Текст книги "Пленники дальних странствий (СИ)"

Несмотря на поздний час, таверна оказалась переполнена. Множество людей праздновали вместе с титулованными особами рождение кронпринца. У королевства наконец-то появился наследник, а это, как говаривали местные жители, весомый повод, чтобы отхлебнуть чарку другую.

Возможно поэтому мало кто обратил внимание на двух зашедших путников. А они и не старались остаться замеченными. Хотя, бросив один взгляд на них, становилось понятно кто есть кто: высокий господин однозначно из благородных – какой-нибудь странствующий инкогнито барон или граф, а сопровождающий его мальчик – паж или слуга более низкого ранга. Распространённое явление.

Господин заказал двухспальную комнату, бадью с водой, поднос с ужином на двоих и бутыль лучшего вина. Одна из служанок тут же, сверкая милой заученной улыбкой и внушающих размеров декольте, повела клиента по широким ступеням деревянной лестницы наверх. Мальчишка остался ждать еды и спиртного.

Он выглядел очень примечательно: юный, около тринадцати лет отроду, с белокурыми вьющимися локонами, обрамляющими белое, словно дорогой воск, личико. По-детски пухлые губы, ямочки на щеках, озорные зелёно-карие глаза. Он бросал на хозяина таверны такие взгляды, что тому становилось почти жарко.

Мужеложство не поощрялось правящими особами, но ходил слушок, что младший брат короля склонен к таким плотским утехам. Сейчас немолодой лысоватый Ганс задумался, так ли оскорбительны эти слухи.

Стройный худенький мальчишка немного напоминал незрелую девочку – сходство увеличивали доходящие до плеч кудри. Он изящными пальцами поправил волосы, обнажив часть тонкой шеи и маленького ушка с одной слабо качающейся золотой серьгой.

Хозяин таверны незаметно сглотнул набежавшую слюну и отошел подальше от соблазна. Однако мальчишка, прервав молчание, спросил:

– Где же еда, уважаемый? Мой господин не любит ждать.

«Будь уверен, Хильда отвлечёт его так, что он о еде и думать забудет», – сказал про себя хозяин, но кивнул и окликнул кухарку.

– Хей, Ганс, ещё пива за наш стол. Надо же чем-то потчевать наших девочек, – перекрикивая гул других голосов, сделал заказ кряжистый немолодой мужчина, а две «девочки» за тридцать за его столиком кокетливо захихикали.

Во всей зале стоял невообразимый шум: стучали о деревянные столы кубки, гремели стулья, чужие голоса, басовитые и серебристые раскаты смеха. Звуки вполне долетали до второго этажа, поэтому самые дорогие комнаты находились на третьем.

Свет от множества свечей и пламени в камине то взволнованно вздымался вверх, то умиротворённо утихал. Мальчишка усмехнулся краешком губ и зачарованно потянул руку к свече на столике рядом. Он почти коснулся огня, когда чары «развеяла» кухарка:

– Ганс, Господи Иисусе, этот обалдуй сейчас себе пальцы сожжет! Ты что удумал, негодник, что мы твоему господину скажем?!

Тот одёрнул руку, недовольно поджав губы. Кухарка подала ему поднос с едой и вино в корзинке.

– Донесёшь, малыш? – спросил Ганс.

– Конечно, – уверил его мальчик, принимая ношу. При этом он улыбнулся так, что хозяина бросило в пот. – Спасибо за угощение, надеюсь, Вы не откажете моему господину и в горячей ванне.

И присев, словно в книксене, этот юный соблазн плавной походкой отправился туда, где незадолго скрылись господин со служанкой.

– Чёрт бы меня побрал, – облокачиваясь на стойку, пробормотал Ганс.

– Молчи, а то накличешь, – проворчала старая кухарка и тут же громко сварливо позвала: – Барбара, Ариетта, вы поможете мне закончить плов или будете флиртовать с Ирмисом? Живо сюда!

