Текст книги "Петля Арахны (СИ)"

Автор книги: Queen_Mormeril

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 39 страниц)

– Но тебе же… тебе же нравится, не так ли?

Губы её коснулись его щеки. Дешёвый, невыносимо сладкий аромат её сегодняшних духов окутал его, так что у него закружилась голова.

– Нет, Гермиона, – осипшим голосом, слабо противясь ей, прошептал он. – Мне не нравится… Не нравится…

– А что же тебе тогда нравится, мой господин? – голос её звучал мягко и звонко, как колокольчики на ветру.

Пальцы её уже расстегнули его рубашку, губы покрывали поцелуями грудь, оставляя пошлые следы на коже. Собственные руки его, предательски сжали её хрупкие плечи. Люциус закрыл глаза.

– Мне нравишься ты, Гермиона, – прошептал он. – Ты, настоящая. Пожалуйста, хватит… Я больше не могу. Я не вынесу… Прекрати эту муку. Верни мне себя! Скажи, чего ты хочешь?

– Чего я хочу? – она засмеялась, расстёгивая своими цепкими пальцами его ремень. – Я хочу встретиться с ним, Люциус. Покажи, покажи же мне его. Покажи мне, наконец, себя настоящего. Своё истинное лицо!

– Что? – Люциус посмотрел на неё с изумлением.

– Ну же, Люциус! Не бойся, дай ему волю. Почему ты так боишься выпустить его? Что он сделает со мной, чего ещё не делал ты? Изобьёт? Решит подложить меня под одного из этих гадких жадных стариков – твоих спонсоров?.. Кто из них самый богатый, а, Люциус? Может мне и правда переспать с одним из них? Может быть тогда они отдадут тебе, наконец, все свои деньги?

Люциус отпрянул от неё как ошпаренный, не в силах оторвать взгляд от её глаз, светящихся теперь остервенением и жестокостью, которых он в них никогда ещё не видел.

– Повтори это ещё раз, – прошептал он, ноздри его раздулись.

– И что ты сделаешь со мной? – нагло спросила она, приподнявшись на локтях. – Станешь пытать? Ну же, давай, не стесняйся, я не стану осуждать тебя!

Она рассмеялась громким безумным смехом.

– Приди в себя, Гермиона, – произнёс он, взирая на неё с ужасом. – Это не ты…

– Ну что ты, дорогой, это и есть я, – сказала она. – Я просто поняла, что до сих пор не в полной мере понимала своё предназначение. Не осознавала необходимость подчиняться и угождать тебе, моему мужу. Но теперь я прозрела! Я поняла, что смысл моей жизни в служении тебе…

– Служении? – выплюнул Люциус, пришедший от этого абсурдного и кощунственного слова в невероятную ярость. Он с негодованием схватил её за плечи и стал трясти: – Хочешь мне служить? Хочешь подчиняться мне? Хочешь, чтобы я приказывал тебе? Помыкал тобой?

Она видно не ожидала от него столь яркой реакции, а потому, будто бы растерялась даже на мгновение.

– Да, – наконец, с вызовом воскликнула она, подаваясь ему навстречу. Глаза её, тем не менее, не могли полностью скрыть возникшего в ней волнения, голос дрогнул: – Давай, Люциус! Властвуй надо мной! Распоряжайся! Я хочу попробовать. Узнать, каково это!

Губы его скривились от отвращения, и он отошёл от неё, проведя скованной бессильным гневом рукой по своему, покрывшемуся испариной лицу.

– Что ж, прекрасно, – выдохнул он. – Если тебе так хочется…

Он вновь взглянул на неё, после чего выплюнул:

– Встань на четвереньки.

Гермионе потребовалось мгновение, чтобы осознать сказанное им. Грудь её беспокойно вздымалась, по лицу прошла судорога, но она всё же соскользнула с дивана на пол, встала на колени, и глубоко вздохнув, опустила руки перед собой.

– Развернись, – скомандовал он, и Гермиона подчинилась. Зубы его скрипнули. – Оголи ягодицы и ползи к камину.

