Текст книги "Стропальщик (СИ)"
Автор книги: Полковник Гуго
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
В этот раз его выдернуло на заброшенном полустанке посреди елового леса. Ржавые, убегающие в никуда рельсы. Занесённая лесным мусором бетонная платформа. Из живых существ – только ворона, и та, учуяв его, с паническим карканьем унеслась прочь. Над наглухо заколоченным скворечником кассы – буквы: РО..Т...Е. Буквы хотят ему о чём-то рассказать, но их посыл столь смутен, что ни с чем не ассоциируется.
Как всегда – неизвестно где, неизвестно зачем.
– Ищи, курцхаар Лотц, нюхай воздух.
На станции ничего странного – унылый дух запустения, пыль, сор. Нюхай дальше, по тропе в ельник – мрачно, темно, сыро... кто-то умирал мучительно и долго... в еловом повеситься... Дальше в чащу... кто-то едва слышно плачет тонким голосом – и как ощенённую суку на зов потерянного кутёнка, его потянуло на этот скулёж. Она страдала на берегу лесного пруда. Женщина. Красивая или не очень – сложно сказать, после того, как ей вскрыли от уха до уха горло, привязали сумку с камнями к ногам и сбросили в заболоченный пруд, где она пару лет служила кормом и домом местным обитателям, от былой красоты сохранился только клочок эктоплазмы, мутный и расплывчатый. Неживая светлая. Ей бы давно пора играть на арфе в садах Элизиума, а она своими страданиями стянула кудель в такой узел, что мойре пришлось отправить в мир курцхаара Лотца, стропальщика.
– О чём ты плачешь, неживая?
Морок затрепетал и потянулся к нему туманным языком.
Йозеф не любил топляков, вода размывает их ауру, и понять такое неживое сложно. Но работа стропальщика – распутать клубок и подвесить груз, дать Атропос возможность рассечь нить.
В глазницах призрака плескались тени воспоминаний. Лотц осторожно прикоснулся.
– Обида... ненависть... месть... ярость – справедливости! Отомстить! – вяло и размыто – вряд ли её держит это. Глубже.
– Боль... страх... – чего ты боишься, неживая – ты уже умерла. – Страх... маленькая, слабая, беззащитная... нежность, любовь... баю-баюшки-баю... – злоба... чужой ублюдок, изведу – своих нарожаю... – ненависть! Страх! Ужас! Защити! Защитиии!
– Как?!
Вспышка: ему швыряют яркое видение – мужское лицо – изумлённое, он что-то видел, что-то знает. Свидетель – последний шанс. Контрастный снимок, выжженный намертво на подкорке. Серая радужка с золотистыми вкраплениями вокруг чёрного бездонного зрачка. Йозеф ныряет в этот тёмный колодец и падает сквозь спираль событий и фактов на дно, туда, где бьётся живым пульсом нить.
Воспоминания.
...Электричка покачивается и постукивает колёсами на стыках рельсов, в такт в сумке звякают бутылки. Он прислонился к стенке и дремлет вполглаза. Кроме него в вагоне только две молодые женщины в другом конце. Говорят, это направление скоро отменят. Вспомнилось, как впервые ехал к Ивану в девяносто пятом – вагон забитый селянами и дачниками. Вымирает деревня. Всё меняется, а разве он не изменился, раньше бы непременно подкатил к городским фифам, а сейчас едва тлеет теоретический интерес, если только сами приплывут... Зато зверски хотелось курить, потянулся к пачке сигарет в нагрудном кармане, но силой воли заставил руку вернуться на прежнее место – нельзя, врач запретил. Чтобы не думать о куреве, исподтишка начал разглядывать попутчиц.
Около тридцати – Розочка и Беляночка. С брюнеточкой он бы замутил – пикантная штучка: восточный разрез глаз, алые губки. Девушка из Нагасаки. Но не со светлой, его не привлекали обильные рубенсовские формы. И лицо у неё грубое и злое – Юлия Ауг, всплыла в памяти фамилия актрисы. Бессонными ночами на дежурстве он смотрел сериалы, и поневоле стал знатоком кинематографа.
