Текст книги "Живой"

Автор книги: Poison Ivy

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Poison Ivy
Живой

Тело появилось под утро. Трудно сказать во сколько точно, между четырьмя и шестью часами. Потому что, когда Тим проходил той тропой в три утра на ночную рыбалку – его еще не было, а когда спешил вернуться домой около шести – буквально наткнулся на него. Нет, конечно, он иногда слышал по радио в криминальных сводках о трупах, которые находят совершенно случайно в лесной чаще то грибники, то дачники, то дети… Но ведь не здесь! И не в такой глуши! И уж явно не он должен был его обнаружить!

И что теперь делать? Тимофей испуганно огляделся, посмотрел вверх, на холм, сразу за которым пролегала проселочная дорога. Ни души. Лес замер, словно досыпая последние часы перед рассветом: по тропинке стелился молочный туман от реки, птицы еще не пели, но сумерки и ночная прохлада уже отступали. Даже ветра, способного принести посторонние запахи и шорохи, этой ночью не было.

Парень лежал на спине, головой в густой, но по-осеннему пожухлой траве, одна его нога была согнута в колене, а другая преграждала Тимофею тропинку. Узкие джинсы задрались на худой лодыжке, красный кед с развязанными шнурками выглядел слишком ярко на фоне темнеющей земли. Он кричал, бил прямо в переносицу своим тревожным цветом. Остальная одежда на парне казалась излишне скромной, по сравнению с этой обувью: голубые джинсы, серая толстовка – ничего примечательного.

Тим осторожно присел рядом с его головой. Волосы темные, слегка вьющиеся, лицо… Боже, его лицо… Правый глаз заплыл, нос, кажется, сломан, на губах и щеках – запекшаяся кровь, но даже в таком виде его с легкостью можно было назвать красивым. И кому понадобилось уродовать такое лицо? Просто изверги. Тиму стало искренне жаль парня.

Он хотел было поскорее вернуться к своему дому, связаться по рации с Петровичем – председателем недавно возродившегося сельсовета ближайшего поселка и его единственным другом – рассказать, что случилось, а дальше… Как знать? Может, Петрович что придумает? Придется полицию вызывать. Шумиха начнется, а ему это совсем не на руку. Так и до него могут добраться, тогда байки о новом лесничем уже не помогут. Он живет тут совсем один, первый подозреваемый – и к гадалке не ходи!

Успел отойти от тела на пару шагов, как вдруг услышал краем уха слабый стон. Показалось? Вернулся, склонился к самому его лицу, подставил ухо.

Дышит! Живой! Тим чуть не подпрыгнул на радостях, но скорее не из-за того, что у него теперь не будет неприятностей – он был рад, что парень жив. Прощупал пульс на сонной артерии, отмечая темно-фиолетовые синяки на шее – учащенный. Кажется, парень пытался прийти в себя. Его ресницы слабо задрожали, он снова хрипло застонал. Тим расплылся в улыбке. Живой!

Потом он потратил около получаса на то, чтобы тщательно ощупать парня на предмет серьезных переломов. Начал с лодыжек, пробираясь цепкими крупными пальцами вверх по тонким икрам и бедрам, но парень оставался безучастным, вздрогнул только когда руки Тима перешли к ребрам и слегка заметно зашипел от боли, когда он дотронулся до правого плеча. Ну, это не так страшно! Могли быть, конечно, внутренние повреждения, но они дадут о себе знать чуть позже, а пока… Тим с легкостью поднял парня на руки – ерунда, он с детства привык к тяжелой работе, с которой и взрослые-то мужчины не всегда справлялись – и скрылся в зарослях ежевики.

Кроваво-красный отблеск заката пробивался сквозь ветви вековых дубов, просачивался в зазор между плотными шторами и ложился на грубо отесанные деревянные доски пола. В тускнеющем с каждой минутой луче клубилась пыль. Где-то пели птицы, пахло кофе и еще чем-то сладким, как яблоки в карамели. Ох, бабушка пекла такие чудесные яблочные пироги!

