Текст книги "Петля Арахны (СИ)"

Автор книги: Queen_Mormeril

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 39 страниц)

В определённой степени Гермиона была даже рада всему случившемуся, потому что подобная глубина её собственных чувств, которая обнажилась перед ней теперь, вероятно не смогла бы открыться ей ни в каком ином случае. Гермиона признала, что в последние месяцы, была излишне зациклена на себе и своём дошедшем до абсурда стремлении помочь всем страждущим, совсем забыв о том, что человек находящийся рядом с ней, не меньше нуждался в её мыслях и самое главное – благодарности. Давно ли она благодарила Люциуса за всё, что он делал для неё?..

За всеми этими мыслями она как раз и работала в то утро в лаборатории, готовя очередное зелье, пока в комнату, прямо в открытое окно не влетала сова. Сова эта была очень странная, она металась и кричала, никак не находя себе места, пока Алонзо не изловил её и не отвязал от лапы маленькую записку. После чего она тот же час убралась восвояси. На записке было имя Гермионы, а потому, Алонзо, не читая, отдал послание ей.

Развернув записку, она обнаружила в ней следующий текст: «Трое эльфов, сбежали от своих хозяев. Пожалуйста, помогите». Там также был нацарапан нетвёрдой рукой адрес в пригороде Лондона.

Гермионе уже приходили такие письма прежде. Когда после войны всё большее число домовиков по всей Британии стало осознавать своё рабство и выходить из-под контроля хозяев, случаи жестокой расправы над ними, замалчиваемые в итоге, были нередки. Министерство, конечно, пыталось урегулировать данную проблему, но не имело полномочий вмешиваться в магические договоры между магами и домовиками, а потому расследования тянулись порой неделями, не предотвращая гибели и мучений всё новых и новых эльфов. Но стоило только Фонду Люциуса и Гермионы впервые оказать поддержку организации последователей Добби, занимавшейся реабилитаций пострадавших домовиков, письма подобного содержания, с мольбами о помощи стали часто поступать в Малфой-мэнор со всех концов страны. Получив их, Люциус обычно отправлял в указанное место каких-нибудь своих помощников и те приводили оттуда весьма несчастных и замученных созданий, нередко с тяжёлыми увечьями, которых передавали потом под опеку Организации.

Один раз Гермиона ездила по такому «вызову» лично, Люциус об этом не знал – письмо пришло в поместье пока он отсутствовал, и она даже не стала рассказывать ему об этом позже, потому как представшая перед ней тогда картина, оставила в её душе самый неизгладимый след; она боялась, что Люциус просто не поймёт её терзаний. В подвале на окраине Бирмингема, куда Гермиона приехала тогда пряталась домовиха с переломанными и обожженными руками, которая отчаянно прижимала изувеченными пальцами к себе троих своих крошечных детей, один из которых к прибытию Гермионы был уже мёртв.

А потому теперь, стоило только Гермионе увидеть эту, прибывшую в лабораторию записку, руки её тотчас же затряслись от нахлынувших воспоминаний, и она метнулась в коридор, дабы не демонстрировать окружавшим её зельеварам своих излишних эмоций.

– Что такое, миссис Малфой? Что-то срочное? – Алонзо выбежал вслед за ней.

– Я должна ехать Луис. Там эльфы… Помнишь, я рассказывала тебе ту историю? – она протянула ему записку и, нахмурив брови, он внимательно её прочитал.

– Хотите, я поеду вместе с вами? – предложил он.

– Нет-нет! Они обычно очень пугливы. Они нарушают договор, а потому даже после побега ощущают свою вину перед хозяином. Увидев незнакомого человека, они могут совершить с собой что-то… Такое уже бывало. Если это письмо пришло именно мне, значит, я должна…

– Я понял, – Алонзо отдал ей записку. – Но, быть может… Хотя бы сообщим вашему мужу?

– Нет, не нужно тревожить его по таким пустякам, – она мотнула головой. – Это совсем недалеко, через пару часов я уже доставлю эльфов в безопасное место и вернусь сюда.

– Как вам будет угодно, – кивнул тот. – В Лондоне, однако, какой-то праздник сегодня… Я, честно говоря, думал отпустить всех пораньше в честь этого…

Гермиона с удивлением уставилась на него.

