Текст книги "Суть островá"

Автор книги: О`Санчес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]

– Здорово, детектив. – Я обернулся. Помещение в подвале здоровенное, две двери в него ведут, с противоположных сторон, обе закрыты. Помещение почти пустое, две табуретки в нем, одна передо мною, два человека в нем: один на табуретке сидит, в трех метрах от меня, другой – это я сам. – Присаживайся… Рик. Устанешь, стоямши.

Я сел. Может, коль скоро я решился действовать, имело смысл ринуться на незнакомца, не садясь и без лишних слов, заломать его, поживиться по карманам чем бог послал, из убойного, да и в двери… Но я сел. В таком ответственном деле как бой, всегда следует помнить старинную мудрую поговорку: большая драка ближе к телу. Радостно и почетно умирать героем, а лучше, все же, – победить и героем жить, поэтому спешить – не нужно, бросаться в атаку, очертя голову – не нужно. Все остальное – по обстановке и в меру сил. Храбрость – она для стычек предполагается изначально, без нее и из ватных ног не выскочишь, и труса в себе не задавишь.

Сел я. Только моя табуретка посреди пространства расположена, а другая, незнакомцем занятая, – ближе к стене, от моей в трех метрах, или чуть подальше.

Сидим. Он молчит, и я молчу. Незнакомцу лет… за сорок, это точно, может быть, сорок пять или около этого. Кондиции в плечах – примерно как у меня, рост – если судить по длине ног, по углу сгиба в коленях – и роста моего, короткие темные волосы без лысины, практически без седины, нечто вроде легкого просторного свитера, просторные же джинсы, ботинки с высокими голенищами… Человек как человек, морда, правда, мрачная и странноватая… словно маскообразная, на такую бы и Мак Синоби обзавидовался. Охраняет. Ну-ну.

Я тем временем осмотрелся, прикинул, что, куда и как, чем, в пределах возможного, разумеется, еще в спецвойсках нам прививали минималистские вкусы, дабы мы умели довольствоваться малым при выводе противника из строя, мастерили бы оружие хоть из манной каши, если ничего другого нет под рукой. Табуретки весьма удобно метать в чужие головы, с близкого если расстояния… Но, учитывая возраст и внешние данные незнакомца, не должно бы у меня с ним быть проблем, и без табуретки обойтись нетрудно. Единственное – следует приготовиться, чтобы свести шум к минимуму, рассчитать оптимальный путь к его уязвимым точкам, ответственным за выключение сознания… А он как назло – ну… неудобно как-то сидит, для меня неудобно, то есть. Все мои рефлексы пищат, недовольные, требуют: перегруппируйся… Я послушно начинаю ерзать, разворачиваться, чтобы их ублаготворить, рефлексы мои, чтобы нам с ними удобнее было нападать на незнакомца, а тот тоже пошевелился – и опять мне… не с руки как-то… Впрочем, в полевых условиях редко предоставляется случай достичь совершенства. Может, пора уже?.. Вдруг – клекот, у незнакомца трубка проснулась, тот вскочил, – опять не с руки мне – пока я соображал, тот буркнул чего-то и в дверь пнул. Дверь распахивается, входят два мордоворота, каждый из них – на голову того мужика выше, он им кивнул, на меня указав, а сам в дверь. Клац. О-о, братцы, это был волшебный металлический звук, я бы сказал – подарочный: дверь придерживается только полукруглым язычком, она не заперта! Чудесно. Если мужик, судя по габаритам и реакциям, обладал в молодости подвижностью, крепкими мышцами, то эти двое – горы дикого неповоротливого мяса, весь их козырь – в массе, то есть – в силе удара, если они бьют и попадают в цель, и в устойчивости, если бьют их. Но против удачного удара в подбородок и Годзилле не устоять, помчались!