Господин мальчика явился в плаще с закрывающим лицо капюшоном. Материал вещицы наверняка стоил баснословно, поэтому Хильда тут же признала в незнакомце вельможу. Такие как он всегда искали тайных развлечений на стороне, и служанка таверны «Золотая чаша» собиралась обеспечить высокородному это развлечение, даже если в темноте капюшона скрывается калека или урод. Лишние гроши на новое платье никогда не помешают.

Они поднялись на третий этаж в самую крайнюю, к счастью, незанятую комнату, куда почти не долетал шум. Хильда открыла перед мужчиной дверь, зажгла свечи и, разъясняя расположение вещей, многозначительно улыбнулась при упоминании кроватей.

Благородный господин, правильно растолковав жест, подошел ближе. Хильда сначала положила руки ему на плечи, затем осмелилась стянуть капюшон. Он мягко спал с головы – служанка пораженно замерла, поглощённая омутами угольно-чёрных глаз.

Они казались морионами, воплощениями тьмы на бледном, слишком неестественно бледном лице. А может это всего лишь странные отблески пламени свеч?..

Резкие хищные черты, узкая линия губ, сжатых в жесткой чуть усталой складке, высокий лоб, нос с горбинкой и резко выделяющиеся скулы… Хильда видела многих мужчин: толстых, худых, высоких, низких, женственных, грубых, но с такой типично-мужской красотой – никогда. Наверное, в старину именно таких и выбирали, чтобы их профили выбивали на камнях и рисовали в качестве символов отваги и мужественности.

По сравнению с ним, для женщин любого возраста, тот мальчик-паж казался дешевкой.

Лицо мужчины обрамляли светлые, почти серые, но не седые волосы. Они наверняка доставали до лопаток, так как придавленные тяжелой тканью, прятались под плащом.

– А что скажет твой хозяин? – с насмешкой спросил благородный.

– Он давно закрывает глаза на мои маленькие шалости, сир, – кокетливо захлопала ресницами служанка.

Хильде, несмотря на каблуки, пришлось привстать на носки, чтобы найти своими губами его рот.

Тогда-то дверь с грохотом распахнулась, открыв взору юного слугу. Увидев любовную сцену, его глаза расширились, а щеки окрасились очаровательным румянцем.

– Простите, я… – смущённо забормотал, отводя взгляд.

Хильде стало почти жаль пажа, ведь господин сейчас наверняка отругает мальца за нерасторопность и выгонит его ночевать в конюшню. А солома в окружении лошадей – не самая приятная постель.

– Ничего, заходи, – вельможа отстранился и ненавязчиво подтолкнул служанку к двери. – А Вы…

– Хильда, сир, – та покорно склонила голову, пытаясь скрыть своё удивление и смущение от неожиданного поворота событий.

– Хильда, – повторил благородный, – думаю, Вам лучше отправиться вниз к посетителям. Не поймите неправильно, я устал и хочу провести эту ночь один.

Девушка сделала быстрый книксен. Мгновение спустя уже раздавался дробный стук каблуков о деревянную поверхность ступеней.

Мальчишка закрыл двери и, секунду помедлив, позволил себе расхохотаться. Он смеялся так, что едва не уронил поднос. Мужчина вовремя подхватил еду и поставил её на одну из кроватей. Потом изъял у мальчика корзину с вином, пристроив ту рядом.

Белокурый же, отсмеявшись, зажмурился от удовольствия.

– Знаешь, о чём она думала, когда спускалась? – не дождавшись ответа, продолжил: – Что за ночь с тобой готова продать душу Дьяволу. Как думаешь, согласиться?

Ивейн укоризненно покачал головой:

– Не нужно, она ведь пошутила.

– Половина известных знахарей тоже шутники, но всякую гадость вызывать они умудряются регулярно, – парировал мальчик.

В дверь постучались.

– Входите, – разрешил мужчина.

Две девушки несли большую овальную бадью, а трое других по паре ведер с тёплой водой.

– Вам помочь? – услужливо спросила одна из служанок, но в ответ получила качание головой и кивок на пажа.

Тогда девушки, поставив всё посередине комнаты, с книксеном удалились.