– Конечно, – только и сказала она, скидывая с плеч свою серую лабораторную мантию и машинально отдавая её Алонзо. – Это прекрасная идея, да! Что ж… Тогда значит, я пойду.

– Будьте осторожны миссис Малфой, – сказал он ей вслед, перебросив мантию через свой локоть.

Через полчаса Гермиона уже прибыла по указанному в записке адресу и стала пытаться отыскать обозначенный дом, что оказалось не так-то просто. Минут двадцать она только рыскала грязными переулками, а затем ещё минут пятнадцать искала вход в заброшенное здание. Когда же поиски её, наконец, увенчались успехом, прогнившая лестница, по которой она спустилась в подвал, провалилась под ней, раздирая её лодыжки в кровь. Выбравшись с немалым усилием из этой западни и дрожа от испуга, Гермиона уселась в конце концов прямо на сырой, усеянный крысиным помётом пол подвала, потирая руками свои ободранные ноги и ощущая внутри странное чувство, что никаких эльфов в этом доме нет и никогда не было… После чего, отдышавшись и поднявшись на ноги, она стала выбираться оттуда.

И вот теперь, когда Гермиона уже вновь была в лаборатории, водрузив букет белых роз обратно на стол и принимаясь обрабатывать заживляющим зельем раны на своих ногах, дверь хлопнула. Вздрогнув, Гермиона с удивлением посмотрела на вошедшего. Это был Алонзо. Глаза у него блестели так, словно он только что повстречал оборотня. Затем он взглянул на неё, её израненные ноги и замер на месте… В любом другом случае он бы уже бегал вокруг с бинтами, но сейчас в его лице отчего-то промелькнуло не беспокойство, а, скорее, отвращение.

– Что с тобой, Луис? – Гермиона сдвинула брови.

– Ничего, миссис Малфой, – губы его дрогнули. – Просто вымотался сегодня… А как ваша поездка? Вижу, что-то пошло не так – вы быстро вернулись…

Он прошёл к своему лабораторному столу, не глядя больше на неё, хотя Гермиона и не могла не заметить, как он сжал руку в кулак, дабы скрыть дрожь.

– Да, представляешь, – кивнула она, закупоривая пузырёк с зельем. – Я приехала туда, но там не было никаких беглых эльфов! Это был какой-то глупый розыгрыш, очевидно. Не понимаю, кому могло прийти в голову так пошутить…

– Нынче много людей с психическими отклонениями, миссис Малфой, – слабо улыбнулся Алонзо. – Не берите в голову. Поезжайте лучше домой. Всё равно я отпустил всех в честь… парада. К тому же вас, очевидно, ждёт муж…

Он кивнул в сторону букета.

– Да, я так и сделаю, – сказала она и, снова взглянув на Алонзо, добавила: – Да и тебе, Луис, тоже не мешает отдохнуть, вид у тебя совсем нездоровый, честно говоря.

– Ах, – он нервно усмехнулся, лоб его заблестел от испарины. – Стою ли я ваших забот, миссис Малфой? Да и к тому же работа для меня всё, вы же знаете…

Гермионе ничего не оставалось делать, как только улыбнуться на это заявление, после чего она поднялась на ноги и, забрав со стола букет, покинула лабораторию.

***

Когда Гермиона перенеслась в Малфой-мэнор и ступила на мраморный пол большого зала, в первый момент её будто бы обдало могильным воздухом. Она даже мотнула головой, желая избавиться от этого странного наваждения. Поёжившись, она прошла по залу и положила цветы на стол. В поместье было тихо как никогда. Несмотря на то, что шторы были распахнуты, а на улице был солнечный августовский день, здесь царили прохлада и полумрак, которых она раньше словно и не замечала. Ей даже захотелось разжечь камин и включить дополнительный свет. Приподняв голову, она оглядела стены и потолок. Они тоже показались ей какими-то посеревшими, будто их внезапно стала точить плесень.

В груди у Гермионы вновь кольнуло от неприятного предчувствия.

– Мистер Бэгз, – позвала она.

Домовик возник перед ней.

– А где Люциус, а? – с тревогой спросила она.

