Текст книги "Все обернуто в красный атлас (ЛП)"

Автор книги: PotionChemist

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== -1– ==========

24 декабря 2000 года

Войдя в свой дом, я почувствовал на коже покалывание чужой магии. К счастью, знакомой для меня. Это утешало. И раз она поставила защиту, я знаю, что этой ночью не высплюсь.

Сама мысль об этом заставила мое сердце сбиться с налаженного ритма.

Закрыв за собой дверь, я оглядел первый этаж своего убежища, единственного места в этой забытой богом войне, которое полностью принадлежало мне. Комната отличалась от обычной. Каким-то образом у нее нашлось время, чтобы украсить комнату к празднику, несмотря на хаос, царивший в мире.

Я медленно сбрасываю мантию и начинаю перечислять изменения, окидывая взглядом каждый кусочек дома.

Вечнозеленая гирлянда из еловых веток висела у потолка, увенчанная блестящим красным бантом в центре, вместе с волшебными огоньками и никогда не тающим снегом на них. Серебряные подсвечники стояли по углам, а на них – зажженые красные свечи.

Красные и зеленые одеяла – одно для нее, другое для меня – накинуты на спинку потертого дивана, а на кофейном столике стояло блюдо с рождественским печеньем вместе с кружками, в которых дымилось какао. Она поместила все в стазис, сохраняя их в свежем, первоначальном состоянии, пока мы не будем готовы отпраздновать.

Там даже стояла чертова рождественская елка, которой у меня не было с пятого курса. Я подхожу к ней, проводя пальцами по одной из веток и глубоко вдыхаю, впитывая в себя запах сосны и легкий привкус корицы. На елке висят красные и золотые безделушки, маленькие украшения в виде сердечек, пряничных человечков и снежинок, которые выглядят самодельными, а на переднем плане – наша фотография в серебряной рамке.

Единственная фотография, где мы вместе.

Мои пальцы скользят к манжетам черной рубашки, и я одну за другой расстегиваю пуговицы. Пока я закатываю рукава до локтей, картинка повторяется три раза, но я не могу оторвать от нее глаз. Мы лежим в постели, ее кудри разметались по подушке, и мы оба улыбаемся. И тогда я двигаюсь, мои губы касаются ее щеки, в то время как рукой собственнически обхватываю ее за талию.

Я надеюсь, что смогу воссоздать эту же сцену утром.

Она еще не появилась, и это немного необычно. В другие разы, когда я проходил через защиту, она тут же оказывалась рядом. Но было ясно, что она решила сделать сюрприз для меня и, вероятно, хочет, чтобы я осмотрел все это, прежде чем найду ее.

Проверяя каждую комнату на нижнем этаже, я замечаю другие маленькие штрихи, которых раньше здесь не было. Новые книги на полках в давно забытом кабинете, новая посуда на кухне, портрет в рамке на стене.

– Кто ты? – спрашиваю я, глядя на человека в кадре.

Тот задирает нос.

– Почему бы тебе не спросить свою маленькую грязнокровую подружку? Это она принесла меня сюда.

Когда я свирепо смотрю на него и ухожу, он бормочет мне вслед:

– Какая потеря.

И я хочу сорвать его раму со стены. Я снова и снова слышу слова разочарования мной – здесь мне это, конечно, не нужно.

Ворча, я поднимаюсь по лестнице в спальню, которую мы обычно занимали. Эта комната, безусловно, изменилась наибольше всех. Свет приглушен, но когда я оглядываюсь вокруг, я вижу ее руку повсюду. Она сохранила некоторые вещи, которые, вероятно, считала важными для меня.

Стены по-прежнему темно-зеленые, а мебель – странное сочетание антиквариата, собранного мной в Поместье и других владениях Малфоев. Фотография моих родителей, снятая до того, как жизнь пошла прахом, все еще стоит на моей тумбочке, мама улыбается и смеется над чем-то, сказанным отцом, пока тот с обожанием смотрит на нее.

Но появились и новые вещи.

Ее вещи.

На стене у окна висит золотое зеркало причудливой формы. Ваза с темно-красными розами стоит на прикроватной тумбочке, добавляя небольшое количество их аромата в комнату. Еще больше волшебных огоньков обернуто вокруг балдахина, и я знаю, что она сделала это для меня – я не выношу темноты, и они дают ровно столько света, чтобы снять напряжение. На второй тумбочке стоит фотография – она сидит между Поттером и Уизли, все трое смеются, и это лишь показывает, насколько мы разные.

