Текст книги "Петля Арахны (СИ)"

Автор книги: Queen_Mormeril

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 39 страниц)

Наконец из груди Миреллы вырвался последний леденящий душу хрип, тело её сотряслось ещё один раз, и с широко распахнутыми глазами на искажённом испугом лице, она наконец рухнула на полностью залитый кровью стол.

Люциус испустил вздох.

Подрагивающей рукой, он извлёк из нагрудного кармана белоснежный шёлковый платок с монограммой «М» и прикоснулся его уголком к своей щеке, стирая попавшую на неё каплю крови. После чего взглянул на него, обнаруживая, что и рука его вся была в крови. Убрав платок обратно в карман, и посидев на стуле ещё одно мгновение, он поднялся и, осторожно, дабы не перепачкаться ещё сильнее, склонился над Миреллой так близко, что растрепавшиеся волосы её коснулись его подбородка и губ.

– Спасибо, – прошептал он ей на ухо слегка трепетавшими губами, так тихо, что услышать это мог только он сам. – Тебе удалось доставить мне наслаждение в последний раз…

В следующее мгновение дверь позади него с грохотом распахнулась.

– Люциус! Вот чёрт! – воскликнул Кингсли. – Я всё видел! Что же теперь делать? Она же толком ничего не рассказала…

Прикрыв глаза, он лишь выпрямился и глубоко вздохнул. В комнате приятно пахло металлом.

– Люциус, – снова обратился к нему Кингсли, в голосе его прозвучала тревога. – Всё в порядке?

– Да, Кингсли, – натянув на лицо самую свою любезнейшую, как ему казалось, улыбку, Люциус повернулся, и Кингсли почему-то отшатнулся назад. – Жаль, конечно, что она умерла раньше времени, но полагаю, всё остальное нам поведает Плегга… или Цисси, когда вы её поймаете…

– Да, конечно, – кивнул тот. – Ты извини, что так вышло. Если бы я знал… Тебе, наверное, надо пойти, привести себя в порядок?

Люциус опустил глаза, оглядывая себя – вся его грудь и руки были в крови. Пальцы ещё дрожали, а потому он осторожно сжал их и опустил вниз.

– А знаешь, что, – вдруг спохватился Кингсли, – ты не был бы против, если бы я отправил прямо сейчас Гермионе письмо?

– Письмо? – Люциус удивился.

– Да, – кивнул Кингсли. – Я бы написал ей обо всём, что тут случилось, дабы тебе самому это всё ей… ну знаешь… А ты… Почему бы тебе не пойти пока в мой кабинет, к примеру, отдохнуть там и… выпить чего-нибудь, если хочешь? А я прикажу эльфам отчистить твою одежду…

– Как мило с твоей стороны, – ещё шире улыбнулся Люциус. – Что ж, я тогда и, правда, пойду…

И больше не взглянув ни на Миреллу, ни на Кингсли, он покинул комнату дознания.

***

Гермиона как раз только покормила Розу ужином и уложила её спать, когда Люциус наконец вернулся домой. Мракоборцев в поместье уже не было, но пару часов назад из министерства ей пришло письмо от Кингсли, где было всего несколько строк:

«Мирелла умерла. Прямо у него на глазах. Непреложный обет. Полагаю, он излишне впечатлился.

P.S. Будь осторожна».

Гермиона лишь вздохнула, когда прочла последнюю из них. И вот теперь, услышав, как хлопнула парадная дверь, она спустилась по лестнице вниз, стараясь двигаться как можно тише. Люциус стоял около двери, глядя куда-то в угол; плечи его были несколько сгорблены.

– Люциус, – негромко обратилась она к нему, остановившись на нижней ступеньке у перил, и невольно затаила дыхание, когда он обернулся – взгляд у него был отсутствующий.

– Дорогая, – слабо улыбнулся он. – Как дела?

– Всё хорошо, – сказала она, не сумев подобрать ничего иного.

Люциус сделал несколько шагов, оглядывая холл в котором были ещё следы недавнего присутствия посторонних людей.

– Ты получила письмо? – он вновь посмотрел на неё.

– Да, – кивнула она и отвела невольно собственный взгляд, потому как ей оказалось неприятно смотреть в его остекленевшие глаза; она даже смущённо провела рукой по волосам. – Да, Кингсли мне обо всём написал.

