сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)
«…Я ушла от людей уже давно, ты же знаешь, Стив. Мне не хватило ни веры, ни желания их защищать; мне не хватило тебя, чтобы и дальше бросаться под пули за тех, кто спасения не ищет, а, наоборот, упорно выкапывает себе могилу. Но, Гера, Стив, меня нашел кое-кто. Он так похож на тебя в своей безрассудной благородности, в своей слепой вере в то, что в человечестве еще осталась хоть капля света, за который стоит бороться и умирать. Он говорит, как ты, и я вижу решимость в его глазах; ту решимость, что была у тебя; ту же непоколебимую стойкость. Кем я буду, если позволю и ему в одиночестве нести это бремя?!
Я утешаю себя мыслью, что ты бы именно этого и хотел для меня…»
Диана кутается в плед на заднем дворе поместья; закат окрашивает горизонт в переливы алого и оранжевого, а ветер треплет ее волосы. Огонек зажигалки дрожит, и приходится прикрывать его ладонью, оберегая, защищая. У нее дрожат пальцы; не от холода.
Белоснежный конверт загорается мгновенно; серый пепел подхватывает ветер, уносит куда-то ввысь в воздушном водовороте.
Брюс наблюдает подобную картину раз в несколько дней: иногда чаще, иногда реже. Диана сжигает письма, аккуратно запечатанные в конверты с изящной бязью букв на лицевой стороне. Он стоит у распахнутой двери, смотрит на ее идеальную спину, на то, как тонкие пальцы чуть сжимают предплечья, пока она с легкой улыбкой наблюдает за улетающим пеплом.
— Подсматривать за дамой неприлично, мастер Брюс, — Альфред появляется как всегда бесшумно, внезапно и вовремя. Брюс даже не поворачивается на звук его голоса.
— Ты знаешь, что в тех конвертах? — он спрашивает, но вопрос больше похож на утверждение.
— Да, мисс Принс рассказала мне. Вам лучше спросить об этом у нее, если Вам любопытно, — дворецкий тепло улыбается, когда смотрит на хрупкую женскую фигуру, медленно погружающуюся в тень сумрака, а после уходит. Брюс привычно прячется во мраке за несколько секунд до того, как она оборачивается.
Брюс иллюзиями тешиться не привык: он знает, что она обнаружила его присутствие с самого начала.
«…Брюс говорит, что опасность уже близко, что нам нужна команда, а я думаю о том, что работала в команде только с тобой, Чарли, Самиром и Вождем. Они все умерли, помнишь, я говорила? Я бы так хотела для них другой участи, я бы хотела для них спокойной смерти от старости, но не все этого ищут. Не все готовы умирать немощными в окружении детей и внуков.
Ты и они всегда были другими; вы всегда искали другого…»
Брюс в своем черном костюме похож на древнее божество, призванное сеять ужас и смерть, и он поправляет маску, настраивает встроенные в нее линзы, проверяя работоспособность ночного видения, старательно не замечая Диану, стоящую перед ним в полном облачении; кнут блестит золотом в искусственном свете ламп.
— Ты никуда не пойдешь, — его голосовой модулятор работает отлично, и низкие рычащие вибрации могли бы пугать кого угодно, но не ее. Диана лишь скрещивает руки на груди и думает, что выглядит грозно; Бэтмен смеряет ее равнодушным взглядом, четко говорящим о том, что подобное не способно впечатлить в необходимой мере. — Это Готэм. Здесь все устроено иначе. Если хочешь геройствовать, отправляйся в Метрополис. Там привыкли к героям, разодетым в красное и синее, которых можно восхвалять, как богов.
— Ты не можешь работать в одиночку, Брюс, — ее не обижает его грубость, она к ней давно привыкла; Диана говорит мягко, но Бэтмен все равно вскидывается, смотрит, не моргая, куда-то поверх ее плеча и вбок.
— Я уже работал с напарником. Этого было достаточно, — хмуро отзывается он и садится в машину, больше похожую на танк. Диана оборачивается и видит, что он смотрел на костюм, покрытый сажей, пулевыми отверстиями, обезображенный крамольным граффити.
В Брюсе чувствуется тот же надлом, та же боль из-за осознания того, что не всегда получается защитить тех, кого должен. Она знает это слишком хорошо; она видит такой взгляд в зеркале по утрам уже добрую сотню лет.
«…Брюс привел сегодня нового члена команды, совсем еще мальчишку. Его зовут Барри, и он быстрее самого Гермеса. В нем столько энергии, столько невинности и чистой жажды нести людям свет, что я не могу не улыбаться, когда смотрю на него. Знаешь, Стив, рядом с ним даже Брюс выглядит не таким мрачным; один раз даже улыбнулся.
Альфред сказал, что раньше Брюс, когда еще не закрылся ото всех в семейном винном погребе и позволял детям быть рядом, улыбался намного чаще.