Забросив полы своего халата себе на спину, Гермиона медленно двинулась в указанном направлении. Люциус также неспешно стал идти вслед за ней, не спуская глаз с её белых бёдер и призывно раскрывающейся при каждом её шаге промежности…

Вопреки всему, он её сейчас не хотел. Свирепость, которая породилась в нём, была куда сильнее плотского влечения, а потому, когда Гермиона дошла до камина, Люциус просто остановился рядом с ней, глядя на неё с высоты своего роста, почти с ненавистью.

Неуклюже повернув голову вверх, Гермиона выжидающе взглянула на него.

– Что, нравится? – выдавил он. – Вот так, тебе нравится?

Он слегка толкнул её голенью в плечо. Ноздри Гермионы раздулись, но она ничего не сказала. Губы Люциуса расплылись в хищной улыбке, и он опустился в своё кресло напротив камина. Подрагивающая от негодования рука его схватила со стоящего рядом столика графин с огневиски.

– Хочешь продолжить? – поинтересовался он.

– Это твоя воля, мой господин, – произнесла она, голос её трепетал.

Люциус наполнил себе бокал и, сделав глоток, откинулся на спинку кресла вытягивая ноги перед собой, после чего, не отрывая взгляда от Гермионы, медленно произнёс:

– Оближи мой ботинок.

В зале повисла тишина.

Гермиона не тронулась с места.

– Ну же, давай, – зло выплюнул Люциус, указывая взглядом на лакированный мысок своего правого ботинка. – Ты же хотела полностью подчиняться мне?

Плечи Гермионы дрогнули, и она неуверенно подошла ближе. Люциус осушил бокал залпом, когда она села у его ног. Шёлковая ткань халата спала с её плеч, полностью оголяя грудь. Оторвав свои дрожащие руки от пола, она прикоснулась к его ноге и медленно приподняла её вверх. Люциус запрокинул подбородок. Рот у него приоткрылся. В глазах Гермионы блеснули слёзы, она нервно облизнула свои уже не такие яркие губы, после чего судорожно вздохнув, склонилась над мыском его ботинка. В следующее мгновение Люциус с силой выдернул ногу из её рук и вскочил с кресла, так, что она отшатнулась в сторону.

– Никогда, – выдохнул он, склоняясь над ней и хватая её пальцами за подбородок. – Не смей поступать так больше. Никогда… не смей подчиняться мне…

Из глаз Гермионы брызнули слёзы, и она закрыла их.

– Никогда, – снова прошептал он, прямо ей в ухо. Всё внутри него разрывалось от зверского, испепеляющего его бешенства, и он едва ли узнавал теперь свой собственный голос. – Не смей… ползать передо мной на коленях… Ты моя жена… Гермиона. Так и веди себя… достойно.

Он так сильно сжал свои зубы, что у него заболела челюсть. Рывком убрав руку от её лица, он развернулся и стремительно покинул зал.

***

Ту ночь, как и несколько последующих Люциус провёл в другой спальне. Злость, которую он испытывал на Гермиону, не позволяла ему ложиться с ней в одну постель. Он устал. Люциус был опустошён. Пережитые им за последнее время события оказались для него изматывающими настолько, что даже сон его теперь был беспокойным, он ложился уже за полночь, работая допоздна, а по утрам чувствовал себя так, словно не отдыхал вовсе. Дела, однако, не могли ждать, а потому он покидал поместье с рассветными лучами, не дожидаясь появления Гермионы за завтраком, и возвращался вечером несколько раньше неё, чтобы поужинать в одиночестве, провести время с Розой и закрыться в своём кабинете до тех пор, пока Гермиона и сама не уходила спать. Он также больше не просил мистера Бэгза показывать ему её в зеркалах.

Спустя пять таких дней, правда, в полнолуние, Люциус никак не мог уснуть в этой ненавистной ему уже, одинокой постели, перед глазами его то и дело возникала перемещающаяся по залу на четвереньках Гермиона. Сцена эта, отвратительная ему до сих пор, вызвала у него в эту ночь внезапно очень сильное томленье внизу живота. Он вспоминал её округлые ягодицы и сладкую ложбинку между них, таящую сразу два вожделенных отверстия… Люциус откинул одеяло и, поколебавшись ещё мгновение-другое, решительно покинул комнату.