– Что ж, прекрасно…

– А я… приготовила ужин, – она тоже попыталась улыбнуться. – Ты же ещё не ел, да?

– Да… Кингсли только угостил меня огневиски. Так что, я с удовольствием поем, что ты там приготовила.

Голос его звучал вполне обыденно, и Гермиона, обрадованная, тем, что он согласился поесть, кивнула:

– Твою любимую корейку ягнёнка с к… кровью, – выдохнула она, сейчас же вспыхнув и бросив на него испуганный взгляд.

– Прекрасно, – широкая улыбка его стала теперь зловещей как никогда. – Это как раз то, чего я хотел.

Гермиона лишь кивнула, и в молчании они прошли в столовую.

– Роза, должно быть, спит уже? – поинтересовался Люциус, опускаясь на стул во главе стола.

– Да, – односложно ответила она, положив перед ним приборы, салфетку, наполнив бокал водой. – Может, ты хочешь вина? Красное, как всегда?..

– Нет, пожалуй, я воздержусь сейчас, – мотнул он головой.

Гермиона удалилась в кухню и вернулась вскоре с тарелкой, на которой лежал большой сочный кусок мяса с торчащими из него вверх обрезанными рёбрами; едва тронутый огнём – как он любил. Она поставила его перед ним.

– Я ещё потушила спаржу, – добавила она, но Люциус лишь выставил руку, и, больше не произнеся ни слова, она медленно отошла от него, садясь на другом конце стола.

Взяв в руки вилку и нож, Люциус медленно принялся резать корейку меж рёбер. Сок сейчас же потек из-под корочки на тарелку. Губы его неопределённо дрогнули. Он срезал небольшой кусочек мяса с кости и, наколов вилкой, положил его в рот, принимаясь медленно пережёвывать.

Гермиона думала, что он скажет ей, хорошо ли оно приготовлено – обычно он всегда комментировал это, однако, теперь молчал. Сама она спросить боялась.

Люциус наколол ещё один кусок и вновь положил в рот. Рука его державшая вилку при этом едва заметно дрогнула. Прожевав, он наколол третий кусок, но отчего-то помедлил на этот раз и покрутил вилку в руке. Отложив в задумчивости нож в сторону, он аккуратно снял с неё кусок мяса двумя пальцами, почти брезгливо, и принялся рассматривать его. Гермиона, решившая, что Люциусу видно что-то не понравилось, поморщилась. Однако в следующий момент, не произнеся ни слова, он бросил на тарелку и этот кусок и вилку, так что она звякнула, и, схватив корейку за рёбра голыми руками, алчно вгрызся в мясо, принимаясь судорожно раздирать его оскаленными зубами.

Вздрогнув, Гермиона лишь испустила шумный вздох, и сейчас же прижала ко рту ладонь, опасаясь будто, что услышав её, Люциус бросит корейку и вгрызётся в глотку ей. Он же тем временем, не обратив на неё никакого внимания, продолжал рвать мясо, звучно обсасывая кости, с треском разгрызая хрящи, сопя, будто оголодавший волк. Руки его тряслись, кровь текла по пальцам, капая на тарелку и белую скатерть. Гермиона старалась не дышать. Перед ней был уже не её муж, но зверь – дикий и неуправляемый.

Наконец мясо было съедено, обглоданные кости лежали вокруг и, облизнув с большим удовольствием пальцы, Люциус положил подрагивающие руки на стол, тяжело дыша и уткнув взгляд перед собой в опустевшую тарелку.

– Мясо было прекрасным, – негромко произнёс он; и Гермиона судорожно вздохнула, вбирая в онемевшую грудь воздух.

– Быть может, ты хочешь ещё? – спросила она, убрав наконец руку от своего рта.

– Нет, – мотнул он головой.

– Люциус я, – она поднялась со своего места.

Он метнул в неё взгляд, и Гермиона невольно застыла, боясь сделать шаг, потому как обратившиеся на неё глаза, просто не могли принадлежать человеку. Они были абсолютно безумные. Преодолевая страх, она, тем не менее, всё же двинулась вдоль стола.

– Если я могу что-то сделать для тебя, – прошептала она, приблизившись к нему. – Просто скажи… скажи, что мне сделать, Люциус?