«Надеюсь, я умер и попал в рай досрочно, как мученик», – подумал Максим и попытался шевельнуться.

Шея и спина взорвались пронзительной болью, отдающейся прямо в голову, как выстрел. Нет, в раю не может быть настолько больно! Он застонал, горло пересохло, казалось, до самого желудка. С опаской приоткрыл здоровый глаз. Высокий деревянный потолок со скользящими по нему ветвистыми тенями, просторная комната, массивная кровать, тумбочка с ночником, кресло-качалка у занавешенного окна.

В углу комнаты, у двери, там, где уже сгустилась тьма, что-то было. Он не видел и не слышал, но чувствовал, что не один. Однако сейчас ему было так плохо, что это не имело никакого значения. Даже если этот незнакомец пришел его добить, даже если это был сам дьявол… Максим снова провалился в туманную мглу, так и не проснувшись до конца. Услышал лишь тихие осторожные шаги и почувствовал, как кто-то укрывает его мягким пледом.

В следующий раз, когда он проснулся, уже наступила ночь. Стрекотали кузнечики, перекликались ночные птицы, едва слышно скрипели деревья. Ночник у кровати рассеивал густую маслянистую темноту лишь у самой головы парня. Он почувствовал, что все тело горит в лихорадке, он весь мокрый от пота, особенно спина и грудь, которую кто-то слишком плотно перебинтовал. Правое плечо ныло, голова раскалывалась от боли, губы слиплись от жажды, перед глазами мелькали черные точки, но усилием воли он заставил себя не впадать в забытье в очередной раз. Нужно было понять, что происходит и где он. Думай! Думай! Думай!

Это все Темыч – бывший одноклассник. Так ведь и знал, что нельзя ему доверять, но выбора не было. Снова ложь! Он заскрежетал зубами и чуть было не заплакал от досады. Выбор всегда есть. А он сам виноват, потому что идиот. Нужно было быть умнее – вот и весь ответ.

Он слегка приподнялся на локте левой руки. Комната вместе со всем скудным интерьером резко покачнулась и поплыла, потом также резко замерла. К горлу подступила тошнота, Максим закашлялся. В дальнем углу что-то нетерпеливо переступило с одной ноги на другую, завозилось и вздохнуло. Что-то слишком крупное, чтобы быть просто человеком. Парень с ужасом уставился в темноту.

– Кто здесь? – прохрипел он, чувствуя, как треснула засохшая корка на губах.

– Как ты… вы… себя чувствуете? – ответил голос из тени, вполне себе человеческий, только очень низкий и хриплый, но не так, как бывает у стариков – скорее как у того, кто не привык много болтать.

– Воды…

– На столе, слева.

Максим повернулся, прямо под светильником стоял стакан с водой. Морщась от боли, он медленно подвинулся к краю кровати, схватил стакан трясущейся рукой, начал пить, захлебываясь, обливаясь, потом долго кашлял, почти до рвоты. Его трясло и знобило, на теле проступил холодный пот.

– Вам помочь? – вежливо поинтересовался голос.

Максим отдышался и снова уставился в темноту, из которой на этот раз отчетливо прорисовывался силуэт. Видимо, мужчина сделал пару шагов навстречу, но передумал в последний момент. И это было разумным решением. Мужчина? Максим уже не был в этом уверен. Высокая тень, под два метра ростом, широченные плечи – одно заметно выше другого, длинные руки с явно проступающими даже через ветровку мускулами, на голове капюшон, плотно скрывающий лицо.

– Не подходи, – пробормотал Максим, инстинктивно подтягивая колени к подбородку. Услышал короткий виноватый вздох:

– Ох, извини…

И силуэт снова скрылся в темноте. Ну и урод! Максим вздрогнул всем телом, когда услышал, как это нечто шагнуло к двери, и облегченно выдохнул, когда оно, наконец, покинуло комнату.

«Я точно не в раю, раз меня окружают такие чудовища», – подумал он, прежде чем провалиться в тревожный сон.

