страницу – между строк мелькали знакомые имена и даты, но вникать совсем не хотелось. – Ты ведь знаешь, что это вредно, – он потянул руку, чтобы аккуратно сдвинуть с переносицы Альбуса очки, и отложил их в сторону.
– Мне оставалось всего двадцать страниц, – произнёс он с притворным раздражением, а потом повернулся, чтобы слегка потереться кончиком своего носа о чужой. Конечно, Геллерт интересовал его куда больше, чем история – особенно, когда он так загадочно улыбался, будто над только ему понятной шуткой, а его горячее дыхание было всего в нескольких сантиметрах от его губ. В такие моменты мир сужался до размеров комнаты – зачем вообще строить планы, когда здесь и сейчас всё идеально.
– Кто-то снова ел лимонный сорбет? – усмехнулся Геллерт, когда провёл языком по чужим губам и ощутил знакомый кисловатый привкус.
Расстёгивая пуговицы на его рубашке, Геллерт не мог оторвать от Альбуса глаз – от чуть раскрасневшихся щёк, растрепавшихся волос, его взгляда, который наконец-то перестал быть таким бесстрастным. Сам же Альбус поначалу смущался своей реакции. Ощущения были приятными. Они волновали его, словно забытая песня, услышанная долгие годы спустя. Всё это каждый раз вызывало невероятный всплеск эмоций и возбуждения – чужие требовательные прикосновения, сухие ладони под тканью рубашки и собственные – сначала нерешительные, а потом торопливые, исследующие движения.
– Ты очень красивый, – прошептал Геллерт, целуя обнажившиеся плечи, потом ключицы, кончик носа.
Альбус должен был сказать что-то в ответ. Но язык как будто онемел, и несвязные мысли казались несусветной чушью. Сложно было выразить всё, о чём он думал последние дни, но ясно одно – приезд Геллерта превратил Годрикову Лощину из захолустья в место, с которым теперь связано столько тёплых воспоминаний…
Да и зачем лишние слова, когда привязанность выражалась не только в признаниях: в полуночных письмах, взглядах, долгих разговорах. Ну и конечно, в том, что Альбус каждый раз буквально таял от его прикосновений. Геллерт был не просто привлекательным: красивых юношей можно встретить часто, но не каждый так глубоко закрадывается в мысли. Дело было ещё и в том, что он искренне восхищался этим человеком, и, кажется, готов был позволить ему всё, что угодно.
– Миссис Бэгшот всего лишь этажом ниже, – напомнил Альбус, немного отодвинувшись.
– Тебя это очень смущает?
– По правде говоря – да, – пробормотал он, и Геллерт рассмеялся.
– Она собиралась в Лондон. Кажется, навестить коллегу. Останешься на ночь?
Конечно же, он согласился, и его не удерживали ни укоризненный взгляд младшего брата, ни молчаливый протест сестры. Эти моменты, когда они наконец оставались в пустом доме и долго изучали тела друг друга, стоили многого. Они видели друг друга насквозь, знали, где и как лучше прикасаться и чего хотят друг от друга. В постели все разногласия бесследно растворялись, и оставался только Геллерт, который своими действиями распалял не меньше, чем желанием поспорить. И его острый язык, который Альбус иногда проклинал, становился умелым и тёплым.
Пожалуй, эта близость сделала его терпимее ко всему, что происходило вокруг – к ответственности за брата и сестру, невозможности воплотить свои мечты в реальность и шаткому финансовому положению.
– Не знаю, правильно ли это, – улыбнулся в ответ Альбус, – но я иногда радуюсь, что тебя исключили из школы.
Эти слова он вспомнил, когда проснулся следующим утром. Альбус не сразу понял, где находится, и некоторое время рассматривал дощатый потолок. А потом слишком долго стоял у зеркала, почистив зубы, и провёл кончиками пальцев по оставшимся на шее тёмным пятнышкам.
-6-
Сложно сказать, когда всё пошло не так. Альбус долго не мог смириться с мыслью, что всё в очередной раз обернулось крахом. Единственные – яркие, незабываемые – отношения и закончились они так ужасно.