Стукнула дверь тамбура, бригада контролёров возвращалась из конца состава в головной вагон. Когда они поравнялись с пассажирками, брюнетка странно задёргала головой и рукой, словно у неё начался припадок эпилепсии, заклекотала, пытаясь что-то сказать, но блондинка пихнула её к стенке и зло забубнила. Он расслышал только конец тирады: «наркодиспансер» и «достала уже!» Занятые разговором контролёры не обратили на пассажирок никакого внимания. Брюнетка затихла.
Наркоманка? Не похоже: слишком стильная и ухоженная. А потом, когда он помогал выгружать из тамбура неподъёмную сумку, на мгновение они оказалась совсем рядом – лицом к лицу, глаза в глаза. И таким вселенским ужасом были залиты эти глаза, такой из них рвался крик о помощи, что он растерялся и упустил момент – ухватив за талию, блондинка поволокла спутницу по платформе. Наверное, горячий старлей из девяностых что-то бы предпринял – рванул стоп-кран, выскочил из поезда и побежал следом, а он стоял столбом и не знал, что делать. Они стояли напротив, облитые неоновым светом станционного фонаря, как пейзаж в рамке – Юлия Ауг и девушка из Нагасаки, и он достал смартфон и сделал снимок: один, второй, третий...
– Молодец, курцхаар, нашёл. Время воплощаться.
Теперь он – Стас Колганов. Пятьдесят три года, бывший военный. Живёт в соседней области, сюда приезжает к сестре, заведующей хирургическим отделением областной больницы. Болен, онкология. Послезавтра умрёт на операционном столе.
Всё так же зверски хотелось курить, ну, доппельгангеру врач не указ, щёлкнула зажигалка, он глубоко затянулся, и лёгкие заполнил тёплый сухой дым, достал и пролистал смартфон – вот они, девушки, чёткие, легко узнаваемые лица на фото. Хороший жирный след.
– Ищи дальше, курцхаар Лотц.
В реальности моросил мелкий дождь, над заросшим осокой и ряской прудом висела серая мга, смердело чем-то тухлым. В таких местах никогда не светит солнце, и не поют птицы. Гиблое место, и укромное, но блондинка о нём знала – местная? Значит, нужна тропа от станции через лес, тропы всегда ведут к аборигенам.
Деревня не умерла, жизнь здесь всё ещё теплилась.
– Цыпа-цыпа-цыпа – выводил голос за забором крайнего двора.
Широким жестом сея зерно, старуха кормила кур. Недобрая, недоверчивая... чуть-чуть подправить – немного доброжелательности и очень хочется поговорить, да не с кем.
– День добрый, баушко. Заплутал я, не подскажешь, как сие благодатное местообитание достойных пейзан обзывается?
Бабка отставила лукошко с зерном, вытерла руки о фартук, и настраиваясь на обстоятельную беседу, подошла к калитке.
– Добрый, коли не шутишь, а деревня наша называется Робатцкое. А что это ты, милок, плутаешь по непогоде? Али ищешь кого?
– Ох, и проницательная ты, баушко, ничего от тебя не скроешь. Я – частный детектив, разыскиваю двух дев, и интуиция мне подсказывает, есть у них нечто общее с этим местом, не глянешь, может они тебе знакомы?
Старухе хватило одного взгляда.
Про чёрную ничего не скажу, не знаю я её, а вторая – Таньша Агеева, работала у нас в фельдшерском пункте медсестрой после училища. Но уж лет пять, как в город подалась.
– А что так? Чем ей не глянулись местные пасторали?
– Всем глянулись, да только мир без любимого, что птица без крыла.
– Как душевно вы сказали, баушко, а нельзя ли подробнее?
– Дроля у неё здесь был, механик наш, Серьга Лихач. Очень в механизмах сообразительный, ну и фактурный. Против его фактуры ни одна девка устоять не могла. Остальные-то попроще, на сеновале повалять – а Таньша медсестра в невестах числилась. Да только не женился бы он на ней, он же Лихач – жадный, за грош удавится. А Таньша, хоть девка видная, грамотная – бедная, в кармане блоха на аркане да шиш на кукане, голодранка детдомовская. Она ему – когда ж свадьба? А он – а не будет! Не хочу, говорит, я свою фактуру исключительную и соображение в механизмах в сельском навозе хоронить, в город уеду, найду там красивую и богатую – тогда и женюсь. И подался отсель. Таньша гордая, следом не кинулась, год ещё здесь маялась, и только потом уехала.