Тимофей злился на себя за то, что был таким неосторожным. Прав был папа, когда говорил, что ему не стоит вообще показываться людям на глаза. Так было проще. Не средневековье, конечно, чтоб его крестьяне вилами гнали, но кто знает, на что может толкнуть страх? От перепуганных односельчан он еще в детстве натерпелся. Не стоило испытывать судьбу и сейчас. Все у него было хорошо – грех жаловаться. Отец его любил, может, даже больше, чем его братьев, проводил с ним много времени, научил охотиться, рыбачить, помог построить этот дом. Петрович заботился о нем, привозил все необходимое – инструменты, запчасти, топливо, продукты, все, что тот просил, даже оформил по документам, как лесничего и смотрителя местного заповедника, зарплату ему платил.

Страшно представить, что могло случиться, если бы отец согласился отдать его в приют для инвалидов и неполноценных. «У него голова слишком светлая, он не только слюни умеет пускать, как остальные в этих приютах», – говорил отец на все увещевания родственников и собственной жены, которая чуть с ума не сошла от ужаса после родов. «Это сейчас он ребенок еще! А как подрастет, куда нам наших детей прятать? Да он одной своей ручищей быка задушит и не вспотеет!» – причитали соседи.

В лесу было спокойно. Здесь был его настоящий дом. Он знал каждую тропинку, каждое дерево, звери не боялись его, чуть ли не с рук ели. Им было все равно, как он выглядит. Чтобы не сойти с ума от одиночества, он иногда говорил по рации с Петровичем или его женой, читал книги, научные журналы, газеты, правда, полугодовалой давности, но политика и курс валют его и так не особо интересовали. Иногда он наблюдал за туристами и охотниками, забредающими в его лес, но издали, оставаясь незамеченным, даже несмотря на свою совсем не скромную комплекцию. Бесшумно передвигаться, исчезать в тени деревьев и прятаться он умел, как никто.

Почему-то Тим до сих пор не сообщил о своей странной находке, хотя обычно он рассказывал Петровичу обо всем, что казалось ему интересным, даже о поведении перелетных птиц. Но вчера было просто некогда. Нужно было осмотреть парня, попутно сверяясь с медицинской энциклопедией, и оказать первую помощь. Сам Тимофей болел крайне редко, однако в его аптечке было все необходимое, даже шприцы, капельницы и физраствор. Да и кроме того, его переполнял адреналин, и он боялся, что председатель может уловить тревогу в его голосе.

Почему он так разволновался? Просто потому, что впервые за долгое время рядом оказался другой человек? Нет, не только. Он впервые видел такое совершенное тело, совсем не похожее на его собственное. Пусть излишне хрупкое, пусть покрытое равномерным слоем синяков и ссадин, но красивое, несмотря ни на что. Что бы с ним было, если бы он хоть чуточку был на него похож? Все бы сложилось иначе. Не нужно было бы ото всех прятаться, у него было бы много друзей и подруг, профессия, миллионы возможностей. У него была бы настоящая жизнь. Как в книгах, только еще лучше.

Тим накрепко перебинтовал грудь парня, готовый в любой момент скрыться в тень, если тот придет в себя. Опустил его голову себе на плечо, осторожно придержал пальцами затылок. От него даже пахло как-то иначе, волосы были такими мягкими, а кожа – белоснежная, не тронутая ни палящим солнцем, ни изнуряющим трудом. На правой лопатке – татуировка в виде дракона в японском стиле, он таких никогда не видел, поэтому даже рот приоткрыл от удивления.

Потом он перенес парня в свою спальню, укутал одеялами, так как того начала бить крупная дрожь. Он стонал во сне, кажется, что-то шептал. Его прекрасное лицо, которое Тим умыл от запекшейся крови и грязи, покрылось потом, волосы прилипли ко лбу темными полукольцами, губы распухли и покраснели, пушистые ресницы дрожали. Тогда Тим очень испугался, что парень не доживет и до вечера, однако тому становилось лучше с каждым часом. Температура спала, дыхание выровнялось, он наконец крепко уснул без кошмаров и лихорадочного бреда.

