Текст книги "Петля Арахны (СИ)"

Автор книги: Queen_Mormeril

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 39 страниц)

– Ральф? – Плегга повернул голову в сторону Мальсибера. – Для чего ты здесь стоишь?

– Я держал её на мушке, – неуверенно произнёс тот, крепче сжав свою палочку.

По лицу Плегги прошла судорога, но, не сказав больше ни слова, он вновь взглянул на Люциуса.

– Так на чём мы с тобой остановились? – пробормотал он. – Ах, да! Я же собирался тебя убить… А почему бы собственно и нет? Убью тебя и дело с концом!

Губы Люциуса дрогнули. Плегга взмахнул палочкой. Сердце Гермионы замерло, она готова была прыгнуть теперь прямо на него.

– Нет, – раздался вдруг голос Ральфа. – Мы не можем так просто…

Лицо Плегги искривилось, и он обернулся. Мгновение они смотрели друг на друга.

– Что ж, наш бравый товарищ предпочитает помучить тебя подольше, Люциус, – усмехнулся Паркинсон, отходя на прежнюю позицию, несколько поодаль от Мальсибера.

В следующий момент, очень далеко в ночном небе за окном показалась вспышка, сопровождаемая стремительно нарастающим звуком рассекаемого воздуха. За доли секунды вспышка эта превратилась в громадный огненный шар, озаривший сперва темноту сада, а затем и всё пространство комнаты.

– Ложись! – только и выдохнул Люциус, и стёкла окон лопнули в следующий миг с оглушительным треском.

Зажмурившись, Гермиона бросилась в каминный портал, вжимаясь в самый его угол и слыша, как многочисленные осколки барабанят по стенам, вспарывают обивку кресел, вонзаются в стол… За всем этим шквалом звуков последовал душераздирающий вой Ральфа. Приоткрыв один глаз, Гермиона увидела, что тот продолжал стоять посреди комнаты, пошатываясь и пытаясь ухватиться руками за один из крупных осколков стекла торчащих у него теперь из спины.

– Что за чёрт?! – вскричал Плегга.

Реакция у него оказалась, лучше, чем у Мальсибера, а потому он бросился под диван и был теперь абсолютно невредим. Сжимая палочку в подрагивающей руке, он выбрался из-под него.

Люциус сидел на полу, за своим креслом, недалеко от камина. Он тяжело дышал, прижав руку к щеке, и Гермиона заметила сочащуюся у него меж пальцев кровь. Забыв о предосторожности, она выбежала из своего укрытия к нему, замечая как в лишённое стёкол окно, на сумасшедшей скорости, верхом на метле летит человек.

Это был Гарри.

Люциус обхватил обеими руками бросившуюся к нему Гермиону, открывая её взору длинный горизонтальный порез на своей щеке до самого уха. Дрожащими пальцами она прикоснулась к ране.

– Пустяк, – Люциус прикрыл глаза, прижимая её к груди.

– Никому не двигаться! – вскричал Гарри, соскакивая с метлы на полном ходу.

Метла вылетела у него из-под ног, вдребезги разбиваясь о стену. Ручка её раскололась надвое. Гарри уверенно направил палочку на Паркинсона и Ральфа, который, скуля, вертелся вокруг своей оси, всё ещё пытаясь извлечь из спины осколки.

– Не советую вам нападать на меня, мистер Поттер! – угрожающе сказал Плегга, направив палочку на Гарри в ответ.

– Остолбеней! – воскликнул Гарри.

Плегга отскочил в сторону, посылая в него ответное проклятье, которое Гарри отвёл.

– Я бы рекомендовал тебе уйти с моего пути, мальчик!

– Редукто!

Плегга сделал прыжок, снова уворачиваясь от заклятья. Оно угодило в рояль, взрывая пространство какофонией звуков и осыпая присутствующих градом клавиш.

– Очень не умно, очень! – оскалился Плегга, принимаясь атаковать Гарри в ответ.

Проклятья полетели теперь в него одно за другим, и он едва успевал их отводить.

– Нам нужно раздобыть палочки мракоборцев! – выдохнула Гермиона.

Они с Люциусом поспешили выбраться из своего укрытия, сейчас же попадая под перекрёстный огонь. Боевые заклятья рикошетили во все стороны. Одно из них попало в стоящий поблизости шкаф, и Люциус накрыл Гермиону собой, защищая от обломков.