– Мистер Малфой заперся у себя в кабинете, миссис Малфой, – сказал домовик. – А что, вы разве не виделись с ним сегодня в лаборатории?

– Нет, – мотнула она головой. – Мы разминулись, очевидно… А Роза где?

– В своей комнате, мы с ней как раз рисовали. Ну до чего же потешные у неё выходят рисунки! – воскликнул тот.

– А, хорошо, – она улыбнулась. – Я потом зайду, посмотрю… А как давно Люциус закрылся в кабинете?

– Часа уж два как, миссис Малфой.

– Два, – выдохнула она, и больше не взглянув на мистера Бэгза, бросилась прочь из зала, а потом вверх по лестнице и дальше, к его кабинету.

Даже не берясь за ручку двери, она выхватила палочку, произнеся: «Алохомора». Замок отворился с небольшим щелчком и, распахнув дверь, Гермиона вбежала внутрь.

Люциус сидел за столом, вытянув руки перед собой и уткнувшись взглядом в столешницу. Волосы его свисали по бокам.

– Люциус, – выдохнула Гермиона.

Он поднял на неё какой-то очень отрешённый взгляд, будто дремал, а она разбудила его.

– А я… – она только махнула беспомощно рукой в сторону двери. – Вот решила прийти пораньше…

Губы его тронула слабая улыбка, и он сел в своём кресле ровно, расправив плечи.

– Как прошёл твой день? – спросил наконец он, проводя пальцами по своим волосам и откидывая голову на высокую спинку кресла.

– Очень странно, – выдохнула она. – Это был, знаешь, очень странный день.

Вздохнув, Люциус поднялся на ноги. Гермионе показалось, что в фигуре его что-то переменилось. Что-то очень неуловимое даже для неё… В нём будто бы появилась какая-то уязвимость.

– Я получила твой букет, – сказала она, усаживаясь на свой любимый красный диванчик в углу комнаты.

– Смотри-ка, – Люциус в задумчивости прошёлся по кабинету, – мы, наконец, нормально разговариваем…

– Люциус, я… – Гермиона нервно дернула головой. – Я думаю, нам и правда пора поговорить.

– Да, и я, с твоего позволения, начну, – сказал он, заложив руки за спину. – Я много думал вчера ночью… и сегодня. И понял, что, в первую очередь, мне надо попросить у тебя прощения, за то, что, очевидно, я не оправдал твоих надежд…

Гермиона уставилась на него во все глаза. Он заметил это и, усмехнувшись, отвернулся от неё, подходя к окну и, принимаясь рассматривать там что-то вдали за лесом, после чего вновь заговорил очень спокойным голосом:

– Единственное, что я могу сказать в своё оправдание так это то, что ни разу за всё это время, что мы с тобой были вместе, я не играл. Я никогда не врал тебе касательно того, кто я есть. Пытался казаться лучше для тебя? Да, быть может, но всегда при этом был верен себе и не скрывал от тебя своего истинного лица, вопреки тому, что ты думаешь. Я… – он сделал небольшую паузу. – Я был честен с тобой. Я поступил как честный человек, женившись на тебе, когда понял, что люблю и хочу видеть тебя рядом с собой всегда. Я понимал, что тебе будет трудно принять меня таким, какой я есть, даже несмотря на те чувства, которые возникли в тебе по отношению ко мне. Даже после рождения Розы, я видел, что ты не была полностью удовлетворена мной или… жизнью со мной, что теперь, очевидно, уже не так важно. Но, быть может, именно поэтому, я не обо всём говорил тебе и не всегда посвящал в какие-то малоприятные аспекты моей прошлой жизни… Однако я не врал. Не увиливал. Всякий раз, когда ты спрашивала меня о чём-то прямо – я прямо отвечал. Я хотел быть для тебя лучшим мужем. Мужем, которого ты была достойна, мужем, который был достоин тебя… Увы, я не стал им. Очевидно, я не справился с этой ролью, она оказалась мне не по плечу. Я обещал, что справлюсь, но не смог и всё, что мне остаётся сделать теперь – это лишь попросить у тебя прощения за это, – Люциус повернул немного голову, так что Гермиона видела теперь его гордый благородный профиль, на фоне пронизанной солнечным светом тюли. – Прости Гермиона, что я оказался не достоин твоей любви и не стал для тебя тем человеком, которого ты заслуживала. Прости, что в последнее время дал волю самым мерзким своим чертам и за то, что ты перестала… быть счастливой со мной.