– Экие шекспировские страсти, и изъясняешься ты, баушко, божественно, и как водится, третий вопрос – как из ваших благодатных ебеней люди на большую землю выбираются?
– Так ходи прямо, до конца деревни, там остановка. Автобус из Акудиново в город через час должен быть, народ уже, поди, собрался, не заплутаешь.
Недостающие детали сельской драмы нашлись в смартфоне, едва появилась сеть. Татьяна Агеева, статус: «в отношениях» – оказалась девушкой социально активной. Общалась с одногруппниками, одноклассниками, и в друзьях у неё числился некий Сергей Лихач. А вот этот гражданин к соцсетям был недоверчив. Йозеф нашёл его единственную страницу ВКонтакте, малоинформативную и редкопосещаемую. Впрочем, курцхаару хватило.
Фактура и впрямь исключительная, фундаментальная – Скала Дуэйн Джонсон, подсказали специфические познания Колганова. На такую фактуру поведутся и Джуди О'Греди и полковничья леди, а такая существовала. Статус Лихача: «женат – жена Соня Венгерова»; «дети – дочь Даша Венгерова». Что, Соня, не захотела Лихачить?
Он прокрутил события на два года назад – вот оно: «Пропала!», «Разыскивается!», «Помогите найти!», и девушка из Нагасаки обрела имя – Соня Венгерова. Пазл сложился. Но пафос трагедии не в этом...
Далее без человека облачённого властью не обойтись.
До конца рабочего дня оставалось полтора часа, работать не хотелось, и следователь Геннадий Грушин решил заняться устройством личной жизни – проверить обновления на сайте знакомств. Но его планам помешал начальственный звонок:
– К тебе посетитель, некто Колганов, выслушай и будь к нему ласков, за него от генерала звонили.
Посетитель, оказавшийся свидетелем по делу Венгеровой, ушёл, оставив пакет со смартфоном и нотариально заверенными показаниями, но с момента его ухода Гену не покидало ощущение, что за спиной кто-то есть. Заглядывает через плечо и даже даёт советы.
Фокус событий сместился на Грушина, и Лотц пристроился к нему второй тенью, развеяв за ненадобностью доппельгангера Колганова.
Гена задумчиво листал дело – зацепок нет, у всех алиби, и никаких внятных мотивов: «... Сонечка добрейшей души человек, умница, любимая жена... обожали, любили... Ангел!» – такие долго не живут в нашем злом мире. Пришла домой после работы, накормила ужином и уложила спать дочку и растворилась в эмпиреях.
Дам завтра поручение операм... – его будто кто-то толкнул, – нет, сначала сам осмотрюсь на местности, в свете, так сказать, вновь открывшихся обстоятельств, – подвёл итог Грушин.
Первым он решил навестить супруга пропавшей.
Автомастерская, где трудился Лихач, располагалась в двухэтажном железном ангаре. Не какая-нибудь шарашка, а почти заводской цех, хорошо оборудованный автоматикой и всяческими вспомогательными механизмами. Но Лихач на рабочем месте отсутствовал.
– На выезде, они с хозяином продают машину! – прокричал ему, в цехе было шумно, представившийся Артуром, мастер. – Это надолго, после обеда будет, не раньше.
Под самым потолком ангара к железной стене прилепилась стеклянная комнатка, как волшебный фонарь, к ней вела железная лестница в три пролёта. Дверь фонаря распахнулась, и на лестничную площадку выпорхнула Дюймовочка, анимешка, девочка-куколка. Голубая ленточка с бантиком в льняных локонах, лазоревые глазки, розовая юбочка в оборочках и кружавчиках, только одно не вписывалось в кукольный образ – выпирающий животик, беременность, месяцев шесть.
– В чём дело, Артур?! – голосок у неё был хоть и тонкий, но строгий, повелительный.
– Из полиции, Лихача ищет!
Куколка тревожно прижала ручки к груди и застрекотала острыми коленками вниз по лестнице.
– Не спускайтесь! – помахал ей удостоверением Грушин, я уже всё выяснил и ухожу!