– Уходите! – крикнул им Гарри, обороняясь от очередной ещё более мощной атаки. – Ну же!

На этот раз Люциус схватил её за руку и повёл в противоположную от мракоборцев сторону, к выходу, но не тут-то было: раненый Ральф, которому так и не удалось вытащить из спины осколки, отправил в дверь заклятье заблокировавшее замок.

– На этот раз ты никуда не сбежишь, жалкий трус, – хрипло проговорил он, выпучив свои безумные глаза и наставив на них палочку.

Гермионе и Люциусу вновь пришлось поднять руки и прижаться к стене.

– Зачем тебе всё это, Ральф? – спросил Люциус. – Неужели тебе не достаточно столь долгожданной свободы? Ты бы мог быть уже далеко отсюда…

– Я отомщу тебе за неё, – сдавленно ответил тот. – Ты заплатишь за всё, что сделал с ней.

– Как благородно с твоей стороны, бороться за честь сестры так много лет спустя, – саркастично заметил Люциус. – Вот только искупит ли это твою собственную вину перед ней?..

– Что? О чём ты говоришь? – выплюнул Ральф. – Я ни в чём перед ней не виноват. Я сел в Азкабан по вине таких же изворотливых тварей как ты, которые скинули все преступления на меня и моего отца…

– А я сейчас и не про Азкабан говорю, Ральф. В пору своей юности ведь именно ты отрабатывал на Мирелле Империо, когда ей не было ещё и десяти лет, не отрицай… И мы оба прекрасно знаем к чему это привело…

– Заткнись! – рука Ральфа дрогнула. – Это здесь не причём. Это ты здесь садист, который беспринципно пользовался слабостью её сознания.

– Не я, так кто-нибудь другой, – Люциус небрежно повёл кистью. – Однако именно твои неумелые действия привели к этой её слабости… Уверен – именно она сейчас сидит там, в штаб-квартире в обличье Плегги, не так ли?.. Вот почему ты не можешь просто так уйти… Она опять не смогла воспротивиться чужой воле.

– Ты ничего не знаешь, – мотнул головой Ральф. – Ты понятия не имеешь…

– А мне и не нужно, – улыбнулся Люциус. – Достаточно того, что она снова выполняет грязную работу, и виноват в этом ты, а не я…

– Хватит трепаться с ним, Ральф! – вскричал Плегга. – Помоги мне! Ну же, не стой как пень!

Отвоевав позицию, Гарри ожесточённо атаковывал Плеггу, и было видно, что тот занервничал: если вначале Паркинсон смеялся, радуясь, что может спустя столько лет, вновь почувствовать прежнюю силу, то теперь эта затянувшаяся ничья стала его утомлять. Ральф обернулся на его оклик. Кровь, промочила ему уже всю мантию, руки дрожали, но он тоже начал посылать проклятья в Гарри, хотя они и полетели мимо цели.

В этот момент Люциус бросился на Ральфа сзади, хватаясь за торчащие из его спины осколки голыми руками. Кожа сейчас же лопнула на его ладонях, но он лишь стиснул зубы и надавил на них, глубже вгоняя в спину Ральфа. Обезумев от боли, тот истошно заверещал, пытаясь сбросить Люциуса, но безуспешно – он навалился на него всем своим весом, вдавливая в пол.

– Идиот! – воскликнул Плегга; гнев, впрочем, позволил ему выровнять силы, и Гарри снова был атакован.

Оказавшись на полу, Ральф стал отчаянно брыкаться, не позволяя Люциусу отнять у себя палочку. Он вытянул руку с ней вверх, а второй схватил Люциуса за лицо, пытаясь оттолкнуть. Люциус же мёртвой хваткой сжал его запястье, и искры фейерверком полетели из палочки Ральфа во все стороны так, что Плегге и Гарри пришлось прервать дуэль и, забыв друг про друга, броситься врассыпную под ещё уцелевшие предметы мебели.

Воспользовавшись этим замешательством, Гермиона метнулась к мракоборцам, но Паркинсон не позволил ей совершить задуманное. Невидимый хлыст, ударил её по спине, сбивая с ног на усыпанный осколками пол. Боль была такая сильная и обжигающая, что она вскрикнула. Ещё один взмах палочки и ноги её обвило верёвками.