– Замечательно, – оценил мальчишка. – Давно хотел искупаться.

Не стесняясь постороннего, он начал раздеваться. Скинул тонкий коричневый плащ и пуговицу за пуговицей расстёгивал рубашку. Ивейн смотрел на действо не дольше пяти секунд, а затем, будто очнувшись, поторопился вылить воду из нескольких вёдер в бадью. Он старался стоять спиной к «прелюдии», чтобы ничего не видеть, когда услышал лёгкий вибрирующий смех:

– Кого ты хочешь обмануть, рыцарь.

– Лю…

– Людвиг, – перебили. – Тебе так нравится моё иное имя?

– Нет, – ответил Ивейн, опуская глаза.

Он хотел сказать что-то ещё, но обернулся, и слова застряли в глотке.

Людвиг стоял рядом совершенно обнаженный. Теплый отблеск свеч бесстыдно оттенял все искушающие изгибы юного тела. Восковая, идеально гладкая кожа соблазнительно манила, а глаза и улыбка обещали большее.

Хотя, обман, всё обман.

Людвиг любит пощекотать нервы, а Ивейн почти привык к его штучкам. И не телом ему хотелось овладеть, а скрывающейся за ним… нет, не душой – под оболочкой скрывалось нечто большее, заставляющее тело мальчишки подавать себя так… развратно. Как не пытался мужчина усмирить свою алчность, жажду и похоть, даже спустя года ему не удалось избавиться от удушающего желания владеть. А ведь Ивейн – настоящий рыцарь времён Утера Пендрагона, короля Артура и великого Мерлина. Тогда это звание являлось не званием вовсе, а смыслом и образом жизни.

Людвиг насмехался над мужчиной из-за этого, но и за это же иногда вознаграждал.

Он прошёл мимо, осторожно залез в бадью и откинулся назад, блаженно прикрыв веки.

– Присоединишься, рыцарь? – разомлевшим голосом.

– Обойдусь, – ответил тот, присаживаясь на кровать.

– Как хочешь, – небрежное пожатие плеч. – Тогда сними свои латы и потри мне спинку.

Тяжело вздохнув, Ивейн поднялся, скинул с себя плащ, перевязи двух мечей, расстегнул верхние пуговицы рубахи, закатал до локтей её рукава.

На небольшом столике, как обычно в тавернах, находились банные принадлежности: пара полотенец, мочалка, душистое мыло. Взяв две последних, Ивейн подошел к юнцу.

Людвиг чуть повернул голову, когда грубые мозолистые ладони намылили ему плечи и шею. Он убрал наверх волосы, прижав их ладонями к макушке, и обернулся полностью.

– Мне не стоило вас прерывать? – лукаво вопросил.

В его глазах – глазах не-мальчика, танцевали отблески свеч у завешенных шторами окон.

Несмотря на изобилие огня, в комнате царил полумрак. Краем глаза Ивейн заметил шальную пляску колдовских теней на потолке: они то складывались в вихрь бабочек, то в замысловатые зубастые, норовящие друг друга сожрать фигурки, то в вообще непонятные размытые кляксы.

– Ты сам знаешь ответ, – руки намылили грудь, массирующими движениями растёрли пену.

От воды в бадье вздымался едва заметный пар.

– Конечно, ты же рыцарь, – саркастический смешок. – Платок от благородной леди и один благосклонный взгляд – твой удел. Что бы ты делал, если бы я не зашел? Лично я не против посмотреть или побыть третьим. Но согласись, невинность мне удалось изобразить талантливо.

Мужчина промолчал, продолжая мыть мальчика. Добрался мочалкой до поясницы и остановился, кинув на Людвига вопросительный взгляд. Белокурый опустил туловище в воду, высунув из неё ноги. Отпустил волосы, и они непослушными вихрами разметались по плечам.

– Ты думаешь, это неудачная легенда, – неожиданно, со смешком утвердил мальчишка.

– Не читай мои мысли, – раздражённо поморщился Ивейн.