Левая рука у меня не такая ударная, как правая, но зато на ней массивные часы, это чуточку утяжеляет удар… А бить приходится с обеих рук, потому что при двух повторных, со всей силы нанесенных, – если бить, скажем, только справа, – рука может крепко повредиться и утратить боеспособность, как раз в тот момент, когда этого меньше всего бы хотелось. Но удача – она такая капризная дама! Настолько бывает непредсказуемая: с левой-то я вырубил без звука, гангстерок так и шмякнулся мягкой спиной на бетонный пол, язык на сторону вывалил, а с правой – ушибить я ее ушиб, костяшки содрал об упрямую челюсть, но второй парень устоял.

– Ой! Сука!.. Ах ты, гад!.. – громко так орет, словно не понимает, что лишний шум для меня, в эти минуты-секунды… Надо было в живот его бить, а потом добивать, тихо сипящего… Конечно, я рассердился на такое вызывающее поведение, подхватил табуретку за ножку и – б-бабах ему по чану! Так этот идиот даже упасть умудрился с дополнительным шумом: попятился на середину и сшиб, в падении, мою табуретку, которая мирно стояла, никому не мешала… Та – на какую-то жесть громыхучую…

Дверь приоткрывается, именно что не распахивается настежь, а только-только, чтобы первый незнакомец-охранник, который в годах, проскользнул в образовавшуюся щель. Да быстро как-то! И дверь за ним – клац. Хорошо, думаю, и этого до кучи, благо что и табуретка в запасе есть, и пальчики целы – кожица свезена – оно не в счет… И такой кураж во мне кипит: в башке звонко, глаза – все примечают, мышцы упруги и готовы к драке, словно я полчаса в спортзале разминался… Все очень удачно для меня складывалось… Кроме финиша. Прыг я к незнакомцу, чтобы и его положить, а лег сам, с выключенным сознанием. Нет, это даже смешно! Только я рассчитал, как я его висок подцеплю на левую, а правой… Очнулся лежачим, руки за спиной – словно в смирительной рубашке. В голове по-прежнему звон, но уже совсем иного тембра. Я срочно языком водить – целы зубы! Сколько же мне может везти на этот счет? А ну-ка вздохнем – и ребрышки тоже, вроде бы… Глаза – оба открываются, но им ничего не видно, кроме угла между серой стеной и темно серым полом. И то, и другое – из некрашеного бетона.

– Очнулся? – Не вышло из меня Голема. Попробуем мирные разговоры, коли так. Надо прощупывать разные пути, что толку отчаиваться на полдороге к кладбищу?

– Угу. – Отвечаю я и с приличествующими случаю охами и вздохами пытаюсь повернуться стеной к спине, а к собеседникам лицом.

Собеседник по-прежнему один, тот незнакомец с мрачной мордой. Но теперь он вроде бы как повеселее. Нет, двое их – в дверь еще один зашел, со стулом в руках. И вышел, оставив стул, но я его вроде бы узнал по описаниям, успел рассмотреть. Энди Уорхол, или близко на него похожий чувак: невысокий, крепенький, лет тридцать пять на вид, курчавый брюнет.

– Садись на табурет, но больше не ломай. Сможешь сам сесть? – Встать-то я встал, а вот сидеть, когда руки так низко сзади спеленаты… Мужик это видит, разумеется.

– Я постою.

– Садись, смирнее будешь. Рубашку я тебе развяжу, но больше не показывай характер, нам сейчас не до потасовок. Сиди смирно – поживешь дольше.

– Насколько дольше?

– Минут на десять… Или лет на тридцать, как получится. Снимаю? – указывает рукой мне на руки.

– Снимай. – Никаких обещаний насчет дальнейших своих действий я не давал, а и дал бы – они меня бы не стреножили, эти обещания под угрозой.

– Пожалуйста, не лезь в драку, некогда нам. На тебе, для памяти. – Мужик без замаха бьет мне в солнечное сплетение и я опять теряю сознание, вероятно не надолго, потому как незнакомец дважды вслух призвал окружающих, во главе со мной, экономить время, стало быть соразмерил силу удара и его последствия. Зато очнулся я сидящим на табурете, руки освобождены. Воротник рубашки, правда, в руках у незнакомца, но без этого я бы брякнулся с табуретки. Сознание прояснилось – и он меня тотчас выпустил, а сам уселся на стул, в полутора метрах от меня.

– Ну, как? Способен сидеть, соображать?