Люциус отвлёкся, и Ральф одержал верх, ударив его по раненой щеке и уткнув конец палочки в шею. Замерев, тот поднял свои окровавленные ладони.

– Экспульсо! – воскликнул Гарри, и синий луч попал Ральфу прямо в голову, отбрасывая его вместе с Люциусом в стену; палочка Ральфа отскочила в дальний угол зала, закатываясь под сервант.

– Конфринго, – вторил ему Плегга, и фиолетовая вспышка полетела Гарри в спину.

– Гарри, – только и выдохнула Гермиона.

Тот обернулся в последний момент, и заклятье прошло по касательной, опалив ему правое плечо. Отшатнувшись и взвыв от боли, он перекинул палочку в левую руку. Плегга довольно рассмеялся, но Гарри, превозмогая боль, послал в него новое заклятье, которое впрочем, пролетело мимо.

– Уйди с моей дороги, – прорычал разозлённый Паркинсон.

– Я не остановлюсь до тех пор, пока ты снова не окажешься в секторе «С»! – проговорил тот.

Гермиона видела, как стремительно Гарри покидают силы, он опёрся бедром о спинку дивана. Продолжая держать палочку направленной на Плеггу. Тот уже не атаковал его. Он просто стоял напротив, улыбаясь и тяжело дыша.

Люциус, которого сильно ударило о стену, отбросил от себя безвольное тело Ральфа. Грузно поднявшись с пола и тряхнув головой, он решительно направился в сторону мракоборцев, мимо всё ещё лежащей на полу Гермионы. Молча, он выудил из брюк одного из них палочку. Плегга не помешал ему.

– Палочка дохлого мракоборца тебе ничем не поможет, Малфой! – сказал он, шутливо подмигнув Гарри: – Остолбеней!

Гарри не успел среагировать. Наконец борьба его кончилась, и он рухнул на пол.

– Круцио! – Люциус взмахнул палочкой, и огромная красная вспышка загорелась на её конце.

Приподнявшись на локтях, Гермиона замерла с открытым ртом в страшном ожидании. Плегга даже не пытался увернуться, и к огромному изумлению не только Гермионы, но и самого Люциуса, непростительное заклятье, которое он произнёс сработало не в сторону атакованного им врага, а в его собственную. Загоревшаяся красная вспышка так и не сорвалась с конца палочки, она замерла там на мгновение, концентрируясь, после чего прошла по древку в обратном направлении, расщепляя его и ударяя Люциуса в самую грудь. Изо рта его вырвался стон, слабый и беспомощный. Скованный судорогой Люциус упал на пол.

Плегга запрокинул голову, разражаясь громким лающим смехом, и в полностью разгромленном зале наконец воцарилась тишина, прерываемая разве что судорожным дыханием Люциуса, который ощутил на себе всю силу собственного Круцио.

– Я же сказал тебе, что палочки этих чёртовых мракоборцев тебе не помогут, – Плегга, подобрал палочку Гарри, небрежно опустив её в левый карман плаща, и шагнул в сторону Люциуса. – На них лежат специальные чары, которые не позволяют применять непростительные заклятья. Только такой беспросветный самодур как ты мог этого не знать.

Люциус, ещё не вполне оправившийся от пережитого, пополз от Паркинсона в сторону, оставляя на мраморном полу кровавый след. Плегга медленно и неотступно шёл за ним.

– Даже забавно, как быстро всё меняется в этом мире, – хмыкнул он. – Вот ещё каких-то сорок минут назад ты восседал во главе этого прекрасного стола в этом возмутительно богатом зале, среди розового мрамора и богемского хрусталя, позолоченных приборов… А вот, ты уже лежишь у моих ног, и все твои изумительные фарфоровые тарелочки, вручную расписанные девственными вейлами, рассыпались вокруг тебя в пыль. Знаешь, как счастлив я был все эти годы в Азкабане, нюхая ароматы крысиного помёта и получая новости о том, что ты, мой дражайший соратник, предавший меня из желания спасти свою, не стоящую и выеденного яйца шкуру, быстро реабилитировался после войны, став весьма уважаемым членом общества! Поработал в Министерстве, создал Фонд помощи ветеранам войны, пострадавшим, в том числе и от твоих собственных действий… Но самой главной отрадой для меня стала, конечно же, весть о том, что ты обзавёлся новой женой! И не кем-нибудь, а Гермионой Грейнджер! Грязнокровкой, что училась на одном курсе с нашими детьми. «Ого!» – подумал я тогда, вот такого-то поворота, я от тебя уж точно не ожидал. Это поистине был блестящий ход, Люциус!