– Что хочу, то и делаю, – ленивая усмешка. – Скучно.

– Тебе всегда скучно, – пальцы коснулись гладкой кожи стопы. Мужчина нехотя признал: – Да, я так думаю. И всегда буду думать. Никогда не любил обманывать людей.

– Неудивительно, рыцарь. Но я тебе в сотый раз повторю, что по-другому не получится. Хочешь разыграть всё наоборот? Слишком много риска нам ни к чему. А маленький господин со слугой, больше смахивающим на наёмного убийцу, вызовет много слухов. К тому же из-за возраста мне, «благородному», много куда закроют доступ, – непосредственно наморщил нос: – В бордель, например. Лишиться плотских удовольствий я не готов.

– Знаю, – рыцарь склонился, чтобы зачерпнуть пустым ведром немного мыльной воды, и Людвиг схватил его за запястье.

Притянул к себе, заставив оступиться и намочить колено в воде.

– Поцелуй меня, – прошептал юнец прямо в губы мужчины.

Огоньки свеч, казалось, сначала взвились вверх и тут же приникли, позволяя полумраку отвоевать себе большую часть углов помещения.

Ивейн не стал противиться: коснулся чужих губ своими, чуть шершавыми, полусухими, проникая языком в податливо приоткрытый рот. Впился голодным жестким поцелуем, сминая, пытаясь овладеть силой, таящейся в хрупкой оболочке очередного мальчишки. Будто это действительно возможно.

Людвиг позволял ему касаться себя: зажмурился, выгибаясь в спине, стискивая свободной рукой собственную разгорячённую плоть. Его влажный язык сплетался с языком Ивейна и тут же отступал, давая возможность полностью исследовать свой рот.

Губы разомкнулись лишь для глотка воздуха, чтобы в следующую секунду снова сорвать ещё один поцелуй.

Ещё и ещё.

Приоткрыв глаза, Людвиг скосил взгляд на возбуждённую плоть Ивейна. Он попробовал потянуться к ней, но мужчина перехватил руку, разорвал поцелуй и мгновенно отшатнулся, вставая на ноги. Он дышал, словно загнанный зверь, в то время как дыхание мальчика ничуть не изменилось.

Забылся, совершенно забылся, а этот… дьявол корыстно воспользовался случаем.

– Ты тот ещё сластолюбец, господин рыцарь, – смешливо пропел белокурый.

– Это ты… меня совратил, – сквозь зубы выдавил тот.

В эту минуту он ненавидел… нет, не Людвига – самого себя. Существует ли что-то худшее, чем дать волю своим бесам?

– Конечно существует, – засмеялся мальчишка, и рыцарь поглядел на него почти со священным ужасом. – Иди ко мне. Обещаю, кошмары тебя сегодня не достанут.

Тогда Ивейн замер, прикрыл глаза. Успокоился, вернул вместе со спокойным дыханием утраченное самообладание. Плоть ещё не утихомирилась, но это неважно.

– Нет, – решительно ответил. – Я и так…

– Поддался искушению? – лукаво подсказал Людвиг. – Лучшего комплимента для меня не придумаешь.

Такие разговоры не в первый раз происходили между ними.

Соблазн – великое дело. Он – сейчас, а последствия – где-то в будущем. «Сейчас» – ближе, особенно когда…

Ивейн досадно скривился, поглядел на мокрое колено и отправился ужинать. Мальчишка какое-то время нежился в воде, отказываясь мыть голову, и не скрываясь смотрел на спутника, пока тот аккуратно справлял трапезу. Затем переглянулся с огоньками свечей в комнате.

Те отразились пляской целого кострища в каре-зелёных глазах. Они же, секундой позже, оторвались от фитилей, хороводом приближаясь к рыцарю. Тот оторвался от ужина, зачарованно уставившись на волшебное пламя. Даже ему нечасто удавалось видеть нечто подобное.

Огни приблизились к его колену. Ногу хотелось одёрнуть, однако, встретившись взглядом с мальчишкой, мужчина передумал. Ещё один взгляд на мерцающие огни вызвал лёгкое головокружение и цветные круги перед глазами, но через миг всё развеялось.