– Да, спасибо за заботу. – Рубашка на мне порвана, галстука нет, пиджака нет. Ремень – сняли ремень. Любопытная штука с руками, опытному человеку кое-что говорящая: на мне сегодня не было браслетов, наручников, то есть. Даже когда я связанный в углу валялся, они просто рубашку вниз стащили и рукава завязали, а браслетиков – нет как нет. У блатных в последние годы считается западло – употреблять в своей практике наручники, которые суть – лягавские принадлежности, гангстера из вольнодумцев могут позволить себе отступление от этого табу – урковые никогда. Они тебе, скорее, руки отрубят, если потребуется для обеспечения безопасности. Нет, но я-то как сильно сдал за эти сытые спокойные годы: пожилой невежественный хухрик так легко меня одолел. Боже мой…

– Знаешь, в чем твоя ошибка была?

– Какая ошибка? – Я его спрашиваю, а сам действительно не врубаюсь в тему нашей с ним беседы.

– Меня Стивен зовут, если задумаешь по имени обратиться, Стивен, Стив. Ошибка в твоей системе нанесения ударов. Дерешься неграмотно.

О, как, дожил. Впору со стыда сгореть: какой-то левый чувак, не первой свежести годов, просвещает меня по теории и практике драк! Сам виноват, следовало не халявничать на тренировках, а по полной выкладке тренироваться, на дикую местность выезжать, с пробежками да финтами…

– Откуда бы мне грамоты набраться? Я обыватель, а не Ивэн Драго. – Но незнакомец, обретший имя, пропустил мою скромность мимо ушей.

– Тем не менее. Ты ведь правша? – Последний вопрос так меня удивил своей простецкой неожиданностью, что я ответил без вывертов:

– Правша.

– И вся твоя бойцовская наука на правый бок перекошена. Бить – тебе точнее справа, уступ ногой – под правый удар делаешь, боевое пространство видишь с правого фланга…

Вот тебе и ого! Этот Стивен, скоропалительно классифицированный мною в пентюхи, несмотря на то, что он меня побил, а не я его, говорит здравые вещи, весьма точные, указал на особенности, которые со времен армейской службы мне… как бы известны… да ни разу не было нужды определять их в существенные недостатки. И вот – наглядный урок с объяснениями.

– Да. Знаю за собой этот недочет. А ты со всех сторон праворукий, что ли?

– Вроде того. С реакцией у тебя неважно.

Ах ты сука, думаю! С реакцией у меня! Да я таких… Каких таких, стоп, стоп, стоп?.. Кто кого? Правильно. Послушаем его.

– Какая уж есть.

– Ай, да ты сердишься. – Стивен щерит зубы, изображая улыбку, но симпатичнее от этого не становится, взгляд у него неуютный, такое не воспитаешь, это природный дар. Хотя и мы не пряники.

– Нам говорили, что реакция – дело врожденное.

– Значит, полуправду говорили. Часть – врожденная, а некоторые компоненты ее – тренируются. Ты их плохо тренируешь. К тому же глаза распахиваешь перед ударом, мышцы у тебя маячат громко-громко – куда бить собрался. Но в целом – ты огневой паренек.

– Благодарю за лестную оценку.

– Не за что. У меня вот к тебе какой разговор: ты своего родителя хорошо знаешь?

– В каком смысле? – Я стараюсь выгадать время, чтобы понять направление и перспективы беседы.

– Я хочу с ним договориться.

– А я при чем?

– При том, что тебе бы лучше не отвечать вопросом на вопрос, а отвечать ответом на вопрос. Хочешь, еще суну в дыхло, для освежения мозгов? Давай будем серьезными людьми, никто не ждет от тебя косяков, никто не заманивает в непонятное, гадом буду. Сунуть?

– Обойдусь, раз божишься. Еще раз спроси, только поконкретнее, тогда я попробую ответить.

– Я хочу, чтобы твой отец выполнил то, о чем я… мы его просим. Насколько это реально? По силам ли ему это? И если да – как его уговорить, чтобы он согласился?