Голос его дрогнул.

– Люциус, – вздохнула Гермиона.

– Если я правильно понял тебя, – взяв себя, очевидно, в руки, продолжил он, не позволяя ей что-либо сказать, – и ты намерена остаться моей женой ради Розы, то я хочу чтобы ты знала, что я согласен на это. Наша дочь должна расти в полной семье, ты права… к тому же я уже жил так. Это не будет для меня чем-то новым.

– Люциус! – Гермиона порывисто встала с дивана.

– Нет, Гермиона, позволь мне закончить. Я готов заверить тебя, что я не потревожу тебя более, ты вольна жить так, как тебе хочется, здесь, в этом доме… И я не стану как-то препятствовать, если ты решишь обрести некое счастье на стороне, с другим…

– Люциус! – Гермиона сделала несколько шагов по направлению к нему, грудь её беспрестанно теперь вздымала от учащённого дыхания.

Он только вытянул руку, останавливая её.

– Я считаю также своим долгом сказать тебе только ещё одну вещь, Гермиона, – по лицу Люциуса пробежала судорога, словно тело его пронзила боль, и он медленно произнёс: – Алонзо… Луис… не тот человек…

– Что? – выдохнула Гермиона, поражённо уставившись на него.

– Он…

– Что?! – почти с истерикой выкрикнула она, не веря своим ушам.

– Я видел вас сегодня, – он обернулся, посмотрев на неё наконец прямо. В глазах его отразилась мука. – Прости, что не сказал сразу. Я был в лаборатории да, я принёс букет и… я видел вас… в его кабинете. Я слышал ваш разговор. Но я обязан сказать тебе, что он врёт, Гермиона! Он не тот за кого себя выдаёт, поверь мне ещё только один раз. У меня есть доказательства, Северус запросил его биографию из Мексики… Он просто дурачил нас всех всё это время, он врал! И он использует тебя… И я… – голос его надломился; дрожащей рукой он прикоснулся к своим губам. – Я не могу допустить, чтобы тебе вновь причинили боль…

– Нет, – выдохнула Гермиона, и в следующий момент, ведомая каким-то первобытным велением, она бросилась на колени ему в ноги, отчаянно вцепляясь пальцами в ткань его брюк и, запрокинув голову, стала кричать: – Нет, Люциус! Пожалуйста! Этого не было! Ничего не было! То о чём ты говоришь… Алонзо…

– Встань! – свирепо воскликнул он, склоняясь над ней и хватая её за плечи, на лбу у него вздулась вена. – Я же просил тебя никогда не ползать передо мной на коленях! Имей гордость и мужество признать… Всё кончено! Всё кончено, Гермиона! Твои страдания со мной на этом кончаются, но и ты не мучай меня, прошу!

– Но я не делала этого, Люциус! – слёзы брызнули из её глаз. – Я бы никогда не посмела сделать такое! Даже в мыслях! Ну, пожалуйста, Люциус!

– Хватит, Гермиона! Это жестоко… Неужели я не заслужил хотя бы капли милосердия? Твоя месть слишком затянулась!

– Нет, Люциус! Я не мщу! – она начала захлёбываться слезами, обхватывая с отчаянием его ноги и утыкаясь лбом в его колени. – Меня не было в лаборатории сегодня днём! Мне пришло письмо… И я зачем-то поехала… Не знаю, зачем я поехала туда, Люциус! Но меня не было в лаборатории, пожалуйста, поверь мне! Я… я люблю тебя, только тебя! Ты единственный мужчина, которого я люблю! Которого я вообще когда-либо по-настоящему любила! Я бы никогда…

– Ты врёшь! Зачем ты врёшь? Я же видел всё собственными глазами!

– Ах, я не знаю, что и кого ты видел, но это была не я! Клянусь тебе! Клянусь… Как… Как мне доказать? – она вновь вскинула на него свои глаза и выдохнула. – Примени ко мне легилименцию! Да-да! Пожалуйста, войди в мой разум, как раньше! Я открою его для тебя полностью, снова! Я не буду сопротивляться, не буду применять окклюменцию. Ну, пожалуйста, если ты, правда, любишь меня, Люциус!