Ивейн грубо спросил бы, что за шутки, если б не высохшая ткань штанины на колене.

– Небольшой приз, – Людвиг вылез из воды и достал полотенце. – За слабость перед искушением.

Скрипнув зубами, рыцарь отложил еду в сторону. Поднялся, начиная резко раздеваться. Стягивая сапоги, наткнулся на оценивающий взгляд своего белокурого спутника.

Сколько они бродят вместе? Очень-очень долго, и Людвиг, кажется, видел его в самых разных обстоятельствах: одетым, обнаженным, растерзанным, истекающим кровью, униженным, обречённым, находящимся на пороге экстаза, страдающим… Но этот въедающийся в глубины сознания пытливый, нечеловеческий взгляд – снова и снова… Некстати вспоминается презрительное: «Не скули, рыцарь: ты не успел увидеть преисподней, а уже разоряешься об отчаянии. Ты хоть что-нибудь знаешь о подлинных страданиях? Поднимайся, тебе пока рано сбегать в Вельгаллу». Тогда не было понятно, кто имеет право так смотреть свысока, осуждать, насмехаться, но когда Ивейн понял, кто перед ним – возблагодарил Господа.

И получил в ответ громкий искренний хохот.

Множество ночей прошло с тех пор.

Вещи мужчина положил на кровать, а сам зашел в бадью. Вода успела остыть.

– Может сделаешь мне ещё подарок? – криво усмехнулся рыцарь.

– Обойдёшься, – мальчишка уютно закутался в одно из больших полотенец, сел на ту же кровать и критически поглядел на свою порцию пищи. – Немощное человеческое тело, – недовольно заключил. – Сколь многое ему требуется для выживания?

Ивейн вылил в бадью остатки едва тёплой воды, оставив немного, чтобы потом смыть с головы пену.

– Сон, еда и вода, – констатировал, вымывая волосы от пыли.

– А как же ваша пресловутая «любовь»? – Людвиг ухватил с подноса яблоко, вгрызаясь в него крепкими жемчужно-белыми зубами.

Раздался характерный сочных хруст.

– Любовь – да, но она – духовная ценность, – решил пофилософствовать мужчина. – Тебе не понять.

– Угу, – легко согласился тот. – Зато я не знаю голода, жажды и потребности во сне.

– Сейчас ты и тело – одно целое. Значит – нуждаешься, – Ивейн вылил на себя сначала мыльную воду, а затем чистую.

– Не совсем и не всегда. Впрочем, этого не понять тебе.

Он всегда обрывал разговор на таких моментах.

Остаток времени чужого купания Людвиг молча грыз яблоки и своеобразный деликатес этих мест – шоколад.

Ивейн вылез из воды лишь после того, как полностью вымылся и очистил голову от «мутных» мыслей. Он вытер волосы полотенцем, задумавшись, стоит ли отдавать пыльную одежду в стирку.

Они обычно путешествовали налегке, а при необходимости, Людвиг загадочным путём добывал всё необходимое: то ли доставал из преисподней, то ли попросту воровал – спустя года рыцарь пытался не вникать в такие подробности.

Он сел рядом с мальчиком, доедая свою порцию. Белокурый же уминал яблоки и шоколад, не желая прикасаться к иной пище.

– Ты свалишься от истощения, – предупредил его Ивейн.

– Может быть, – пожал плечами тот. – Когда это случиться, я обязательно соизволю накормить это тело. А пока пусть питается солнечной энергией.

– Люди не… – но видя, что его отказываются слушать, мужчина возвёл глаза к потолку.

Покончив с ужином, он достал вино, вскрыл бутылку и сделал пару глотков прямо с горла. В противовес его аккуратности в приёме пищи, это выглядело довольно необычно.

Поставив бутылку на пол, Ивейн широким жестом оттер рукой губы. Прислушался к своим ощущениям, оценив:

– Неплохо.