Я уверен, что нашел бы кое-что из ее одежды, если бы открыл шкаф, но воздерживаюсь, мои глаза слишком заняты, тщательно рассматривая все остальное.

Кровать застелена белыми простынями и тяжелым красным пуховым одеялом.

Я никогда в жизни не видел красного одеяла в доме Малфоев или Блэков.

– Тебе нравится? – спрашивает она, пугая меня.

Я оборачиваюсь и вижу ее в кресле в углу комнаты, поджавшую ноги под себя.

Глаза у нее большие, карие и такие теплые. Я мог бы с радостью потеряться в них на несколько часов. Или дней. Возможно, даже на месяцы или годы. И на ней нет ничего, кроме красного нижнего белья – бюстгальтера без бретелек, который я вижу в первый раз, крошечных трусиков… и подходящей под цвет помады.

Она заставляет меня чувствовать себя так, словно все, чего я хочу на Рождество, – это положить конец этой войне, тому, что держит нас порознь.

– Мне нравится это, Грейнджер.

Когда улыбка расплывается на ее лице, я двигаюсь к ней, мои губы отчаянно пытаются захватить ее в плен, мои легкие отчаянно нуждаются в ее дыхании.

Но прежде чем поцеловать ее, я опускаю взгляд и обнимаю ее. Темные кудри удерживаются каким-то заклинанием, ниспадая более чем наполовину вниз по спине. Ее кожа бронзовая, темнее моей даже в разгар зимы, как будто она загорала где-то на югах.

Моя рука движется к ее лицу, обхватывая за подбородок, и мой большой палец гладит ее скулу. Ее глаза закрываются, и я наклоняюсь вперед, едва касаясь губами ее губ в нежном поцелуе, обещая, что это еще не все.

Но я не тороплюсь.

У нас впереди целая ночь – мы оба позаботились об этом, и я хочу сполна насладиться ею.

Ее пальцы дразнят выпуклость в моих брюках, сигнализируя мне, что она готова поиграть, как будто нижнее белье не выдавало этого, и я отстраняюсь.

– Счастливого Рождества, Драко, – шепчет она, глядя на меня сквозь ресницы и прижимая что-то шелковистое к моей ладони.

Посмотрев вниз, я нахожу несколько отрезков красной атласной ленты, и мой разум выходит из-под контроля. Ее грудь начинает вздыматься, дыхание ускоряется, пока она ждет моей реакции.

Я просил несколько месяцев назад… чтобы она уступила мне весь контроль всего на одну ночь – и тогда она сказала, что не готова.

Если эти ленты для того, о чем я думаю, мы, наконец, достигли желаемого.

Вытащив ее из кресла, я подхожу к окну, позволяя лунному свету освещать ее. Она смотрит на меня снизу вверх, и в ее темных глазах читается некоторая нервозность. Я провожу пальцами по ее кудряшкам, приглаживая их, и она придвигается ко мне ближе.

– Что мне сделать? – мягко спрашиваю я, и мои слова ласкают ее ушную раковину.

Ее язык высовывается, облизывая красные губы, и я чувствую, как мой член дергается в штанах.

– Можешь завязать мне глаза, – говорит она, осматривая мои предплечья и ладони, прежде чем снова посмотреть мне в глаза. – Но если я скажу «красный»…

– Повязка немедленно исчезнет, – отвечаю я.

Она вложила мне в руки несколько отрезков ленты, и я с вопросительным взглядом поднял остальные.

Слишком небрежно пожав плечами, она отвечает:

– Я уверена, что ты найдешь способ использовать их.

– Но сначала мы должны поговорить об этом.

Грейнджер качает головой.

– Нет. Я просто… ты нужен мне.

Ее голос дрожит, и я понимаю, что что-то случилось. Она убегает, ищет что-нибудь, что отвлечет ее от собственных мыслей, и я знаю, что могу ей помочь. Я могу временно замедлить ее разум, унять боль.

– Хорошо, – говорю я, мое дыхание сбивается. – Повернись лицом к стене.

Она немедленно подчиняется.