Люциус замер на мгновение, перестав пытаться вырываться из её рук, и она закрыла глаза. В следующий момент в висок ей уткнулся конец его волшебной палочки и Гермиона судорожно вздохнула.

– Легилименс, – раздался голос Люциуса, который тот час же потонул в её крике.

Страшная боль пронзила ей голову. Она не сопротивлялась ему, но он ворвался в неё слишком резко, слишком грубо. Воспалённый, обезумевший от горя разум его безжалостно прорывался сквозь её мысли и воспоминания, отчаянно рыща среди них, выворачивая наизнанку, пытаясь обнаружить следы того страшного эпизода, свидетелем которого он стал… Гермиона чувствовала, как Люциус метался внутри её головы, он искал ещё и ещё, его собственное сознание молнией проносилось раз за разом, разрывая ей голову, доставляя ей страдания и боль. Наконец он прервал эту невыносимую связь, оставив её мысли в покое и тишине. Его проникновение в неё показалось ей таким долгим, что оставшись в своей голове в одиночестве, она поразилась тому, как это в действительности было прекрасно…

Обессиленная, Гермиона обмякла и, выпустив его ноги из рук, легла на пол, вздохнув и прикрыв глаза. Люциус в следующее же мгновение опустился рядом с ней, дрожащие пальцы его коснулись её лица, после чего он отчаянно прижал её голову к груди, обнимая её за плечи и принимаясь целовать в лоб, шепча:

– Прости. Прости меня. Прости.

***

Когда Гермиона открыла глаза, то обнаружила себя уже на их с Люциусом кровати, в их спальне. В доме было тихо. За окном занимался вечер и, повернув голову, она увидела, что он лежал рядом с ней, облокотившись о подушку и рассматривая её.

– Люциус, – выдохнула Гермиона, вспомнив всё, что с ними произошло.

– Что, моя радость? – погладив её по голове, спросил он так, будто последние недели были лишь её страшным сном; ночным кошмаром, как раньше.

Взглянув Люциусу в глаза, Гермиона в следующее же мгновение порывисто обхватила руками его шею, крепко-крепко прижимаясь к нему. Руки Люциуса заскользили по её спине, и в комнате воцарилось молчание, которое никому из них больше не хотелось прерывать. Губы его целовали её лоб, она же просто уткнулась носом ему в шею и дышала им. Дышала, понимая, что не могла надышаться, после чего пальцы её сами собой начали расстёгивать рубашку на его груди; маленькие пуговички выскальзывали из них, и Гермиона начинала их рвать. Он тоже стал раздевать её, вдавливая в кровать, покрывая беспокойными поцелуями её шею и грудь.

– Моя… О, Мерлин, моя! – расслышала она шёпот, срывавшийся с его дрожащих губ.

– Только твоя, – выдохнула она, обхватывая его голову ладонями. – Всегда…

Губы Люциуса впились в её губы, и они с жадностью целовали друг друга, пока он не отстранился от неё вдруг, замерев на мгновение, а затем, уткнул лицо в подушку рядом с её ухом, после чего всё тело его стали отчаянно сотрясать сдавленные, но неумолимо рвущиеся из его груди рыдания.

– Л-люциус, – она принялась гладить его по его широкой сильной спине, хотя теперь ей едва ли было чем дышать под грудой его полностью распластавшегося на ней тела.

В следующее мгновение он вскочил, отшатнувшись от неё в другой конец кровати, отворачиваясь и зарывая лицо в ладони.

– Ну, Люциус, – сев, Гермиона приблизилась к нему, принимаясь гладить по плечам.

– Не смотри на меня, Гермиона, – произнёс он. – Это… это ужасно…

– Люциус, ну пожалуйста, – Гермиона обхватила его руками, прижавшись щекой к плечу, – не бойся показать мне свою слабость, прошу… Я люблю тебя. Ты самый любимый, – она стала гладить его по голове, – Самый хороший… Истинная любовь тем и отличается, что способна принять не только силу, но и слабость. И сама она не ломает и не ослабляет нас, а позволяет нам быть самими собой, в чем и заключается наша сила. Я люблю и принимаю тебя любым, Люциус. И я принимаю и люблю в себе свою слабость перед тобой, потому что только рядом с тобой я могу быть по-настоящему сильной.