Людвиг, хмыкнув, поднялся, чтобы моментом позже, откинув полотенце, нагим лечь в кровать. Зимние ночи нынче выдавались холодные, поэтому мальчишка укрылся одеялом до самых ушей. Он терпеть не мог холода, пусть они трогали его намного меньше чем людей.

Ивейн молча наблюдал за копошениями спутника, затем тоже поднялся, подобрал с пола одежду, полотенца, сложив их на тумбочке, свои вещи положил рядом и по очереди потушил все свечи в комнате. Пару секунд глаза привыкали к темноте, а когда сквозь непроглядную тьму стали проступать очертания окружающих предметов, мужчина осторожно обогнул бадью, вёдра и, прихватив свои мечи, лёг в постель. Холодная сталь всегда лежала у него под боком, и вскоре один из рыцарей круглого стола умиротворённо спал.

Прошло около двух часов, прежде чем он проснулся, почувствовав подле своей кровати чьё-то чужое присутствие. Хотел было вскочить, но узнал, кто перед ним – распознал то ли по духу, то ли по запаху – отпустив рефлекторно сжатую ручку меча.

– Что-то случилось? – спросил вовсе не сонным голосом.

– Ничего особенного, – Людвиг нахально приподнял край одеяла и залез под бок мужчины. – Холодина адская.

– Людвиг, – растеряно.

Тот поднял голову, и Ивейн вскоре почувствовал, как раздвинулись в развратной усмешке губы мальчика.

– Ты всё правильно понял, рыцарь, – и мягким искушающим шепотом: – Сегодня. Согрей меня, – то ли приказ, то ли просьба, то ли приглашение.

Во всяком случае, отказ не принимается.

Мальчишка дотрагивается пальцами до живота мужчины, скользит вниз и почти дотягивается до паха, когда его запястье перехватывают, отводя руку в сторону. Сжимают её почти до синяков, стараясь не потерять контроль над ситуацией. Хотя, какой контроль? Людвиг крайне редко позволял кому-то править балом.

Не теряя времени, он выкручивается, переворачиваясь так, чтобы оказаться сидящим на чужой талии.

– Трусишь, рыцарь? – насмешливо.

Небрежный взмах кисти в сторону – свечи снова полыхают, однако этот огонь странный, колдовской, со вздымающимися, приковывающими взгляд искрами.

Взгляды скрещиваются, точно заточенные палаши. Ивейну одновременно невыносимо и желанно видеть в мальчишеских глазах прекрасно знакомые «чужие» отблески.

– Значит, опять? – прикусив губу, спрашивает.

– Сам видишь, – Людвиг не теряет времени на объяснения – свободной рукой касается лёгкой щетины на подбородке мужчины, проводит от неё по горлу, ключицам, вниз к груди.

И медленно, тягуче двигает бёдрами, уже имитируя содомское действо.

Ивейн через силу глубоко выдыхает, но теперь не пытается отстранить нахала. А тот берёт его грубую мозолистую руку в свои две, подносит к лицу, и глядя рыцарю в глаза, проводит языком дорожку по большому пальцу. Ивейна тут же сотрясает крупная дрожь, а тело буквально прошибает внутренний, где-то постыдный жар. Разве пристало благородному сгорать от страсти? Однако он сдаётся на милость искусителя и обречённо прикрывает глаза.

– Видишь, – жарко шепчет дьявол, – ты сам этого хочешь.

– Я хочу тебя, – сквозь зубы, – а не…

– Знаю, – самодовольный смех, – но увы.

Понимая, что последует далее, рыцарь приподнимает веки, опирается на локти, чтобы вновь лицезреть удивительную сцену отделения духа от тела. Дьявол, в его настоящем обличии, словно сделал шаг в сторону, тем самым пробуждая сознание настоящего владельца духовного вместилища. Огонь свечей затрепетал без малейших признаков ветра, а тени на стенах сложились в тощего растрёпанного кота со зловещей ухмылкой. Адское создание распушило потрёпанный хвост и тут же «сбежало» в ближайшее окно.