Она остановилась, постояла в раздумье пару мгновений, повернулась и поскакала обратно в сказочный теремок.
– Хозяйка, ептыть! – зло сплюнул мастер.
– Командует? – улыбнулся впечатлённый миловидностью куколки Грушин.
– Ещё как, хозяйская дочка, Ирка, заведует финансами. Жадная, за рубль печень выгрызет. Спаровал же её господь с Лихачом. Тот, как в долю к хозяину вошёл, устроил потогонную систему, зятёк, скоро родят наследничка, – молчун Артур не догадывался о Лотце и не мог понять, почему так хочется поделиться наболевшим с душкой следователем.
– Так это, – Грушин изобразил жестом округлый живот, – работа Лихача? И давно они сожительствуют?
– С первого дня, как он здесь появился.
После автосервиса Гена отправился к Лихачу домой.
Изначальным стилем жилища был хайтек, но жить среди вычурно изогнутых линий, тонких блестящих поверхностей и острых углов так же уютно, как в приёмной стоматолога. И жильцы добавили не подходящие по стилю, но удобные – мебель, коврики, посуду, и хайтек преобразился в эклектику. Но и в этом интерьере Татьяна Агеева, в розовом плюшевом халате и таких же тапочках, выглядела чужеродным элементом декора. Не вписывалась, квартира как бы намекала – моя хозяйка Соня, а эта приблудилась.
На кухне уныло ковыряла ложкой в тарелке с кашей девочка.
– Не хочешь больше, Дашуня? Ну, беги к себе, посмотри мультики.
Лотц сделал стойку: хиленькая, бледненькая – он принюхался – травят чем-то химическим, но не сильно, гасят здоровье. Засохнет чахлый росток, никто ничего и не заподозрит.
Девочка убежала, Грушин достал диктофон и начал беседу.
– ...Вы постоянно проживаете по этому адресу?
– Да.
– Кем вы приходитесь гражданину Лихачу?
– Сожительница...
Лотцу не нравилось, что Грушин мямлит протокольные вопросы. Таньша нервничала, в таком состоянии, если разговорить – выболтает все секреты. И он плавно перетёк ей на плечи и зашептал в ухо:
– Чего ты блеешь, как овца, перехвати инициативу, спроси сама что-нибудь.
Она нервно прокашлялась и послушно пошла в атаку:
– Извините, но эти расспросы, что случилось? Нашли Соню? Или хоть что-то нашли? Понимаете, я так переживаю, Соню очень жалко, но меня измучила неопределённость – ни там, ни тут. Пожениться – не можем, живу в квартире – а не хозяйка, даже мебель другую купить не могу, к Дашеньке прикипела всем сердцем, болезненная она, плохо кушает, её в деревню, на парное молочко, надо, а я никто ей...
Лотц насторожился, что-то не так с Таньшей, девочку она любит и не травила. Он запустил щупальца вглубь Таньшиного организма – да она смоковница бесплодная и знает об этом! А как же: «чужого ублюдка изведу – своих нарожаю»?! Не она?! Ах, ты, куколка зла, да ты меня чуть не провела своими бантиками-юбочками!
Лотц был в бешенстве, а когда он злился, тонкий налёт цивилизации осыпался с него, как луковая шелуха, и в ход шли методы инквизитора-дознавателя пятнадцатого века.
Он по локоть засунул руки в Грушинские потроха и сильно сжал. Гена ойкнул, от боли у него из глаз брызнули слёзы.
– Где у вас туалет, – просипел он севшим голосом.
– По коридору последняя дверь.
Теперь папка, бумаги, показания Артура на самый верх. Таньше – чего расселась, он в туалете надолго, посмотри, что в папке! Да не трясись, давай же!
Татьяну трясло, она была уверена – Грушин всё знает и просто играет с ней, как кошка с мышкой. От страха чудились голоса, вот и сейчас... она придвинула к себе папку и потянула за собачку замка.
Она читала показания мастера Артура, и страх уходил, следователь Грушин оказался сущей безделицей по сравнению с настигшим Татьяну прозрением. Перед её взором мазок за мазком менялась картина мира, открывая чёрно-белую, без полутонов, истину.
