Текст книги "Нонна Весник. Завещание любви"
Автор книги: Нонна Весник
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)
Нонна Весник. Завещание любви
Это было во время одной из наших первых встреч. Женя стал рассказывать о своем детстве – как сначала арестовали отца, потом мать, а его, четырнадцатилетнего, повезли в специнтернат для детей врагов народа. Как сбежал по дороге и жил один, продавая книги и вещи родителей, чтобы не умереть с голоду. Он говорил и при этом смотрел куда-то вдаль – будто там на большом экране показывали кадры из прошлого…
Вдруг умолк. Словно очнувшись, обернулся ко мне и, увидев заплаканное лицо, растерялся: «Ты что? Не надо. Не хотел тебя расстраивать…»
Моя любовь родилась из сострадания, и все сорок лет, что прожили вместе, я старалась дать Жене тепло и заботу, которых его когда-то лишили.
В интервью Евгений Яковлевич утверждал, что впервые увидел меня на свадьбе своего фронтового товарища. Но на самом деле это произошло при других обстоятельствах. В ту пору я жила в Ленинграде и была замужем за Нилом Каменевым, с которым Весник воевал в одной артиллерийской бригаде. В начале шестидесятых Театр сатиры, где служил Женя, приехал в Питер на гастроли, и комбриг Александр Федорович Синицын пригласил его в гости. Позвал и других однополчан с женами, в том числе и нас с Нилом. Женя потом уверял, что сразу выделил меня среди «женского контингента», а вот я его совершенно не запомнила. Кажется, даже пропустила мимо ушей, что один из гостей – актер. И лицо не показалось знакомым, хотя Весник уже снялся в десятке картин, среди которых были популярные «Отелло», «Дело № 306», «Старик Хоттабыч».
Как-то Евгений беседовал с очередным корреспондентом, а я курсировала между кухней и гостиной. У нас было заведено: пришедшего в дом обязательно нужно накормить. Услышав, как муж опять рассказывает, что впервые увидел меня на свадьбе друга, поправила:
– Женя, ну это же не на свадьбе было, а у Синицына в гостях…
– Нонка, не вмешивайся! – весело прикрикнул Весник. – Неужели не понимаешь – на свадьбе романтичнее?!
Между первой и второй встречей прошло несколько лет. Уволившись из «Сатиры», Весник служил в Малом театре. И однажды мы с дочкой подъехали туда к окончанию спектакля. С ее отцом я уже развелась, но именно он посоветовал обратиться к однополчанину за советом: в четырнадцать лет Марина вдруг решила, что будет актрисой, но нужно же было понять, есть ли у девочки способности.
Весник появился из двери служебного входа последним.
– Евгений Яковлевич, вы, конечно, меня не помните… – начала я, но по тому, как вдруг ожили его уставшие глаза, поняла: помнит.
– Вы Нонна, жена Нила.
– Бывшая жена. Мы расстались.
– Так вы теперь живете в Москве?
– Да, у родителей. Я же коренная москвичка.
Когда изложила суть проблемы, приведшей к нему, он сразу взял деловой тон:
– Мой друг Володя Шлезингер преподает в Щукинском. Я напишу ему записку, чтобы он Марину посмотрел.
Владимир Георгиевич принял нас приветливо, побеседовал с дочкой, а потом сказал:
– Ты девочка умная, начитанная, но о способностях судить еще рано. Приходи-ка после окончания школы, а пока запишись в театральную студию. Скажем, при ЗИЛе – из этого коллектива вышло много замечательных актеров.
И Марина действительно занималась там до окончания школы, а потом отправилась поступать в училище. Ее срезали на втором туре. Расстроилась дочка ужасно – плакала дни и ночи напролет. Мои попытки утешить ни к чему не приводили. Тогда Весник посадил Марину напротив себя и сказал: «Только не обижайся, но Пашенной или Гоголевой из тебя не получится. А выходить всю жизнь на сцену с единственной репликой «Кушать подано» унизительно. Ищи профессию, в которой могла бы стать одной из лучших».