– Но ты, – Люциус вздохнул, безвольно уронив руки себе на колени, – ты сказала, что я сломал тебя, что я лишил тебя себя…

– Я была обижена, Люциус, я чувствовала себя раздавленной, да, но теперь я вижу, что я и сама была недостаточно справедлива к тебе. Я воспринимала всё, что ты делал для меня как должное, словно бы ты расплачивался со мной таким образом за мою любовь к тебе… Словно ты и твоё прошлое были недостаточно хороши для меня, и я требовала всё больше и больше, в то время как должна была просто сказать тебе «спасибо».

Люциус схватил руку Гермионы и прижал её к своим губам.

– Прости меня Люциус, – продолжила она. – Прости меня, что я поняла это только сейчас. Но это осознание, оно… позволило мне стать сильнее. Оно не сломало, а укрепило мой дух и мою любовь к тебе…

– Гермиона, ты… – он запнулся на секунду, – мне кажется, ты похожа на неё…

– На кого, Люциус?

– Я ведь… Я ведь совсем её не помню… – он снова судорожно вздохнул. – Фотографий нет, отец всё уничтожил… Все её вещи. Даже портрет сжёг. Никому не разрешал о ней вспоминать.

– Люциус, – Гермиона выдохнула поражённо.

– Но мне кажется… что она была добра, и я любил её…

– Конечно ты любил её, – она прижалась к нему ещё теснее. – И она тоже любила тебя… и очень не хотела покидать. Но я не покину тебя. Обещаю…

Люциус обернулся и смотрел на неё. Смотрел… после чего обхватив ладонями её лицо, вновь стал целовать. Гермиона легла на спину, раскрывая для него свои объятья, заключая его в них; принимая его в себя.

***

Когда Гермиона снова проснулась, Уилтшир был окутан уже сплошной темнотой. Откинув руку назад и полагая, что рядом с ней лежал Люциус, Гермиона обнаружила, что место его пустовало. Тогда она поднялась и, надев халат, вышла в коридор. Из-под двери в гостиную второго этажа сочился свет, и она пошла на него, войдя вскоре в комнату.

Люциус сидел в кресле у камина и держал в руках какую-то папку с документами.

– Неужели ты работаешь, – слабо усмехнулась Гермиона.

Люциус поднял на неё хмурый взгляд и тяжело вздохнул.

– Мистер Поттер принёс мне это, – сказал он, показывая ей эмблему министерства на титульном листе. – Он сказал, что писал тебе…

– Да, – Гермиона села напротив него. – Я просто… не была готова воспринимать всю эту информацию…

– Понимаю, – сказал Люциус. – Я тоже сказал ему, что нам это уже не важно… Однако теперь, в свете всего произошедшего…

– Ты думаешь, это была Мирелла? Там, в лаборатории… – Гермиона взяла со стола огневиски и, наполнила себе бокал.

Она осушила его практически залпом. Люциус повёл бровью.

– Это определённо была Мирелла, – кивнул он.

– А что на счёт, – она снова наполнила себе бокал. – Ну…

– Алонзо? – выплюнул Люциус.

– Да, – Гермиона сделала глоток.

Тяжело вздохнув, он отложил папку с документами на стол.

– Ты уверена, что хочешь знать все подробности?

– Люциус, – Гермиона потянулась за графином в третий раз, но тот опередил её, переставив его на другой стол. – Я должна знать всё. Этот человек, – она замотала головой, – сделал такое…

– Что ж… Тогда стоит начать с того, что доля правды в его историях всё же была, – сказал Люциус, забирая из её рук опустевший бокал. – Он действительно сирота и родители его действительно погибли во время освободительных движений в защиту эльфов в Центральной Америке, вот только выступали они совсем не на той стороне: не их убили злые волшебники, а они сами таковыми являлись. Родители Алонзо были одними из самых крупных работорговцев во всей Мексике.

– Что? – глаза Гермионы расширились от изумления.

