Текст книги "Ангельские перья (СИ)"

Автор книги: полевка

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

– Мы с ним пересекались пару раз, – близнецы синхронно улыбнулись и облизнулись, – поболтали о том, о сем, порезвились немного, чисто, чтобы напряжение скинуть. И вообще, он супер, главное все, что касается бога, не трогай, и все будет норм!

– Уже познакомились? – Грешник поставил поднос, а потом кивнул близнецам, – вы сегодня ели?

– Меня зовут Бом, а моего брата зовут Бим, – мило улыбнулся паренек.

– Брат шутит, это я Бом, а он Бим, – рассмеялся второй близнец.

– Ты в этом уверен? – первый пошевелил пальцами в воздухе и добавил, – нет, я точно помню, что именно я в прошлый раз был Бомом… а тебя так и звать Ангел?

– Нет, – омега улыбнулся, – зовите меня Джеем. Я Джей Соло, а про Ангела мы посторонним говорить не будем, хорошо?

– Не ведись на их детскую наивность, – Грешник встряхнул салфетку и положил себе на колени, – они убили четырех взрослых альф, а своего отца кастрировали и мелко порезали, так, чтобы он долго истекал кровью. Их разыскивает много сердитого народу.

С лиц близнецов как будто маски сдернули. Мгновенье, и они подобрались всем телом, готовясь к броску. Они уже не улыбались. Они скалились и были похожи на молодых доберманов. Узкие тела, хищные пасти, полные острейших зубов, и злые глаза, как будто собакам дали команду фас и они из домашних питомцев превратились в беспощадных бойцов.

– Но они были в своем праве, – Грешник невозмутимо взял ложку и погрузил ее в суп. – Будет лучше, если вы сами исповедуетесь Ангелу. Облегчите душу, вам сразу станет легче.

Близнецы будто налетели на невидимую стену и недовольно поежились. Они все еще злились, раздували ноздри, недовольно сверкали глазами, но это ровным счетом не произвело впечатления на Грешника, он спокойно ел свой суп и с интересом наблюдал за Свеном, который терзал ножом и вилкой стейк. Стейк не сдавался без боя и пытался удрать с тарелки, как живой.

– Будет лучше, если вы наберете еды и мы спокойно поедим, а потом пойдем в библиотеку и там поговорим, – Джей миролюбиво улыбнулся, – на сытый желудок многие вещи воспринимаются спокойнее, и нам действительно есть о чем рассказать друг другу. Я тоже расскажу вам о себе, и мы будем квиты. Идет?

Близнецы переглянулись, принюхались и синхронно облизнулись, а потом рванули к столу раздачи наперегонки. Они вскоре явились, каждый неся по целому подносу с едой. Причем, на одном подносе стояли тарелки из расчета на двоих, а на втором подносе были выпечка и фрукты вместе со стаканами сока. Бим и Бом набросились на еду, как будто не ели пару дней. И только покончив с горячим и хоть немного насытившись, они решили пояснить свое поведение, говоря по очереди, подхватывая фразу друг у друга так ловко, что закрой глаза, и могло показаться, что говорит один человек.

– Мы стараемся лишний раз не мелькать перед этим зверинцем.

– И поэтому приходим за едой только поздно ночью.

– Скорее под утро. Когда все спят и в коридорах никого нет. Мы здесь уже три недели и шанс попасть в группу для нас практически равен нулю.

– Мы никогда не держали в руках огнестрельного оружия и не похожи на самцов гамадрилов в брачный период. Нас попытались нагнуть пару раз, подкараулив в душе, но отстали, когда поняли что овчинка выделки не стоит. Будь мы омегами, защитники нашлись бы сами, но слабые альфы – желанная добыча для отбитых на голову уродов.

– Когда все узнали, что мы не владеем огнестрельным оружием и давалками не будем, нас прекратили звать в группы. Так что нам остается всего неделя, чтобы приготовиться встретиться с отцом перед вратами Небесной Канцелярии.

