Текст книги "Бабочки в животе (СИ)"

Автор книги: Nitka

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Слишком непрочно-живая,

Словно погибшая кукла.

Странная, слишком иная,

Воском застывшая рухлядь.

Кисло-лимонная долька

С чаем опустится в глотку.

Грубая, милая, злая

Хлещешь без закуси водку.

Робкая, рыщешь без стаи,

Как одиночка-волчица.

Храбрая, будто из рая.

Рысь, затаившись. Тигрица.

Куришь свои сигареты

Марки ни разу не женской,

Песни твои все пропеты,

Музыка где-то на Венской.

Рвёшься, куда-то стремишься,

Пастью сожравши все грани.

Ловко от всех отдалишься,

Слушая патоку брани.

С ветром своим растворишься,

Бросив судьбу на предпутье.

Ну, и куда же ты мчишься,

Когтем рванув стали прутья?

Сучка в растрёпанных чувствах,

Знаешь, как сделать всем больно.

В сердце расстелена пустошь.

Ну, а теперь ты довольна?

Жжешь на балконе поэмы,

Стерва, богиня, и только.

Быстро решаешь проблемы,

А у тебя их вон сколько…

Врубишь рок-металл по-полной,

Сбив спесь с придурков-соседей

С радостью мрачно-невольной,

С грацией бурых медведей.

Ржешь неприлично, как лошадь,

Правила выкинув в свалку.

Тех, кто зайдёт на жилплощадь,

К чёрту пошлешь. Всё насмарку.

С чувством плюя на законы,

Собственноручно шьёшь судьбы,

Шлюха с неверным каноном,

Взять за углом и нагнуть бы.

Блядь с неисчислимым стажем,

Трахнешь электрикой станций

И растворяешься, скажем,

Без вести в грязи субстанций.

Спишь в ореоле из славы,

Мерзость лаская руками,

Критик на грани расправы,

Стену развалишь словами.

Столько листов не хватает,

Чтобы раскрыть, кто такая.

Строки снежинками тают.

Мразь! Но родная… живая…

С самого раннего возраста я ничем и никем не дорожила. Даже если бы отец или кто-то из братьев-близнецов внезапно умер, я бы расстроилась – не больше.

Кто-то может назвать меня бесчувственной скотиной или избалованной неблагодарной девчонкой – я даже не стану отрицать. На правду не обижаются.

Единственное, что для меня имело хоть какое-то значение, – это секс. Не помню, когда я впервые им занялась, наверное, лет в двенадцать-тринадцать, с каким-то парнем, закадрившим меня прямо на улице. Сначала мы разговаривали по телефону, потом договорились встретиться. Ему было откровенно плевать, кто мой отец и сколько денег на моей кредитной карточке, что мне нравилось до безумия. И я решила сбежать вместе с ним, оставшись жить у него в квартире. И, конечно же, его не смущал мой возраст – в девятнадцать лет, да ещё наркомана, по-моему, вряд ли что-то волнует.

На следующий день меня нашли братья, перед отцом в ущерб себе отмазали, но устроили такой скандал, что я при всей своей стервозности дня два отходила.

Может, люди считают нас сорвиголовами – меня эдакой принцессой, а их слугами-охранниками на услужении, но на самом деле всё не так. Защитят перед другими, но могут и наорать, и больно ударить, и довести до слёз. Они знают что, когда и как сказать, чтобы слова поразили нутро не хуже отравленной стрелы.

Вбить в глотку одним презрительным «Шлюха», будто перетрахалась не с одним, а как минимум с сотней. Заткнуть ядовито-небрежным «Проститутка», заставив при всём отсутствии скромности покраснеть до ушей. И добить чем-то настолько священным, связанным с единственной неприкосновенной святыней, матерью, что сама потом начинаешь считать себя уродливым ничтожеством, прогнившим изнутри.

После этого отец нашел нам Мадам Воспитательницу, и отправил в какую-то академию на учёбу.

Наверное, с этого всё и началось.

Волей случая я встретилась с Михаилом Нишовским. Надо сказать, сначала я приняла его за наивного простака из села. Вот какой дятел променял бы хороший, красивый рисунок на какой-то рассказ о задрыпанной школе? Если бы он попросил, я бы и так рассказала.