– Хватит патетики, – прошептал тот, переворачиваясь на спину. – Хочешь разделаться со мной – так разделайся уже! Чего же ты ждёшь?!

– Ну, я же уже сказал тебе, чего я жду! – Плегга склонился над ним. – Твоих страданий!

И, мгновенно преодолев отделявшее его от Гермионы расстояние, он схватил её за плечо, ставя на колени и утыкая конец палочки ей в висок.

– Только попробуй тронуть её, – прошептал Люциус, предпринимая попытку встать на ноги, но она едва ли увенчались успехом.

Паркинсон загоготал, оскаливая гнилые зубы.

– И что ты сделаешь, позволь спросить? – поинтересовался он, с силой схватив Гермиону за волосы; она лишь вздохнула. – Смотри-ка, даже и не пискнула! Хороша, хороша, грязнокровка! Ничего не скажешь…

Плегга прижал голову Гермионы к своей левой ноге, и отвратительный запах немытого тела ударил ей в нос. Она поморщилась. Рука его тем временем заскользила по её щекам, грязные пальцы тронули губы. Гермиона сжала их, ощущая, что в щёку ей через ткань его плаща упёрся конец палочки Гарри, которую Плегга забрал у него. Она была совсем рядом… Ей нужно было только исхитриться и достать её из глубин его кармана.

– Я тебя уничтожу, – выплюнул Люциус.

Преодолевая слабость, держась за стену, он наконец поднялся; ноги его тряслись.

– Очень маловероятно в сложившихся обстоятельствах, не находишь? – иронично заметил тот, снова схватив Гермиону за волосы и дёрнув их на этот раз так сильно, что она тихонько взвыла.

– Отпусти её, – сказал Люциус. – Это наша с тобой война. Она не касается никого иного. Я предал тебя – так и было. Прощения просить не буду, уж не обессудь…

– Пойми меня правильно, Люциус, – Плегга вновь придавил голову Гермионы к своей ноге. Она прижала руки к груди, и пальцы её аккуратно прикоснулись к плащу Паркинсона. Клапан кармана был у её виска, а палочка ниже, на дне, и выхватить её оттуда так просто не представлялось возможным. – Я лишь хочу восстановить утраченную когда-то справедливость. Быть может, ты уже забыл, а пострадал тогда не только я, но и мой бедный ангел, свет моей жизни – моя жена, которая жертвуя всем, до последнего защищала меня, сказав в конце концов мракоборцам, что это именно она придумала всю эту хитрость с палочками. Она надеялась, что накажут только её, но нет, – Плегга покачал головой. – А потом она умерла спустя два года в сырой камере Азкабана в муках. И ты считаешь, что я оставлю теперь в покое твою жену?.. Кровь за кровь, Люциус, кровь за кровь…

Он вновь настойчиво упёр конец палочки Гермионе в висок, и она взглянула Люциусу в глаза, прося у него время. Руки её касались плаща Плегги; она нащупала палочку Гарри, и ей нужно было только немного времени, чтобы приподнять её вверх, дабы конец её показался из кармана. Люциус всё понял. Он понял её без слов и легилименции.

– Кто помог тебе всё это провернуть? – спросил он, поднимая глаза на Плеггу. – И как ты смог подкупить моего домовика?..

– Твоего?! – воскликнул тот. – Неужто ты до сих пор ничегошеньки не понял?! Вот же умора!.. Ты так его и не узнал, да? Бэгзля?

– Бэгзля? – губы Люциуса нервно дрогнули.