Спустя минуту, он уже тихо отварил дверь в их с Гермионой спальню. Освещаемая ярким светом абсолютно круглой луны, она лежала спиной к нему. Медленно Люциус прошествовал по комнате и аккуратно забрался на кровать, ложась рядом с ней. Рука его прикоснулась к её покрытым одеялом бёдрам. Нос с наслаждением втянул её запах, приникая к её волосам и шее.

Гермиона вздрогнула и проснулась. Она захотела было повернуться к нему лицом, но он только придавил её плечи настойчиво, давая понять, что ей не нужно этого делать, а потому, она просто осталась лежать, как была. Отогнув угол одеяла, Люциус забрался под него, прижимая Гермиону к себе, ощущая на ней, тонкую ткань ночной сорочки. Пальцы стянули с её плеч бретельки, оголяя грудь; подняли подол, позволяя ему, наконец, коснуться своими бёдрами её голой кожи. Притянув её к себе, Люциус вошёл в неё и задвигался, не спеша, получая удовольствие от каждого нового проникновения. Пальцы его ласкали её соски, шею, живот и в какой-то миг, она, обхватив руками его запястья, прижала его ладони к своим губам, принявшись целовать их с жадностью…

В груди у Люциуса сейчас же будто бы взорвался фейерверк, разнося удивительное тепло, по всему его телу, отдаваясь ещё более неистовым жаром внизу живота. В следующий момент он перевернул Гермиону, поставив её на колени, и, склонившись, приник губами к её ложбинке между ягодиц. Язык с трепетом заскользил по всем столь желанным ему изгибам и впадинкам. Губы впивались в её вкусную плоть, нос уткнулся в косточку в основании её копчика и он потёрся им о неё, дыша ею.

Вдоволь насытившись этим мгновением, Люциус распрямился и, сжав руками её ягодицы, медленно проник в неё сзади. Гермиона невольно с шумом вздохнула, пошире расставляя ноги и аккуратно подаваясь ему навстречу. Пальцы его заскользили по её позвоночнику, бёдра начали набирать темп. Влажная кожа их соприкасалась всякий раз с небольшим шлепком, отчего Люциус только сильнее возбуждался и входил в неё ещё более отчаянно. Уже перед самым финалом, он так разошёлся, что выскользнул из неё, и просто прижавшись к ней, очень тесно, стоял, некоторое время, кончая ей на спину, пока дыхание его не восстановилось, а в голове вновь не появилась ясность. После чего, запечатлев ещё дрожащими губами поцелуй у неё на лопатке, он слез с кровати и покинул их спальню, оставив её одну.

Вернувшись в комнату, где ночевал все последние дни, Люциус быстро уснул, вполне удовлетворённый тем как прошла эта ночь.

***

Снова открыл глаза Люциус, когда рассвет начинал только брезжить на горизонте. Полная луна уже скрылась с небосвода, и сумеречное свечение зари подсвечивало его комнату, посреди которой флегматично висел призрак.

– Леди Фелиция, – выдохнул он, не вполне пришедший ещё в себя после сна.

– Покойного рассвета, Люциус, – поприветствовала его она. – Я пришла к тебе с доброй вестью. Мы нашли твою сову.

– Нашли сову? – он подскочил на кровати, уставившись на леди Фелицию во все глаза. – Так… стало быть…

– Да, птица мертва, – кивнула та. – Я могу проводить тебя к месту, что стало для неё могилой.

Поморщившись, Люциус выбрался из-под одеяла и, накинув на себя халат, последовал за ней. Дорога до места, где Фелиция обнаружила сову, заняла у них не меньше четверти часа. Для этого им потребовалось покинуть поместье через самый дальний его вход и идти некоторое время, пересекая территории северных владений – крутых, ниспадающих прямо к реке склонов, покрытых сочной зелёной травой. Добравшись до реки, они перешли её по небольшому деревянному мосту, в самом узком месте. Здесь как раз заканчивался антитрансгрессионный барьер окружавший Малфой-мэнор.

Пройдя ещё некоторое время и достигнув почти самой кромки леса, где начинались заросли дикой ежевики, Фелиция, искрящаяся теперь в первых солнечных лучах розовым светом, наконец, остановилась.

– Она там, – призрак указал рукой под один из ежевичных кустов.