Следующая наша встреча началась с того, что мы собирались поиздеваться над Мадам Воспитательницей, а он попался под руку – лишняя рабочая сила никому не помешает, поэтому я и подключила Нишовского к «операции “Ы”».

А что же потом… потом… наверное, потом я познакомилась с Ней.

«Стерва!!!» – так и кричали яркий макияж и броские шмотки. Вдобавок эта блядская стрижка, когда чёлка прикрывает глаз. Это позже я узнала, что за челкой она пытается скрыть шрам, а за внешностью – неуверенность, а пока воспринимала её как соперницу, конкурентку, наглую выскочку.

И потекли дни, в течение которых я подговаривала близнецов на развлечения, походы в разной степени паршивости забегаловки, чтобы как-то удовлетворить свою жажду секса, или, как её называют по-научному, «нимфоманство».

Заодно мы знакомились ближе с Мишей и той самой стервой – Викой. Она бесила меня, выводила из себя, хотя я и не понимала почему. А может, и не искала причины.

– О чём задумалась? – прерывает мои мысли негромкий голос.

Поднимаю голову, смотря, как блондинка присаживается на стул рядом.

Когда мы стали близкими и я перестала быть чужой для этой необыкновенной компании «зелёных»? По-моему, ещё в тот момент, когда Миха, после того как Женя уехал, ходил полностью никакой. У него при всей этой целостности будто вытянули стержень, лишили чего-то важного по его же инициативе. Не знаю, что у них там произошло, но это сильно ударило по человеку, которого я считала и считаю одним из своих самых близких друзей. А потом ещё смерть Алины… Это стало точкой преткновения двух параллельных линий судеб.

У меня слишком плохая память на события, чтобы я смогла добавить что-то ещё.

– О ерунде. Неважно.

– Мне важно. Когда ты думаешь о чём-то с таким серьёзным лицом, мне становится страшно за окружающих, – теперь вижу, что она в прекрасном настроении – что-то тихо напевает себе под нос, а на губах весёлая улыбка.

Перед ней я могу не притворяться вечно радостной «девочкой в загуле».

– Вспоминала, как мы познакомились, – ухмыляюсь в ответ, провоцируя на действия.

Наша грязная, извращённая игра началась.

Прячет провокационную улыбочку. Мы не виделись почти месяц и обе хотим большего. Нахрен мужиков, в нашей маленькой игре важен не член, а человек – партнёр.

Она заказывает огромное мороженое на две ложки и подсаживается ближе.

Забыла предупредить – мы играем раскованно, на людях, как две меркантильные шлюхи, устраивая практически незаметное представление для похотливых зрителей. Нас палили, и не раз, ошарашено глядя на раскрасневшиеся лица и развратную руку в мокрых трусах.

– Мороженое для эффекта? – спрашиваю, глядя на официанта, несущего лакомство.

Игриво ему подмигиваю и тут же слышу ленивый вопрос:

– Собираешься подключить третьего, как я мороженое?

Чего она не любит больше всего, так это если я с кем-то трахаюсь до неё. Даже если это было неделю назад – как гончая, за милю чует мужской запах. Поэтому я, на радость близнецам, перестала спать со всеми подряд. Она не знает об этом, а я и не собираюсь говорить, пока не спросит напрямик. Хочет считать меня мразью, ласково называя «мерзавкой», пусть считает, я не против. Это даже добавляет какого-то шарма нашим недоотношениям.

– Он ещё слишком маленький, – тихо, но совершенно искренне смеюсь. – Посмотри, мальчику от силы шестнадцать, не развращай юное создание.

Всё-таки я люблю Белоруссию, классно, что Вика приехала именно сюда, хоть и лететь далековато.

Мальчишка вежливо улыбнулся, ставя заказ, в ходе которого они с блондинкой обменялись парой реплик.

– Что сказал? – интересуюсь, втыкая ложку в шарик клубничного мороженого.