Опустив свой звериный взгляд, он вздохнул. Рука его легла ей на талию. Гермиона слегка дёрнулась, надеясь, что он не заметил, и пальцы его стали поглаживать её рёбра сквозь тонкую ткань домашнего платья. Несколько мгновений он молчал. Губы его при этом беспокойно поджимались, и он облизнул их, словно бы сомневаясь, стоит ли озвучивать то, что пришло ему на ум.

– Надень сегодня свою школьную мантию, пожалуйста, – произнёс наконец он.

– Хорошо, – сказала она как можно спокойнее и, помолчав, спросила: – Пойдём снова в библиотеку?

– А ты… не была бы против, – проговорил он, – если бы мы спустились с тобой вниз?

– Вниз? – удивилась Гермиона.

– Ну да, вниз… в подвал. Там, где камеры…

– Камеры? – выдохнула она, опасаясь, что это вышло у неё излишне нервно, и добавила сейчас же как можно более непринуждённо: – Конечно. Почему бы и нет? Давай спустимся туда.

Губы Люциуса тронула едва заметная улыбка, и он, выдохнув, будто с облегчением, снова заговорил:

– Я бы тоже кое-что надел в таком случае… хорошо?

– Конечно, – кивнула Гермиона, – это будет интересно.

– Да, – кивнул он, – только… только не бойся, когда увидишь меня, хорошо? Можешь изобразить, если тебе захочется но… не бойся.

– Хорошо, Люциус, – согласилась она, аккуратно погладив его по руке. – Я тогда пойду, проверю Розу… Надену мантию, спущусь вниз и буду ждать тебя там, да?

– Да, – сказал он, вздыхая теперь совсем удовлетворённо, хотя от него всё ещё исходили эти страшные первобытные волны, которые с головой захлёстывали Гермиону долгие минуты их разговора.

Как и обещала, Гермиона поднялась в комнату Розы и, убедившись, что дочь спокойно спит, пошла доставать из шкафа свою школьную мантию с блестящим значком старосты Гриффиндора. Она уже не боялась. К тому, что, очевидно, должно было произойти, она, вопреки всему, не испытывала ни отвращения, ни страха. Знала она только то, что зверь, вернувшийся сегодня вместо её мужа, никогда больше не должен был покинуть стен этого поместья; он навсегда должен был остаться здесь, в его подвалах, и она готова была сделать ради этого всё, что от неё потребуется. Она готова была даже утолить эту возникшую в нём однажды животную жажду, мучившую его столько лет, дабы Люциус снова вернулся к ней, а пробудившееся сегодня внутри него чудовище, заснуло покойным сном… желательно навсегда. Она верила, что это ещё было возможно.

Гермиона не стала, однако, полностью облачаться в свой школьный костюм – доставать белую блузку, юбку и гольфы… Всё это было сейчас ни к чему; Люциусу нужна была куда более соблазнительная невинность, а потому, из недр гардероба она извлекла простое ситцевое платье в цветочек точно такое же в каких несколько недель назад на встречу в больнице Святого Мунго пришли Мелани и Доротея Бербидж. Гермиона купила это платье ещё весной не ради того чтобы носить – оно было излишне целомудренным даже для неё, но лишь за компанию, когда водила девочек за покупками в магазин… Теперь же это платье показалось ей как нельзя более подходящим для осуществления столь вожделенной её мужу фантазии.

Поверх платья, Гермиона накинула школьную мантию и, вытащив, шпильки из волос, позволила буйным локонам рассыпаться по плечам, а затем спустилась в подвал, открыв одну из камер для узников – ту самую, куда Люциусу три с половиной года назад, накануне их объяснения, уже довелось бросить её, и, опустившись там на холодный каменный пол, она принялась ждать.

Ожидание её не продлилось долго, и вскоре тишину мрачного подземелья нарушил гулкий звук шагов. Люциус неторопливо спускался по лестнице вниз, методично вбивая каблуки своих сапог в каменные ступени, пока не возник наконец перед ней в полном своём облачении Пожирателя Смерти, как тогда, много лет назад, в Отделе тайн: кожаный костюм, чёрная мантия и перчатки; страшная маска на лице; руки сжимают трость… Остановившись у подножья лестницы, он обратил на Гермиону свой скрытый тенью взгляд.

От одного только вида его у неё прошёл холод по спине. Она, однако, лишь прикрыла глаза и вздохнула, говоря себе, что где-то там, под этой страшной шкурой хищника был он – её муж, человек, которого она избрала сама.

– Пожалуйста, отпустите меня, – выдохнула Гермиона, поднимаясь на ноги и начиная тем самым их игру.