– Да-да, именно! – закивал Паркинсон. – Моего старого доброго слугу, служившего ещё моим родителям. Ах, Люциус! Ты всегда был так небрежен, когда дело касалось персон, которых ты лично считал незначимыми и неважными… МакКиннон, Ральф, Мирелла – все эти люди были для тебя не более чем пустое место. То же самое было и со слугами. Ты всегда считал, что домовики существуют лишь для того, чтобы чистить тебе ботинки, которыми ты бы мог их время от времени пинать… Эта ошибка сыграла с тобой злую шутку и в истории с твоим собственным домовиком, и вот теперь с моим… Если бы ты хоть раз, придя ко мне домой, после очередного набега на магглов, обратил внимание на моего домовика, просто вгляделся хотя бы один единственный раз в его морду – ты бы никогда, в здравом уме, не принял Бэгзля на работу в этот дом, два года назад. Два года! – возликовал Паркинсон. – Только представь! Два года он жил в твоём доме и ты ничего не заподозрил! Ни малейшего подвоха!.. Как ты его там называл? Мистер Бэгз? Вот потеха-то! Ещё никто и никогда в жизни не называл моего слугу «мистером»! А ты, Люциус Малфой, больше всех презирающий их эльфийское отродье – стал! Комнату ему ещё, кажется, выделил, платил за то, что он делал для моей семьи всю свою жизнь задаром! И всё, что тебе надо было сделать, дабы избежать столь неаккуратного конфуза – это проявить чуть больше внимания к существу, которое ты принимал, не более чем за мебель…

Миллиметр за миллиметром, Гермиона приподнимала палочку вверх. Мерзкая рука Плегги всё ещё лежала у неё на голове; он поглаживал её по виску.

– Как он сумел провести тебя в мой дом прямо под самым носом у мракоборцев? – спросил Люциус.

– О, мы были здесь ещё до их прибытия! – кивнул тот. – Бэгзль прекрасно изучил твой дом за это время, обнаружив забытый тобою лаз, ведущий прямо на кладбище в склеп твоей матери… Прошлой ночью он провёл нас по нему. После чего спрятал в комнате твоей дочери.

– Что? – выдохнул поражённо Люциус.

– Да-да! Хитрая комната! – энергично закивал Паркинсон. – Ты наложил на неё весьма сложные чары, которые не позволяют войти туда никому кто желает нанести какой-либо вред находящемуся в ней человеку, до тех пор пока он там. И, клянусь честью, лично я не желал навредить девчонке, однако мы с Ральфом не могли просто так туда проникнуть, что, впрочем, мог сделать Бэгзль, на которого действие заклятья не распространялось, а потому он разбудил вашу дочь, разбив куклу, и вы забрали её к себе. После же того, как чудесная комната опустела, мы пробрались туда, и она стала защищать нас, отчего мракоборцы даже не смогли обнаружить в доме присутствия посторонних. Там мы и пробыли почти до самого вечера, пока все они не сели за этот стол, дабы принять свой последний в их жизни ужин…

– Что ж, – сказал Люциус. – Признаю, я допустил ошибку, не придав значения своим собственным сомнениям по поводу этого паршивого уродца, который столько времени дурачил меня… – кулак Люциуса сжался. – Но где же Бэгзль сейчас? Почему не подле своего хозяина?..

– О, он скоро придёт сюда, как только завершит последние приготовления для моего побега. К тому моменту я закончу и с тобой…

Люциус, нервно облизнул губы – Гермиона ещё не вытащила палочку.

– Однако ты так и не сказал мне, кто ещё помог тебе, – снова заговорил он. – Бэгзль бесспорно сыграл важную роль, но он ведь всего лишь домовик… Так кто же истинный кукловод?

– Ах, ты до сих пор не понял и этого? – удивился Плегга и, гордо выпятив грудь, спросил: – А что, моя кандидатура на это почётное звание тебе не подходит?

– Прости уж, – улыбнулся Люциус. – Но ты не настолько терпелив, дабы придумать так много сложных схем в одиночку…

– Да, – хмыкнул тот. – Ты прав. Я всегда был куда более прямолинеен, и будь моя воля – давно бы уже расправился с тобой. Однако я искренне удивлён, что ты до сих пор не узнал своего самого главного врага, которого бессовестно недооценивал на протяжении стольких лет…

Люциус приподнял подбородок, рот его приоткрылся в напряжённом ожидании; он взирал теперь на Плеггу не моргая.

– Твоя жена, – произнёс, наконец, тот. – Ах, прости! Бывшая уже – Нарцисса – гениальная женщина!

Воздух вышел из груди Люциуса.

– Нарцисса, – прошептал он.

– Истинная леди, – кивнул Плегга. – Таких теперь мало. Она придумала всё. Объединила всех этих столь непохожих людей против общего врага – тебя. Она оказалась единственным человеком, который не лишился ещё рассудка, не продал наших идеалов за уютную жизнь под крылом нового министра; не пожертвовал чистотой крови…

– Как твоя дочурка, например, – оскалился Люциус.