– Ему по силам. Знаю настолько точно, насколько он сам в этом уверен – а он считает, что сумеет. Это ответ на первую половину вопроса.

– Принимается. А вторая?

– Вторая – мне придется тебя переспросить кое о чем.

– Давай.

– В чем его, точнее, наш – профит? В случае согласия?

– Жить будете, ты и он, и все ваши родственники.

– Нет. Этого мало.

– Этого – мало??? Чаевых еще добавить, что ли?

– Отец не захочет под вас. Он никогда не будет вашим человеком, вашим данником.

– Не уверен. Смотря как и на каких условиях…

– Ты спросил – я ответил. Ради меня или внуков, быть может он и дрогнет, но вряд ли это повлияет на нужный вам результат в лучшую сторону.

– Мутно вещаешь. Хорошо, с другого боку: что ему предложить?

– Правду предложи. Если твоя правда ему подойдет – он согласится. Почует вранье – все засыплемся в непонятное.

– Все равно мутно. Яснее не можешь?

– Не могу. Сам не знаю. Но то что я тебе сказал – единственный рецепт. Я еще так понимаю, что из под палки на бирже много не наиграешь, там полет необходим, вдохновение.

Но уголовник не клюнул на эту удочку:

– За его вдохновением я бы к нему не пришел, таких творцов там битком набито, я ознакомлен с обстановкой. У твоего папаши холодное ремесло в кармане, его шансы – из всех самые надежные для нас, так что не свисти мне тут про полеты. Еще есть что добавить?

– Скажи ему правду – ответит правдой, и наоборот. Слушай, не трогай детей. Все равно ты этим от нас не добьешься, бесполезно. Тем более, что я в разводе.

– Кровные узы не разводятся, дружище. Но я учту твое мнение. Пойти, действительно, да поговорить, что ли, а то там… Будь добр, посиди смирно, без намордника. – Незнакомец, не поворачиваясь ко мне спиной, отошел к двери, стукнул в нее кулаком. Вошли трое, все новые, мне незнакомые: один с коротким карабином, двое с пистолетами. Никакой развязности в жестах, только лишь рвение. При их молодости и откровенно уголовной внешности – это о чем-то говорит. По-моему, я врубился, кто такой – этот Стивен. Похоже, тот самый знаменитый убийца Кутона, легенда уголовного мира…

– Ричард, так ведь? Ричард, сиди смирно. Парни, он мне пока нужен, но возьмется шуметь – отстрелите ему голову и яйца, убеждать ни в чем не надо. Если будет смирен – не отстреливайте ничего. Бдительность не терять, близко не подходить, в стиры не катать, баб не водить, с ним не разговаривать, мужичок из очень бойких. – Стивен осклабился в шутке, но трое парней не осмелились ее поддержать, только кивнули молча и серьезно.

По теории нашего бизнеса, было бы желательным расшевелить моих охранников, подключить их к беседе со мною, с тем, чтобы они постепенно теряли бдительность, а я набирался информации, которая в любую секунду могла бы обернуться для них и для меня в оперативную… Три ствола мне, пожалуй, вручную не заломать, тем более, что я уже слеггонца помят и деморализован, но, если бы удача пожелала вдруг улыбнуться… Почему бы и нет? – сил во мне пока еще достаточно, руки-ноги свободны… Подожду.

Да, вот так слепое упование на авось превращает нас в покорную игрушку для вражеских сил… Чего я сижу и жду? Что вернется этот Стив, с головой отца под мышкой, и выпустит мне кишки? Как, будучи в здравом уме, поверить в вероятность благополучного исхода событий? В то, что я вновь увижу детей, и небо над головой, и спидометр мотора, и дурацкое меню с завитушками в любимом кафе «Узалива», и похабную морду Бобби Бетола… За маленьким непрозрачным оконцем под подвальным потолком зашелестело вдруг, и я почуял дождь. Бабилон способен быть дождлив в любое время года, суток и урочности. Иной раз гуляешь, такой, вдруг навстречу по улице идет дождь и втаптывает все на своем пути в грязь и слякоть. Сразу хочется переломать ему, по выражению хунвэйбинов, все его собачьи ноги и пожелать ему, чтобы в будущей жизни он работал водой в сливном бачке унитаза. Но это невозможно, либо маловероятно, и в силу этого сразу начинаешь думать объективно: мол, он не виноват в том, что он осадок, пусть себе идет своей дорогой, где-то и солнышко не в радость… Ха!.. Ну-ка, выпусти меня живым под эту слякоть – да я ее обниму как родную мамочку, за пазуху соберу, в карманы натолкаю… Да только кто меня выпустит. Вот интересно: начнись пальба – она же через оконце слышна будет на улице? Хотя, если выходит оно во внутренний дворик – никто из посторонних ничего не услышит. А если, например, шальная пуля туда полетит, то, при этой толщине стен, какова вероятность…