– Почему? – растерялся Джей, а потом понял, – оу, у вас тоже бомбы в сердце?

– А они разве не у всех? – насторожились близнецы, – нас с самого начала предупредили, что у нас есть только четыре недели, чтобы войти в группу и начать обучение. А иначе ПУФ – и все. Им не нужны люди, которые не смогут работать в команде.

– Но мы владеем холодным оружием, ножи, топоры, дротики, стрелы, это без проблем. Но огнестрел мы в руках не держали. Только взрывчатку… – переглянулись близнецы и довольно улыбнулись.

– Мы быстро учимся, и если нам объяснить, то мы быстро научимся. Но тут учить начинают только с пяти человек. Такая незадача… Отсюда выйти можно, только пройдя пять боев, а нас никто не хотел брать…

– Все будет хорошо, – Джей кивнул головой и помог Свену разрезать второй стейк на маленькие кусочки, как ребенку. – Теперь нас пятеро и у нас все получится.

– Надо придумать название для группы, – оживился Свен, – что-нибудь героическое, чтобы все понимали, что с нами лучше не связываться.

– Нашу группу, скорее всего, надо назвать ковчег, – ухмыльнулся Джей, – у нас тут и чтец, и жнец, и на дуде игрец…

– Жнец – хорошее название для нас, – Грешник промокнул губы салфеткой и мечтательно улыбнулся, – Жнец судеб человеческих, так говорят про смерть.

– Тогда уже Жнецы, – подал голос Джей, – нас ведь пятеро.

– Смерть всегда приходит в одиночку. Человек умирает один, даже если среди толпы…

– Жнец – это неплохо, – отозвались близнецы, – а командиром ты будешь?

– Нет! – Грешник с ужасом отмахнулся от такого предложения, – если бы мы занялись каперством или торговлей, то я согласился бы быть командиром, но здесь!!! Нет! Быть здесь старшим – это значит, следовать здешним правилам, ну там, честь отдавать вышестоящим, отчеты писать, приказы слушать, и все остальное: «Да, сэр! Нет, сэр! Так точно!». В гробу я видал все это!

– Тогда Свен! – предложили близнецы, – он самый крупный, вот пусть и отдувается.

– Он по слогам читает, – отмахнулся Грешник, – заставь его отчет написать, так бедняга сам повесится!

– Ну, тогда Джей будет командиром! – провозгласили близнецы, – потому что нам нельзя! Должность одна, а нас двое!

– Ему пойдет быть командиром, – улыбнулся Грешник, – теперь мы будем под твоим крылом, Ангел.

Джей вздохнул и подумал, что он как-то иначе представлял себе боевую группу спецов. Но, как говорил папенька: «будем варить суп из того, что есть».

– Чтобы выйти из этой весьма странной учебки, в которой не хотят учить, нам надо пройти огневой рубеж. – Джей вздохнул и посмотрел на близнецов, – в прошлой учебке у нас были очень хорошие инструктора, они действительно учили, объясняли. Я до этого тоже оружие только на картинке видел, и кроме кухонного ножа и иголки, ничего колюще-режущего в руки не брал. Я не только стрелять, я и драться толком не мог, мне было страшно причинить хоть кому-то боль. Но мне там доходчиво объяснили, что к чему, и я им за это очень благодарен.

– Но в прошлый раз с Волками ты сделал новый рекорд продолжительности боя – пятнадцать секунд! – Бим и Бом переглянулись, – даже мы слышали об этом. И о том, что четыре победы Волков – это только твоя заслуга.

– Ну, – Джей задумался, – это не столько моя заслуга, это, скорее, недочет альф. Кто-то выработал схему боя, и теперь каждая команда пытается ее повторить. Безусловно, каждая команда пытается добавить что-то свое, но в основном, все действуют по шаблону.

– Расскажи!! – захлопали в ладоши близнецы, опять включая режим маленьких мальчиков, – расскажи, как там. А то мы ни разу внутри не были, но ведь интересно!