– Закрой свою пасть! – рявкнул Плегга.

Гермиона вздрогнула. Палочка Гарри едва не соскользнула обратно на дно кармана. Она задержала её через ткань двумя пальцами.

– Наступил я тебе на больную мозоль, а? – усмехнулся Люциус.

– Это ничего! – оскалился Плегга. – С этой глупой потаскухой я ещё разберусь! Но сперва закончу с тобой и твоей новой жёнушкой, которая так нежно трётся о мою ногу всё это время…

В этот момент конец палочки показался из кармана Плегги, и Гермиона, не теряя ни секунды, выхватила её, выставляя перед собой.

– Экспеллиармус, – выдохнула она, и собственная палочка Паркинсона отлетела куда-то за диван, где лежал поражённый оглушающим проклятьем Гарри.

Лицо Плегги вытянулось, помрачнело, и он сделал шаг назад. Освободив себя от пут, Гермиона поднялась на ноги и подошла к Люциусу. Израненные руки его легли ей на плечи, и, взглянув на него несмело, она протянула добытую с таким трудом палочку ему. В глазах Люциуса на долю секунды отразилось изумление, губы дрогнули в благодарной улыбке, и он принял её, уверенно направляя на Плеггу.

– Как ты там сказал? Всё быстро меняется в этом мире? – ядовито заметил он.

– Надо отдать тебе должно Люциус – ты умеешь выбирать женщин, – мрачно проговорил Плегга.

За диваном послышалось шевеление. Гарри начал приходить в себя, и вскоре из-за спинки выглянула его голова. Он неуклюже поднялся на ноги. Правая рука его, обожженная от локтя до самой шеи, безвольно болталась вдоль тела. В левой – он сжимал палочку Плегги.

– Мистер Поттер, – обратился к нему Люциус. – Не будете ли вы так любезны, обменяться со мной?

Он продемонстрировал Гарри его палочку, и тот лишь кивнул, принимаясь медленно ковылять к нему через зал. Вскоре обмен состоялся. Гермиона тем временем подбежала к одному из мракоборцев, найдя оружие и для себя.

– Слаженная работа, ничего не скажешь, – выплюнул Плегга.

– Я же сказал, что ты ответишь за то, что прикоснулся к ней своими грязными руками! – глаза Люциуса сверкнули свирепым огнём. – Круцио!

Огромная красная вспышка сорвалась на этот раз с конца его палочки, и Плегга рухнул к ногам Люциуса, вопя от боли.

– Нет, мистер Малфой, – выдохнул Гарри. – Остановитесь!

– Люциус, нет! – в ужасе Гермиона сделала шаг назад и едва не упала, споткнувшись о тело мракоборца.

Люциус уже не слышал. Его обуяла такая страшная ярость, какой Гермиона ещё никогда не видела в нём. Склонившись над скулящим от боли Паркинсоном он, приставил палочку к самому его лбу, и повторил с придыханием: «Круцио».

– Круцио! – шептал он, снова и снова, уже стоя на коленях у распластанного перед ним Плегги, тело которого сотрясалось от новых и новых конвульсий; истошный крик его разрывал пространство.

Гермиона зажала уши. Воспоминания нахлынули вдруг на неё: много лет назад в этом самом доме, в этой самой комнате, на этом же самом полу под пытками мучилась и она.

– Люциус, пожалуйста, – шептала Гермиона одними губами.

Лицо его исказила страшная гримаса хищника, который упивался своей беспощадностью. Он пытал и пытал Плеггу; страшное заклятье слетало с его дрожащих губ, почти с вожделением. Гарри не пытался помешать ему – обессиленный своей раной, он едва держался на ногах…

В какой-то момент, однако, Люциус остановился сам, прикрыв глаза и удовлетворённо вздохнув. Отстранившись от Плегги, он откинул со лба взмокшую прядь. Гермиона оцепенела. Вид Люциуса охваченного этим исступленным зверством, поразил её до глубины души.

– Как хорошо вспомнить былое, не так ли? – прохрипел Паркинсон, улыбаясь своим исказившимся ртом. – Сколько лет ты уже не произносил это слово?.. Какое это должно быть удовольствие…

– Да, – выдохнул Люциус, поднимаясь на ноги и взирая на него с высоты своего роста, – удовольствие пытать такого ничтожного червя как ты.