Да, ему определенно стало намного лучше, но после того, как Тим чуть не вышел на свет, ринувшись на помощь, ему снова будут сниться кошмары. Нужно быть предусмотрительнее…

Рано утром, едва рассвело, Максим попытался встать, но ноги его почти не слушались. Он успел сделать пару шагов к окну, а потом рухнул на колени, как подкошенный, вскрикнул в бешенстве от собственного бессилия. Что за слабак! Подумаешь, избили немного, с кем не случается? Не парень в расцвете сил, а размазня какая-то! У дверей послушался шорох, потом кто-то тихо постучал.

– У тебя все в порядке? – спросил тот же низкий голос.

– Да-а-а, – слабо застонал Максим, безуспешно пытаясь подняться. – М-м-м… Где у тебя туалет? Ты… можешь мне помочь?

Дверь тут же отворилась. Максим услышал сосредоточенное шумное сопение, словно у него за спиной не человек стоял, а медведь, потом тяжелые шаги с размахом не меньше метра, шорох одежды и большие руки приподняли его за плечи. Он стоял спиной, не смея обернуться, голый и жалкий, чувствуя себя совершенно беспомощным. Великан как будто уловил его смущение, стянул с кровати плед и накинул ему на плечи.

– Туалет на улице, – сказал он. – Идем, я покажу.

Максим почувствовал себя немного увереннее, кажется, никто здесь не собирался его убивать, даже наоборот. Он обернулся и поднял лицо. На верзиле была серая толстовка огромных размеров и спортивные штаны, лицо почти полностью скрывал глубокий капюшон, на свет показывался лишь его квадратный подбородок с темной щетиной и часть шеи. Левое плечо действительно выдавалось вверх и вперед, отчего казалось, будто правая рука его намного длиннее. Огромные жилистые кулаки он попытался спрятать в рукава, но это не слишком помогло. Он весь как-то сжался под любопытным взглядом Максима, немного отвернулся в сторону, пряча привычным жестом лицо.

– Как тебя зовут? – спросил парень, еле ковыляя вслед за огромной серой тенью.

– Тим, а тебя?

– Максим, можно Макс.

Тимофей остался на крыльце с широкой верандой и скамьей у дверей, решив, что дальше парень и сам справится. Туалет стоял у тропинки, сразу за кустами сирени. Он напряженно следил, как хрупкая фигурка на полусогнутых ногах шаркает огромными галошами по выложенной речными гальками дорожке, и был готов в любой момент броситься на помощь. Этого не потребовалось, однако, когда парень вернулся, его уже трясло от холода и слабости.

Макс проспал еще один день, часто просыпаясь, ворочаясь и мучаясь от боли в спине. Вечером он впервые ощутил голод. Он бы и не подумал, что когда-нибудь обрадуется этому чувству, но сейчас главное, что его перестало мутить, словно он в открытом штормящем океане. Он осторожно встал, снова закутался в плед, приоткрыл штору. Темно-оранжевое солнце медленно исчезало за чернеющим горизонтом леса. Чуть правее от крыльца тлели осенние листья, которые ворохом сгребал хозяин дома из-под дубов, кленов и диких яблонь. Какой же он все-таки огромный! Наверное, даже Валуеву бы фору дал – окажись они на одном ринге.

Так, главное найти свою одежду и двинуть обратно, добраться автостопом до города… А что потом? Пустота. Ни одной умной мысли… Второго шанса, чтобы его убить, они ведь не упустят. Он зябко поежился, вспомнив на секунду ухмылки этих амбалов в черных кожаных куртках. Привет, девяностые! Он-то думал, что ничего подобного с ним никогда не произойдет. Ага, конечно, нашелся самый умный. Откуда же ему было знать, что его подставит человек, которого он знал с детства? Сейчас, наверняка, уже скрылся где-нибудь на Кипре.

«Эх, Темыч! Знал бы ты, как я был в тебя влюблен последние пять лет! Сволочь такая!» – подумал с горечью Максим. Еще с десятого класса, как только он в их школу перевелся.