– Соскучились? Как он?

– Молча сидел. – Уголовник этот, Стивен, смотрит на меня, я на него. Ничего не прочесть по лицу. Думаю, и наш физиогномист Мак Синоби черта лысого бы рассмотрел в этих зеркалах души. Самое время поинтересоваться у мужика: правда, ли что в день убийства он повстречался на ул…

– Не дрейфь, отсрочка. – Меня словно кипятком обдало после этих слов, и тут же следом – еще раз, от радости к ужасу, что я не правильно расслышал.

– Надолго?

– Может, и навсегда. Но и в случае удачного исхода событий – если попадешься на пути нашим ребятам, кому ты чавки намял, уж сам себя береги, наверняка они остались тобою недовольны. – Стивен чуть качнул головой, сопроводил взглядом и трое его парней поспешно вышли. Странно весьма – наблюдать в парнях такую нервозность и опаску, монстяра – конечно серьезный, в повадках и на вид, но никак не производит впечатление истерика и самодура… А они очевидно его боятся, даже в малости. Никаких вразвалочку, почти бегом!

– Что ж, есть душок в твоем папаше, есть… Коль скоро казни и похороны откладываются, давай разовьем деловую часть беседы. Сейчас мы вас отпускаем, временно. Либо разбегаемся навеки, как это и предусмотрено условиями только что заключенной сделки. Стоит вам оказаться вне пределах нашего гостеприимства – у вас могут возникнуть позывы нарушить взятые на себя обязательства…

– Какие именно?

– Разные, у отца спроси, я с ним заключал. Нарушать ничего не надо. Я предупредил, ты и отец – предупреждены, стало быть, этот пункт нашей с тобой беседы – завершен. Далее, в случае добросовестного исполнения принятых на себя обязательств, ты должен взять на себя организацию «уборки», то есть, сделать так, чтобы сегодняшние события не получили ни огласки, ни развития. Погаси весь негатив, в твоей фирме, среди охраны и близких…

– Близкие ничего не знают.

– А Яблонски? Мы знаем о его существовании, пусть он тоже будет бдителен на язычок, нам осечек и утечек не надобно.

– Ладно.

– Далее. Вполне возможно, что мои… коллеги и товарищи в душе остались недовольны моей мягкотелостью, и вполне вероятно, что недовольство их – оправдано, поэтому я не смогу себе позволить еще раз вступать с вами в переговоры и сделки по какому-либо поводу, убью без предупреждения и поименного перечисления всех тех, кого я решу убить. Это тоже тебе понятно?

– Да.

– Далее… Хватит. Надеюсь, ты не запомнил особенностей моей внешности, моего голоса, деталей увиденной обстановки, лица ребят, с которыми ты сегодня познакомился…

– Два лица – хорошо запомнил, – сказал я и вырубился от удара в солнечное сплетение.

– Острить не надо, потерпи до дому. В тебе мало выдержки, мужчина должен быть устойчивее на слова и язык. Можешь говорить? – Я кивнул. Да, ударчики у этого типа хоть на выставку… А я еще капитана Бореля хвалил…

– То же – словами.

– Да.

– Ты никогда не мечтал стать гангстером?

– Ни за что! – я даже помотал головой для убедительности, чтобы не быть заподозрену в подобной мерзости, – а почему ты спрашиваешь?

– Так… типаж сходен. Впрочем, детективное агентство не может не наложить свой отпечаток.

В дверь деликатно поскреблись, и через пару секунд в щель просунулась курчавая голова «Энди Уорхола».

– Порядок.

– А… благодарю. – И голова скрылась.

– Ричард, вон там, в углу, под бумагой, должны лежать твои вещи. Парабеллум вернем позже, когда договоренности будут соблюдены, не из страха, просто в знак… в знак… чего-то там в знак, сам придумаешь. Ты не против?

– А что – от того, против я или нет… – Я поймал его взгляд, и под ложечкой у меня все задергалось… – Ты же сам спросил?

– Это был риторический вопрос, коих следует избегать в серьезном разговоре, поэтому – да, моя вина, мой косячишка, так что дыши, не ударю. Видимо, от тебя болтовней заразился. Воротник поправь. Пойдем, проходи вперед, я провожу.

«Есть в твоем папаше душок, есть…» – Надо же, меня он этим блатным комплиментом не удостоил.

Первое, что я сделал, сев за руль, это включил зажигание. А второе – по трубке обзвонил всех задействованных и объявил отбой по всей линии. Кохену даже пришлось сказать условные слова, чтобы он убедился в добровольности моих распоряжений.

– Куда, пап?

– Ко мне, наверное… Езжай прямо, все прямо, там посмотрим…

Вижу, отец слегка отрешен, но вполне адекватен, спокоен даже… Спрошу.

– Как же они нас отпустили, пап? Дорого тебе это встало?

– Не знаю пока.

– Звонить будешь? Заявления писать?

– Нет. – Отец аж сморщился… И вздохнул, что, мол, бесполезно жаловаться, только хуже выйдет. Это хорошо, поскольку я был убежден в этой бесполезности.

– Угу, я как раз хотел тебе это сказать. Ты, пап, даже не представляешь… Я-то примерно понял расклады. – Отец отстраненно смотрит в окно, а уши все равно в мою сторону развернуты… Понимает, что нас прослушивать могут.

– И что?

– Практически безвыходная ситуация – если бодаться с ними. Но я могу попробовать…

Отец мне возразил, я ему что-то сказал… Попробовать… Он ведь все понимает, что пробы к результату не приведут… Дальше мы с ним выяснили, что внешне вся операция прикрыта гораздо более, чем благопристойно, потому что в ней будут принимать участие солиднейшие и безупречные во всех отношениях банки и адвокатские конторы. Я возьми, да и спроси, понарошку, не всерьез, – а чего, мол, он тогда упирается, в таких белейших интерьерах? Отец вместо ответа только головой трясет: он категорически никого не желает видеть в своем личном бизнесе, ни белых, ни черных… вдруг подобрался и аж в крик:

– Стой!

Я по тормозам. У меня – и то нервишки подрагивают после сегодняшнего дня, а отцу и вовсе крышу в сторону отвезло: чем-то не понравился ему бродяга у дороги. То ли палец средний нам показал, то ли плюнул в нашу сторону… Папаша хватает, что в руку попалось – и вон из мотора! А в руке у него жезл, с помощью которого Яблонски исполняет в походных условиях функции мажордома. Подбежал папаша к бродяге, да как врежет тому меж ушей, раз и второй… Тот кувырк в канаву… Вернулся, весь еще дышит тяжело, а – вроде как успокоился, сбросил пар, чуть ли ни повеселел. Помогло – значит, хорошо, я бы тоже сейчас кому-нибудь впечатал со всей души… тех двоих еще бы разок избил, например…

– Ты, – говорит, – Яну ничего насчет сегодняшнего дня не рассказывай…

– Ладно, – говорю, – не буду.

Отец, прав, что не хочет никого посвящать в этот пережитый нами кошмар. Яблонски узнает со временем подробности, а сегодня не стоит волновать старика. Лучше я его в шахматишки приму, дрожь в пальцах приуспокою. И спазмы в солнечном сплетении…

– Папа, – говорю, – мы все еще к тебе едем?

Оказалось – да, к нему, и до глубокой ночи, и даже с ночевкой. И это было великим благом для меня, иначе бы я сгорел огнем от дурных воспоминаний.