В зеркале странной формы я вижу ее лицо. Ее губы приоткрыты, глаза зажмурены, а на лбу появились складочки. Я бросаю запасные ленты на кровать, держа в руках только одну. Через мгновение я обматываю ее вокруг глаз, прикрывая их и наблюдая, как расслабляется ее лицо. Я завязываю длинные хвосты бантом и позволяю им упасть на ее волосы.

Это делает ее похожей на подарок, обернутый в красный атлас для меня. И только для меня.

Воспользовавшись моментом, чтобы полюбоваться ею, мои руки перемещаются к ее бедрам, мягко задевая кожу, которая не покрыта тонким слоем ее трусиков. Я позволил кончикам пальцев танцевать вдоль ее пояса, поднимаясь к пупку, вновь опускаясь, а затем поднимаясь к краю ее сексуального маленького лифчика.

Ее щеки начинают краснеть, дыхание учащается.

Предвкушение убивает ее больше, чем меня.

Я обнимаю ее полностью, притягивая к своей растущей эрекции, и она прижимается задницей ко мне.

– Ничего подобного, – шепчу я ей в шею, мой язык устремляется к ее коже. – Мы движемся медленно, Грейнджер, забыла?

Она тихо всхлипывает, и я двигаюсь, чтобы коснуться ее груди. Я обнимаю ее поверх красного атласа, ощупываю и сжимаю, нащупываю сосок и слегка щиплю, дразня. Она выгибается, заполняя мою руку, умоляя о большем, но не говоря ни слова. Я перехожу на другую грудь, целуя ее в шею, и стараясь не торопиться.

Мои незанятые пальцы скользят по ее спине, находят путь к застежке бюстгальтера и ловко расстегивают его.

Я убираю руки, позволяя мешающему лифчику упасть на пол, и рассматриваю ее в зеркале. Ее соски затвердели, а грудь вздымается и опускается глубже, чем обычно. В качестве эксперимента я щиплю и слегка дергаю один сосок, и в ответ получаю стон.

– Тебе нравится? – спрашиваю я, хотя ясно, что да, поэтому я повторяю движение с другой грудью.

– Драко, – хнычет она, и желание откровенно слышно в ее голосе.

Хотя мне это и не нужно, я опускаю одну руку к ее трусикам, проверяя, намокла ли она для меня. Когда кончик моего пальца опускается в ее влагалище, я чувствую ее откровенное возбуждение, теплое и скользкое.

А потом я убираю руку и поворачиваю ее лицом к себе. Моя левая рука опускается между ее грудей, скользя к ее нижней челюсти. Большой палец поглаживает щеку, а ее подбородок покоится на моей ладони.

Пока я изучаю ее реакцию, мой взгляд падает на собственное предплечье, на чернильно-черную змею и череп, которые находятся там в течение последних четырех с половиной лет. Это напоминает мне о том, как это неправильно – магглорожденная принцесса светлой стороны распадается на части в руках Пожирателя Смерти… но я изо всех сил толкаю эти мысли на задворки разума.

Однако я не могу удержаться от вопроса, сорвавшегося с моих губ.

– Ты доверяешь мне, Грейнджер?

Ее дыхание прерывается, и я не уверен, от возбуждения это или от нервов.

– Конечно, – отвечает она, снова высунув язык и облизав губы.

– Ты уверена?

Ее маленькие руки приземляются на мое предплечье и закрывают Темную Метку, скрывая ее из виду. Я чувствую, как ее большие пальцы гладят почерневшую кожу, и это успокаивает меня.

Грейнджер не боится темноты – знает, что это не определяет меня – и простое прикосновение напоминает мне об этом.

– Уверена.

Тяжело сглотнув, я отпускаю ее лицо и поднимаю ее на руки, неся на кровать. Когда я опускаю ее на мягкую поверхность, она устраивается поудобнее, и мне интересно, не опрыскала ли она мою подушку своими духами, как делала всегда, когда меняла простыни.

Я смотрю на нее сверху вниз – красная повязка на глазах, красное одеяло под ней. Остальные ленты лежат на одной из белых подушек.

После нескольких секунд раздумий я снял туфли и синие носки, которые мне не оставалось ничего другого, кроме как надеть этим утром – не было времени подбирать белье, и у меня больше не было эльфов, чтобы удовлетворить все мои потребности.