В него невозможно было не влюбиться. Высокий, стройный блондин с лучистыми голубыми глазами. Старший сын нового прокурора. Уверенный в себе, наглый, местами даже слишком, глядящий на всех сверху вниз, даже на учителей и преподавателей вузов, которые приходили в элитную гимназию два раза в неделю для уроков английского, математики и физики. Темыч мог не учиться, ему уже давно полагалось место на юрфаке, по праву рождения.

Девчонки сходили по нему с ума, буквально в штабеля укладывались, парни хотели с ним дружить: таскаться по закрытым клубам, отрываться на шикарной даче в три этажа, и главное – пользоваться всеми привилегиями статуса его отца. Но, как ни странно, Темыч выбрал своим лучшим другом именно его – Максима. Серого мышонка с последней парты, особо не выделяющегося ни высокими отметками, ни родственными связями, ни богатыми родителями. Просканировал своими сияющими глазами-льдинками всех будущих одноклассников, остановился на открывшем в восхищении рот Максе, подошел и просто уселся рядом как ни в чем не бывало. Сразу ведь почувствовал, подонок, что парень отчаянно влюбился в него с первого взгляда.

Это сейчас Максим вдруг все понял. Ему хорошо мозги на место вставили «личные телохранители» прокурора. Темычу всегда было скучно и всего мало, поэтому он с особым садистским удовольствием следил за жалкими потугами Максима объясниться в своих чувствах или любовался, как тот мучается, пока он развлекается с очередной девчонкой. Но больше всего ему понравилось, как побледнело его лицо, когда он признался, что уже давно встречается с парнями, и добавил: «Только тебе могу рассказать, ты же мой лучший друг!»

Ага, лучший друг… Тут бы его и послать ко всем чертям, но Максим и слова не мог сказать. Глядя, как парень вот-вот расплачется от негодования, Темыч вдруг смягчился и, приблизившись к самому его лицу, многозначительно добавил: «Они ничего не значат для меня, эти парни, так, просто тренажеры, чтобы опыта набраться… Я же знаю, что ты меня любишь все эти годы».

А он и расплылся от такой небывалой нежности! Какой идиот! Нет, вы только вдумайтесь: «тренажеры» для секса! Максим даже фыркнул от внезапно разобравшего его смеха.

Сейчас ему было обидно до слез, но не из-за отношения Темыча, а из-за собственной глупости. На него же обращали внимание другие мужчины, даже красивым называли, пытались ухаживать, а он пресекал любые их усилия на корню.

Максим прислонился пылающим лбом к прохладному стеклу окна. Сумерки сгущались, верзила уже давно возился где-то в недрах дома, и воздух наполнился ароматом мясного бульона и тушеных овощей. Но от горестных мыслей есть совсем расхотелось.

Парень вздрогнул всем телом, когда вдруг понял, что уже не один в комнате. И как он только умудряется оставаться таким незаметным?

– Я принес твою одежду, – пробасил Тим и положил аккуратную стопку на край кровати. – Я все постирал, только потом подумал, что там могли остаться улики, если ты захочешь подать заявление на тех бандитов… Или… Ну, извини…

– Спасибо, – ответил Максим.

Ужас какой! Он уже не помнил, когда ему мать родная стирала в последний раз, а тут незнакомый человек. Даже белье постирал! Стыдобище! Он залился краской.

– Кухня справа по коридору, ужин готов.

Максим оделся, морщась от боли, отбросил ногой кеды под кровать, тоже идеально чистые. Видеть их не мог! Подарок Темыча.

«Ты же гей? Почему тогда так скучно одеваешься? Надо добавить красок в твой гардероб!» Придурок!

Он запутался в своей толстовке, пытаясь натянуть ее прямо поверх бинтов, но поднять руки оказалось непосильной задачей.

– Вот дерьмо! – громко выругался Макс и сразу же услышал тихое шуршание. Он что, под дверью его ждал все это время?!

– Подожди, я помогу, – он потянул за рукава, но слишком резко – парень чуть не упал, раздался характерный треск ткани.

– Черт! Больно! – взвизгнул Максим, врезаясь макушкой в твердую, словно каменную, грудь великана.

– Прости, я не подумал, я сейчас, – он вновь как-то слишком проворно скрылся за дверью.