– Да, – Люциус заулыбался, и улыбка его была весьма зловещей. – На момент их гибели, которая произошла от рук магов небезразличных к судьбе домовиков, во владении у них было никак не меньше полутора тысяч порабощённых ими эльфов, которых они держали на своих обширных плантациях, доставшихся им от первых поселившихся там магов, прибывших в Америку вместе с конкистадорами из Испании. Алонзо происходит из очень благородного и чистокровного рода, он не простое отребье – это правда… Он что-то вроде моего сына… Работорговля принесла его семье фантастические богатства! Которые, правда, все были отняты и утрачены во время восстаний. После смерти родителей, Луис стал не только сиротой, но и полностью нищим. Под свою опеку его и взял себе знакомый Северуса – тот самый мастер зелий из их местной школы магии и волшебства, который вероятно имел дружеские отношения с его родителями…

– Поверить не могу, – выдохнула поражённая Гермиона. – Работорговля…

– Даже мои предки до такого не додумались, – заметил Люциус.

– Сколько ему было лет, когда… это произошло?

– О, он был уже вполне взрослый – ему было пятнадцать, – хмыкнул тот. – И готов поспорить, он не находит совершённый над его семьёй самосуд справедливым… А судьба домовиков навряд ли в действительности вызывает у него хоть каплю того беспокойства, которое он отчаянно пытался демонстрировать всем нам. А также, как я вижу теперь, он был в сговоре с Миреллой и Керберосом всё это время…

Кулаки Люциуса сжались.

– Ты сказал, что не получил тогда моего ответа, из лаборатории, – в задумчивости произнесла Гермиона. – Ну, той моей записки, что я задержусь…

– Да, – губы Люциуса нервно дрогнули, и он посмотрел на неё с большим вниманием.

– Я… – Гермиона судорожно вздохнула. – Я не могла тогда совсем ни на минуту оставить зелье. Когда в лабораторию влетела сова, Алонзо сам отвязал от её лапы записку от мистер Бэгза. Он дал мне её, и я только быстро написала тебе свой ответ, попросив Луиса отправить в Малфой-мэнор сову самому, и я не видела… Не видела, как он сделал это… Мог ли он?..

– Я нашёл эту сову несколько дней назад, у реки, за антитрансгрессионным барьером… Она мертва. Ей сломали шею. Твоего ответа при ней я не обнаружил.

– О, Мерлин, – дрожащими руками, она прикоснулась к лицу. – Я прониклась к нему и… доверяла…

На глазах её проступили слёзы. Люциус поднялся со своего кресла и заключил Гермиону в объятия.

– Я его уничтожу, – прошептал он, целуя её в лоб.

– Люциус, – она отстранилась от него. – Мы должны сообщить Кингсли.

– Это я уже сделал. Завтра утром мы вместе с мракоборцами поедем в лабораторию, чтобы задержать Алонзо, а оттуда отправимся в Азкабан. Нам нужно проверить теорию, которая приходит мне на ум, исходя из найденных мистером Поттером зацепок…

– Что ты имеешь в виду? – Гермиона взглянула на него с беспокойством. – Зачем нам ехать для этого в Азкабан, даже если Мирелла и Калогеропулос были там два года назад, это ничего не меняет – Ральф умер, а твои догадки на счёт того, что он скрывается под личиной Кербероса не подтвердились…

– В этом ещё следует убедиться, – улыбнулся Люциус. – Мы должны вскрыть могилу Ральфа.

========== Глава 16. Азкабан ==========

Утро было хмурым. С ночи ещё на Уилтшир пролился дождь, после которого Малфой-мэнор окутало плотным мокрым туманом, и Люциус с Гермионой, получившие на рассвете ответ от Кингсли, собирались в неблизкий путь.

Министр, как они и рассчитывали, дал им разрешение на посещение Азкабана и эксгумацию тела Ральфа Мальсибера, а также направил мракоборцев не только в исследовательский центр, но и в дом Алонзо, дабы задержать того по подозрению в сговоре. Получив это послание, Люциус сразу же отправил уже тщательно подготовленные письма Снейпу и Гарри, попросив их обоих тоже прибыть в Азкабан к назначенному времени.

Когда, уже находясь в холле Малфой-мэнора, перед самым выходом, Люциус накидывал на плечи свою дорожную мантию, из кармана её на пол выпали два просроченных билета в Париж, которыми они с Гермионой так и не воспользовались прошлым вечером. Заметив их, Гермиона наклонилась, чтобы подобрать.