Оставшись в брюках и рубашке, я забираюсь на кровать и сажусь ей на бедра, удерживая ее на месте. Ее руки двигаются к моим ногам и гладят по внутренним швам моих брюк, скользя вверх к моему члену.

Я хватаю ее за запястья, перемещаясь, пока не держу их обе в одной руке.

– Никаких прикосновений, – приказываю я, заставляя ее поежиться. – Ты сможешь держать свои руки при себе?

Она качает головой.

– Нет?

Снова ее голова поворачивается из стороны в сторону, сдвигая повязку и давая мне мельком увидеть озорное выражение ее лица.

И я понимаю, что у нее с самого начала имелся план насчет других лент.

– Тогда есть простое решение, – отвечаю я, делая вид, что это была моя собственная идея. Я достаю еще один отрезок красного атласа и обматываю его вокруг ее запястий в виде восьмерки, завязываю и проверяю, не слишком ли туго. – Нормально?

– Зеленый – для слизеринца, красный – для гриффиндорки, – раздается голос из-под меня, и я прикрепляю свободные концы ленты к замысловато вырезанному изголовью.

Она в моей власти, и я даже не могу решить, что делать в первую очередь.

Пока я думаю, я слегка провожу пальцами по ее коже, двигаясь от запястий вниз к груди, возвращаясь к шее. Они танцуют на ее шее и ключицах, и я чувствую, как под ними бьется пульс. Я провожу пальцем по изгибам ее груди, слегка дразня соски нежнейшими прикосновениями. А потом подушечки моих пальцев опускаются к ее пупку, двигаясь все ниже, но не достигают ее трусиков, а затем снова поднимаются к груди.

Грейнджер тяжело дышит, прижимаясь ко мне при каждом удобном случае, и я благоговею перед ней.

Зная, что ее осязание, вероятно, обострено, я начинаю думать о том, что же еще я могу использовать, чтобы подразнить ее. Мои глаза блуждают по комнате, снова впитывая каждую мелочь, и я беру одну из роз с ночного столика. Я провожу пальцами по лепесткам и улыбаюсь про себя.

Я опускаю цветок, перекатываю стебель между пальцами и позволяю лепесткам коснуться изгиба ее правой груди, затвердевшего пика соска, над грудиной и ложбинкой между ними.

– Ох, – выдыхает она, когда я двигаю его влево, дразня ее тем же способом. – Что это?

Двигая его вверх по ее шее, я наблюдаю, как она концентрируется, пытаясь понять, что это. Я провожу им по ее приоткрытым губам, прямо под носом, и она вдыхает аромат.

– Одна из роз, – заявляет она. – О, так приятно.

Медленно, я заставляю лепестки танцевать на ее коже, прослеживая их путь вниз по шее к груди, а затем ниже. Когда они ласкают ее плоский живот, она издает звук, что-то среднее между смешком и вздохом, и он проникает прямо в мое сердце.

Я хочу слышать звуки ее счастья снова и снова, как на фотографии на рождественской ели.

Когда роза скользит по краю ее трусиков, она резко вдыхает и ее бедра пытаются приподняться с кровати. Но я сижу на ней, давя весом своего тела, отрицая ее желания. Я заставляю ее ждать, и я знаю, когда придет время, она взорвется для меня.

После еще нескольких минут поддразнивания я отложил розу в сторону и наклонился, нежно целуя ее.

Мои руки гладят ее плечи, руки, убеждаясь, что она не напрягается, прежде чем они снова начинают поглаживать тело, лаская ее так, как это делали лепестки розы.

И мои губы следуют за ними, мой язык время от времени высовывается, чтобы попробовать ее на вкус.

– Пожалуйста, – стонет она, когда мой рот опускается на нежную выпуклость ее груди, прокладывая путь к соску.

Когда мои губы обхватывают затвердевший бугорок, она вскрикивает, и я чувствую, как ее бедра сжимаются и снова пытаются двигаться подо мной.

Быстро думая о том, что еще могло бы даровать ей другие ощущения, я безмолвно призываю кусок льда и держу его в руке, позволяя ему растаять и стать скользким. Когда я открываю свой рот, то прижимаю лед к ее соску, и она резко дергается, внезапное изменение температуры удивляет ее.

– Черт! – вскрикивает она, и мурашки бегут по коже.

– М-м-м, еще нет, дорогая, – поддразниваю я, обводя языком ее второй сосок.