Забегая вперед, скажу, что вот уже четверть века Марина является владелицей и генеральным директором книжного магазина «Москва» на Тверской. Она кандидат экономических наук, член правления Российского книжного союза. Очень любит свое дело, прекрасно в нем разбирается. Наверняка тогда, много лет назад, дочь на Весника все-таки обиделась, но жизнь показала: он был прав.
После встречи у служебного входа я стала в Малом театре завсегдатаем. Женя играл в половине репертуара и приглашал меня на каждый спектакль со своим участием. Потом провожал до дома. Иногда мы ужинали в «Метрополе». Весник, как и я, был свободен – полгода назад расстался со своей третьей женой, оставив ей и маленькому сыну квартиру на Новом Арбате. Наша привязанность друг к другу росла с каждым днем, но он все не решался предложить жить вместе. Я искала причину: «Боится в очередной раз обжечься? Но ведь знает, что штамп в паспорте мне не нужен. А может, стесняется привести в однокомнатную квартиру, которую делит с мамой?» Однажды, когда шли по вечерней Москве, Женя, тяжело вздохнув, вдруг сказал:
– Тебе только тридцать семь, а мне уже сорок четыре.
Я рассмеялась:
– Подумаешь, всего семь лет!
– Ты не понимаешь – я старше тебя не на эти годы, а на целую жизнь.
Оставшуюся дорогу до дома, а потом и всю ночь вспоминала рассказ Жени о сиротском детстве и военной юности – о том, что он имел в виду под «целой жизнью».
Его отец Яков Весник прошел Гражданскую, стал членом Реввоенсовета. В 1921 году Яков Ильич был тяжело ранен, попал в госпиталь и там познакомился с медсестрой Женечкой, обрусевшей чешкой, которая стала его женой и родила сына. У моей свекрови Евгении Эммануиловны был несомненный талант к музыке. Обладательница сильного голоса, замечательно игравшая на рояле, она училась в консерватории, а когда началась Гражданская, оставила занятия и устроилась в госпиталь. После войны ее приглашали и в оперные труппы, и в оперетту, однако Евгения Эммануиловна выбрала другой путь. Вместе с маленьким Женей поехала вслед за мужем сначала в Америку, потом в Швецию и Германию. Став одним из первых ответственных работников советского торгпредства, Яков Ильич отвечал за поставки иностранной техники для строившихся на родине заводов-гигантов. А его жена, побывав однажды на немецкой птицефабрике и поразившись четко налаженному производству, решила выучиться на зоотехника. Успешно окончила в Германии курсы, и когда в 1932-м Якова Весника назначили начальником строительства «Криворожстали» (потом он стал и первым директором завода), тут же взялась за организацию птицефермы в подсобном хозяйстве.
«Сейчас каждый второй, если не первый, заняв высокую должность, старается скорее набить свой карман, – говорил Женя, – а мой отец получал партмаксимум, который не мог превышать среднюю зарплату рабочего. Маме платили вдвое больше. В моей памяти осталось, как она отчитывала папу за старые брюки и чуть ли не силой тащила в магазин. Но надевать новый костюм отец стеснялся: просил брата, чтобы тот походил в нем месяц-другой, а уж потом носил сам. Персональный «форд», подаренный ему Серго Орджоникидзе, отдал в медсанчасть завода и ездил на работу на трамвае. Вся продукция фермы, которой заведовала мама, распределялась по семьям рабочих – в голодные тридцатые такому «доппайку» цены не было. Кроме того, она стала инициатором всесоюзного движения жен инженерно-технических работников за улучшение быта трудящихся – и в 1936-м получила орден Трудового Красного Знамени из рук отца всех народов… Когда мы втроем входили в театр и весь зал вставал, у меня перехватывало дыхание – так я гордился родителями…»
В июле 1937 года Яков Ильич отправился в Москву хлопотать за арестованного заместителя. Через несколько дней в Кривой Рог пришло известие, что директора завода Весника «тоже взяли». Не желая в это верить, Евгения Эммануиловна с сыном срочно выехали следом. Походы по разным инстанциям ничего не дали – жене даже не сказали, в какой тюрьме находится муж. А в начале ноября пришли уже за ней самой.