– Хм, – Анджей положил мороженое в остывший кофе и подхватил печенье, – ну, если разбирать по порядку, то первое, что меня там поразило, это неожиданная достоверность. Я растерялся в первый момент, когда туда зашел. Камни, высокие деревья, дорога, дома вдалеке, как бы небо над головой. Тропинка от дверей к домикам. Там стоят два домика, а за ними еще два. Со стороны кажется, как бы окраина села. Заброшенного села. Окна без стекол и дома при ближайшем рассмотрении весьма условные. Одно помещение внизу, лестница без перил на второй этаж. Там тоже одна комната на два фасадных окна и одно на противоположной стороне. Крыша с черепицей, которая уже местами поотлетала. Стреляные гильзы ровным ковром на втором этаже примерно до щиколотки. Надписи на стенах внутри и обоссаные углы на первом этаже.

– На первом уровне только одна дверь? – уточнил Грешник.

– Есть еще окно на противоположной стороне, – Джей задумался, – и без перемычки, как на втором этаже. Я видел оба дома изнутри, они совершенно одинаковые. Дома второй линии я не видел, я не удивлюсь, если туда никто не заходил, как я понял, здесь принято, что кто-то занимает дом, а те, кто приходят следом, пытаются их из этого дома выбить. Причем, как ни странно, но расстояние от первых домов до входа примерно полкилометра, это приемлемое расстояние для стандартной винтовки пехотного снайпера, а не то чтобы для серьезной оптической винтовки.

Джей понял по глазам, что Грешник в курсе, а вот близнецы ничего не понимают, и поэтому решил пояснить.

– Понимаете, это значит, что теоретически самым тяжелым должно быть – войти на полигон. Поскольку любую группу можно просто расстрелять на входе. Ну, так, как я и сделал. Но когда мы заходили с Волками, нам позволили потоптаться на входе, а потом в Вулфа стрельнули один раз в броник, как предложение поторопиться. Снайпер вполне мог бить в шлем, но группе позволили спокойно войти на полигон, а только потом начали обстрел. И та группа, которая шла за нами, тоже не сомневалась, что на входе их обстреливать не будут. Следующая группа попыталась быть оригинальной в выборе оружия, но только они не умели им пользоваться, да и действовали по старому шаблону. И поэтому проиграли. Если мы хотим выиграть пять боев, нам надо действовать иначе, чем альфы. Сломать им схему и навязать наши условия.

– Давайте только обсудим все это без лишних ушей, – усмехнулся Грешник и кивнул на притихших альф.

– Плохо другое, – Джей допил кофе и отодвинул тарелку с мороженым к Свену, – мы не успеем подготовить за оставшуюся неделю Бима и Бома, а это значит, мы пойдем на полигон с реально тремя стрелками против пяти.

– Совсем не обязательно, – Грешник пожал плечами, – мы сможем подобрать им что-то простое, так, чтобы они справились с механизмом и не покалечились сами. Главное – продумать стратегию и нападения, и защиты, и все будет хорошо.

– Свен, не ешь мороженое большими кусками – простынешь! – Джей прикрикнул на друга и посмотрел на близнецов, – я видел здесь картонные стаканчики с крышками для горячего питья. Давайте возьмем с собой выпечку и попить и пойдем в более тихое местечко.

– Так и поступим. – Грешник встал и, встряхнув салфетку, стал складывать туда оставшиеся на подносах булочки и печенье. Связав концы, он получил узелок, который с улыбкой вручил Свену.

Новая команда собрала посуду на подносы и, засунув их в надлежащее место, прихватила возле кулеров стаканы с чаем и кофе и, довольно перемигиваясь, отправилась на выход.

