Текст книги "Осколок детства по щеке слезою...(СИ)"

Автор книги: persona non grata

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Девочка, что с гордостью носит имя стрелолиста, вздрогнула от сильной тряски и проснулась. Спросонья ей показалось, будто кровать ее закружило в диком танце, но, моргнув несколько раз, она сообразила, что это качались и дрожали сами стены их старенького домика.

Что это?! Землетрясение?!

Ещё несколько толчков и наступила тишина. Такая клейкая, что в ней можно было увязнуть по самую макушку.

– Папа?.. – шепотом позвала Китнисс, обращаясь в темноту. Увы, ответа не последовало. И тут она вспомнила, что отец сегодня в шахте в ночную смену, – Мама? – вытащив из-под одеяла любимого плюшевого зайца по кличке Ушастик, девочка нежно прижала его к груди.

Папа в своё время выменял игрушку в Котле, отдав за нее несколько жирных белок. Правда, мама потом не раз повторяла, что подобное чудо-юдо на самом деле не стоило и одной. Ссылалась она обычно на оторванное ухо зайца. И на его странные глаза: левый казался просто огромным, ведь его заменяла большая черная пуговица от взрослого пальто, а правый, наоборот, выглядел довольно убого – маленькая голубая бусинка, с первого взгляда не очень заметная на истерто-серой мордочке питомца. Но папа всегда бросался на защиту верного товарища дочери, рассказывая историю о том, как отважный заяц, совершив героический поступок, лишился своего уха, а про глаза утверждал, что Ушастик просто всем подмигивает. Китнисс улыбнулась своим воспоминаниям. Папа он… такой папа…

Осторожно она спустила правую ногу на пол, но, коснувшись холодной поверхности, отдернула ее назад – а что если под кроватью живут страшные чудовища и сейчас, в темноте, они притаились в ожидании своей жертвы?

– Ма-ам? – снова позвала она и на этот раз гораздо громче. Молчание. Лишь на соседней кровати заворочался белокурый ангелочек. Прим.

Только бы не разбудить сестру…

Затаив дыхание, девочка свесила ногу с койки и замотала ею из стороны в сторону, точно проверяя – появится ли из-под кровати чья-то мохнатая лапа с когтями. Но ничего такого не произошло.

А что если чудище замерло, ожидая, пока она ступит на пол?..

Покидать спасительную постель совсем не хотелось. Ведь всем известно, что монстры не могут забраться на кровать, а уж если закутаться в одеяло с головой, то они и вовсе отступают в темноту ночи. И тут из коридора раздался жуткий протяжный стон…

Кх-х-ы-к!

Кх-х-ы-к!

Китнисс похолодела от ужаса. Ей даже показалось, что в волосах завелся кто-то посторонний, ибо они зашевелилась сами собою.

– Ма-а-мочка! – снова едва слышно позвала девочка, стараясь не паниковать, но вопреки желанию, ей становилось все страшнее и страшнее. Так бывает, если в одиннадцать лет привычный мир приобретает иные очертания.

Страх может убедить человека в чем угодно, дочка. Чтобы от него избавиться, нужно встретиться с ним лицом к лицу!

Папины слова как-то сами всплыли в голове, а вспомнив его теплую улыбку, девочке даже почудилось, что в комнате стало несколько светлее. Быть может, ее глаза просто привыкли к темноте, но страх как будто немного отступил.

Спасибо, папа!

Китнисс несмело спрыгнула с кровати и с глухим стуком приземлилась на ледяной пол. Сестренка лишь перевернулась на другой бок и довольно засопела, обнимая старую куклу в заплатках – ее отец нашел где-то в городе и, предварительно починив, подарил малышке Прим.

А по дому продолжало разноситься мерзкое…

Кх-х-ы-к!

Кх-х-ы-к!

На цыпочках, крепко сжимая в руках Ушастика, Китнисс прокралась в соседнюю комнату, где перед ней неожиданно возник великан… С трудом подавив желание броситься назад, чтобы как следует зарыться в одеяло и попытаться заснуть, она с опозданием сообразила, что громадина – это всего-навсего платяной шкаф. Китнисс буквально заставила себя подойти к нему и для верности потрогать…

– Вот видишь, Ушастик, это шкаф! – скорее успокаивая себя, чем своего друга, прошептала девочка зайцу в его единственное ухо.

Кх-х-ы-к!

Кх-х-ы-к!

Страшный звук, похоже, доносился из прихожей… Собрав всю свою смелость в маленький кулачок, Китнисс, минуя кухню, направилась дальше. Ей показалось, что вокруг стало значительно холоднее… Ёжась и одновременно натягивая пониже ветхую ночную рубашку, едва прикрывавшую коленки, она сделала еще пару шагов, как вдруг угодила пяткой в нечто мокрое, волосатое и холодное и, взвизгнув, отпрыгнула назад что было сил. Учитель физкультуры похвалил бы ее на этот раз. Обычно прыжки в длину (даже вперед!) давались ей с трудом.