«В пять часов утра раздался звонок в дверь, – вспоминал Женя. – Четыре комнаты нашей московской квартиры на Донской улице заполнили люди в форме, начался обыск. Маме каким-то чудом удалось незаметно сунуть мне в трусы сберкнижку на предъявителя. Видимо, она ожидала ареста и положила на счет все накопления – восемьсот рублей. Три большие комнаты опечатали, а в самую маленькую мне разрешили перенести кровать, часть книг и кое-что из посуды. Когда маму уводили, она погладила меня по голове, поцеловала и сказала: «Запомни – твои родители честные люди, и что бы ни случилось, никому не удастся запятнать их имена…» Оставшись один, я долго не мог унять нервный озноб, от которого стучали зубы. Слезы принесли бы облегчение, но их не было».
Через два дня появился человек в штатском: «Евгений Яковлевич Весник? Собирайся! Возьми смену белья, мыло, полотенце, что-нибудь поесть в дороге. Больше ты сюда не вернешься». У ворот стоял грузовик, в кузове которого сидели несколько мальчишек от десяти до четырнадцати лет. От них Женя узнал, что всех везут в специнтернат для детей врагов народа. Вооруженный винтовкой охранник стоял к ребятам спиной, держась за кабину, и когда на повороте машина затормозила, Женя тихонько перелез через борт, спрыгнул на землю и шмыгнул в открытые ворота Донского монастыря.
На Курском вокзале он подошел к проводнице поезда, который следовал до Харькова, – рассказал про арест родителей, про свой побег и попросил помочь добраться к другу отца. Сердобольная женщина спрятала его на третьей полке за тюками с постельным бельем, дала поесть. В Харькове он прожил несколько недель, прячась в темной кладовке и не выходя на улицу. Потом другу Якова Ильича удалось узнать телефон и связаться с вдовой Орджоникидзе. Зинаида Гавриловна позвонила Калинину, знавшему Весника-старшего еще до революции, – они вместе работали на заводе «Айваз». Женя тоже был знаком со Всесоюзным старостой – встречались на семейных торжествах у Орджоникидзе. Михаил Иванович велел возвращаться в Москву и прямо с вокзала ехать на Моховую, в приемную председателя ВЦИК. Секретарь провел Женю в кабинет без очереди. Калинин поднялся из-за стола, подошел, положил руки на плечи:
– Здравствуй. Маму тоже взяли?
– Родственники в Москве остались? Есть кому тебя поддержать?
– Да. Дядя, брат отца.
– Ну и хорошо. Сейчас поедешь в квартиру родителей… Не бойся, никто больше не тронет. Будешь жить в комнате, которую не опечатали. Тебя сейчас туда отвезут и решат вопрос с домоуправлением. Вот, возьми немного денег.
До последних дней муж с большим теплом вспоминал всех, кто помог ему не оказаться в специнтернате (а по сути – в лагере) и не дал пропасть «на воле». Деньги со сберкнижки быстро закончились, книги и вещи, которые продавал за бесценок, – тоже. Но даже в самые отчаянные минуты он не решился расстаться с отцовским портсигаром, всюду носил с собой…
От голода спасли добрые люди: семья дяди делилась последним, матери школьных друзей зазывали на обед и передавали гостинцы. Спустя год после ареста родителей ему удалось устроиться на работу в цех по проверке противогазов. Зарплата была крошечной, зато руководство поставило новичка в вечернюю смену, чтобы днем он мог учиться. Кроме Жени в цехе работали двадцать шесть женщин, которые жалели мальчишку: подкармливали, стирали и штопали рубашки. О них Весник тоже всегда говорил с бесконечной благодарностью, а своим настоящим ангелом-хранителем считал учительницу литературы Анну Дмитриевну Тютчеву, состоявшую в родстве с великим поэтом.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