Молча, Люциус двинулся вдоль камер, серебряная рукоять трости прошлась по железным прутьям, разнося страшное эхо по всему подземелью.

– Прошу, пощадите меня, – снова заговорила она.

– Пощадить? – он резко остановился напротив, и Гермиона не узнала его голос, тембр был совсем другим, так, очевидно, действовала маска. – Но почему я должен тебя пощадить?

– Я ничего не сделала, – сказала она. – Пожалуйста… Позвольте мне уйти.

Мгновенным движением Люциус выхватил палочку из своей трости. Гермиона невольно отшатнулась к стене, но он лишь направил её на свою маску и та сейчас же обратилась в дым, обнажив его бесстрастное лицо. Холодные глаза его, точно такие, какими Гермиона запомнила их в тот день, неотрывно взирали на неё.

– Увы, мисс Грейнджер, но я никак не могу этого вам позволить, – произнёс он. – Вы мой трофей…

– Мистер Малфой, я не понимаю, зачем я вам нужна?

– …И как любой другой трофей, – продолжил он, прикрывая глаза, – вы теперь всецело принадлежите мне. И я буду делать с вами всё, что мне заблагорассудится.

– Но мистер Малфой, прошу вас! – взмолилась она, приблизившись к решётке. – Дайте мне уйти, я… на всё готова ради этого.

Затянутые в перчатку пальцы его коснулись её щеки, уголок губ дрогнул.

– На всё?

– Да, – кивнула она, не спуская с него глаз. – Да, пожалуйста. Что угодно.

– Что ж, прекрасно, – произнёс он, направив палочку на дверцу клетки, и она с оглушительным грохотом распахнулась.

Гермиона отпрянула. Убрав палочку обратно в трость, Люциус аккуратно прислонил её к прутьям дверцы, после чего вошёл внутрь, неумолимо надвигаясь на неё, скрывая от тусклого света, лившегося в подземелье с верхнего этажа.

– На колени, – скомандовал он, и Гермиона мгновенно выполнила его приказ.

Лицо Люциуса осталось непроницаемым. Остановившись перед ней, он принялся снимать с рук перчатки, и Гермиона покорно ждала, пока они не оказались на полу, после чего он медленно провёл рукой по её волосам и лицу.

– Какая ты красивая, – прошептал он. – Разве я могу так просто отпустить тебя? Какие у тебя непокорные волосы… Какие медовые глаза… а губы…

Большой палец Люциуса коснулся её рта, и Гермиона осторожно потёрлась щекой о его исполосованную ладонь. Порезы зажили у него ещё не до конца, и перед внутренним взором Гермионы вспыхнули вдруг ужасные картины той ночи: Люциус, голыми руками сжавший стёкла в спине Ральфа, невзирая на, должно быть, ужасную боль… Он защищал её. Невольно она поцеловала его ладонь.

– Какая ты ласковая, моя девочка, – прошептал он. – Нам будет хорошо с тобой.

Убрав руку от её лица, он настойчиво погладил свою набухшую ширинку и расстегнул брюки, высвобождая возбуждённый орган, сейчас же уткнувшийся Гермионе в лицо.

– Мистер Малфой, – вздохнула она, изображая волнение; он посмотрел на неё с поволокой во взгляде. – Я ещё никогда не делала этого…

– Никогда не делала? – повторил он, губы его расплылись в плохо сдерживаемой усмешке. – Ну что ж, всё бывает в первый раз.

Пальцы Люциуса упрямо раздвинули её губы, коснулись языка, зубов, после чего он неторопливо ввёл ей в рот член, и Гермиона стала осторожно посасывать его.

– Вот так, да, – простонал Люциус; одна рука его мягко легла ей на лоб, вторая гладила подбородок, – видишь, это совсем не сложно, моя девочка… Смелее, возьми его полностью…

Она выполнила его просьбу, и он прикрыл глаза. Головка мягко заскользила по её нёбу, с каждым разом всё глубже утыкаясь ей в глотку, пока Люциус, ощутивший, видно, вероятность излишне скорого завершения процесса, не вышел из неё.

– Какие же они у тебя сладкие, моя прелесть, – прошептал он, склоняясь над ней и, аккуратно потянув за волосы на её затылке, с жаром поцеловал в распухшие губы. – Какие чувственные… У тебя настоящий талант. А теперь, сними с себя, пожалуйста, свою мантию.