– Заверши дело, Люциус! – прошептал тот. – Ну же, давай. Я вижу, что ты уже готов. Заверши…

Люциус оскалился.

– Думаешь, мне не хватит смелость? – спросил он.

– О, тебе всегда хватало на это смелости, – выдохнул тот. – Этим ты так и приглянулся в своё время Тёмному Лорду… Ну же, всего два слова и я, человек, который столь беспринципно вторгся в твою тихую семейную жизнь, навсегда покину этот мир.

Он рассмеялся, и Люциус вместе с ним.

– Ещё только два слова, Люциус, давай.

– Ты прав, – выдохнул тот. – Пора уже с тобой кончать…

Он облизнул губы и, выпрямившись, замахнулся над ним палочкой.

– Авада… – прошептал Люциус, и на конце её загорелся слабый зелёный огонёк.

– Нет! – крик Гермионы потряс стены затихшего в тревожном ожидании поместья. – Люциус, нет! Пожалуйста, ради нас!

Он метнул в неё взгляд так, будто всё это время спал, а она разбудила его. Задохнувшись в следующий момент, он с ужасом уставился на свою собственную сжимавшую палочку руку. Страшный зелёный огонёк трепетал на её конце, готовый вот-вот сорваться, стоит только произнести ещё одно слово… В испуге Люциус отбросил палочку в сторону, наблюдая, как огонёк гаснет.

– Слабак! – выплюнул Плегга, зайдясь своим лающим смехом. – Какой же ты слабак!

– Петрификус Тоталус! – выдохнула Гермиона.

Паркинсона сковало параличом, и Гарри медленно сполз на пол, позволяя себе провалиться в обморок.

Долгое мгновение она неотрывно смотрела Люциусу в глаза. Взгляд её был сейчас непоколебим. В недрах его отразилось всё, что она пережила только что, в секунду его забытья: все её страхи, вся её боль, которую она испытала бы, доверши он дело до конца; душевное опустошение, суд, его заключение в Азкабан и её вечный траур по их неслучившемуся совместному будущему – неминуемый, необратимый крах всего, что далось им таким трудом…

Люциус увидел всё это. По лицу его прошла болезненная дрожь, и он опустил глаза в пол.

Медленно она подошла к нему; осколки хрустели под её ногами в воцарившейся тишине.

– Всё кончилось, – сказала она. – Ты… не сделал этого…

Пальцы его колыхнулись, но он так и не решился коснуться её. Раздался хлопок и посреди зала появился Бэгзль. Лицо его излучало радость – он, очевидно, полагал, что обнаружит здесь иную картину. Увидев, однако, что хозяин его лежал на полу, скованный параличом, а Гермиона и Люциус были живы, веселье его померкло. Глаза же Люциуса, напротив, налились кровью. Всё его тело напряглось, ноздри раздулись, а руки сжались в кулаки.

– Мерзкое грязное отродье! – произнёс он. – Да как ты посмел?!

Домовик попятился назад, бросая скорбные взгляды на своего поверженного хозяина.

– Люциус, – предостерегающе сказала Гермиона.

– Эта гадкая тварь не должна избежать наказания, – процедил тот. – Он работал у нас в доме два года, Гермиона! Нянчил нашу дочь! Мы были добры к нему… Я был… Да я задушу его голыми руками!

– Остолбеней! – воскликнула она, и домовик упал на пол. – Достаточно. Хватит боли и пыток, Люциус. Остановись… Ты не такой.

Губы его, сгорбившегося уже над домовиком, растянулись в горькой усмешке.

– Кто тебе это сказал? – выплюнул он, окатывая её ледяным взглядом. – Откуда ты это взяла?!

– Потому что ты мой муж, Люциус! – уверенно сказала она. – И я знаю тебя. Потому что несколько часов назад, там, наверху, в нашей спальне, я чувствовала тебя. Ещё до того, как ты выбрал… всё это. И я прошу тебя вернуться ко мне. Вернуться к нам. Не позволяй всем этим людям, разрушить то, что ты создал. Сегодня они пришли не убить тебя, но чтобы ты совершил ошибку. Они хотели, чтобы ты сел в Азкабан. Хотели, сломать тебя, разрушить нашу жизнь. Так не позволяй же им… Докажи сам себе, что я не обманываюсь на твой счёт.