– А мелкий прав, – раздалось в тишине кают компании. Медведь почесал голову, – сколько раз мы были на полигоне, и все упиралось в выбор оружия. На второй ряд домов никто и не смотрел, они были декорацией, вроде деревьев. Но какой в них толк, если все упирается в удобное место огневой точки? Зачем лезть на второй ряд домов, если первый ряд перекроет весь обзор? Да не, фигня какая-то…

– Да пудрит он нам мозги! – раздалось сбоку, – чисто омежьи штучки. Прикидывается наивной няшей, будто он нечаянно проболтался, ведь сам знал, что мы слушаем. Интересно, когда они пойдут на прорыв? Я бы с удовольствием им крылышки повыдергивал! А то выделывался скромником, а на самом деле, просто хотел быть командиром пятерки!

– Да что они могут? – раздалось из-за другого стола, – близнецы эти ни рыба, ни мясо, мордочки смазливые, Грешник – псих отмороженный, но он горазд руками махать, а на полигоне засчитывается только выстрел, а уж расстрелять одного человека мы всегда успеем, и что остается, Свен? Да он валенок и подкаблучник, без команды и не чихнет, так что, остается один омега. А что он один может-то?

Все дружно загомонили, делясь планами, как именно будут прокатывать новую команду чудиков, и только Медведь вдумчиво чесал затылок. Он видел этого Джея в бою, и сбрасывать его со счетов не следовало так небрежно. Один толковый снайпер может переломить любой бой. Другое дело, если готов к этому, и тут следовало обсудить с ребятами, как следует его загонять и не давать высовываться. Медведь кивнул головой своим бойцам и отправился на поиски укромного уголка, где их никто не сможет подслушать.

Комментарий к Бибом

https://sun9-23.userapi.com/c637530/v637530853/396e9/IYUsryUB1YU.jpg

https://sun9-47.userapi.com/c637530/v637530668/3ef09/yRSvdpp_yH4.jpg

========== 3-2 ==========

Свен начал зевать еще на подходе к библиотеке, и первое, что сделал Джей, это уложил его спать. Свен так и не выпустил из рук узелок с плюшками и уснул с блаженной улыбкой, сжимая узелок, как ребенок любимую игрушку. Джей накрыл друга пледом и уселся в соседнее кресло. Близнецы заинтересованно крутили головами, они не подозревали об этой комнате и только озадаченно вздыхали. Похоже, их убежище было хуже, чем у Грешника.

Джей разулся и размял ступни. Берцы – это, конечно, удобная обувь, надежная и в бою, и в передвижении по пересеченной местности, но ходить в ней целыми днями, не имея возможности переобуться, было тяжело.

– Какие у тебя маленькие ступни, – удивился Бом, – в берцах это как-то не очень заметно.

– Ну, я все же омега, – Джей пожал плечами, – папенька заставлял ходить в тугой обуви, чтобы нога не росла и чтобы не было соблазна бегать. «Омега из хорошей семьи должен шествовать по земле, являясь образцом поведения для плебеев». Не делайте такое лицо, я не пытаюсь произвести впечатление, но я обещал рассказать о себе, вот и слушайте.

– Мой папА является младшим отпрыском и единственным сыном-омегой у герцога Аберкорна. Да, мой дед – герцог, но единственное, чем он владеет, это герб и фамильный замок. Правда, этот замок уже более семидесяти лет представляет собой руины, но это не меняет сути непомерных амбиций моего папА. Род Аберкорнов никогда не был зажиточным, а когда в ветхом доме начался пожар из-за неисправной проводки, дом очень быстро сгорел дотла, погребя под развалинами своих незадачливых хозяев. Моего деда вынесла из пожара кормилица, и так он стал в одночасье сиротой и герцогом.

Его растили дальние родственники на деньги благотворительных обществ, а когда он подрос, его зачислили в закрытый пансион для особ дворянской крови. Ведь он, все же, был герцогом и наплевать, что его трусы и носки были подарены благотворительными фондами, а кроме формы у него не было смены одежды, все равно он был членом весьма закрытой касты аристократов и, следовательно, должен был получить достойное образование. Не буду грузить вас лишней информацией, как он жил и работал, как нашел себе пару и в итоге получил четверых рыжих как апельсин сыновей-альф и молочно-белого сыночка-омеженьку, хрупкого и воздушного, как статуэтка из фамильного фарфора.