Один рукав толстовки теперь держался на честном слове, Максим откинул ее в сторону, потирая макушку.

Через несколько минут парень сидел за небольшим деревянным столом, утопая в огромной ветровке Тима, и с неподдельным любопытством разглядывал скромный интерьер дома. Генератор опять барахлил, лампа под потолком тускло мигала. И кстати, Тимофей был бы даже рад, если бы она и вовсе погасла, потому что чувствовал себя очень неловко при таком ярком освещении. Голову в капюшоне держал как можно ниже, прямо над тарелкой, хотя аппетит у него пропал. Это же надо быть таким неуклюжим, чтобы чуть не уронить парня, да и вообще вот так испортить его вещь?

– Очень вкусно, – сказал Максим, доедая остатки овощного рагу.

И ни капли не соврал! Сам готовить не умел, а когда от родителей съехал, то питался исключительно едой из доставки. Такого вкусного рагу он, кажется, никогда в своей жизни не ел. Великан хмыкнул что-то несвязное в ответ.

– Мне нужно возвращаться в город, – вилка, казавшаяся такой маленькой в огромной руке, со звоном соскользнула на пол, и Максим как-то интуитивно вжал голову в плечи. – Ты можешь меня проводить?

– Я там никогда не был, – ответил Тим. – А тебе еще рано, ты не сможешь столько идти.

– Но мне нужно… ты можешь вызвать кого-нибудь? Телефона у тебя нет?

Верзила молчал.

– Хотя, знаешь… Забудь. Какая разница?

Максим глубоко вздохнул, глаза жгло от подступивших слез. Сознание все еще цеплялось за такие привычные вещи, как его съемная квартира, ноутбук, вещи, книги, работа – пусть и нелюбимая, родители, которые, впрочем, еще полгода назад со скандалом заявили, что не желают иметь ничего общего с «педиками», вроде него, и что он подает дурной пример младшему брату. И Темыч… Человек, ради которого он готов был на все, и который его предал.

Ему некуда и не к кому было возвращаться. Он был растерян, унижен и раздавлен. И что теперь делать? У него даже паспорта с собой не было, чтобы уехать куда-нибудь еще и начать жизнь заново, не говоря уже о средствах.

Он очень трогательно шмыгнул покрасневшим носом, от чего Тим чуть было не поднял голову слишком высоко, к счастью, парень был занят своими печальными мыслями и не заметил, с каким интересом его разглядывают. Под глазом расплылся огромный синяк, на левой скуле – алая ссадина, словно он тормозил лицом о землю, нижняя губа треснула, длиннющие темные ресницы дрожат, пытаясь скрыть проступившие слезы. Почему-то жутко захотелось его обнять, успокоить, почувствовать мягкую шелковистость его волос. Даже мышцы заныли, а дыхание перехватило. Эти чувства захлестнули его, пробуждая где-то глубоко внутри волнение и трепет, совершенно ему не свойственные. Обескураженный этим открытием, он вновь склонился над своей тарелкой, опасаясь, что парень вот-вот поднимет взгляд и увидит его лицо.

Но парень совсем поник, извинился за неудобства, которые причиняет, заикаясь и краснея, поблагодарил за оказанную помощь, так и не глядя в его сторону. Должно быть, он его боялся. Да, его все боятся, испытывают отвращение, в лучшем случае – пренебрежение и жалость. Этот факт Тимофей всегда рассматривал как данность. Никуда от этого не деться, так и смысла переживать не было. Но сейчас… Сейчас он бы полжизни отдал, чтобы выглядеть как все, чтобы этот парень посмотрел на него без тени смущения или страха. Интересно, какого цвета у него глаза? Кажется, серые, но того темного оттенка, напоминающего грозовые облака. Может быть, он бы даже улыбнулся ему. Ах, если бы он только улыбнулся!

Кажется, парень снова похвалил его кулинарные способности и медленно встал, слегка покачнувшись.

– Я тебя не стесняю? – спросил он, кивая в сторону спальни.

– Нет, совсем нет, – пробурчал Тим.