Этот день не раз возвращался к нему в кошмарах. Они сидели на заднем дворе и разговаривали, когда Аберфорт решил высказать обоим всё, что думает о якобы гениальных планах. Когда они начали сыпать запрещёнными заклятиями? Когда Геллерт назвал Ариану, прибежавшую на крик, сумасшедшей? Когда Аберфорт направил на него палочку? Когда все трое беспорядочно произносили непростительные заклятья, и одно из них поразило Ариану?
И вот, теперь панихиду служат по его сестре.
Вернувшись из церкви, Альбус почти взбежал по ступенькам крыльца и постучал в дверь. Вскоре Батильда открыла. В любой другой момент он рассмеялся бы, глядя на её нелепый чепец и ночную рубашку, но тогда сразу же выпалил:
– Где Геллерт?
– Он уехал, – горько вздохнула она. – Он рассказал мне, что случилось, и умолял меня помочь ему телепортироваться.
– И вы…
– Я что-то сделала не так? – миссис Бэгшот смотрела на него с недоумением и жалостью.
– Нет. Не вы, – прошептал он и вернулся домой. Последняя смутная надежда исчезла вместе с Геллертом. Может быть, это и к лучшему – подумал он. Не знать наверняка, чьё заклятие положило всему конец.
Некоторое время Альбус растерянно метался из угла в угол, а потом торопливо достал из ящика все бумаги, которые могли хоть как-то напоминать о событиях этого лета и вышел с ними на задний двор. Пламя медленно охватывало каждое из писем. Скоро все они превратятся в пепел. Жаль, что воспоминания не получится с лёгкостью развеять по ветру.
– Это бесполезно, – покачал головой подошедший Аберфорт.
– Для тебя – может быть. А я не хочу их сохранять.
– Это ничего не изменит.
Альбус не хотел признавать этого. Того, что ему очень долго придётся расплачиваться за эти ошибки. За их недолгую… дружбу? Наверное, если ему когда-нибудь придётся об этом рассказывать, придётся сказать, что они были друзьями.
Но Геллерт значил для него гораздо больше, чем школьные приятели. Потому что, невзирая на все последствия, эти месяцы оставили слишком яркий след в его памяти. И человек, имени которого страшилась потом вся Европа, на долгие годы останется в его памяти безнадёжным мечтателем, парнем, который потрясающе целовался и которого он – наверное – любил.
Сейчас признания, которые Альбус доверял разве что бумаге, казались отвратительными. Пост министра Магии? Блестящая карьера? Что ещё ему там прочили газеты и учителя – разве он может сейчас жить только своими амбициями, если это уже привело к смерти его сестры? И ещё неизвестно куда заведёт, если Геллерт начнёт воплощать желаемое в жизнь. Потому что власть он любил гораздо больше, чем друзей.
– Собирай вещи.
– Это ещё зачем? – удивился Аберфорт.
– Поедем в Лондон. Меня здесь больше ничего не держит.
Иногда сбежать – единственный выход.
-7-
Рука осторожно открыла стеклянный флакон с воспоминанием, и вот на поверхности жидкости мелькает знакомый силуэт. Омут памяти напоминает Гарри телеэкран.
Воспоминаний всего три, и все надёжно запечатаны. На одном из них Гриндевальд – тот самый вор из воспоминаний Григоровича – листает страницу за страницей, пытаясь разобрать руны. На другом – молодой Дамблдор торопливо пишет кому-то письмо и нервно зачёркивает одни и те же слова. И последнее, где эти же письма исчезают в пламени костра, а на лице будущего профессора только растерянность.
И это немыслимо и странно. То, что директор Хогвартса не всегда был мудрым и расчётливым. То, что когда-то он строчил письма по ночам, вынашивая нереальные планы. То, что к нему все обращались за советом, а когда-то он и сам понятия не имел, как поступить правильно.
И единственные свидетельства ошибок его молодости – спрятанные ото всех воспоминания и книга Риты Скитер, в которую вложена сделанная Батильдой фотография. На чёрно-белом снимке Альбус и его друг всё ещё мечтают покорить мир.