Амбиции моего папА превышали возможности моего деда, и юный омежка грезил о богатом и родовитом муже, которого он осчастливит собой. Когда ему исполнилось шестнадцать, мой дед поднапрягся и, приодев кукленка, отправил на бал дебютантов, дабы осуществить его мечту. Но юный маркиз Аберкорн, если вначале и вызвал ажиотаж своей голубой кровью, то при полном отсутствии приданого и полезных связей оказался совершенно никому не интересен. Кроме одного альфы, который хоть и был дворянином, но из шотландского рода, а кроме этого, только закончившим военную академию и нищим, как церковная мышь.

Мой второй дед, не будем всуе поминать его имени, отказался от своего единственного отпрыска, и увидев, кого он выбрал себе в пару, еще больше рассердился и сделал вид, что его это не касается. В ответ его имя было запрещено упоминать в нашем доме, самое большее, что я слышал, это шипение папеньки в его адрес. Мои родители всегда жили на оклад моего отца в казенном жилище, которое становилось лучше вслед за продвижением его по службе.

Я – старший сын своих родителей, и как ни фыркали друг на друга мой дед и мой папА, у меня был шанс получить наследный титул, как старшему ребенку прямого наследника, и, кроме этого, являясь старшим сыном своего папА, я имею право именоваться лордом Анджеем. Именно этот титул и стал камнем преткновения в моей судьбе. Я закончил среднее образование в пятнадцать, поступил по гранту для одаренных детей в химико-технологический институт и, как говорят преподаватели, подавал большие надежды. Поэтому, когда мне исполнилось семнадцать, я был на втором курсе института и горел учебой. Но родители заявили, что выбрали мне жениха и я должен познакомиться с будущим мужем.

Мой папенька – достаточно суровый тиран, и поэтому контролировал каждый мой шаг и знал наизусть мое расписание, сверяя его с наручными часами на собственном запястье. У меня были только институт и дом, я не имел права задерживаться на семинары, и ни в коем случае не заходить в кафе, хотя у меня все равно карманных денег было только на дорогу. Папенька объяснял такой жесткий контроль тем, что я был единственным малолеткой в институте, и он переживал за мою нравственность среди распущенной молодежи. Но поскольку я был единственным малолеткой в группе и на потоке, то я был единственным омегой, который был совершенным невидимкой для всех альф.

А поскольку папенька одевал меня по собственному вкусу и разумению, то я всегда отличался внешним видом от всех студентов. У меня никогда не было яркой или модной одежды, только строгие костюмы пастельных тонов всевозможных оттенков розового цвета. Поэтому появление у меня в жизни «настоящего альфы» было для меня из разряда чудес. О нашей помолвке объявили в газетах еще до нашего знакомства, но меня в тот момент это не испугало. Я был уверен, что родители мне плохого не выберут.

Жениха звали Оливер Алистер. Он был из богатой семьи торговцев, и его отец горел мыслью получить хоть какой-нибудь титул, чтобы украшать гербом деловые бумаги и иметь доступ в закрытое общество аристократов. Балы, званые вечера, закрытые клубы, именно там крутились люди, которые заправляли многим и куда рвался старший Алистер. Родство со мной дало им возможность добавить Мак к своей фамилии и говорить о родстве с герцогом. Оливер к тому времени был уже достаточно известным модельером, но про таких в обществе аристократов говорят: «хороший парень, НО…» Приставка Мак делала его почти своим и открывала перед ним двери на благотворительные балы и вечеринки. Раньше вход туда можно было получить, только сделав внушительный взнос в благотворительное общество устроителей бала, там, я не знаю, на организацию приюта для бездомных животных или для поддержки сирот с седьмого уровня.