Максим хотел поскорее остаться в одиночестве, попытаться уснуть или просто полежать в огромной теплой постели, слушая непривычные его ушам звуки ночного леса. А главное – не расплакаться перед верзилой, как какой-то сопляк. Рядом с ним он чувствовал себя еще меньше и уязвимее, хотя и так не блистал ни развитой мускулатурой, ни ростом. Он судорожно пытался придумать, что ему делать дальше, но в голову не приходило ни одной светлой мысли.

Тимофею не спалось, а он к такому совершенно не привык. Вырубался мертвым сном обычно уже часов в одиннадцать, а вставал рано, еще до семи, исключения бывали только зимой, под Новый год. Он прекрасно знал, что есть такой праздник, что все дети его любят, как любили его братья. Помнил, что им разрешалось долго не ложиться и даже сидеть за столом со взрослыми. Только Тима запирали в его комнате, и он часами мог стоять, прислонившись ухом к замочной скважине, чтобы подслушать, о чем они там говорят. Улыбался, слыша, как смеется мать – это случалось редко, пытался понять взрослые разговоры деда, его воспоминания о войне. Обычно, одни и те же истории – смешные, со счастливым концом, но переполненные какой-то светлой грустью и тоской в его голосе. Потом отец включал телевизор, и мать принималась собирать со стола, под веселые многоголосые песни. Тогда он понимал, что застолье окончено и братьев скоро поведут спать, поэтому переходил к маленькому пыльному окну. По узким, заметенным улицам поселка гуляли люди. Они смеялись, играли в снежки, пускали в чернеющее небо фейерверки, жали друг другу руки, поздравляли с праздником, некоторые парочки даже целовались. Он мог наблюдать за ними до самого утра.

Хоть он давно и не жил среди людей, однако не позволял себе распуститься и одичать. Он же не какое-то животное! Отец всегда говорил, что человек должен оставаться человеком в любых условиях, помнить о милосердии и доброте, развиваться как физически, так и умственно, самосовершенствоваться, содержать себя в чистоте и никогда не лениться, ибо труд, даже самый тяжелый, облагораживает душу. Поэтому, несмотря ни на что, он каждый год в декабре наряжал ель, растущую у дома, старыми игрушками, развешивал гирлянды на веранде, готовил праздничный ужин, а потом допоздна перебирал старые семейные фотографии.

Ветер за окнами набирал силу: шумел опавшими листьями, гнул ветки деревьев, сквозняком пробирался через щели в полу, принося с собой сырой запах осени. Было еще совсем тепло, сентябрь выдался солнечным, но ночи становились все длиннее и прохладнее. Тим вдруг забеспокоился, встал со старого просевшего дивана в гостиной и бесшумно, переступая через доски, которые могли скрипнуть, подошел к двери спальни. Осторожно ее приоткрыл. Свет луны падал на огромную кровать, озаряя миниатюрную фигурку с бледным лицом, сжавшуюся у самого края. «Замерз, бедняга», – подумал Тим и накрыл Максима своей курткой. Парень шумно вздохнул, но не проснулся. Пахло от него как-то совсем по-другому. Городом, что ли. Тиму даже казалось, что он слышит рев автомобилей, гудки, гомон пестрой толпы, чувствует вибрацию мостовой в час пик, привкус гари и выхлопных газов.

Успокоенный тем, что с Максимом все в порядке, и убаюканный воем ветра за окном, Тимофей наконец заснул.

Через пару дней Максим уже мог свободно передвигаться по дому и саду с аккуратно постриженными кустами смородины и малины. Его синяки быстро заживали, плечо и ребра почти не болели, но кожа под бинтами чесалась нестерпимо. Он маялся от безделья и бессонницы. Оказалось, что спать в полной тишине и темноте – то еще испытание для привыкшего к постоянному шуму автомобилей, возне соседей за стеной, отблеску фар и городской иллюминации, мозга. Максим начал много читать, совсем как в детстве, благо у верзилы была огромная библиотека. Он пытался предложить ему свою помощь в работах по дому, но тот упорно отказывался.