Я, как обычно, ни черта не смыслю в других языках. А зачем оно мне, я-то приезжаю к определённому человеку, прекрасно разговаривающему на русском или, на крайняк, на украинском.

– Что ты хорошенькая, – усмехается, наконец-то наклоняясь к моему уху. Наиграно заботливо поправляет за ухо прядь и выдыхает. – Знаешь, что я хочу сделать с этим мороженым?

Да, перед ней мне действительно не надо притворяться «вечно радостной девочкой в загуле». Ведь как Савкин покупает вишнёвый «Эклипс», лишь потому, что он нравится Нишовскому, так и я становлюсь плохой девочкой для Вики, от чего балдеем мы обе. Всё-таки мы как были, так и остались стервами.

– Нет, но сейчас узнаю, – муркаю, намеренно сексуально облизывая чайную ложку.

Пока никаких прикосновений.

Может, на нас и косятся – мне по барабану.

– Хочу раскатать по тебе это мороженое, по твоей груди, соскам, животу, и слизать всё это влажным языком, прикусывать упругие мягкие холмики, нашептывать на ухо пошлости, – ухмыляется стервочка моя, как будто весь мир у её ног.

Не знаю насчёт мира, но я давно и прочно нахожусь там, хоть она об этом и не подозревает.

– Это негигиенично, – хихикаю, отгоняя навеянную словами красочную картинку.

Ненавижу своё живое воображение.

– Мы перед этим помоемся, – заверяет, – и после этого, продолжим в душе.

Что ж, мой черёд:

– Ты засунешь в меня свои очаровательные пальчики, как любишь это делать. И я буду извиваться у тебя в руках, просить, чтобы ты двигала ими быстрее, целовать тебя до цветных пятен перед глазами.

На секунду её глаза замутняются – никто ведь не говорил, что живое воображение только у меня. У неё оно ещё лучше, как-никак, а она художница.

Скорее всего, со стороны это смахивает на секс по телефону, только в отличие от него, мы обе знаем, что после этого точно потрахаемся.

– И прогнёшь спину, когда я прикушу клитор… – задумчиво кладёт в рот кусочек вишнёвого шарика. – Хотя-я-я это будет слишком легко, перед этим я тебя зацелую.

– От поцелуев я точно не забьюсь в экстазе, – фыркаю.

По крайней мере, при моём богатом опыте такого не случалось ещё ни разу.

– Ты так думаешь? – Господи Иисусе, как же мне знакомо это выражение лица.

– Думаю, – уверенно заявляю, подавляя чувство самосохранения, так и вопящее: «опасность».

Вика наклоняется к самому уху, едва касаясь накрашенными губами мочки:

– Знаешь, мне тут посоветовали один сексшоп. Я зашла… и выбрала один замечательный «инструмент».

Мамочка, как же жарко. Кому как не мне знать, как ловко эта сучка с ним управляется – никакому мужику и не снилось.

Трусы давно намокли, хорошо хоть, предвидя подобное, я надела юбку.

Это был удар ниже пояса.

– Вибратор? – в горле пересыхает.

Нет, не от страха – от возбуждения и предвкушения. Хочу-у к ней домой. И к чёрту мороженое.

Но блондинка продолжает, будто не замечая моего вопроса и умоляющего взгляда:

– И ты будешь стонать, вопить и извиваться в моих руках. Мокрая и вспотевшая на коленях просить пощады. Хочешь?

Рывком поворачиваю голову, теряясь в её блестящих глазах, и облизываю губы:

– Хочу…

Тут же бескомпромиссно отстраняется, как ни в чём не бывало подпирая рукой щёку:

– Тогда сначала тебе придётся доесть мороженое. А потом мы пойдём.

Ошеломлённо приоткрываю рот и, видя, что она не шутит, с ужасом смотрю на гору уже ненавистного лакомства, понимая, что меня крупно развели.

Сучка. Моя дорогая избалованная стерва. На этот раз победа твоя, но не думай, что я не отыграюсь. Как только, так сразу.

Сейчас же мне не оставалось ничего, кроме как запастись терпением и под её ехидным взглядом приняться за порцию, не обращая внимания на влажность нижнего белья.

Будь уверена – я отомщу.