Я повторяю процесс, усердно посасывая грудь, а затем охлаждая ее чувствительную, горячую плоть льдом. Она тяжело дышит, и я поднимаю одну руку вверх по ее телу, мой большой палец касается ее губ. Без каких-либо приказов ее губы раздвигаются, и ее язык гладит кончик пальца, пробуя меня на вкус и заставляя жаждать почувствовать, как она сделает то же самое с моим членом.

Я меняю большой палец на указательный, позволяя ей сосать, пока я повторяю то же самое с ее сосками. Когда я чувствую, как мой член начинает дергаться в штанах, то стараюсь не обращать внимания, не желая терять контроль.

Таща тающий лед ниже, я слизываю воду, и она извивается под моим языком. Я движусь вниз по ее телу, так что вскоре становлюсь на колени между ее бедер, оставляя лед таять в ее пупке. Раздвинув ее ноги шире, мои руки опускаются на ее коленях, мои глаза фиксируются на испорченных трусиках – абсолютно пропитанных ее желанием.

Теперь я уверен, что ее влагалище набухло и пульсирует.

– О, Грейнджер, кажется, ты чего-то хочешь, – говорю я, мои пальцы скользят по мокрой ластовице, чувствуя тепло, исходящее от нее.

– Тебя, – отвечает она, приподнимая бедра, желая большего трения от моих пальцев.

Я убираю их, оставляя ее в отчаянии от моих прикосновений.

– Я все еще полностью одет, – говорю я ей, зная, насколько активным может быть ее воображение. – Думаю, я хотя бы сниму рубашку.

Она кивает, и ее зубы впиваются в нижнюю губу при мысли о том, что я раздеваюсь.

Проведя руками по внутренней стороне ее бедер, я позволил большим пальцем слегка коснуться ее клитора, из-за чего она вздрогнула.

Когда мои руки покидают ее тело, она скулит, и я наклоняюсь вперед, заставляя ее замолчать поцелуем.

Когда я отстраняюсь, мои глаза открываются, чтобы рассмотреть ее лицо. Она раскраснелась, и ее губы все еще приоткрыты. Ее соски темны – темнее, чем я когда-либо видел, вода стекает по бокам ее живота, впитываясь в одеяло под ней. Моя рубашка тоже мокрая.

Рубашку определенно пора снять.

– Ладно, Грейнджер, я расстегиваю рубашку, – наблюдаю за ее реакцией, за тем, как ее лицо слегка морщится. Она зажмуривается, представляя, как медленно обнажается каждый дюйм моего торса. – Ты хочешь, чтобы я полностью ее снял? Или просто оставить ее расстегнутой?

Она судорожно вздыхает.

– Снимай, – выдыхает она. – Боги, сними ее.

Я так и делаю.

Я бросаю рубашку ей на лицо, и она глубоко вдыхает ее аромат.

Ее голос хриплый, полный желания.

– Она пахнет тобой. Так приятно.

– Ты хочешь, чтобы я оставил ее?

– Тебе решать, – отвечает она, давая мне больше контроля, которого я так жаждал.

Когда она вздыхает еще глубже, чем в первый раз, я чувствую, что внизу все становится тверже. Я никогда не понимал, что она любит мой запах так же сильно, как я люблю ее.

Мне нужно сделать шаг назад. Все изменить. Я ничего так не хочу, как освободить ее, заглянуть ей в глаза и погрузиться в ее тело.

Но если это единственный раз, когда она позволяет мне делать с ней то, что я хочу, то следует извлечь из этого максимум пользы.

Мои руки тянутся к поясу, и я расстегиваю его. Этот звук заставляет ее спросить:

– Что это?

– Что это было? – спрашиваю я, поддразнивая.

– Ты раздеваешься. Я… я представляю тебя.

– Мне это нравится, – признаюсь я, давая ей некоторое представление о моем суждении. – Мне нравится знать, что ты думаешь обо мне.

– Каждый день, – выдыхает она. – Я думаю о тебе, голом и одетом, каждый божий день. Только о тебе.

Мое горло сжимается, невысказанные слова душат меня. У меня никогда не было такой храбрости, как у нее, и теперь это не поменялось. Я не могу сказать ей, что это то же самое для меня, что главная роль в моих фантазиях в течение многих лет отведена ей. Только ей.