Что же там на полу?

Она стояла столбом, крепко зажмурившись, не смея даже дышать…

Ничего не бойся, Китнисс…

Вспомнив наставление отца, нерадивая исследовательница все-таки заставила себя приоткрыть один глаз и взглянуть вниз на дощатый пол, где, как она думала, наверняка расположился ужасный монстр с мерзкими склизкими щупальцами и мохнатым тельцем… Что-то и правда темнело на полу.

Неподвижное, слава богу!

Медленно приблизившись и немного подавшись вперед, Китнисс догадалась, что ее так напугало. Оказывается, она наступила на мокрую варежку Прим!

Ох, и задаст же она завтра трепку сестренке!

Переведя дух, Китнисс продолжила свой путь дальше. Еще несколько метров и она достигла цели.

Кх-х-ы-к!

Кх-х-ы-к!

На этот раз звук показался очень громким. Медленно выглянув из-за угла, Китнисс с облегчением поняла, что это входная дверь скрипит, как будто ее забыли запереть в спешке, и вот теперь она жалобно выла, словно прося о помощи, а в прихожей уже вовсю хозяйничал ветер, прошмыгнувший с улицы через щель. И лишь в дальнем уголке слегка краснела печка, перекусившая дровами.

Папа был прав – стоит встретиться со своими страхами лицом к лицу, как все становится таким естественным и совсем нестрашным. Только вот… В доме, где обычно катастрофически не хватало дров, а угля отродясь не водилось, о такой мелочи, как незапертая дверь, никогда бы не забыли… Особенно в такой лютый мороз… И где же все-таки мама?..

Глубоко вздохнув ровно три раза (самое счастливое число на свете!) Китнисс решила подойти поближе, и в этот момент дверь распахнулась настежь и от очередной выходки ветра девочку обдало морозным дыханием зимы. Приглядевшись, она заметила на крыльце следы, а дальше, на подходе к дому – зияющие в сугробах темные дыры, такие обычно возникают, когда кто-то топает сквозь глубокий снег.

Не долго думая, девочка сунула в сапоги босые ноги, что практически потеряли чувствительность от хождения по стылому полу (мама бы точно устроила разнос, будь она здесь!) и, поспешно накинув куртку, выбежала на улицу. Цепочка следов уводила от дома и скрывалась во тьме…

Китнисс, то и дело застревая и проваливаясь в снег по колено, аккуратно преодолела несколько метров и повернула за дом, куда вела своеобразная тропа. И в ужасе замерла на месте. Вдалеке, там, где располагалась отцовская шахта, пылало огненно-апельсиновое зарево.

Папа…

========== По щеке слезою… ==========

Папа!

Ушастик выпал из рук и полетел в снег. Китнисс со всех ног бросилась вперед, мимо дороги, что была проложена буквой «Г» прямиком к шахте. Наискосок и по полю – быстрее. Утопая в сугробах по пояс и набирая полные сапоги ледяного снега, она прокладывала себе путь туда, где продолжал полыхать огромный факел, путающийся в складках черного дыма…

Папа…

Папочка…

Спустя, наверное, миллиард лет, она добралась до железных ворот, у которых уже столпились люди. Но миротворцы, выставленные по периметру, на территорию предприятия никого не пускали.

Все смешалось вокруг…

Истошный вой.

Отчаянные мольбы.

Бесполезные рыдания.

Яростные проклятия.

Девочка застыла среди всеобщего хаоса, не замечая, что вся трясется от холода и шока. Но вот, где-то у самых ворот, мелькнула светлая коса, что выделялась ярким пятном среди черных макушек других жителей Шлака.

– Мама! – крикнула Китнисс, но вышел лишь жалкий писк.

На этот раз зажав в кулачках обрывки веры, она помчалась вперед, стараясь не упустить мать из виду. Ступни жгло огнем, напоминая о пламени, бушующем по ту сторону ограждения…

Растолкав сгустившийся народ, ей удалось подобраться ближе, но картина, представшая глазам, заставила ее остолбенеть – мама, рухнув на колени, глядела туда, где в огне догорала надежда, измазанная в саже и пропахшая смертельной гарью.

Подбежав к матери, Китнисс схватила ее за руку и попыталась поднять, только ничего не вышло – женщина, напоминая безвольную куклу, застыла на снегу, словно впечатавшись в сугроб острыми коленками, и только ее руки безжизненно болтались, стоило за них подергать.