Чувствовал он себя хоть и намного лучше в физическом плане, но все равно паршивее некуда. Ночью на глаза наворачивались слезы слабости и бесконечного одиночества. Сердце ныло от безысходности, все чувства словно медленно умирали, пожираемые опухолью разочарования.

Он ведь был счастлив и до последнего ослеплен любовью. Когда Темыч предложил поехать на дачу, он ведь уже знал, что там случится. От предвкушения мышцы наливались истомой, душу переполняла радость, сердце замирало лишь от одной мысли, что они будут там только вдвоем.

Ни капли сомнений. Да, это должно было случиться в первый раз именно с Темычем – само собой! С кем же еще?

Он позволял ему все. Даже грубость и жестокость, за которые другие могли бы и нос сломать. Конечно, он не ожидал, что будет настолько больно. Перед глазами поплыли разноцветные круги, и он закусил подушку, чтобы не закричать. Хорошо выпивший Темыч не снисходил ни до поцелуев, ни до ласк, и не обращал ни малейшего внимания ни на дрожащее от страха тело, ни на болезненные всхлипы. Максим и не думал его останавливать, он был даже рад! Он готов был терпеть что угодно, ведь это Темыч… Ему хорошо – это главное.

Он вспомнил, как потом болело все тело и живот, запекшуюся кровь и сперму на своих бедрах, и его передернуло от отвращения. Слава богу, сильных повреждений не было – ему просто повезло! Ведь если разобраться, то его банально изнасиловали, а он даже не сопротивлялся. Сам во всем виноват!

Это повторялось время от времени. Пьяный и расстроенный чем-то Темыч любил отыграться на Максе: любил, когда его тело выгибалось под ним от боли, любил эти слезы на раскрасневшихся щеках, любил хватать его за волосы, душить, оставлять синяки. Он ненавидел это красивое лицо! Ему доставляло удовольствие, что он вот так запросто может уничтожить нечто прекрасное, втоптать в грязь, грубо трахнуть и выкинуть на улицу со словами: «Деньги на такси есть?»

Да, он этим наслаждался.

Макса трясло от воспоминаний, в горле замирал ледяной ком, дыхание сбивалось, снова наворачивались слезы, и он прятался под одеяло с головой, чтобы верзила в гостиной не дай бог ничего не услышал.

Но Тимофей прекрасно знал, что парень мучается, не может уснуть, ворочается в постели, иногда плачет. Это было вполне логично, ведь его пытались убить. Каждую ночь он боролся с собой, чтобы не войти в спальню, но однажды просто не выдержал.

Парень всхлипывал под одеялом и дрожал всем телом, потом вдруг замер, когда понял, что больше не один. Осторожно приподнялся на локтях, стаскивая одеяло с головы. Перед Тимом предстало бледное лицо с припухшим носом и губами, взгляд виновато скользнул в угол комнаты, он по-детски шмыгнул носом и прошептал:

– Извини, не хотел тебя разбудить.

Великан стоял у изножья кровати, в густой тьме, не решаясь подойти ближе.

– Ты в безопасности, – пробасил он. – Слышишь меня? Все позади! Не надо об этом постоянно думать. Тебе никто не причинит здесь вред, я не позволю! Понимаешь?

Максим кивнул. Эти слова и несгибаемая сила в голосе внушили уверенность и умиротворение, хоть он все еще немного побаивался странного хозяина дома.

Каждый вечер они ужинали вдвоем, почти в полной тишине. Максим все время пребывал в своих печальных воспоминаниях, он как будто проживал жизнь заново, только теперь видел все события с позиции отстраненного наблюдателя. Тимофея одолевало любопытство, но он не хотел показаться бестактным деревенщиной и лезть с расспросами. Настанет время и парень сам поговорит с ним о том, что случилось, а если не захочет, значит, так тому и быть. Кроме того, был миллион тем для разговоров, не затрагивающих недавнего прошлого. Да, вот только Тим был ужасно смущен и не находил в себе смелость начать беседу.

– Я нашел шахматы в комоде, – вдруг сказал Максим, доедая жареную картошку. – Ты играешь?