– Я расстегиваю брюки, – мое дыхание становится быстрее, чем раньше, звуки моих выдыхов заполняют тишину. – Я так чертовски тверд для тебя, Гермиона.

Ее имя слетает с моих губ, как будто я использовал его миллион раз прежде.

– И я чертовски мокрая для тебя.

Она не превращает мое первое произнесение ее имени в большое дело, хотя мы оба знаем, что это так.

Я встаю с кровати, позволяя брюкам упасть на пол. Мой член напрягается в штанах, умоляя меня проскользнуть в нее.

Но я не могу. Еще нет.

Чтобы не поддаться искушению, я оставляю штаны и снова пробираюсь между ее бедер.

Не зная, что делать дальше, я закрываю глаза и пытаюсь вспомнить все, что она когда-либо упоминала о желании поэкспериментировать. Но в голову не приходит ничего особенного.

– Драко, – шепчет она, ее голос полон желания. – Пожалуйста, прикоснись ко мне.

Опустив губы к ее колену, я целую ее изнутри, а затем медленно начинаю подниматься. Я покусываю, облизываю, сосу и кусаю, заставляя ее снова извиваться.

Наши свидания обычно проходят в спешке, так что эта длительная прелюдия нова сама по себе.

Когда я достигаю вершины ее бедер, я провожу языком по влажному красному атласу, и она всхлипывает. Я чувствую ее вкус и хочу большего.

Мне нужно больше.

– Ты была хорошей девочкой в этом году? – спрашиваю я, дразня ее упоминанием Санты.

Она подыгрывает.

– О да. Хорошей.

Я облизываю край ее трусиков, там, где бедро встречается с тазом.

– Ты уверена?

– Я… – ее голос напряжен, она почти стонет, но я слышу в нем улыбку, когда она добавляет: – Меня ни разу не шлепали.

Тут же у меня вырывается смешок, хотя он приглушен ее кожей, и она смеется в ответ.

– Это просто означает, что тебя не поймали.

Она снова смеется, и это самый сладкий звук для моих ушей.

Я резко и без предупреждения дергаю за завязки ее трусиков, отрывая их от прикрывающей ее ткани. Еще одним движением я стягиваю трусики и бросаю их на пол, обнаруживая, что она чисто выбрита и блестит ради меня.

Я не стесняюсь и не поддразниваю.

Как только мой язык касается ее клитора, она вскрикивает, и этот звук подстегивает меня. Я использую зубы, губы, язык. Я держу ее широко раскрытой, мои руки лежат на ее бедрах, и она в мгновение ока брыкается мне в лицо.

– Драко, – кричит она дрожащим голосом. – О, так хорошо. Вот так, продолжай!

Мои губы обхватывают ее клитор, мурлыча в ответ, и она выгибает спину, упираясь ногами в матрас.

Отпустив ее левое бедро, я опускаю руку к ее влагалищу, и два моих пальца легко скользят внутрь. Она влажнее, чем когда-либо раньше, ее тело возбуждено сверх всякой меры. Я тру языком ее клитор, загибаю пальцы внутри нее, заставляю ее видеть звезды, выкрикивать мое имя, дрожать и рыдать.

И ее освобождение сладко – я хочу пробовать его снова и снова.

– Слишком быстро, Грейнджер, – мои пальцы медленно входят и выходят из нее, трахая ее до самого оргазма. – Я хочу насладиться этим, а не торопиться.

– Я отчаянно нуждалась в тебе в течение нескольких часов, – хрипло отвечает она, начиная спускаться со своего пика. – Я больше не могу сдерживаться.

Ее слова заставляют мой член дергаться. Мысль о том, что она украшала дом, чтобы отвлечься, успокоить свое либидо, сводит меня с ума.

Я знаю, что, вероятно, должен заставить ее кончить еще раз моим ртом, но я чувствую, что я тот, кто сейчас не может ждать. Я в опасности, готов кончить в штаны, как гребаный четверокурсник, который только что увидел свою первую пару сисек.

– Хочешь, я развяжу тебя, прежде чем трахну, Грейнджер?

– Нет, – отвечает она, удивляя меня. – Но могу ли я кое-что попросить?

– Все, что угодно.

– Переверни меня.

Она знает, что я люблю эту позу, наблюдая за тем, как мои бедра врезаются в ее задницу. Это не для нее – не совсем для нее. Это все для меня, но я не спорю с ней.