Оливер очень красиво за мной ухаживал – цветы, конфеты, милые безделушки, билеты на концерт или выставку картин по воскресеньям. Он встречал меня из института и подвозил до дома, передавая на руки довольного папочки. Все было очень чинно и благородно, как говорится, «комар носа не подточит». Год помолвки пролетел незаметно, и кроме того, выяснилось, что мы с ним истинная пара, и моему счастью не было предела. У Оливера отец был альфой, а мама бетой, и поэтому у него запах был достаточно слабый, но мне тогда это очень нравилось. Я считал это милым. Никакого агрессивного запаха, все очень деликатно.

Когда мы сыграли свадьбу, я был на третьем курсе института и как раз получил грант на проведение научной работы. Я тогда от счастья, казалось, не ходил, а летал над землей. Свадьбу, как водится, приурочили к течке, «дабы жених (то есть я) не очень стеснялся и не боялся прощаться с невинностью». Мое счастье закончилось именно в тот день, вернее, в ту ночь. У моего мужа на меня не встало. Да, это достаточно нетипично, чтобы у альфы не стояло на течного омегу, который вдобавок ко всему является самым идеальным партнером по всем маркерам.

При суровом воспитании моего папА, я был лишен даже элементарной информации, что может пойти не так. Школьные занятия в расчет брать не стоит, там объясняли скорее анатомию, а мой папА о подобном даже шепотом, на ушко и в темной комнате не стал бы рассказывать. Он всегда был излишне манерен и чванлив. Настолько, что яйца называет «куриный фрукт», а член между ног «это». Поэтому я не понимал, что происходит. Почему муж пыхтит, кряхтит и злится. А когда я спросил его, что происходит, то получил очень жесткую взбучку. Он бил меня до тех пор, пока боль не погасила возбуждение от течки. А поскольку мы были с ним истинными, то он прекрасно все чувствовал, и поэтому моих слов было ему недостаточно.

Когда он опомнился, было уже поздно, он сильно разбил мне лицо, у меня треснула губа и шатались передние зубы. Он приложил мне холодное полотенце на лицо и вызвал личного врача. Тот хихикал вначале, думая, что он порвал меня от избытка страсти, но когда увидел мое лицо, испугался и протрезвел. Меня обкололи различными препаратами (я теперь уже знаю, какими именно) и оставили на три дня в закрытой комнате. Я спал и ничего не мог сделать. Но через три дня я пришел в себя и сбежал из номера для новобрачных домой к родителям. К тому времени лицо почти пришло в норму, и только небольшая ссадина на губе напоминала о том, что было.

Родители не поверили мне, когда я рыдал в гостиной, сидя на стуле перед чашкой чая. И моего папу заботило, чтобы я держал спину и не сморкался громко. Родители отругали меня, назвали неблагодарным и выставили за дверь, не забыв вызвать мужа. Я оказался под дождем в брюках и тонкой рубашке. Мой средний брат держал надо мной зонтик, пока мы ждали приезда Оливера, и пытался меня ободрить. Муж примчался, извинился перед родителями «за беспокойство» и, усадив меня в машину, отвез в дом своих родителей. У него была квартира в городе, но там собирались холостые друзья и коллеги модного модельера и, следовательно, порядочному омеге как жилье она не подходила.

Так началась моя супружеская жизнь… Грешник покажет вам журнал с моей свадьбой. Она была крайне помпезной. Ее фотографировали для глянцевого журнала, и свекры не поскупились на это событие. К моему появлению в своем доме они отнеслись весьма равнодушно, а потом все переросло в неприязнь. Они были твердо уверены, что все омеги – шлюховатые создания, и с их подачи Оливер заставил забрать меня документы из института. Свекры считали, что я туда рвусь исключительно ради эротических приключений.

В их доме я жил вначале исключительно в спальне, которая раньше была детской комнатой Оливера. Его мама сперва пыталась сделать из меня «настоящего хозяина и помощника мужу». Для начала, она водила меня по большому дому, обставленному дорогими, но по большей части безвкусными вещами, и рассказывала такому нищеброду, как я, как сильно мне повезло оказаться в семье, где не придется заботиться о пропитании. Потом она стала учить меня азам ведения домашнего хозяйства. О том, как надо контролировать слуг и проверять счета по дому и кухне.