Шмыгнув носом, – неожиданная утренняя прогулка эта оказалась несколько более длительной и промозглой, чем Люциус рассчитывал, – он поплотнее запахнул халат и, придерживая его полы, сел на корточки, желая получше разглядеть то место, куда показывала Фелиция. В следующий же момент он увидел на земле, среди плотно сплетенных колючих плетей кустарника, скрытый в траве и изрядно уже разложившийся труп совы.

Извлёкши из кармана свою палочку, Люциус аккуратно приманил останки птицы. У ног его теперь лежал перемазанный землей комок перьев и костей с ошмётками пожранной червями плоти. На одной из скрюченных когтистых лап, блестело серебристое кольцо с гравировкой «М», говорившее о том, что эта сова действительно принадлежала Люциусу. Губы его дрогнули от досады, и из другого кармана он достал идеально белый шёлковый платок с точно такой же монограммой. Обмотав им пальцы, Люциус начал копаться в её перьях.

– Что ты ищешь, Люциус? – поинтересовалась леди Фелицая.

– Во-первых, – сказал он, – мне интересно, как умерла эта сова. А во-вторых, я пытаюсь понять, не сохранилось ли при ней записки, которую она должна была доставить мне в тот день. Это очень важно… Та записка мне очень важна.

В следующее же мгновение леди Фелиция нырнула под землю, а голова её вскоре выскочила прямо на месте, где лежал труп совы, что заставило Люциуса отшатнуться в сторону и поглядеть на призрака с небольшим раздражением.

– Сова умерла от того, что ей сломали шею, – загробным голосом произнесла она. – Никакого письма там нет…

Она вновь воспарила над ним.

– Пергамент мог и размокнуть за эти две недели, – сказал себе под нос Люциус.

– Или же его намеренно не положили сюда вместе с ней, – Фелиция флегматично перевела свой взгляд в сторону поместья.

– Что ж, – вздохнул Люциус, поднимаясь на ноги. – Благодарю за помощь, леди Фелиция. Могу ли я сделать что-нибудь для вас в ответ?

– Найди того, кто свернул шею нашей сове, – властным голосом сказала она, вновь обратив на него свой призрачный взгляд. – И убей.

– Как удачно, – губы Люциуса расплылись в улыбке, – что именно этим я и собирался заняться в ближайшие дни.

***

Спустя час, Люциус уже сидел в столовой первого этажа с большими панорамными окнами, глядя на возвысившееся над лесом летнее солнце, и пил утренний кофе. Окидывая взглядом ярко-зелёные кроны столетних дубов, он вспоминал примерно то же время, три года назад, когда они с Гермионой только поженились и, вернувшись из свадебного путешествия по Австралии, вместе завтракали здесь по утрам.

Как он смог позволить рассеяться этой магии спустя столь недолгое время, и почему вот уже неделю он ни разу не разговаривал с ней и даже не видел толком её лица?..

Люциус вспомнил прошедшую ночь и то, как Гермиона жадно целовала его руки в порыве страсти. Было ли это признанием её желания, встать с ним наконец на путь примирения и зарыть топор столь стремительно разразившейся между ними войны?

В груди его от этих мыслей породилось волнение. Люциусу вдруг подумалось, что ему следовало бы, усмирив своё высокомерие, остаться с ней после их столь внезапной близости до утра. Он зря должно быть, оставил её одну… Без сомнения, Гермиона ждала его все эти дни, и могла теперь расценить подобное его поведение как попытку пренебречь ею, чего он в действительности не имел намерения делать.

В свете этого, Люциус решил, что с его стороны будет правильным, дождаться теперь её пробуждения и, наконец, объясниться с ней. Ситуация зашла слишком далеко, и он не хотел, чтобы она получала дальнейшее развитие. Он даже готов был попросить у неё прощения за то, как повёл себя с ней и за то, что не пришёл к ней раньше…

– Мистер Бэгз, – Люциус позвал домовика, и когда тот возник перед ним, спросил: – Гермиона уже проснулась?

– Да, сэр, – просто ответил тот.

– Она собирается завтракать?

– Миссис Малфой, изъявила желание принимать сегодня пищу в своей комнате.