Он сношался с этой куклой с марта 2014, ещё до Сони. И план они вместе придумали – жениться, убить и получить наследство. Им требовался козёл отпущения, и выбрали влюблённую деревенскую простофилю Таньшу Агееву. У неё есть мотив – якобы непреодолимое влечение к Лихачу.
И Татьяна, как наяву, увидела картинку: вальяжно развалившийся на стуле Сергей, с глумливой ухмылочкой, вещает следователю – «У Таньши по мне кукушка едет, я её в деревне бросил, так она меня здесь нашла, Соню убила, и через дочку в доверие втёрлась»
И никто не поверит, что всё было наоборот: Сергей её нашёл и опять втянул в отношения. Трахал и зудел о Соне. Трахал и зудел. Зудел и трахал, пока не уговорил.
Следователь ушёл, Дашута у соседки, она осталась одна.
Сидела и бездумно глядела зеркало, в ответ из зазеркалья на неё пялилось чудовище – с белым, как мел, лицом, безумными неподвижными глазами, и сжатым, в прямую, безгубую щель, ртом. Всплыла и вяло ткнулась в висок мысль – если кукла беременна, они её скоро сдадут, если уже не сдали. И гнить ей в тюрьме, а им жить долго и счастливо – плодиться и размножаться.
– Овца! – вынес вердикт голос над ухом.
– Нет! – гневно ответила Татьяна, – не бывать этому!
Собралась она быстро – туго переплела косу, надела удобный спортивный костюм, из аптечки взяла острый скальпель, завернула в салфетку и положила в сумку.
– Этим и курицу не прирежешь, найди что-то посущественнее – велел голос.
Оружие нашлось в шкафу с инструментами – автомобильная деталь, металлическая метровая труба с ребристой насадкой на конце.
– Это ж мой любимый моргенштерн – бери, – восхищённо зацокал голос.
В мастерской голос приказал – сначала кукла, Лихача я тебе приведу.
Она взлетела по лестнице. Кукла была недовольна вторжением:
– Чо надо... – увидев «моргенштерн», она поняла, и, выпучив в ужасе глаза, громко завизжала.
Визг, а главное, Серёгино «чо» – взбесили Татьяну невероятно, мозг взорвался, и всё затопила ярость – уничтожить! С пути хлипкий столик! Ударить! По раззявленному рту! По выпученным глазам! По разлетевшимся волосикам! Кукла свалилась на пол, а она била и била по бурой каше на месте головы.
Распахнулась дверь, ворвался Лихач, попятился от Татьяны с кровавой дубиной в руках и тоже зачокал:
– Ты чо, ты чо, Таньша...
– Беей! – завопил голос.
Она прыгнула и изо всех сил врезала по ненавистной роже! Удар вынес Серьгу в открытую дверь, через перила, вниз.
Ярость схлынула, Татьяна была пуста и чиста, как новорожденный младенец. На полу валялась сумка, она вспомнила о скальпеле и потянулась за ней.
– А ведь она светлая, – подумал Лотц, – попала в ловушку зла, но вырвалась, уничтожив зло и себя. Жертва. Он знал, сейчас Татьяна достанет скальпель и перережет себе горло от уха до уха. Вот же оборванная нить болтается... – а она мне помогла, как ни крути. И он решительно ухватил конец и закольцовал нить в самое начало, в детство, туда, где ещё живы её родители, и она счастлива.
– Теперь ты всегда будешь там, а здесь за тобой пряхи присмотрят, я замолвлю слово.
Татьяна вышла на лестницу и заглянула через перила. Внизу лежал большой дядька в синем комбинезоне, из живота у него торчал кусок арматуры, а изо рта лилась красивая красная кровь. Он смешно дрыгал руками и ногами.
– Клоун! Клоун! Цирк! – засмеялась она.
А где-то над Робатцким прудом развязывался узел. Лотц увидел разрумянившуюся Дашу, она весело играла с соседским псом Бобо, рядом была бабушка Венгерова. Кудель распрямилась, нить натянулась и звонко лопнула под стропорезом.
Миссия выполнена. Реальность подёрнулась рябью и пошла волной, сворачиваясь в тёмный туннель со светом в конце. До следующего раза, курцхаар Йозеф Лотц, стропальщик.