И если я считал в уме, то свекровь мне не верила на слово и заставляла пересчитывать все на калькуляторе, так, как делала она сама. И при этом стояла за спиной, наблюдая и подсказывая, на какие именно кнопки надо жать. В итоге я сбивался, портачил и все приходилось переделывать под весьма ехидные замечания. Вскоре свекровь решила, что я бестолковый, раз не могу считать на калькуляторе, и отстала со своими нотациями и упреками.

Теперь меня вызывали из комнаты, только когда к свекрам приходили гости. Меня показывали гостям со словами: “наш лордик”, как новую игрушку или племенное животное для случки. Гостям рассказывалась моя родословная, я должен был показать свои хорошие манеры, сыграть что-нибудь на рояле, а потом свекры добавляли, что в остальном я – совершенно бестолковое и никчемное существо, не способное ни на что больше. Общение с мужем добавляло страха и боли. Он появлялся время от времени, когда надо было посетить мероприятия с супругом. Тогда меня одевали в то, что выбирал муж, причесывали и заставляли ходить рядом молчаливой тенью.

Кроме этого, я не имел права покидать дом или общаться хоть с кем-нибудь. После того, как мужу доложили, что я разговаривал по коммутатору с альфой, у меня отобрали и этот девайс. Со мной связался профессор из института и пытался уговорить меня вернуться к учебе. Я боялся открыть рот и пожаловаться на мужа, потому что папочкино воспитание выжгло на мне печать, что на мужа жаловаться нельзя. Я не решился попросить о помощи, потому что не видел, чем именно мне может помочь профессор с кафедры полимеров. Надо было бежать из того дома еще тогда. Обратиться за помощью в кризисный центр помощи от домашнего насилия. Показать синяки, которые не сходили, но я не мог решиться на подобный поступок.

Если муж был доволен, то он сношался со мной, потому что назвать это иначе язык не поворачивается. Не было ни ласки, ни заботы, только совокупление и недовольство. Мне и метку поставили не от желания, а со злобы, потому что я пытался улизнуть от мужа как можно быстрее. Муж уверял, что это все моя вина, поскольку был абсолютно гетеросексуален и заниматься сексом с парнем было для него совершенно недопустимо с моральной точки зрения.

Он уговаривал меня сменить пол на женский, уверяя, что после этого у нас все наладится, и мы будем счастливы. Через год такой обложной осады я уверился, что я действительно глупый и никчемный, и пол, возможно, действительно не важен, если он мешает семейному счастью. Стоило согласиться с мужем на смену пола, как он опять разительно переменился, став милым и заботливым. Он подобрал мне больницу и долго обговаривал с врачом мои будущие параметры фигуры и лица. Мне было все равно, я был практически сломлен и плыл по течению.

Но стоило начать готовиться к операции, как выяснилось, что я беременный и гормонотерапия недопустима из-за возможности выкидыша. Я сразу отменил операцию и рванул к мужу порадовать его будущим отцовством. Но муж не то, что не порадовался, а ужасно разозлился. Он потребовал, чтобы я сделал аборт и продолжил подготовку к смене пола. Я отказался, и муж очень сильно избил меня. Он бил по животу, надеясь, что я потеряю ребенка, но несмотря на то, что я писал кровью и получил трещины в ребрах, ребенка не потерял.

С тех пор у меня появилась цель в жизни – сохранить своего малыша и жить ради него. Я жил тихой мышью в доме, прятал карамельный запах беременного омеги и прилагал все усилия, чтобы не попадаться на глаза ни свекрам, ни мужу.