А Ивейн не мог отвести взгляда от нечеловеческого существа: тот был удивительно красив и, одновременно, до неприличия уродлив. Он не подходил ни по каким человеческим критериям под идеал прекрасного, однако, стоило ли применять их к изначально иному существу?

Голову Дьявола, как во многих былинах и мифах, венчали огромные полуметровые рога, но, в отличие от описаний в текстах сказаний, они не оставались цельными, а разветвлялись, закручивались, образуя странной формы то ли ореол, то ли корону. В них путалась иссиня-чёрная шевелюра – и такой «чернотой» волос не могла похвастаться ни одна женщина и ни один мужчина. Локоны волочились по полу, некоторые из них заплетённые в косы, некоторые либо свободно ниспадали с плеч, либо, запутанные в рогах, играли свою роль в своеобразной сложной причёске – если так можно было назвать тот сущий хаос на голове.

Крыльев не наблюдалось, зато, погребённый кучей волос, где-то среди них слабо дёргался раздвоенный гладкий хвост с кисточками-пиками на концах. Лицо полукруглое, продолговатое, но словно сшитое из кучи разных лоскутов – одна часть губ напрочь отличается от трёх других, так же различных между собой. При одном взгляде можно с лёгкостью подумать, будто от множества разных людей взяли по куску плоти и кожи и сшили их воедино. Лишь радужки оставались идентичными: нечеловеческие, алые, с тёмными продолговатыми зрачками. И это были ужасающие глаза.

Одежда Дьявола походила на лохмотья, ранее служившие одеждой богатейшим королям и вельможам. Потёртые, невысокие сапоги из серой кожи расшиты драгоценными камнями. Они бы смотрелись произведением искусства, если бы не рваная подошва, выдранные «с мясом» каблуки и выглядывающие из-за сбитых носков ноги. На ногах жутчайшие язвы – их совершенно не прикрывают нелепые, выцветшие, но когда-то ярко-фиолетового цвета, кюлоты. Выше – грязно-серая виста, поверх неё покрытый пятнами крови зелёно-желтый жюстокор – элегантная одежда королей, произвольно расписанная алым. Руки в кружевных перчатках без пальцев. Ногти вовсе не длинные, обычные: обгрызенные, обглоданные; на правой руке не хватает мизинца.

Разве таким его представляют истово молящиеся грешники, разве такому ему приносят жертвы на алтарях, разве таким он запечатлён важными в своей напыщенности клириками на фресках, пожелтевших от неумолимости времени страницах?

Но он был таким… а возможно, и не был. Возможно, разум Ивейна в присутствии этого дьявола умело играет с хозяином в прятки. Каков он, Дьявол? Вряд ли кто-то из живых имеет об этом понятие.

Людвиг усмехнулся потрескавшимися губами. На них запеклась корка от глубоких ран.

– Не стой столбом, сейчас очнётся, – с усмешкой напомнил.

А мальчишка – владелец тела, постепенно приходил в себя.

– Господин рыцарь? – растеряно спросил.

Голос у мальчика совершенно другой – совсем детский, с наивными непонимающими интонациями. Ребёнок ребёнком.

– Господин рыцарь… – снова, немного отстраняясь с помощью рук.

– Не называй меня так! – вырывается раздражённое.

Ивейн жалеет: его будущий невольный любовник ни в чём не виноват, однако сдержаться невозможно. «Рыцарем» его обычно называет только…

– П-простите, но я не могу запомнить ваше имя, только это, – дрожащим голосом.

Мальчик со страхом осматривается по сторонам, но храбрится, сжимая кулаки и губы.

Господи, что же Он с тобой сделал?

– Ничего особенного, – смех со стороны Дьявола. – Но ты каждый раз так ужасаешься, что я даже тронут.

Ивейн старается не обращать внимания на чужие слова. В конце концов, Дьявола видит он один.

– Ты знаешь, что сейчас произойдёт? – спрашивает он мальчишку.

Тот вздрагивает, но кивает. Даже не пытается бежать – пробовал, да куда ему против «господина рыцаря»?