– Что ж, – сказал Люциус, – в таком случае я поднимусь к ней сам…

Он поставил чашку на стол, и уже было встал со своего места, как домовик заговорил вновь:

– Она также просила передать вам, чтобы вы больше не утруждали себя беспокойством о ней, если таковое у вас возникнет… сэр.

Люциус метнул в эльфа изумлённый взгляд. Весь смысл, сказанных домовиком слов, не сразу дошёл до него. В следующий момент, однако, ноздри его раздулись, и он со всей силой швырнул чашку недопитого кофе в стену. Осколки её едва не попали в мистера Бэгза, и, взглянув на Люциуса недобрым взглядом, он пошёл их убирать.

========== Глава 12. Гермиона ==========

Больше нет места, где бы я мог зализывать раны.

Найк Борзов – Одна она

Гермиона лежала на своей кровати в освещённой ярким утренним солнцем комнате, которая ещё некоторое время назад была их с Люциусом совместной спальней. Вот уже почти неделю муж её, правда, ночевал где-то в другом месте этого большого мрачного дома, заглянув к ней лишь раз – вчера ночью, когда она по глупости решила, что потеряно было ещё не всё. Потом он ушёл…

Вот уже две недели Гермионе казалось, что каким-то непостижимым образом земля под её ногами вдруг разверзлась, лишая её столь ошибочно считаемой ею незыблемой тверди, и душу её поглотил ад.

Вот уже две недели Гермиона жила в этом аду. Она ещё отчаянно пыталась бороться с ним всё это время, и только теперь, кажется, этим утром, голова её наконец прояснилась и руины рухнувшего вокруг мира, начали освещаться совсем другим, ещё незнакомым ей солнцем.

Гермиона села на кровати, оглядывая флегматичным взглядом ярко-зелёный лес вдали за рекой. В глазах её за эти длинные ночи кажется уже не осталось слёз, да и не было больше нужды оплакивать то, чему вероятно не суждено было длиться дольше трёх лет. Ей пора было принять этот неотвратимо наступавший в её жизни новый уклад. При мысли об этом, правда, острый кол, который впился ей в сердце вот уже тринадцать дней назад, вновь пронзил его с новой силой, разгоняя яд по всему её телу.

Посреди комнаты возник мистер Бэгз, и Гермиона отрешённо взглянула на него.

– Он ушёл? – спросила она.

– Да, миссис Малфой, – кивнул тот.

– Спрашивал про меня?

– Всё как вы и предполагали.

– Хотел подняться?

– Да.

Гермиона горько усмехнулась.

– Я сказал ему, как вы велели, – добавил домовик.

– И как он отреагировал?

– Разбил чашку о стену.

– Ну, конечно, – губы её презрительно дрогнули.

– Вам пришло очередное письмо от мистера Поттера, – домовик достал из-за пазухи конверт.

– Ах, Гарри никак не успокоится теперь, – она устало прикрыла глаза, протягивая руку и забирая письмо. – Прочту позже.

Конверт небрежно отправился на прикроватный столик, и она медленно поднялась, сделав несколько шагов по комнате.

– Ты покормил Розу? – Гермиона снова обратилась к домовику.

– Да, миссис Малфой. И я наконец отчистил вашу лабораторную мантию от того едкого зелья, так что вы сегодня можете…

– Я не поеду сегодня в исследовательский центр, – перебила она его. – Мне нужно закончить то, что я начала здесь… Пойди, пожалуйста, в подвал, мистер Бэгз, найди там те вещи, о которых я тебя спрашивала, и принеси их мне.

– Как скажите, миссис Малфой, – кивнул тот и, слегка поклонившись ей, испарился.

Гермиона постояла у окна ещё мгновение, после чего обернулась и медленно подошла к большому напольному зеркалу в углу комнаты. Лицо у неё было исхудавшим. Глаза запали, краска совсем сошла с губ и щёк…

Две недели назад, когда тот вечер после благотворительного ужина подошёл к концу, она так и не смогла сомкнуть глаз. Она смотрела на него. Смотрела всю ночь, вглядываясь в его лицо, и не понимала, как случилось, что человек, которому она всецело готова была доверить собственную жизнь, обратился вдруг тем, кем, очевидно, был всегда… А она, ослепшая от любви, просто не способна была видеть его истинного лица.