– Что это? – она с недоумением посмотрела на Люциуса.

– Ах, это должно было быть наше с тобой примирительное путешествие, которое я спонтанно запланировал для нас прошлым утром, – сказал он, придирчиво оправляя перед зеркалом складки мантии. – Жаль, что оно так и не состоялось. Сейчас я бы с гораздо большим удовольствием нежился с тобой в уютной гостиничной постели и любовался видом Эйфелевой башни, чем готовился к посещению места, в которое я поклялся никогда больше не возвращаться…

– Люциус, ты… правда… – она обратила на него поражённый взгляд.

– Что? – усмехнулся он, обхватывая ладонями её лицо. – Правда собирался принести тебе свои красивые извинения и пригласить в Париж, ворвавшись в лабораторию с букетом наперевес?..

– Ах, теперь я ещё больше ненавижу Алонзо и их всех! – с горечью воскликнула Гермиона. – Они отобрали у меня такой момент!

– Ну, быть может, вот это скрасит немного твоё разочарование, – с улыбкой Люциус торопливо пошарил по карманам, выудив, забытую им вчера, прямоугольную бархатную коробочку тёмно-синего цвета. И, пробормотав себе под нос: «Ну, и, в конце концов, кто мне мешает сделать это прямо сейчас?», опустился перед Гермионой на одно колено, демонстрируя ей сияющее ослепительным блеском бриллиантовое колье.

От изумления Гермиона даже вскрикнула, взволнованно прижав руки к своему раскрасневшемуся лицу.

– Какие они огромные! – задохнулась она.

– Да, вот видишь, как я хотел, чтобы ты меня, наконец, простила, – с жаром сказал Люциус.

Схватив бриллиантовое колье, Гермиона бросилась к зеркалу. С улыбкой Люциус поднялся с колена и проследовал за ней, любуясь тем, с каким азартом она начала прикладывать его к своей груди. Она при этом даже облизнулась пару раз. Встав за её спиной, Люциус положил руки ей на плечи и поцеловал в щёку.

В следующий момент Гермиона почти небрежно положила колье на стол и, насупив своё милое личико, капризно произнесла:

– Но в Париж я тоже хочу!

Каблучок её правой туфли при этом нетерпеливо ударил половицу.

– Обещаю, как только мы разберёмся со всей этой неприятной историей, я в тот же день отвезу тебя в Париж самым медленным маггловским поездом! – сказал Люциус, ощущая, как по всему телу его расползается радость от того, что отношения их, наконец, пришли в полное соответствие с его представлениями о них.

Порывисто обернувшись, Гермиона впилась своими блестящими медовыми глазами в его лицо.

– Я люблю тебя, Люциус! – выдохнула она, оставляя страстный поцелуй на его губах.

– А уж, как тебя люблю я… – опьянённый прошептал он, проводя пальцами по её щеке и, приподняв бровь, буднично добавил: – Однако нам уже пора, иначе, эксгумацию придётся проводить поздней ночью.

И взявшись под руку, они покинули Малфой-мэнор.

Когда Люциус и Гермиона прибыли в сопровождении мракоборцев в исследовательский центр, Алонзо там, конечно, не было, более того, кабинет его оказался абсолютно пуст.

– Сбежал как трус, – процедил сквозь зубы Люциус, обходя письменный стол.

– Вторая группа доложила, что его нет и дома, мистер Малфой, – отрапортовал один из мракоборацев, коренастый, коротко стриженный малый. – Ни его самого, ни вещей…

– Я не сомневался, – вздохнул Люциус, поддевая рукояткой трости ручку одного из выдвижных ящиков стола.

Мракоборцы его, конечно, уже проверили, но Люциус всё равно наклонился и заглянул внутрь. На первый взгляд там ничего не оказалось, и он закрыл бы его в ту же секунду, однако в самом дальнем углу ящика взгляд его каким-то чудом углядел едва заметный уголок пергаментного листа, который очевидно неудачно провалился в стык между досок. Губы Люциуса дрогнули и, выдвинув ящик полностью, он аккуратно извлёк этот небольшой клочок бумаги.