– Тогда не противься, – тон успокаивающий, и Робин решается заглянуть мужчине в глаза.

Добровольное насилие – можно ли назвать так действо, творящееся между ними сейчас?

Дьявол с любопытствующей усмешкой удобнее устраивается в своём углу. Сегодня ему положено зрелище, так почему бы не насладиться им сполна?

И Людвиг наслаждается.

А рыцарь сжимает подбородок мальчишки, вынуждая его приоткрыть рот. Робин по-прежнему сидит на мужчине, не смея шелохнуться. Только жалобно кривит губы:

– Не хочу туда, обратно. Там нет никого – люди, но нечасто. И они такие… будто тени. Не хочу…

Замолкает, покорно принимая в рот средний и безымянный пальцы Ивейна. Облизывает их, смачивая вязкой от страха и волнения слюной.

– Успокойся, – советует ему рыцарь. – Это неизбежно.

А ещё очень хотелось не доставлять мерзавцу Людвигу дополнительный подарок в виде отчаянья и паники мальчишки. Ведь Дьявол всегда очаровывался смертными грехами и человеческими слабостями, их страстями.

Нет уж, не на сей раз.

Ивейн пальцами находит сжатое кольцо мышц, постепенно его разрабатывая, хотя в этом и нет особой надобности.

Ни капли лишних чувств. Какие вообще могут быть чувства, когда они марионетки в кукольном театре, пусть заправляет всем сам дьявол.

Робин мучительно краснеет и не может справиться с постоянно сбивающимся дыханием – реакция натренированного тела. Ёрзает, и Ивейн позволяет себе возбудиться – конечно, представляя сейчас немного иные картины.

Людвиг читает его как раскрытую книгу, искажает губы улыбкой-насмешкой, воплощением порока, заключённого в кривоватой пугающей линии.

Ничего не скроешь – это раздражает, но иногда – успокаивает.

Робин чувствует чужую, налившуюся кровью плоть и рассеянно, глядя куда угодно, лишь бы не на мужчину, произносит:

– Господин рыцарь… – запинается, забыв: просить он собирался, требовать или умолять.

Земное создание, как же ты живёшь в том чистилище, где ни одна душа не задерживается надолго?

– Глупый вопрос, – Дьявол устроился истинно по-королевски, почти как Крез, в своём наряде из лохмотьев и разметавшихся нечёсаных локонах.

Но Ивейн старается не смотреть на Людвига, практически механическим действием направляя свою плоть внутрь мальчишки. Тот не сопротивляется – опирается руками на грудь мужчины, накрепко зажмуривая веки и поджимая губы.

Обыкновенные движения вверх-вниз, однако рыцарь неожиданно резко выдыхает от вспыхнувшего в сознании образа: Дьявол ли подослал морок, или воспалённое сознание изголодавшегося странника – без разницы. Главное, стенки входа, сжимающие плоть, стали соблазняюще узкими, а тело мальчишки – почти желанным.

Дьяволу нравилось глядеть, как люди теряют достоинство, и он практически обожал те моменты, когда его драгоценный рыцарь терял самообладание и выдержку.

Он облизнулся, обнажив раздвоенный, словно у змеи, язык.

Забавно, забавно.

Скука на время уступала место любопытству.

Ещё с десяток, то быстрых, то удушающе медленных толчков, и Ивейн срывается – входит глубоко, до конца, чтобы своим семенем, завершив начатое, окончательно опорочить тело мальчишки.

Дьявол довольно хохочет, извиваясь в экстазе в своём углу. Сейчас он особенно уродлив, но Ивейн не замечает этого – мужчина, прикрыв глаза, даже не пытается побороть накатившую эйфорию.

А Робин позволяет себе глубокий, облегчённый выдох. Пусть теперь ему снова придётся отправиться в то одинокое место, зато там спокойней и безопасней, чем здесь.

Когда Дьвол неторопливо поднимается на ноги, Ивейн приподнимается на локтях, настойчиво прося:

– Пусть он ненадолго останется.

Людвиг задумчиво прикладывается палец к губам: