Текст книги "Головы уже нет, а курица ещё бежит"

Автор книги: ОLЕГ СУХОNИN

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

От Автора

С Игорем Скромным мы знакомы давно, в молодости вместе играли в группе со смешным названием «Система шумоподавления». Гоша сочинял тексты песен, а я придумывал мелодии и аранжировки. Играли по кабакам, клубам, как-то даже выступали на одном концерте с «АукцЫоном», «Калиновым мостом» и Чижом на рок-фестивале в тогда ещё городе Горьком, в Зелёном театре Сормовского парка. В то время мы пытались играть что-то среднее между панк-роком и «новой волной», критики сравнивали нас с «The Clash»…

Потом жизнь нас постепенно раскидала, брать в руки гитары мы стали всё реже. Игорь ударился в журналистику, стал постоянно занят – работал на конвейере в нижегородском медиа-холдинге: лепил репортажи для новостей, торговал лицом в телепередачах, клепал статьи для официозных газет. Встречаться мы практически перестали, лишь иногда созванивались. Да и тот Зелёный театр в Сормовском парке давно уже сгорел…

Впрочем, раз в год мы с Гошей всё же встречались, вспоминали под рюмочку наши былые музыкальные приключения… Последний раз я видел его всего полгода назад, и каково же было моё удивление, когда он без всяких предварительных созвонов приехал ко мне рано утром, и едва я успел открыть дверь, буквально ворвался в мою квартиру, тараторя: «Старик, можно я спрячусь у тебя дня на два-три, только никому об этом не говори!»

Я пытался втолковать Игорю, мол, ему жутко повезло, что он застал меня дома, и вообще-то у порядочных людей принято заранее предупреждать о своих визитах. Но он ни на секунду не собирался быть порядочным, ничего не хотел слушать, выглядел очень встревоженным, сильно помятым, дрожал как в лихорадке и твердил как полоумный:

– Никому не говори, что я у тебя, умоляю! Мне нужно залечь на дно и подумать! Меня у тебя как бы нет!

– Да что случилось, можешь объяснить?! – недовольно спросил я его.

– Я сейчас всё тебе расскажу, – умоляюще твердил он. – Только пойду умоюсь с дороги, ладно?

Я пожал плечами, бросил ему полотенце, а он, уже заходя в ванную, обернулся и спросил:

– У тебя есть выпить?

– Иди уже, – ответил я.

«Прекрасно знает, что у меня дома всегда есть хороший коньяк, а всё равно спрашивает, – раздражённо подумал я. – Ишь как его ломает! Не иначе с запоя припёрся ко мне!»

Суббота только начиналась, особых планов на этот день у меня не было – на работе на два месяца вперёд я взял творческий отпуск, так что пока Гоша приводил себя в порядок, я на скорую руку приготовил закуску, достал рюмки, и когда он вышел из ванной, поставил на стол бутылку коньяка.

– Так что у тебя стряслось? – уже окончательно проснувшись, спросил я.

– Наливай, – сказал Игорь. – Случилось такое! Старик, ты не поверишь!!!

Игорь (Гоша) СКРОМНЫЙ начинает свой рассказ

НОЧНОЙ ТЕЛЕФОННЫЙ ЗВОНОК

Телефонный звонок среди ночи ударил в мозг словно током. Накануне я смотрел по телеку классный матч отбора к чемпионату мира по футболу между Аргентиной и Бразилией, откушал под это дело бутылку хорошего вискаря и после всю ночь видел цветные сны – финты Марадоны и Месси, удары Роналдо и Рональдиньо, плавно перетекающие в бразильский карнавал, где красавицы в перьях под ритмы самбы энергично вибрировали тугими задницами, благодаря чему разливавшаяся по моему телу сладкая истома прибоя Копакабаны стала одеяльно приподниматься надо мной холмом Корковаду… Тем более что и спал я раскинув руки – как Христос.

И тут как серпом…

В темноте я не сразу нащупал мобильник под кроватью.

– Алло… Кто это? – пробормотал я спросонья.

– Игорь, вы? – раздалось с другого конца трубки, и голос показался мне неприятно знакомым.

– Алло, да. Кто это? – спрашиваю, а уже дошло, что это директриса с работы.

– Это я, Чулкова Эмма Вадимовна, ваш начальник.

– Что случилось? Который час?

– Да уж скоро утро, я бы не стала вам так рано звонить, но дело срочное.

– Как утро? Я же вроде только лёг…

– Надо ложиться раньше… Вам сегодня срочно нужно будет поехать вместо меня в командировку в Ульябинск. У меня важные дела нарисовались, так что придётся ехать вам.

– В Челябинск? – не расслышал я. – Но зачем? Что там стряслось?

– Я сказала в Челябинск? Значит, оговорилась. В Ульяновск! Там открывается всероссийский фестиваль прессы, сегодня вечером я собиралась туда отправиться, уже и билет на поезд куплен. Но у меня возникли срочные дела, придется поехать вам – как единственному лауреату от нашего холдинга. Там вам вручат приз.

– Я – лауреат???

– Долго рассказывать по телефону, к восьми утра будьте в редакции до планёрки, я всё объясню, переоформим билет на вас. И сразу соберите вещи в командировку: поезд сегодня в 17.30.

– Но я не готов… Почему нельзя было раньше предупредить? Что за срочность? – начал просыпаться я.

– Потому что так надо. Другим туда ехать не резон, а вы – лауреат, для нашего холдинга это будет пиар. Иначе бы я вам и не звонила в такое время – боялась, что не застану. В общем, надо ехать – это приказ! – И бросила трубку.

– Вот суки! – единственное, что я смог сформулировать в столь ранний час.

Делать нечего, пришлось вставать.

Меня сразу смутила эта внезапная срочность. Почему директриса не могла предупредить о командировке заранее? Что за бардак на производстве? Возникли подозрения, что дело тут не в каком-то моём лауреатстве (что за хрень?), а в том, что у Эммы Вадимовны не сложились какие-то пазлы в личной жизни. Чулкова – тётка в принципе легко предсказуемая: типичный чиновник от журналистики, каких пруд пруди, но при этом дама незамужняя, да ещё в период обостряющегося климакса. В редакции ходили разговоры, что в молодости она была замужем за каким-то перцем, но тот отчего-то то ли сбежал от неё, то ли застрелился в голову, и с тех пор замуж она больше не выходила. Но регулярно меняла состоятельных ухажёров. Вот и сейчас ходили сплетни, что у неё появился очередной богатенький хахаль, правда, к несчастью для неё женатый. Наверно и собиралась прошвырнуться с ним в счёт командировки в стороне от любопытных глаз, да видимо у любовничка что-то не срослось – жёны состоятельных бизнесменов умеют быть бдительными.

Что же касается меня, то я только дня два назад вернулся из очередной командировки, вещи из сумки ещё не успел разобрать – и опять сборы! Быстро побрился, принял ванну, слегка позавтракал, бросил в сумку пару свежих рубашек, сменное бельё, взял паспорт, положил в кошелёк немного наличных, проверил на месте ли банковская карта – и поехал на работу.

ПРИВЕТ ОТ РУССКОГО МУЗЕЯ

Войдя в кабинет директрисы, я сразу попросил объяснить – куда и зачем мне надо ехать:

– Для начала: в Челябинск или Ульяновск?

– Успокойтесь, Игорь, в Ульяновск. Я просто оговорилась, – улыбнулась она. – Это ещё со студенчества: у нас в группе на журфаке в МГУ училась Маша Улябина из Ульяновска, так мы её в шутку звали Ульяновой из Ульябинска.

– Это про город Ленина-то да в советские годы? Очень смело было с вашей стороны. Впрочем, у нас в универе тоже была одна из Орехово-Зуева…

– И что с ней было не так?

– Как раз наоборот – полностью оправдывала… Ну да ладно. Хорошо, что в Ульяновск, а не в Челябинск. Значительно ближе. Но зачем мне туда?

– Там открывается пятидневный всероссийский форум журналистов. Будут руководители центральных и региональных СМИ. Я хотела ехать сама, но срочные дела – сверху вызывают, – многозначительно подняла она к потолку глаза с бровями. – А вы – единственный из нашего холдинга, кто может получать там награды. Мне прислали списки – от нашей области в разных номинациях победили пара районных газет, информагентство и вы от нашего холдинга в конкурсе Русского музея. Награждение пройдёт на сцене, будут трансляции – для нас это важный пиар. И уж лучше это будете вы как автор статьи, раз я не могу…

– Русский музей в Ульяновске? – не поверил я.

– Да нет же, конечно в Питере! В прошлом году они проводили выездные выставки «Три века русского искусства» по городам России, в том числе и у нас в Нижнем. Вы тогда в нашей «Нижегородской газете» написали стихотворный отклик в рубрике «Дятлов Парнас». Мы его отправили организаторам – на конкурс за самое оригинальное освещение акции, и ваша публикация взяла да победила. Да вот она, – и Эмма Вадимовна положила передо мной ту самую газету.

НИЖЕГОРОДСКАЯ ГАЗЕТА

Рубрика «Дятлов Парнас»

БУРЛАКИ НАЗАД НА ВОЛГУ

ВОЗВРАТИЛИСЬ НЕНАДОЛГО

Выездная выставка Государственного Русского музея в Нижнем Новгороде

Выездная выставка Русского музея в Нижнем Новгороде стала, безусловно, самым ярким культурным событием в нашем городе за всё последнее время. Наш штатный поэт Кузьма, конечно же, тоже не мог упустить возможность насладиться шедеврами величайших русских художников трёх последних столетий у себя на родной земле. Поэт ходил по залам нашего Нижегородского художественного музея в толпе таких же, как он, зевак и провинциальных ценителей прекрасного и плакал от счастья. «Это надо же: ещё при моей жизни «Бурлаки» Репина вернулись на родную Волгу! – восклицал Кузьма. – А Брюллов! А «Витязь на распутье» Васнецова! А «Охотники на привале» Перова! А Шишкин! А Малевич с Филоновым!» Восторгу поэта не было предела, и, чтобы полнее насладиться каждым полотном, Кузьма твёрдо решил посещать выставку как можно чаще, пока шедевры находятся в Нижнем. Однако, узнав, что билет за разовый просмотр ста картин стоит в переводе с наших рублей сто американских долларов, наш лирик сразу же «скромнее стал в желаньях»: ну какой заработок у поэта? А потому, приняв позу окаменевшего Давида (только без пращи), Кузьма мгновенно зарифмовал свои разноречивые впечатления от прекрасных творений великих мастеров и алчности организаторов выставки:

«Три века русского искусства»

В подарок Питер нам привёз –

Каскад имён и красок буйство

Как воплощенье наших грёз.

Мечтал ли кто-то, право слово,

Узреть средь местного мазла

Шедевры самого Брюллова

Или Филонова «Козла»?

И сможем ли забыть вовеки,

Как к нам добрался тем путём,

Что из варяг ходили в греки,

Картин чудесных целый сонм?

Не скрою я восторга стона

На сей презент с Невы-реки:

Здесь есть и редкая икона,

И репинские «Бурлаки».

И я как Витязь на распутье

Застыл средь множества картин:

Здесь каждая – шедевр по сути,

А я на всех на них – один.

Как тот Бурлак, четвёртый слева,

Чей невысок, напомню, рост,

Я тщусь постичь познанья древо –

Сверлю глазами каждый холст.

И как Охотник на привале

Давлюсь словами всякий раз –

Смогу я передать едва ли

Свой эстетический экстаз!

Лишь ошарашенно глазею

Да всё как вкопанный стою:

Во славу Русского музея

Сегодня песню я пою!

И в этих залах стать статуей

Готов я, подпирая свод:

Но по сто баксов где найду я

На ежедневный культпоход?

Кузьма ПОЖАРСКИЙ

– Ну конечно, как же я мог забыть! – хлопнул я себя по лбу.

Дело в том, что помимо основной работы в новостях и передачах на телестудии медиа-холдинга, я частенько публиковал статейки и в «Нижегородской газете». И чтобы не подписывать различные фельетоны и юморески своим именем, которое примелькалось по телерепортажам, придумал себе псевдоним – Кузьма Пожарский. В Нижнем Новгороде до сих пор более всего чтут предводителей Нижегородского ополчения 1612 года – Кузьму Минина и Дмитрия Пожарского, вот я, недолго думая, и слепил из них себе псевдоним. Так сказать, подарил предводителям вторую жизнь. Но про этот свой поэтический фельетон я давно уже забыл, а его во время моего отпуска секретариат холдинга взял да отправил на конкурс Русского музея. И там оценили. Мелочь, а приятно!

Настроение моё заметно улучшилось, и надвигавшаяся командировка в Ульяновск уже не казалась столь нежеланной, как это было поутру.

Чулкова это заметила и произнесла уже довольно резко:

– Что ж, решено – едете вместо меня! – явное раздражение от того, что её запланированный вояж обломился, она уже и не пыталась скрывать. – Стишки-то, кстати, так себе… Пашешь тут за всех, как рабыня на галерах, а сливки другие снимают!

– Простите, вы про что? – сыграл я в недоумение.

– Понимайте, как хотите, – махнула рукой Вадимовна. – В общем, сейчас оперативно доделываете материалы в эфир по предыдущей командировке и вечером – на вокзал. До Ульяновска из Нижнего ходит только прицепной вагон к поезду «Питер – Уфа», прямых поездов и самолетов нет. Секретарь переоформит мои билеты на вас, вот вам программа фестиваля. Ваша задача получить и привезти приз с мероприятия и распиарить наш холдинг, как только можно.

– А где всё это будет происходить? В Ульяновске я был всего пару раз проездом на теплоходе, когда плавал по Волге до Астрахани, и город знаю не очень хорошо.

– Ах, да! Это как раз самое интересное. Там, говорят, одному местному олигарху раскопали в архивах бумаги, что он чуть ли не дальний потомок основателя города – боярина Богдана Хитрово. Он так в это уверовал, что отгрохал ниже по Волге шикарный рекреационно-гостиничный комплекс «Древо Хитрово», а корпуса и домики назвал именами представителей рода. Это вроде того, как у нас на Горьковском море понастроили кучу всяких разных домов отдыха, турбаз и гостиниц. Но там он сделал круче. Мне прислали проспект, где сказано, будто этот богатей так возбудился от уведенного во вьетнамском Далате «Crazy House» («Безумного дома» по-нашему), который строит там дочка бывшего генсека местной компартии Чуонг Тиня, что решил воспроизвести нечто подобное и на берегах родины Ленина. Мне самой очень хотелось посмотреть, что там у него получилось, но, видно, пока не судьба. Вернётесь – расскажете.

– А командировочные, деньги? – спросил я.

– Всё у секретаря, вместе с билетами, – замахала на меня руками директриса. – И, кстати, в Ульяновске от вокзала до отеля ходит бесплатный шаттл. Там на фестивале будет полно спонсоров, так что практически всё – почти на халяву. Подчищайте хвосты по работе, оформляйте документы и – в путь, поезд ждать не будет.

Хорошо, что все вещи я собрал и привёз с собой: мотаться домой, а потом на вокзал – заняло бы уйму времени, а так я явно успевал оформить документы, доделать к эфиру материалы с прошлой командировки и даже как следует перекусить.

ПО ШПАЛАМ СО ШПАНОЙ

Так как ехать предстояло весь вечер и целую ночь (в Ульяновке, где отцепляли нижегородский вагон, поезд «Санкт-Петербург – Уфа» останавливался в кромешную рань), то уже в супермаркете на Московском вокзале я прикупил бутылку водки, немного разной закуски и к поезду подошёл минут за пять до отбытия. Показал проводнице билет и паспорт, зашёл в вагон, подошёл к купе – и тут моё жизнерадостное настроение в момент улетучилось: моими попутчиками оказались два парня явно гопниковского вида. Обоим было на вид лет по двадцать, оба были в спортивных штанах. На одном из них, небритом и сухопаром, была майка-алкоголичка, все плечи и кисти рук его были усеяны блатными наколками. Другой – посмазливей и покрепче – был одет в белую спортивную майку, и наколоты у него были только пальцы на руках.

Нет, не такой компании я ожидал по пути на всероссийский фестиваль журналистов!

Парни уже расположились за столом у окна, мы поздоровались, они сразу почувствовали мою настороженность. Впрочем, я и не пытался её скрывать: ехать в такой компании всю ночь мне было явно не в кайф, и у меня оставалась надежда, что до отправления поезда к нам в купе подсядет кто-нибудь четвертый. Но вот состав тронулся, и надежда осталась на перроне.

Моя полка была нижней слева, я попросил сидевшего на ней парня в спортивной майке пересесть, чтобы я мог расположиться. Тот подсел к своему товарищу, я положил сумку на полку, снял пиджак, но тут же вспомнил, что у меня там документы и кошелёк, и снова надел его. Соседи по купе сверлили меня глазами, я непроизвольно всё крепче стал прижимать локтем к груди карман пиджака с кошельком.

Зашла проводница, попросила билеты. Я протянул ей паспорт, куда были вложены мои билеты туда и обратно, и напомнил, чтобы она не забыла их вернуть, так как мне нужно будет отчитываться за командировку. Попутчики тоже отдали проводнице свои билеты, и я обратил внимание, что они показали ей ещё какие-то бумажки. Из их разговора с проводницей я понял, что это были справки об освобождении – ребята направлялись из колонии домой. После этого я скрестил руки на груди так, чтобы прижать к себе кошелёк уже сразу двумя локтями.

Настроение моё совсем упало – ехать всю ночь с такой публикой было настоящим наказанием. Я костерил на чём свет стоит Чулкову, отправившую меня в эту грёбаную командировку в Ульяновск, нецензурно обзывал в мыслях город Ленина и заодно – совершенно ни за что – самого Ильича, весь род Хитрово и даже всю Компартию Вьетнама с её Безумными домами.

Вновь пришла проводница, предложила и поставила на стол стаканы с чаем, сказала, что вернёт билеты по приезду утром, и парни закрыли дверь купе. Немного погодя они достали и поставили на стол бутылку водки, пластиковые рюмки, нарезали хлеба, сыра и колбасы и предложили мне присоединиться к ним выпить за их освобождение.

Я давно уже зарёкся пить с незнакомыми людьми: никогда не знаешь – кому, с какой дозы и каким образом алкоголь снесёт голову. К этому правилу меня эмпирическим путём привела сама жизнь, щедро предоставлявшая многочисленные возможности соприкосновения с широчайшим спектром пьяных идиотов: от назойливых соплежуев, пристающих как банный лист к заднице, – до агрессивных любителей чуть что хвататься за ножи, для которых смысл выпивки состоит в непременном провоцировании конфликтов с последующими мордобоем или поножовщиной. В данном случае к моему правилу присовокуплялся и тот факт, что соседи по купе ехали из заключения, а эта публика особо склонна к рецидивам (эти точно обворуют или порежут, подумал я). Поэтому я твёрдо решил ни в коем случае с ними не выпивать и вежливо отказался, сославшись на важные командировочные дела: у меня, мол, завтра очень ответственная работа.

Но вот парни хлопнули по одной рюмке, потом – по второй, языки их развязались. Они стали рассказывать о том, за что сели по малолетке – один за кражу, другой – за хулиганство, с ребяческими слезами на глазах начали мечтать, как вернутся домой и как их встретит родня, и у меня как-то невольно потеплело на сердце: неплохие вроде ребята, у нас в России ведь никому от тюрьмы и от сумы зарекаться нельзя, сам по молодости сколько раз по краю ходил.

И хотя разум настойчиво твердил: «Не пей с ними, Игорь! Ни в коем случае не пей!», всё же когда они после третьей рюмки разлили по четвертой и вновь предложили мне с ними выпить, я подумал: «Что же мне всю ночь, что ли, вот так ехать настороже с ними, пьяными? Так они скорее обидятся и обворуют, лучше уж с ними подружиться», – и махнул рукой:

– А-а-а, давай наливай!

Разлили, выпили, атмосфера в купе сразу потеплела. Парни достали ещё одну бутылку, я в свою очередь вынул из сумки свою и всю закуску, что купил перед дорогой. Они по второму кругу рассказывали о том, как по глупости загремели на зону. В то же время твёрдой уверенности в том, что они не вернутся туда снова, в их словах я не уловил.

На третьей бутылке я рассказал им, что работаю журналистом и еду на всероссийскую конференцию, они было начали меня что-то расспрашивать об этом, но очень скоро выяснилось, что тонкости моей профессии им мало понятны, а потому и совершенно неинтересны.

Тогда мне самому пришлось напрячь извилины и вспомнить свои познания в уркаганской теме. Но единственное, что мне пришло в голову, – это стихотворение Михаила Лермонтова «На смерть поэта» в переводе на блатной Фимы Жиганца, благо память на стихи ещё со школьной скамьи у меня прекрасная.

Стоило мне заговорщицки начать:

Урыли честного жигана

      И форшманули пацана,

Маслина в пузо из нагана,

Макитра набок – и хана!

Не вынесла душа напряга,

Гнилых базаров и понтов.

Конкретно кипишнул бродяга,

Попёр, как трактор… и готов!

– как парни стали слушать меня с нескрываемым интересом, глаза их заблестели. Дальше я уже и сам стал входить в образ, обнаруживая под градусом очень даже недурственные артистические задатки:

Не вы ли, гниды, беса гнали,

И по приколу, на дурняк

Всей вашей шоблою толкали

На уркагана порожняк?

Конечно, спьяну я мог себе льстить, но мне казалось, что в этот момент они смотрели на меня с нескрываемым уважением. А когда я совсем вошёл в полный раж и, яростно жестикулируя, стал декламировать на приблатнённый манер:

Мокрушник не забздел, короста,

Как это свойственно лохам:

Он был по жизни отморозком

      И зря волыной не махал.

А хуль ему?.. дешёвый фраер,

Залётный, как его кенты,

Он лихо колотил понты,

Лукал за фартом в нашем крае.

Он парафинил всё подряд,

Хлебалом щёлкая поганым;

Грозился посшибать рога нам,

Не догонял тупым калганом,

Куда он ветки тянет, гад!

– мне показалось, что парни уже искренне восхищались мной.

В этот момент у меня окончательно исчезло опасение, что меня здесь хоть кто-то может обворовать или порезать. Моя бдительность напилась в хлам и уснула, но сам я ещё очень даже держался на ногах, а душа требовала продолжения банкета.

Тут я отчего-то вспомнил нашего студийного телеоператора Юру Барышева. Он частенько рассказывал историю о том, что как-то раз под Новый год ему допоздна пришлось работать за камерой в прямом телеэфире. Дома его ждало большое застолье, пришло много гостей, а Юра снимал в студии новогодние поздравления чужих для него людей. Когда эфир наконец-то закончился, и Юра после курантов добрался до дома, там он застал уже изрядно набравшуюся компанию. Настроение у Барышева было близким к скептическому: он приехал домой трезвый и злой, а его жена и все гости уже от души купались в хмельном веселье. Сев за стол и слушая их разговоры, Юра с досадой думал: «Ну что у меня за друзья? Какую чушь они несут! Никакого интеллекта. Босота чумазая!» И тут он произнёс ключевую фразу, которую спустя много лет после него повторил министр иностранных дел России Лавров, и она даже на время стала крылатой: «Дебилы, бля..!» Но после того, как Юра выпил первую рюмку, он пришёл к выводу, что всё обстоит не так уж плохо, и как минимум с одним приятелем из компании можно хоть о чём-то поговорить. После второй рюмки и общая тема беседы за столом ему показалась небезынтересной. А уж после третьей Юра твёрдо решил: ему очень повезло, что в жизни его окружают столь милые люди, преданные друзья и охренительно эрудированные собеседники.

Примерно так же обстояло и у меня – с соседями по купе мы в короткий срок стали друзьями не разлей вода. Беда была только в том, что разливать больше было нечего. И тут я пошёл вразнос, начал гусарить:

– Ребята, сначала вы угостили меня, теперь моя очередь. Идём в вагон-ресторан – я угощаю!

Мы все были возбуждены, как вихрь промчались сквозь несколько вагонов.

За столом в ресторане я сорил деньгами – заказывал у официантки коньяк, котлеты по-киевски, салаты, лимонад, и опять коньяк, и что-то ещё… Потом смутно помню, как нас стали выпроваживать, мол, ресторан закрывается, и что сейчас позовут полицию, если мы не…

Возвращались в свой прицепной вагон мы уже сильно шатаясь, сухопарого парня в наколках по дороге в тамбуре вырвало, у меня самого голова шла кругом…

Вот уже оно – наше купе, вот моя полка, вот матрас, застилаю кровать, пиджак – на крючок, вот вроде и всё, надо ложиться спать, завтра рано…

Дальше – омут…

ПРИЕХАЛИ…

Утром меня растолкала проводница:

– Гражданин, вставайте! Время – шесть утра, вагон уже отцепили, а вы всё спите! Его сейчас отгонят в депо, а оттуда очень далеко добираться. Так что скорее собирайтесь и выходите! Приехали!

Голова гудела, я ничего не мог понять: какой вагон, какое депо?

Потом наконец протёр глаза, и меня как ушатом холодной воды окатили: блин, я же в командировку еду! Сегодня всероссийский фестиваль, «Древо жизни», Вьетнам – Сумасшедший дом, я – лауреат, призы, шаттл от вокзала до отеля…

Впопыхах натянул на себя брюки. Рубашку я на ночь, оказывается, и не снимал – она вся мятая, умыться уже не успеваю, протянул руку под стол – там моя сумка, вещи вроде на месте, стал надевать пиджак, снова заглянула проводница:

– Возьмите ваши билеты. Вы мне вчера и обратный зачем-то дали, вот – смотрите не потеряйте.

– А где мои попутчики? – почуяв неладное, спросил я. В голове роем пронеслись все похождения вчерашнего дня, сердце будто сжало клещами.

– Так они уже минут двадцать как сошли, – ответила проводница. – Это мы вас всё не могли добудиться. Скорее, гражданин: вагон сейчас отгонят, увезут вместе с вами.

Меня вдруг с ног до головы прошибло холодным потом: я сунул руки в карманы пиджака – там не было ни кошелька, ни паспорта, ни мобильного телефона.

– А где деньги, документы, телефон?!?!?! – во всё горло завопил я на неё. Вид мой, видимо, был настолько отчаянным, свирепым и безумным, что проводница в ужасе отпрянула:

– Откуда ж мне знать? Может, обронили где?

Я в панике стал шарить под матрасом, под столом на полу, на соседних полках, во всех своих карманах и сумке, везде, где только можно – но ни документов, ни кошелька, ни мобильника нигде не было. Проводница тоже суетилась вокруг, но только развела руками: ничего нет.

Страшная догадка добила меня:

– Это блатные меня обворовали! Дурак я, зачем я с ними пил?!

– Не знаю, гражданин, это ваше дело. Вы вроде дружно ехали, не ругались.

– А когда они сошли?

– Говорю же – минут двадцать назад, – ответила проводница. – Вас не могли добудиться, и они пошли на вокзал, по виду вроде спокойные, не скажешь, что хотели убежать, попрощались вежливо.

– Да точно они! Больше некому!! Специально меня опоили!!! – причитал я. – А вежливость – главное оружие вора!

– Тогда бегите скорее в полицию, тут есть отделение при вокзале, может поймают по горячим следам. Но только быстрее – всё, мы уже тронулись, едем в депо.

Я схватил сумку, сунул билеты в карман, бегом бросился из купе и уже на тихом ходу выпрыгнул из вагона. Ухитриться не упасть на перрон стоило мне немалых усилий.

На вокзале я первым делом побежал было искать полицию, но внезапно остановился: жутко болела голова, мысли путались, но всё же за одну я сумел зацепиться и стал раскручивать её как нить.

«Вот стою я в чужом городе с сильного похмелья, – думал я, – мятый, небритый, непричёсанный, от меня за версту разит перегаром как от бомжа, у меня нет ни документов, ни денег, нет телефона, чтобы позвонить. И со всем этим я приду в ульяновскую полицию и заявлю, что приехал на всероссийскую конференцию журналистов и меня по дороге обокрали? Даже если в полиции мне и поверят, для начала мне самому придётся доказывать, кто я такой, – а это означает процедуру выяснения личности, звонки на работу, организаторам конференции. А это – огласка, ненужный скандал. Позорище! Явно не за таким пиаром посылала меня в командировку Эмма Вадимовна Чулкова».

Ситуация со всех сторон представлялась для меня явно невыигрышной, тем более не было никаких доказательств, что меня обворовали именно мои попутчики. Деньги и документы, пьяный, я мог и сам где угодно выронить; пока я спал, их могла вытащить из кармана та же проводница или кто-то другой. Ещё пропал и телефон, – значит, воров могут оперативно поймать по «симке», но её уже наверняка сбросили…

«Точно блатные стащили, больше некому! Зарекался же пить с незнакомыми!» – снова, скрипя зубами, уничижительно ругал себя я, но в полицию уже не торопился: «Знаем мы нашу полицию! Оборотни в погонах…»

«Но что же делать? Что делать?» – как сумасшедший твердил я. У меня началась натуральная паника, я весь дрожал.

Для начала нужно успокоиться, взять себя в руки, подумать, как быть дальше, решил я. Было горько, обидно, стыдно, противно от самого себя и от всего человечества. Я поймал на себе несколько неприязненных взглядов прохожих, ибо выглядел действительно жалко, опустил голову и быстрым шагом направился искать привокзальный туалет.

Он оказался в самом здании вокзала. Туалет был платным, но я показал на входе свой билет с поезда, и меня пропустили. Там я привёл себя в порядок – вещи в моей сумке были не тронуты, а потому я умылся, побрился, почистил зубы, расчесал волосы, обтёрся одеколоном. А когда стал менять рубашку на свежую, обнаружил во внутреннем кармашке сумки небольшую заначку с прошлой командировки – около шестисот рублей.

Я понял, что мне обязательно нужно найти в этом городе знакомых, которые могли бы подтвердить мою личность хотя бы для того, чтобы я мог обратиться в полицию с заявлением о краже или утере паспорта. Потому что без документов меня даже не пустят на обратный поезд домой.

Знакомых в самом Ульяновске у меня не было, отыскать их я мог только на журналистской конференции – Чулкова говорила, что от Нижегородской области на неё собирались поехать представители от Союза журналистов, пары-тройки местных газет, информагентств и вроде кто-то ещё. Среди них я обязательно найду тех, кто меня знает и подтвердит, что я – это я. Ещё она говорила, что от вокзала до пансионата «Древо Хитрово» с периодичностью час или два ходит бесплатный автобус или шаттл, как она его называла.

«Что ж – делать нечего, надо ехать туда, – решил я. – Других вариантов у меня нет. А там – найду друзей, займу денег и решу, как выбираться из ситуации».

Чтобы скоротать время в ожидании автобуса, я зашёл в местную забегаловку: голова продолжала раскалываться, и так как немного денег у меня было – решил поправить здоровье. Заказал 150 грамм водки, пару бутербродов и устроился у окна, чтобы не пропустить шаттл.

За соседним столиком местная компания обсуждала, что совсем обурела и хочет всех прижать какая-то Сопля из Засвияжского района (я так понял, что это какая-то местная криминальная группировка). Но моё внимание больше привлёк парень через дорогу: он расчехлил гитару, положил чехол на асфальт, подстроил струны и зычным голосом на всю площадь стал рычать песню Егора Летова из «Гражданской Обороны» – «Всё идёт по плану». Так как в молодости в нашей группе «Система шумоподавления» мы и сами играли панк-рок, то этот гитарист немного поднял мне настроение. А когда он дошёл до слов:

Один лишь дедушка Ленин

хороший был вождь,

А все другие остальные такое дерьмо,

А все другие враги и такие мудаки,

Над родною над отчизной

бесноватый снег шёл,

Я купил журнал «Корея» – там тоже хорошо,

Там товарищ Ким Ир Сен, там то же, что у нас,

Я уверен, что у них то же самое

И всё идёт по плану!

– я и вовсе немного оттаял: вспомнил, что приехал на родину Ильича. И от всего этого – от выпитой водки, от парня, с утра горланящего песню Летова, от того, что «наш дедушка Ленин разложился на плесень и липовый мёд», а я в это самое время нахожусь на его родине в Симбирске, – я впервые за день улыбнулся.