– Мама… Пожалуйста, мамочка… – девочка бесполезно тянула мать за рукав.

В отблесках пожара она вдруг отметила, что на матери голубое платье цвета лазурного неба, которое так нравилось папе…

– Папа? – одними губами, уже практически превратившимися в пару льдинок, прошептала она. А потом… как будто очнувшись ото сна, заскулила… – Папа! – воздух, вконец окоченевший сам от дикого мороза, ворвался в глотку вместе с криком, обжигая легкие болью и холодом: – Папа-а?! – Китнисс бросилась к воротам, но миротворцы, сомкнув ряды, стояли на страже, – Спасите моего папу! – завыла она нечеловеческим голосом, цепляясь скрюченными пальцами за бронежилет одного из солдат.

– Убирайся! – он влепил ей затрещину и оттолкнул от себя, – Никого уже не спасти! – от удара губы треснули. Нет, это ее сердце треснуло и раскололось от страшной правды, брошенной впопыхах и со злостью. Никого уже не спасти… Пройдет немало времени, прежде чем девочке удастся склеить осколки, только цельным оно уже никогда не будет…

– Деточка, иди сюда… – над Китнисс склонилась старуха – лицо показалось смутно знакомым. Наконец, пришло узнавание – женщина несколько раз встречалась ей в Котле, когда они с папой…

Папа…

– Там остался мой папа… – жалобно пропищала она, надеясь, что женщина сотворит чудо и вернет ей отца.

– Да, милая. Они все… остались там… – в коралловых бликах пламени блеснули слезы, окропившие сморщенные сухие щеки… – Пойдем, я отведу тебя домой…

– Моя мама…

– Мама скоро вернется, я обещаю. Как тебя зовут?..

– Китнисс…

– Красивое имя. Китнисс, давай я провожу тебя и вернусь за мамой?

– Я не пойду…

– Ты совсем замерзла… – женщина сняла с головы платок и накинула на ее худенькие плечи, – Пойдем.

– Но мой папа… и мама…

– У тебя ведь, кажется, есть младшая сестренка?

– Прим…

– Ты ведь не хочешь, чтобы Прим проснулась совсем одна в темноте и перепугалась? – женщина взяла ее за руку.

– Нет… – Китнисс вспомнилось, как сама она еще совсем недавно тряслась от страха, боясь даже слезть с кровати.

– Вот и хорошо… – две сгорбленные фигурки, шатаясь, двинулись прочь… в этот раз по дороге.

Маленькая девочка и древняя старуха шли, держась за руки, только разница в возрасте уже не имела значения – когда дело касается трагедии, взросление приходит, не спрашивая разрешения.

У крыльца Китнисс вдруг бросилась за дом – там, в снегу, одиноко валялся Ушастик – символ ее пусть убогого, но счастливого детства. Дрожащими руками девочка подняла игрушку и поцеловала в мордочку. Губы, и без того ледяные от холода, обожгло мокрым снегом, но Китнисс показалось, что ее друг, каким-то непостижимым образом узнав о произошедшем, оплакивает ее отца.

– Китнисс, пойдем, – это старуха доковыляла вслед за ней.

Вместе они поднялись на крыльцо. Дверь оставалась распахнутой настежь, и ветер продолжал кататься на ней, словно на качелях…

Кх-х-ы-к!

Кх-х-ы-к!

В остальном, казалось, в доме было тихо.

– Деточка, переоденься и закутайся в одеяло. У вас холодно. – в прихожей и правда было немногим теплее, чем на улице. Пламя затихло, и печка уже не краснела, ведь никто вовремя не накормил ее дровами.

Пусть так… Хватит огня…

– Приведите мою маму, пожалуйста… – она скинула с плеч платок и протянула его старухе деревянными пальцами…

– Хорошо… – женщина, тяжело вздохнув, вышла на улицу, не забыв плотно закрыть за собой дверь.

Китнисс побрела в спальню. Забравшись на свою кровать и обернувшись одеялом, она крепко сжала ушастика в горсти, все еще надеясь на чудо. Ведь чудеса случаются, так ей рассказывал папа…

Папа…

Очень долго ее трясло и знобило, а потом тело словно окунули в огонь – жар плавил кожу изнутри, разгоняя кровь по венам вместе с болью и сожалением. А на соседней кровати сладко спала Прим, не подозревая, что мир рухнул, похоронив под обломками и их отца…

Сколько вот так она просидела, Китнисс не знала. Но когда послышался тихий скрип, девочка даже не подумала испугаться и бросилась вон из комнаты. Оказалось, скрипело старенькое кресло с зияющей раной вместо сидушки, которое мама вылечила, заткнув нутро ненужными рваными тряпками. А теперь мать сидела в нем и раскачивалась вперед-назад, а деревянные кости кресла скрипели в такт ее движениям…

– Мамочка… – Китнисс бросилась ей на шею. Вот сейчас мама обнимет ее, погладит по голове и скажет, что все будет хорошо… И пусть это будут только слова, все равно станет легче…

Секунда. Две. Три. Минута. Пять. Вечность.