– Хорошо, мистер Малфой, – кивнула она, принимаясь развязывать шнуровки на груди.

– Называй меня Лорд, – произнес он на выдохе прямо ей в ухо.

– Хорошо, мой… Лорд, – прошептала Гермиона, стаскивая мантию со своих плеч, и Люциус приник на мгновение щекой к её щеке, после чего выпрямившись, придирчиво оглядел её, оставшуюся во всей прелести своего ситцевого платья.

– Ляг на спину и подними юбку.

– Да, мой Лорд, – с придыханием произнесла она, ложась на свою мантию.

Не отрывая глаз от его лица, она медленно задрала юбку вверх и робко раздвинула ноги, демонстрируя Люциусу отсутствие всякого белья.

– Маленькая развратница! – задохнулся он, в глазах его блеснул восторг, веки дрогнули. – Просила ещё отпустить её, в то время как на самой нет даже трусов!

Гермиона лишь вожделенно прикусила губу, и Люциус стиснув пальцами свою мошонку, тоже опустился на каменный пол. Схватив Гермиону за ноги и приподняв её бёдра, он с трепетом приник губами к её промежности. Язык Люциуса настойчиво скользнул внутрь неё, заставив Гермиону изогнуться и всхлипнуть от разлившегося по всему её телу удовольствия.

– Какая ты влажная, какая ароматная, восхитительная, – шептал он, покусывая нежную кожу её бёдер, так что она вздрагивала всякий раз, сжимая его голову между ног. – Я никогда тебя не выпущу отсюда, никогда… Ты навечно будешь здесь, со мной… моя…

Горячие губы его ласкали её нежные складочки, заставляя их пульсировать в восторженном ожидании приближающегося оргазма, и проникнув пальцами ему в волосы на затылке, Гермиона застонала громче. Не дав ей, однако, кончить, Люциус отстранился, откидывая со лба влажную прядь, и принялся срывать с себя мантию, кожаный жилет, рубашку. Освободившись наконец от этой, стеснявшей его одежды, он придвинул Гермиону ближе и, шире разведя её ноги, навис над ней, впиваясь ей в губы и вонзаясь, наконец, в неё так глубоко, как только мог.

– Мой Лорд, – вырвалось из её распахнутого рта.

Руки Люциуса ухватились за ворот её закрытого платья, разрывая его и сейчас же сжимая оголившуюся грудь. Гермиона застонала, отчаянно кусая губы.

– Да, стони! Стони громче, моя девочка! Ну, неужели же ты хочешь, чтобы я тебя отпустил? Неужели ты всё ещё хочешь уйти? Мне отпустить тебя?

– Нет, нет, – всхлипывала она. – Нет, пожалуйста, не отпускайте меня…

– Не слышу!

Рывком Люциус развернул её, ставя на колени, и снова вошёл в неё. Бёдра их с громким шлепком ударились друг об друга. Наклонившись вперёд, Гермиона вцепилась руками в железные прутья камеры.

– Нет, не отпускай меня, – вздохнула она. – Я не хочу уходить!

– А чего же ты хочешь? – простонал он, сжимая её талию и отчаянно врываясь в неё мгновение за мгновением.

– Я хочу ещё! – закричала она, запрокинув голову. – Сильнее, да, глубже!

– Да, моя девочка! – дрожащие губы его припали к её лопаткам. – Покричи, да, покричи ещё от удовольствия, моя радость, погромче…

Из недр её груди, вторя ему, вырывались всё более отчаянные стоны, и в них самих теперь было что-то животное. Широкая ладонь Люциуса крепко обхватила сжимавшую прут решётки руку Гермионы, и сознание её стало уплывать куда-то. Оно растворялось в этом первобытном совокуплении, на каменном полу в холодном сыром подвале с этим опасным пугающим её до оцепенения зверем – Пожирателем Смерти, который заставлял всё её тело изнемогать от экстаза. Уткнувшись лбом в прутья, Гермиона ловила каждое сладкое мгновение их соединения, приносившее всем клеткам её трепещущего тела невыразимый и почти невыносимый восторг. Губы её растянулись в блаженной улыбке, и она зажмурилась, ощущая, что растворяется в жаре этого непостижимого человека.