Она любила его.

С отчаянием, выворачивающим её наизнанку, разъедающим ей душу, сердце, разум, даже теперь, Гермиона понимала, что всё ещё любила его, несмотря ни на что. Она бы простила ему всё. Простила бы ему всю эту грязь, которая вывалилась из его прошлого прямо ей на голову и вымарала всю её до самых ног, останься он сегодня с ней до утра…

Гермиона чувствовала себя грязной. Она и была теперь грязная. Вся она была обмазана дёгтем и обсыпана перьями, выпавшими из её собственных крыльев, которые он безжалостно выдрал у неё из спины, сделав её подобной ему, и у неё уже не было пути назад.

Вглядываясь в своё собственное лицо, Гермиона вспоминала тот день, когда Люциус столь внезапно сделал ей предложение, предоставив сутки на размышление, хотя она была готова дать ему своё согласие сразу. Уже тогда, стоя здесь, голая посреди его спальни, Гермиона готова была выкрикнуть ему в лицо «да». Ей так понравилось, что он оказался способен взять за неё ответственность, что у неё наконец появился человек, готовый принимать решения, потому как она ужасно устала в то время что-то решать сама: сперва в Хогвартсе, потом на войне, затем со Снейпом. Она была так разочарована, так раздосадована, что Северус не оправдал её надежд, которые она, вопреки всему, всё же питала. И именно поэтому она с такой радостью отдалась тогда на волю человека, способного быть смелым не только в сражении… Теперь она видела, что это сыграло с ней злую шутку, превратив в конце концов в слабое, почти безвольное существо, полностью зависимое и подчинённое ему.

Сегодня, однако, она должна была всё это прекратить. Сегодня она должна была вновь взять свою жизнь под собственный контроль, доиграв свою роль до конца: она не могла оставить его без столь вожделенного им, последнего, самого главного представления, задуманного ею в ту ночь, пока долгие часы до самого рассвета она неотрывно смотрела на него.

Ему понравится то, что она подготовила для него. Он обязательно получит удовольствие, и она рада была доставить ему его в последний раз…

Отведя взгляд от своего отражения, Гермиона проследовала в их с Люциусом ванную комнату; красивую, отделанную розовым мрамором, с широкой удобной ванной на изящных позолоченных ножках, где они некогда так любили вдвоём лежать. Набрав воды и раздевшись, Гермиона погрузилась в неё. Ей очень нравилась эта комната, как и многие другие в этом доме. Её доме.

Что этот дом был именно её, Гермиона странным образом почувствовала в тот же день, три с половиной года назад, когда впервые точно также погрузилась здесь в воду. Всё тело её тогда болело от синяков, которые она получила, сражаясь с Люциусом за свою независимость от него, осознав по иронии в конце концов, что ей ещё нигде не было также спокойно как здесь, рядом с ним… Быть может потому, она тогда и не покинула Малфой-мэнор, уже предвидя, что это зловещее поместье с пыточными камерами в подвале, должно принадлежать ей?.. Здесь родилась её дочь. Здесь она пережила самые счастливые мгновения своей жизни, а потому не собиралась покидать его даже теперь. Это было её место, частью которого она была.

Когда вода остыла, Гермиона, слегка дрожа от озноба, выбралась из неё и, надев на своё хрупкое, казавшееся ей сейчас ужасно уязвимым, почти бесплотным тело халат, направилась в комнату Розы. Та играла с куклами и Гермиона присоединилась к ней, через силу натягивая на лицо улыбку.

– Кровь, мама, кровь, – сказала Роза, забираясь к ней на коленки и показывая пальчиком на саму себя.

Роза говорила это слово вот уже две недели. Оно, очевидно, очень нравилось ей, и Гермиона понимала его значение. Услышав из уст дочери его впервые, она, конечно, испытала шок, но быстро остыла. Из всего, что ей пришлось узнать за последнее время, это было не самым страшным открытием.

– Да, Роза, – вздохнула она. – У тебя его кровь… Его кровь…

– Где папа? – спросила та, повисая у неё на шее, и Гермиона обняла Розу, потеревшись щекой о её плечо.

– Папа придёт вечером, моя принцесса, – сказала она.