Я обратился за помощью в больницу для неимущих, и врачи, приняв меня за омегу с тринадцатого уровня, пытались мне помочь, чем только могли. На четвертом месяце выяснилось, что у ребенка шумы в сердце и деформированы ножки, а потом объяснили, что у родителей-наркоманов большой риск рождения детей с врожденными отклонениями. Я был в ужасе и не знал, что делать. Врачи объяснили мне черты характера и привычки наркоманов. Тайных или явных. Все приметы сходились в одно: мой муж – наркоман с большим стажем и, судя по его жизни и привычкам, это уже необратимо. И отсутствие эрекции, и перепады настроения, и многое другое, все было подтверждением этому факту. В его богемном окружении это практически норма, и он это никогда не бросит.

Врачи меня утешали, как могли, я не хотел делать аборт. У меня не было уверенности, что я смогу забеременеть еще раз, а оставаться бездетным казалось хуже смерти. Врачи мне и сказали, что при современном уровне медицины операцию на сердце вполне возможно сделать, были бы деньги. А что касается ножек, то при текущем уровне протезирования смена протезов по размеру позволила бы ребенку жить нормальной жизнью, почти не ощущая дискомфорта.

Муж и его родители перестали меня замечать. В их представлении, они наказывали меня за непослушание одиночеством, но я был только счастлив, что меня оставили в покое. Я прятал живот в бесформенной одежде, подтверждая у новой родни мысль о полнейшем отсутствии вкуса, и заодно прятал свой запах, маскируя его дешевым парфюмом. Я старался гулять там, где меня не могли встретить знакомые мужа, но все равно, у него как-то спросили, почему он прячет от всех беременного меня и как скоро у него будет пополнение в семействе.

Муж появился на пороге моей комнатушки злой, как демон из преисподней. Сорвав с меня одежду, он убедился, что это на самом деле живот, а не муляж, и избил до полной отключки. Его от меня оттащили родители, побоявшись, что я умру и им не удастся скрыть причину моей кончины. Поэтому на меня нацепили ночнушку и, положив у лестницы, вызвали врачей, якобы я упал со ступеней. У меня обнаружили множество гематом и разрыв плаценты. Поэтому мне сделали кесарево, спасая меня и ребенка. Но увидев деформированные ножки и обнаружив проблемы с сердцебиением, вызвали в палату Оливера. Когда он увидел сына, он запретил оказывать ребенку любую медицинскую помощь, а после этого закатил такую истерику, что врачи забыли и обо мне, и о ребенке.

Они вкололи мне успокоительное, которое вместе с анестезией полностью лишило меня возможности двигаться. А ребенка они положили в эмалированный тазик, как в абортарии, и накрыли его салфеткой, чтобы не привлекать ненужного или случайного внимания. Я не мог говорить, я не мог позвать на помощь, я даже пошевелиться не мог. Я прилагал огромные усилия, чтобы держать глаза открытыми и надеялся, что мне хоть кто-нибудь хотя бы покажет моего ребенка. Но мы были в родзале одни. Я и мой сын. Салфетка несколько раз дернулась, а потом я понял, что мой малыш мертв.

Очнулся я через несколько дней. Оливер заскочил в палату лишь для того, чтобы сообщить что «я пожалею, что не сдох вместе со своим уродцем» и выскочил из палаты, чтобы дать интервью в омежьи журналы, как он переживает, что первая беременность его обожаемого супруга закончилась так трагично. Но слабое здоровье супруга с самого начала не внушало уверенности, что роды будут простыми. А тут такая неприятность, когда я, бродя во сне, как лунатик, свалился с лестницы и травмировал и так слабого ребенка. Врачи сражались за наши жизни, но если меня удалось спасти, то к сожалению, ребенок был слишком слаб, чтобы выжить даже после всех усилий врачей. А потом он пел дифирамбы всему медперсоналу и обещал, что обязательно сделает крупное пожертвование на оборудование в отделение недоношенных детей, чтобы такие трагедии не случались с другими родителями и прочее бла-бла-бла…

Джей вынырнул из собственных воспоминаний и посмотрел на замерших близнецов, на окаменевшего Грешника, и только сейчас услышал всхлипывания из соседнего кресла, это Свен размазывал слезы пополам с соплями по щекам. Он кивнул другу и горько улыбнулся, заканчивая рассказ.