Наконец Люциус застонал чаще, разгорячённое тело его сотряслось от удовольствия и он, сделав внутри неё ещё несколько отчаянных движений, замер, опалив губами ей шею, прерывисто дыша и крепко прижимая её к своей влажной груди.

Несколько мгновений они стояли так, не в силах разъединиться, после чего Люциус грузно, слегка пошатываясь, поднялся на ноги и, не произнеся ни слова, удалился из подвала прочь.

Оставленная в одиночестве, Гермиона ещё держалась некоторое время обессиленными руками за прутья решётки, слушая собственное учащённое дыхание и ощущая, как по внутренней поверхности правого бедра её стекала его тёплая и вязкая любовь.

***

Спустя полчаса Гермиона уже была в их с Люциусом спальне, дойдя до неё на трясущихся ногах, она быстро приняла душ и, закутавшись в банный халат, просто легла на кровать, наслаждаясь её мягкостью и теплом.

Она ни о чём сейчас не думала.

Но вот, дверь комнаты тихо отворилась, и Гермиона повернула голову, увидев на пороге его… Он осторожно зашёл внутрь, тихо прикрыв за собой дверь, и взглянул на неё, будто бы даже виновато. Гермиона вздохнула с облегчением: это снова был он – её муж, в своём зелёном велюровом халате с вышитыми на лацканах змеями.

– Люциус, – преодолевая жуткую, растёкшуюся по всему её телу усталость, она поднялась с постели и улыбнулась.

– Гермиона, – он тоже улыбнулся, и было в этой улыбке что-то совсем робкое; он так и не решился сделать шаг от двери. – Всё хорошо?

– Да… – кивнула она, обходя кровать. – Да, всё прекрасно.

Вглядываясь в её лицо и пытаясь, видно, различить, что именно она чувствовала сейчас, он, наконец, сделал шаг вперёд, не нарушив, однако, имевшуюся между ними дистанцию.

– Чем занималась? – спросил вдруг он, и Гермиона взглянув на него сперва с недоумением, быстро спохватилась:

– О, я читала, знаешь, – сказала она.

– Читала? – губы его дрогнули.

– Да…

– И как?

– Очень увлекательно! – со всей серьёзностью кивнула она. – Ну, ты же знаешь, я люблю читать.

– Устала, наверное? – побеспокоился он.

– Ну, разве что, немного, – пренебрежительно отмахнулась она, ощущая, что готова была лечь сейчас прямо на пол.

На пару мгновений в комнате воцарилось весьма странное молчание.

– Ну что ж, – протянула она. – Уже поздно… Будем готовиться ко сну?..

– Да, пожалуй, – кивнул он, и Гермиона двинулась обратно к кровати, но руки Люциуса обхватили вдруг её плечи, вновь поворачивая к себе.

Гермиона рассеянно взглянула на него, и в следующий момент он оставил на её губах горячий поцелуй, в котором было куда больше смысла, чем в словах, которые он мог бы сейчас сказать… А потом оба они наконец легли, потушив в ночниках свет.

Минута проходила за минутой, но Гермиона невзирая на усталость не могла уснуть. Лёжа на спине, она смотрела в тёмный потолок, на котором виднелись сумрачные блики от тюли и проникающий сквозь неё тусклый свет. Люциус лежал на боку, лицом к ней и она чувствовала, что он смотрит на неё, а потому в конце концов она тоже повернулась, вглядевшись в его сливавшиеся со светом луны глаза. На щеке у него ещё был шрам от задевшего его в ту ночь осколка, и, приподняв руку, она осторожно прикоснулась к нему пальцами, а затем и вовсе прильнула, оставляя поцелуй. Люциус порывисто прижал её к себе, губы коснулись её виска, лба, глаз.

– Спасибо, – расслышала она вдруг его голос, у самого своего уха; дыхание его было взволнованным. – Спасибо…

– Люциус, – выдохнула она, утыкаясь носом ему в грудь.

– Прости, если я…

Не позволяя ему договорить, она прижала пальцы к его губам и шепнула:

– Ей понравилось. Она… будет ждать его…

Губы Люциуса с новым пылом приникли к ней, руки нежно заскользили по её спине, плечам, обнимая её так трепетно, как ещё никогда, и Гермионе показалось, что рядом с ней был теперь самый чуткий мужчина, которого она когда-либо знала.

– Спасибо, что готов был на всё ради моей защиты, – сказала она то, что нескончаемо вертелось в её голове последние два дня.

– Я едва не погубил всё, – выплюнул он.