Выпустив воздух из своей груди, Люциус покачал головой.

– Почему ты продолжаешь проявлять ко мне снисхождение? – спросил он.

– Потому что именно так поступает любящий человек.

Гермиона заткнула палочку себе за пояс. Протяжный стон, раздавшийся у неё за спиной, заставил её, однако, подскочить на месте и вновь схватиться за неё. Голова пожилого мракоборца, ещё лежащая на обеденном столе и лишь чудом не задетая вонзившимися в его поверхность осколками, пошевелилась. Рядом с ним, из-под стола послышался другой стон, а затем ещё и ещё.

– Мракоборцы! – прошептала Гермиона, не веря своим глазам. – Они… живы!

Поражённый, Люциус выпрямился и подошёл к ней, наблюдая за тем, как двенадцать лежащих на полу мужчин, которых оба они считали мёртвыми, один за другим, начали приходить в себя.

– Они живы, Люциус! – повторила она, хватаясь в порыве эмоций за его изрезанную ладонь.

Люциус вздрогнул, и она обернулась в испуге, обнаруживая, что он неотрывно смотрит на неё. Серые глаза его казались сейчас такими яркими на залитом кровью лице.

– И мы тоже, – произнёс он, прикасаясь пальцами к её растрёпанным волосам. – Мы тоже живы, Гермиона.

Не в силах ответить что-либо, она лишь закивала, и Люциус прижал её к себе, вздыхая и оставляя поцелуй на её лбу.

========== Глава 23. Рассвет ==========

Когда-то она слышала, что закаты на Санторини – это восьмое чудо света. Что громадное горячее Солнце медленно тонет здесь по вечерам в прохладных водах Эгейского моря, распыляя свои искрящиеся золотом лучи по полотну темнеющего небосклона до тех самых пор, пока их не пожрёт мрак. Потому она приехала сюда на исходе знойного лета посмотреть на этот закат, сама не зная зачем. Вообще-то она не очень любила закаты, да и к солнцу никогда не испытывала влечения, – оно нравилось ей больше осенним – укутанным в плотный дым серых облаков и утешающих её душу туманов. Однако теперь она была здесь – недвижно стояла подобно изваянной из мрамора Венере, на самой вершине холма у белоснежных стен, обводя равнодушным взглядом спускавшиеся к морю голубые крыши кикладских домов.

Ей было не интересно то, что она видела. Ей было смертельно скучно. Она буквально заставляла себя смотреть на это глупое неугомонное солнце, не уставшее за миллионы лет источать свой жар, в то время как светило озарявшее её собственный путь, покинуло её навсегда, уступив место одной лишь ночи – бесконечной и тёмной.

Но вот солнце закатилось; последний луч его скрылся в пучине морской, на небе засеребрились звёзды и обманчиво яркая луна, бывшая в сущности лишь отраженьем скрытой за телом Земли огненной громады.

Он был похож на это солнце. Как же он вымотал её за все эти годы, как изнурил… Она отдала ему всё; она возложила на алтарь его царственности всю себя, уподобившись луне, не источавшей собственного света, но лишь отражавшей его безжалостный испепеляющий огонь. А он, подобно жадному языческому богу, не удосужился даже оценить её подвиг, её акт чистого самопожертвования, кощунственно разрушив в конце концов всё, что единило их до самого основания, не оставив ей ничего.

Покинув смотровую площадку, она медленно пошла вниз с холма среди пышности цветущих бугенвиллий, обретших в ночном сумраке странные очертания неведомых морских созданий, которые тянули к ней свои длинные щупальца. Когда же она вернулась в богатый гостевой дом, где жила эти дни – спать ей ещё не хотелось, а потому она направилась в небольшую ресторацию подле, наполненную в этот час другими завершавшими свой плотный греческий ужин постояльцами.

Сев за единственный свободный столик, рассчитанный на двоих, и не спуская глаз с подрагивающего в стеклянном подсвечнике пламени свечи, она заказала вина, хотя никогда не любила и его. Она не любила чувствовать себя во хмелю, но сегодня ей хотелось – люди говорили, что это помогает притупить остроту воспоминаний и сожалений, которых теперь в её душе было слишком много.