– Давай играть! – воскликнула та, хватая лежащую рядом куклу. – Мими хочет играть!

– Конечно, – улыбнулась Гермиона, беря из рук Розы куклу и всматриваясь в её красивое фарфоровое лицо. – Мими будет много сегодня играть, Роза. И папе понравится её игра. Он будет в восторге…

– Папа любит Мими, – сказала Роза, получая свою куклу назад.

– А ты любишь папу, да, Роза?

Она взглянула дочери в её удивительные голубые глаза. Его глаза. Роза улыбнулась несколько смущённо, и, прикрыв их, просто произнесла: «Па-па», с тем особым придыханием, каким только девочки могут говорить это слово, уже начиная осознавать всё величие и ценность в своей жизни человека, которому оно принадлежит.

На глазах у Гермионы невольно проступили слёзы, и она вновь крепко-крепко прижала Розу к своей груди.

– Я не лишу тебя его, – прошептала она ей на ухо, проводя пальцами по её нежным белым волосам. – Я не посмею… Мими научится жить без него. Да-да, Мими сможет вырвать его из своего сердца, но у тебя отбирать его я не имею права.

***

Люциус не мог найти себе места весь день. Дела в Лондоне тянулись, казалось так долго, что ему хотелось выть. Он так ненавидел всё, что делал теперь. Всё это: Фонд, спонсоры, бесконечные переговоры, казалось ему таким бессмысленным и неважным, крадущим его время. Время, которое он должен был потратить на другие вещи, например на попытку понять, почему этим утром его посетило острое чувство дежавю.

Он уже видел всё это. Он уже проходил через это. Он уже слышал такую же формулировку, какую сегодня ему передал мистер Бэгз от Гермионы, но только много лет назад, дрожа как всегда от страха, ему уже говорил нечто подобное Добби, передавая слова Нарциссы.

– М-миссис М-малфой, просила уведомить вас, сэр, – заикаясь, сказал тогда эльф, отчаянно теребя край своей убогой наволочки. – Что вы м-можете больше не утруждать себя походами в её к-комнату…

Чашка, которую бросил Люциус тогда, угодила домовику прямо в морду.

И вот, снова, спустя двадцать пять лет, всё повторялось вновь…

Люциусу хотелось убивать и пытать каждого встречного, чего он, конечно, делать не стал. Он не настолько сошёл с ума, однако, ему надо было подумать. Ему нужно было восстановить равновесие в своём растревоженном сознании и прийти к какому-то здравому решению, которое позволило бы ему вернуть всё назад. Сделать, наконец, всё правильно. Сделать всё так, как он когда-то хотел, не повторяя своих прошлых ошибок. Почему ему было так трудно всякий раз справляться со своим высокомерием и вспыльчивостью? Почему он никогда не мог уступить, зная даже, что это сыграло бы ему на руку? Почему в свои практически пятьдесят пять лет, он поступал не умнее, чем в тридцать? Неужели жизнь и, правда, его совсем не научила ничему?

Когда уже вечером, Люциус наконец добрался до дома, он был полон мужества решить, возникшую между ним и Гермионой размолвку миром, поговорив с ней и придя к какому-то здравому компромиссу. Он верил, что в голове её ещё осталось благоразумие, а в сердце место для того чтобы вновь суметь принять его… таким какой он был. А потому, быстро поужинав, конечно в одиночестве, он прямиком направился в их спальню. Гермионы там не оказалось. Тогда, он пошёл в комнату Розы, где вновь не обнаружил своей жены. Вместо неё, там был мистер Бэгз.

Люциус подошёл к кроватке дочери, умиляясь её ангельскому сну и подложенной под пухлую щечку ладошке.

– Где миссис Малфой, мистер Бэгз, – поинтересовался, он у эльфа.

– В библиотеке, сэр, – сказал домовик.

Люциус приподнял бровь. То, что Гермиона находилась в библиотеке, давало ему надежду, что разум её, как минимум находился сейчас в неком прояснении, чего о себе Люциус, признаться, сказать никак не мог.

– Что ж, пойду, посмотрю, что она решила почитать, – невесело усмехнулся он, направляясь к двери.