– Нет, – замотала она головой. – Нет, не вини себя, Люциус, пожалуйста. Ты сделал правильный выбор в конце концов, и я всегда готова быть рядом для этого… Именно так это и работает, понимаешь? Брак.

Погладив её по голове, он лишь оставил на её лбу поцелуй, и она услышала вскоре, как дыхание его выравнивается и как он начинает засыпать. Зевнув и сама, она тоже, закрыла наконец глаза, позволив сну начать затягивать себя в свои сладкие объятия.

Где-то там, в грудной клетке Люциуса, она различила уже в полусне, размеренный стук его сердца, бившегося будто бы в унисон с её собственным; и ей казалось, что оно и вовсе у них теперь одно на двоих, и что она сама в действительности была уже частью его плоти, подобно Еве созданной из ребра Адама, и что дух их тоже стал един, потому как прилепившись друг к другу, они не принадлежали уже сами себе, но стали чем-то гораздо большим и неделимым, чем всё, что было в их жизни до тех пор. А потом она заснула.

========== Глава 25. Долги наши ==========

Чёрная повозка, запряжённая шестью скелетообразными фестралами, пересекала в непроглядной вышине озарённое кровавым закатом майское небо. В повозке сидели двое: женщина лет пятидесяти, с властным взглядом бывших когда-то голубыми глаз, и старичок, совсем, казалось уже дряхлый и иссушенный в клетчатом костюме с убранными в нагрудный карман старомодными часами на золотой цепочке. Украшенная крупным сапфировым перстнем рука женщины уверенно сжимала волшебную палочку, и острый конец её был направлен прямо на старика, который взирал на свою спутницу с нескрываемым любопытством.

– Полагаю, вы уже поняли, Керберос, что мы с вами едем не на нашу помолвку? – изрекла женщина.

– Да, моя дорогая Нарцисса, – склонил тот голову, – я понял это, как только ваши фестралы свернули на северо-восток, ну и вот теперь, когда вы направили на меня палочку, конечно…

– Прекрасно, так вот сообщаю вам, дабы исключить какие-либо дальнейшие недоразумения: вашей женой я становиться не собиралась никогда, а данное путешествие станет для вас последним.

– И что же вы со мной собираетесь сделать, смею спросить?

– Мы с вами едем в Азкабан, – сказала Нарцисса, – это тюрьма в Северном море, в которой содержатся преступники со всей Британии и некоторых соседних стран…

– Да-да, дорогая моя госпожа, я знаю, что такое Азкабан, – прервал её тот. – Дорогуша рассказывала мне о своём брате. Ральф, кажется? Он сидит сейчас там.

– Именно так, – она сделала небольшой кивок. – Так вот, там я вас и оставлю.

– В тюрьме? – изумился Керберос; рот его растянулся в улыбке. – За что же, интересно, вы решили меня туда посадить?

– Не посадить. Вы там умрёте, – хладнокровно заметила Нарцисса. – Завтра на рассвете из Азкабана я уйду с уже упомянутым вами человеком – Ральфом Мальсибером, в вашем обличье. Вы же сами, Керберос, будете обращены в Ральфа и заживо похоронены во внутреннем дворе башни этой ночью, дабы я свободно смогла провести его через все обличающие заклятья.

– Какие страшные вещи, вы сообщаете мне, милочка! – охнул старик, в лице его, однако, не отразилось и капли страха. – Чем же я так не угодил вам, позвольте узнать, что вы готовы пойти на столь ужасное преступление?

– Тем, что неудачно подвернулись мне под руку три года назад, – ядовито заметила она. – И хватит уже называть меня «милочкой», иначе, клянусь Мерлином, ваше путешествие закончится раньше, чем мы туда доберёмся!

– Ах, ну всё, ну всё, не кипятитесь так! – запричитал тот. – Так, значит, вы с моей дорогушей, Миреллой, знакомы не только лишь потому, что обе британки?

– Нет, не только, – процедила Нарцисса.

– Стало быть, вы подруги?

– Подруги? – в глазах её блеснул огонь, однако, быстро спохватившись, она добавила уже вполне безразлично: – Вовсе нет. Только лишь старые знакомые…

– Какая же вы милостивая, должно быть, моя госпожа, раз согласились оказать простой старой знакомой столь непростую услугу! – восхитился Керберос.