Схватив ее за бедра, я помогаю ей привстать, двигая вперед, чтобы она связанными руками могла держаться за спинку кровати. Мои глаза жадно блуждают по ней, начиная с красных лент, обвивающих ее запястья и глаза, двигаясь к лопаткам, изгибу позвоночника, ее сочащемуся влагалищу.

И ее заднице.

Я ничего не могу с собой поделать. Я опускаюсь на колени между ее ног и провожу руками по ее телу, касаясь так же легко и чувственно, как и раньше. Зажмурившись, я начинаю представлять себе, чего именно хочу, и мои руки опускаются на ее ягодицы, а пальцы с легкостью погружаются внутрь.

Но я снова заставляю себя ждать.

Несмотря на то, что мне не терпится уйти, мои руки скользят по ее бокам, осмеливаются спуститься к ее груди, щиплют и перекатывают соски. Ее плечи опускаются, когда она всхлипывает, и я склоняюсь над ней, членом прижимаясь к ее заднице.

– Тебе нравится это, Гермиона? – спрашиваю я, хотя ясно, что она наслаждается каждой секундой.

Она выгибается еще больше, прижимаясь назад и заставляя меня чувствовать влажный жар. Ее руки подняты, локти уперты в матрас, а голова покоится между ними. Когда я сжимаю сильнее, она каким-то образом толкает свои груди еще глубже в мои руки и качает бедрами ко мне.

Перемещаясь, я ухитряюсь расположить свой член там, где он должен быть, прижимая головку к ее входу во влагалище.

Она почти истекает желанием.

– Пожалуйста, – умоляет Гермиона, и я двигаюсь вперед, даруя ей то, чего она хочет.

Если бы я мог, то пообещал бы провести всю свою жизнь, даруя ей то, чего она хочет.

Быть внутри нее сегодня ночью, даже не глядя ей в глаза, – это почти как послание свыше. Первый толчок – как возвращение домой, второй – как теплые объятия. И звуки, которые она издает, просто божественны – хор вздохов и стонов вперемежку с моим именем и грязными словами.

Мои руки скользят по ее ребрам и хватают за талию, давая мне немного больше контроля. Я веду ее, задавая ровный ритм, мои бедра встречаются с ее задницей. Я вижу, как мой член исчезает внутри нее, и слышу, насколько она мокрая.

Как бы сильно я не хотел ускориться, я сохраняю устойчивый ритм, наслаждаясь ощущением ее тепла, плотно обернутого вокруг меня.

Ее кудри – длинные, темные, сводящие с ума кудри – рассыпались по плечам, при каждом толчке разметываясь и унося с собой красные хвосты ленты. Одна из моих рук сама собой убирается с ее талии, собирая копну волос и концы ленты вместе, нежно дергая ее назад.

Грейнджер стонет, и ее спина прогибается еще сильнее; как только я прижимаюсь бедрами к ее бедрам, она вскрикивает. Она умудрилась идеально наклониться, и я в полной мере воспользовался этим преимуществом, слегка ускорив толчки. Я чувствую, как она начинает спазмироваться вокруг меня, ее влагалище почти ритмично сжимается и трепещет.

Когда она всхлипывает, я почти волнуюсь, но потом ее бедра дрожат, и она почти падает. Моя рука обвивает ее талию, удерживая ее на месте, и я замедляю свои толчки.

– Грейнджер?.. Ты в порядке?

– О боги, да, – отвечает она, ее мышцы все еще дергаются от напряжения. – Лучше не бывает.

Я ухмыляюсь про себя и легонько шлепаю ее по заднице.

– Хорошо, потому что я еще не закончил с тобой.

Гермиона смеется.

– Я была бы разочарована, если бы это было так.

Пробормотав заклинание, я освобождаю ее руки от изголовья кровати и тяну ее назад, устраиваясь на корточках с ней на коленях. Я оставляю повязку на глазах просто потому, что она выглядит очаровательно с бантом на затылке. Одна моя рука скользит вниз к ее клитору, а другая опускается на грудь.

Она сгибает бедра, оседлав меня, скользя вдоль длины члена. И ее прикосновения заставляют мою кожу чувствовать себя потрясающе – она покалывает, электризуется, заставляя меня желать, чтобы мы могли остаться в таком положении навсегда.