Ничего.

Девочка медленно отстранилась, потом отошла, чтобы зажечь керосиновую лампу, на дне которой оставалось немного масла. Папа должен был с утра принести керосин.

Папа…

Зажечь огонь вышло только с третьего раза, потому что руки ее дрожали. При этом не обошлось без ожогов – подушечку указательного пальца слегка ужалило пламя, но этот укус – ничто, в сравнении со смертоносным нападением на шахту… Ее мысли прервал шорох, донесшийся из спальни, затем раздался тихий плач. Прим… Китнисс снова кинулась к матери.

– Мам?.. Прим плачет! – никакой реакции. Девочка потрясла ее за плечи – бесполезно. В свете лампы, что отбрасывал мрачные тени на стены, она вглядывалась в неподвижное лицо матери, застывшее, будто каменная маска. А ее глаза… Потухшие. Пустые, – Мамочка, пожалуйста, очнись!

Осознание накрыло подобно взрыву, что прогремел совсем недавно – мама вернулась домой, но душа ее осталась тлеть на пепелище… Прим плакала все громче, и Китнисс никак не могла решить, что делать – то ли попытаться привести мать в чувство, то ли пойти к сестре… Последнее все же перевесило – если Прим увидит маму в таком состоянии, будет еще хуже. Бросив последний взгляд на сломленную женщину, что продолжала раскачиваться взад-вперед, она бросилась в спальню.

– Китнисс, это ты? – донеслось до нее из темноты.

– Я… – она шагнула к кровати сестры.

– Я проснулась, а тебя нет… – всхлипывая и шмыгая носом, поделилась своею бедой семилетняя девочка.

– Я ходила в туалет, – вранье, но все лучше страшной правды.

– В темноте? Но ведь под кроватью живут чудища! – с испугом проговорила младшая сестренка.

– Прим, чудищ не бывает… – теперь Китнисс знала это наверняка. Темнота больше не пугала ее, сегодня ночью она окончательно поняла – самое страшное чудовище таится вовсе не под кроватью… Есть лишь один монстр, что бушует вокруг и имя ему… смерть.

– Нет, они есть! – захныкала Прим, – Ты ведь сама мне говорила, будто слышала их… – что можно на это ответить?.. Только одно…

– Прим, страх может убедить человека в чем угодно. Чтобы от него избавиться, нужно встретиться с ним лицом к лицу!

– И ты встретилась с ним? – затаив дыхание, поинтересовался белокурый ангелочек.

– Да… – обреченно вздыхая, ответила старшая сестра, – Хочешь, я тебе расскажу?..

– Расскажи, расскажи! – хлопнув в ладоши, отозвалась малышка, и Китнисс, устроившись рядом и приобняв ее за плечи, поведала историю о варежке, не забыв отчитать сестру за то, что та везде разбрасывает свои вещи.

– Ох, какая ты смелая! – не без гордости заметила Прим, – Надо завтра рассказать папе…

Папа…

– А теперь давай спать! – Китнисс не могла заставить себя рассказать сестре о шахте… Может, все дело было в том, что ее опаленная душа продолжала верить в чудесное спасение отца? Ведь он был таким сильным, таким… живым.

– Спой мне! – попросила Прим, и Китнисс не посмела ей отказать. Только не сегодня.

– Ножки устали. Труден был путь. Ты у реки приляг отдохнуть. Солнышко село, звезды горят, Завтра настанет утро опять. Тут ласковый ветер. Тут травы, как пух. И шелест ракиты ласкает твой слух, – голос ее глухой и печальный, звенел в воздухе, словно хрусталь, – Пусть снятся тебе расчудесные сны, Пусть вестником счастья станут они, – горло сдавило огромной глыбой, но она продолжала петь, – Глазки устали. Ты их закрой. Буду хранить я твой покой. Все беды и боли ночь унесет. Растает туман, когда солнце взойдет… – всхлип вырвался откуда-то из глубины, из раненого детского сердца, но Прим уже тихонько сопела и ничего не слышала.

Страх иного плана стиснул в своих объятиях маленькую душу – что будет дальше?

Папа… Мне так страшно…

Ничего не бойся, Китнисс…

Девочка, что с гордостью носит имя стрелолиста, часто задышала, стараясь успокоиться, но одинокая слезинка, точно осколок детства, предательски процарапала ее обветренную щеку…