– А я и не сказала, что она такая уж простая знакомая, и что за эту услугу я не взыщу с неё ответной платы! – раздражённая его явным издевательством выплюнула Нарцисса.

– Неужто я расслышал в вашем голосе нотки ненависти? – Керберос сощурил глаза; губы Нарциссы лишь нервно дрогнули, и она крепче сжала палочку в руке. – О, да-да! – закивал старик. – Теперь я вижу это вполне отчётливо!.. Позвольте мне сделать предположение: во всей этой истории замешан вовсе не один мужчина – её брат, но кто-то другой, кто-то куда более значительный для вас обеих… И хотя минули уже годы – вы обе всё ещё не забыли и не простили.

– Всё-то вы знаете, – прошипела Нарцисса.

– Ах, неужели я снова угадал? – он восторженно хлопнул своими слабыми ладонями. – Ну же! Хочу знать подробности! Расскажите же мне, моя дорогая, всё! Считайте, это моим последним желанием.

– Нечего рассказывать, – фыркнула она. – Эта ваша дорогуша, Мирелла – та ещё потаскуха! Пять лет была любовницей моего мужа, и вот теперь у меня наконец-то появился шанс сполна отомстить им всем.

– Моя мстительная чаровница! – рассмеялся пуще прежнего тот. – Как же я счастлив, что мы с вами всё-таки решили совершить это путешествие!

– Как вы можете быть столь спокойным, зная, что едете на смерть? – не сдержав изумления, спросила она.

Керберос снова лишь улыбнулся ей и, достав из нагрудного кармана часы, с глубоким вздохом посмотрел на оправленный в золото циферблат.

– Я, моя госпожа, знаете, давно уже очень живу на свете, – сказал он. – Не буду даже произносить вам точной даты своего рождения – боюсь, вы испугаетесь, так вот за жизнь свою я повидал и пережил немало… Как вы, должно быть, помнить, мне довелось схоронить пятерых своих жён. Всех их я любил. А также двенадцать детей, к которым тоже относился с нежностью. Кого-то из них забрали болезни, некоторых – войны, а кто-то пожелал покинуть этот мир сам. А я вот всё живу и живу…

– Не хотите ли вы сказать, что я делаю вам сейчас услугу, тем, что везу вас, к запоздалому концу? – хмыкнула та.

– Ну что вы, не берите на себя слишком многого… Это вам так только кажется, что в мире этом что-то может зависеть от нас. Нет, бесспорно, мы, конечно, сами выбираем какие поступки нам по плечу, а какие нет, однако же, и вселенная наша не столь бездарна, дабы не суметь связать пару, казалось, совсем никак неспособных пересечься ниточек. Ваша ненависть, к примеру, вызревала годами, в то время, когда вы ещё и помыслить даже не были способны о сегодняшнем дне. А между тем текла и моя жизнь, так уж, как ей удавалось; и я, знаете, тоже никогда бы не вообразил, что окажусь, в конце концов, в такой вот ситуации, как сейчас… Однако же мы теперь оба здесь, в этой повозке, на пути к общему концу.

– Что за бред вы несёте? – уголок губ Нарциссы дрогнул от неприязни. – Конец ждёт только вас. Я здесь не причём – мой путь продолжится. Не знаю уж, как долго – это мне, увы, неподвластно знать, однако, он точно не кончается этой ночью, в отличие от вашего.

– А это смотря, что подразумевать под «концом» для человека, а что для его души, моя милая, – вздохнул тот. – Позвольте мне сделать ещё одно предположение: вам до сих пор ведь никогда ещё не доводилось никого убивать, не так ли?

– О, я поняла, к чему вы ведёте! – возликовала Нарцисса. – Можете даже не продолжать! Поверьте, воззвать к моей совести вам сейчас не удастся. Мировоззрение моё уже давным-давно существенно отличается от общепринятых у большинства людей норм этики и морали… Да, вы правы – я не убивала до сих пор, но только потому лишь, что мне не было за этим надобности ни для какого выгодного мне дела. А при необходимости это делал мой муж или сестра… или ещё кто-то из моего высокочтимого окружения. Мне просто не было нужды, как другие говорят – «мараться», однако теперь, когда я осталась одна, у меня уже нет иного выхода, но поверьте, меня это ни сколько не смущает. И я уж точно не стану мучиться бессмысленными угрызениями совести от того, что заживо закопаю в землю старика, которому давным-давно там уже и место.