Честно говоря, я никогда бы не поверил, что она может быть такой – такой свободной, сексуальной и чувственной, но я каждый гребаный день благодарил богов за то, что они позволили мне открыть эту ее сторону.

Она знает, как двигаться так, чтобы максимизировать удовольствие – и свое, и мое, – и я не знаю, инстинктивно ли это или она читала на эту тему.

В любом случае, я самый счастливый парень на планете.

Мои пальцы двигаются в такт с ее телом, работая с набухшим пучком ее нервов, распространяя ее собственную влагу выше по телу. Она ускоряется, и тихие стоны начинают срываться с ее губ.

Она снова кончает. Так чертовски близко.

Я вхожу в нее сильнее, мой член напрягается для освобождения, и рука переключается с ощупывания ее груди на пощипывание соска. Ее голова откидывается назад, лежа на моем плече, и я поворачиваю голову, прижимаясь губами к ее волосам.

Из-за того, что я так сосредоточен на ней, на том, чтобы снова заставить ее кончить, я пропускаю первый укол боли в предплечье, или я ошибочно принимаю это за трение, тепло, вызванное движением моей кожи по ее коже.

Но затем оно усиливается, и я резко останавливаюсь, понимая, что происходит.

– Гермиона, мне очень жаль. Я… я должен идти, – говорю я, мои руки быстро двигаются, чтобы развязать повязку и ее запястья.

Когда ленты падают на кровать, она замирает, и я жду гнева, но он не приходит. Соскальзывая с меня, она оборачивается и смотрит прямо мне в глаза. Ее руки опускаются на мое предплечье.

– Ты никуда не пойдешь.

Я начинаю паниковать, мое сердцебиение учащается. Я не хочу расстраивать ее, но у меня нет другого выбора.

– Ты же знаешь, что я должен.

Грейнджер качает головой.

– Нет, не знаю.

– У меня нет на это времени, – говорю я ей, отстраняясь и двигаясь к краю матраса. Я перекидываю ноги и встаю, готовясь вызвать свою одежду.

Она быстро спрыгивает с кровати и снова хватает меня за руку.

– Подожди. Пожалуйста, послушай меня.

Несмотря на то, что я боюсь оказаться последним прибывшим к Темному Лорду, я останавливаюсь, глядя ей в глаза.

Она единственная, кто может заставить меня остановиться.

– В настоящее время Орден атакует поместье, – осторожно заявляет она. – Я ничего не сказала, потому что знала, что твоих родителей там нет и что ты будешь здесь, со мной.

Меня охватывает нервозность, и я молчу. Я просто жду, когда она продолжит.

– И я раскрыла Кингсли, что ты мой информатор. Он сказал, что будет лучше, если я буду держать тебя подальше от битвы, – объясняет она, поглаживая большим пальцем Темную метку. – Это должно стать его концом, Драко. Последний крестраж мы уничтожили неделю назад.

– Тогда почему ты не в поместье? – спрашиваю я ее, не понимая, почему она решила остаться здесь, вместо того чтобы сражаться бок о бок вместе со своими друзьями.

– Потому что я не хотела, чтобы ты был там, – говорит она, как будто это и так должно быть всем понятно. – Я хотела, чтобы ты был в безопасности. Не все в Ордене будут знать, на чьей ты стороне, и если Пожиратели Смерти увидят, что мы тебя игнорируем…

– … они бы узнали, что я связан с Орденом, – заканчиваю я за нее.

Она кивает.

– Гарри, Рон, Джинни и Кингсли знают. И они знают, что я была с тобой, когда меня не было с ними. Сначала они разозлились, но…

– Грейнджер, мне все равно, если они рассердятся, – перебиваю я, притягивая ее к себе. – Я просто… не могу поверить, что ты им рассказала. Я и не думал, что ты это сделаешь.

Протянув руку, она заставляет меня наклонить голову и посмотреть на нее сверху вниз.

– А почему бы и нет?

Я слышу сомнение в ее голосе, и это заставляет меня чувствовать себя последней задницей.

– Я просто никогда не представлял себе жизнь после войны, – признаюсь я, крепче обнимая ее и прижимая ее голову к своему плечу. – Конечно, мы вместе. С тех пор, как я поцеловал тебя в первый раз, для меня существовала только ты.