Он уже схватился за ручку, как мистер Бэгз снова заговорил:

– Она только хотела, чтобы вы сперва надели это…

Остановившись, Люциус взглянул на домовика. В следующий миг, глаза его невольно расширились от удивления. На кресле, куда указывал эльф, аккуратно лежала старая мантия Люциуса, с двумя серебряными фибулами в виде змей на груди, которую он не надевал должно быть уже лет пятнадцать.

– Что? – только и выдохнул Люциус. Губы его нервно дрогнули. – Зачем это?

– А мне почём знать? – буркнул мистер Бэгз.

Люциус поморщился, но не стал делать домовику замечания и только раздражённо схватил мантию с кресла, небрежно накинув её себе на плечи.

– А ещё, она настоятельно просила вас, взять с собой вот это, – добавил тот.

– Что ещё? – рявкнул Люциус.

Надежды на то, что Гермиона пребывала в «трезвости», таяли с каждой секундой. Он метнул в мистера Бэгза уже откровенно взбешённый взгляд и сейчас же застыл на месте: в бугристых пальцах, домовик сжимал его старую трость. Ту самую его, фамильную реликвию, серебряная рукоятка которой была выполнена в виде головы готовой к нападению змеи с оскаленными клыками. Она некогда хранила в себе его старую волшебную палочку… Палочку, которую варварски выломал из неё Волдеморт, лишив Люциуса самого ценного, что только можно было отобрать у столь гордого чистокровного волшебника, каким был Люциус – его магическую мощь и достоинство…

Люциус давно не носил с собой эту трость – все эти годы она будила в нём не самые приятные воспоминания.

– Зачем? – произнёс он, осознав, что голос его внезапно осип.

– Спросите лучше у неё, – устало вздохнул домовик.

Люциус не сразу протянул руку, чтобы взять трость. Признаться, он и не думал, что когда-нибудь ещё решиться вытащить её из подвала, где у него было небольшое хранилище вот таких вот, старых вещей, выбросить которые он не мог, но и держать слишком близко подле себя уже не хотел.

Любопытство, однако, настолько овладело им теперь, что он, несколько поколебавшись, всё же забрал её у эльфа. Пальцы коснулись серебряной рукояти. Как давно он не прикасался к ней… Он узнал бы её с закрытыми глазами из тысяч других! По всему телу его от этого уже, кажется, забытого ощущения прошла приятная дрожь. Он любил эту змею. Он дорожил ею, более всех других, какие у него только были, а в этом доме их было немало…

Забыв про эльфа, Люциус стал рассматривать рукоять, погладив гипнотизирующую его змею по голове. Изумрудные глаза её приветливо сверкнули в приглушённом свете ночника у кроватки Розы, и Люциус слабо улыбнулся ей, будто бы извиняясь… В следующее мгновение он выпрямился, поправил на плечах мантию и, перебросив трость из руки в руку, удалился прочь.

***

Покинув комнату Розы, Люциус быстро миновал коридор и поднялся на третий этаж, откуда был вход на верхний ярус главной библиотеки Малфой-мэнора: громадного, абсолютно круглого зала, высотой в три этажа, снизу доверху заставленного ломящимися от древних фолиантов стеллажами с удобными, огороженными высокими перилами площадками и спиральными лестницами. Под высоким куполообразным потолком находилась старинная люстра на несколько сотен свечей, а в самом низу, прямо под ней – такой же внушительный круглый стол на двенадцать посадочных мест, с тяжёлыми коваными светильниками.

Когда Люциус вошёл в библиотеку, он не сразу заметил Гермиону, поскольку за столом её не было. Медленно, всё ещё хмурясь, он прошёл по верхней площадке, спустился на второй ярус и перегнулся через перила, заглядывая вниз. Наконец он заметил её. Она стояла несколько в тени, у стеллажа и читала книгу. Брови у Люциуса сами собой полезли на лоб от изумления: на Гермионе было надето ни что иное, как школьная мантия с прикреплённым к ней, поблёскивающим в скудном свете значком Гриффиндора; волосы распущены и всклокочены; в руке она держала перо, задумчиво посасывая его кончик и делая какие-то заметки на листе пергамента. В этом облачении, она казалась ещё совсем девочкой. Едва ли старше семикурсницы.