Я только сейчас узнала, что у него есть дети. Я бы хотела знать, что у тебя остались дети тоже…»
Диана постоянно сверяется со временем по старым явно мужским часам, которые хранит в верхнем ящике прикроватной тумбочки, и Брюс не идиот, чтобы игнорировать очевидные факты: ты не будешь сдувать пылинки со старого хлама из чисто ностальгических побуждений. Брюс умеет складывать два и два, а потому не задает лишних вопросов; Диана его раны допросами не тревожит, хоть и приподнимает удивленно-понимающе брови, когда видит в его кабинете фотографию двух молодых людей в смокингах, сделанную явно на каком-то приеме. Один старше, другой младше; старший улыбается широко-широко, ни капли не стесняясь чужого внимания, обнимает младшего за плечи, который тупит взор и выглядит озадаченно-разозленным.
Диане хочется спросить кому из них принадлежал костюм в Пещере, но давит в себе неуместное любопытство.
Она узнает, что костюм принадлежал младшему, потому что видит старшего в полицейской форме на третьей странице вечерней газеты Бладхейвена, которую читает Брюс, думая, что находится в одиночестве.
«…Брюс общался с одним из атлантийцев, который не горит желанием помогать нам. Упертый, как и весь его народ. Я не рассказывала тебе о том, что Атлантида и амазонки всегда враждовали, и, признаться, я совершенно не горю желанием упрашивать одного из них присоединиться к нам, но его помощь пришлась бы кстати. Расовая неприязнь не стоит ничего, когда речь идет о судьбах целого мира, так ведь?
Я стараюсь думать о тебе и Вожде, когда вспоминаю истории матери про то, сколько амазонок погибло из-за неуемных амбиций прежнего царя Атлантиды. В ту ночь, что мы провели в лесу, сразу после знакомства с Вождем он рассказал мне, что твой народ уничтожил его народ, но не выразил ни капли ненависти к тебе, и я почувствовала безмерную боль и гордость за то, каким человеком он был. Я тоже хочу быть той, кем бы ты мог гордиться, Стив.
Ты же гордишься мной, Стив?..»
— Ты не можешь быть таким беспечным только потому, что у тебя есть суперскорость, Барри, — Брюс стягивает маску со своего лица, оставляя свисать на спину — где-то в районе виска растекается свежая гематома, а после падает на кресло возле компьютерного стола в пещере. Барри все еще баюкает сломанную руку, болезненно морщится, когда Альфред помогает ему освободить ее от брони костюма. — Ты должен быть осторожнее. Ты быстрый, не бессмертный, — он все еще в костюме, голосовой модулятор работает, хоть иногда выдает скрипящие помехи, и Барри смотрит на него побитым щенком.
Это их первая схватка с парадемонами, впереди множество долгих боев, а Брюс уже устал так, будто только что сразился с боссом на последнем уровне. Диана — прекрасная даже покрытая грязью и черной липкой кровью — чистит меч в глубине пещеры; Артур исчезает в направлении винного погреба.
— Я все это знаю, Брюс, хватит строить из себя папочку, — Барри давится криком, когда Альфред, извиняясь, ломает кости заново: рентген показал, что они начали срастаться неправильно.
— Если бы знал, не попался бы так легко, — беспрекословно возражает Бэтмен, запуская алгоритм поиска очередного места, в которое бы парадемоны могли решить установить передатчик для открытия бум-трубы.
— Ты слишком строг с ним, Брюс, — доносится голос Дианы, не поднимающей головы от своего меча. — Он еще ребенок.
— Я знал детей, которые и без суперскорости были героями. И вели себя осмотрительнее.
— Мастер Брюс, не думаю, что данное сравнение уместно в этом случае, — возражает Альфред. — И раз уж Вы начали говорить о детях, не хотите позвонить одному из них? Или мне стоит пригласить его на чай, чтобы Вы наконец перестали игнорировать сам факт его существования?
— Я не игнорирую его.
— Разве? — Альфред приподнимает бровь, накладывая плотную повязку на руку Барри; в гипсе нет необходимости: перелом исцелится через пару часов. Брюс встает и уходит наверх. Диана ловит его у самого лифта.
— Это не мое дело, но почему ты никогда не говоришь о своих, эм, детях?
— Они не совсем мои дети. Он. И это сложно.
— Это из-за твоего напарника, который умер? Я видела фото в кабинете, Брюс. И статью в газете. И протоколы слежки в Бэт-компьютере. Ты волнуешься о нем, хоть и делаешь вид, что тебе плевать. Разве не так?
— Думаю, о моих отношениях с Диком мы поговорим, когда ты расскажешь историю той фотографии, — Брюсу некомфортно, и он обрастает иголками, как дикобраз; Диана вздыхает.
— Знаете, мисс Принс, это было бы чудо, сумей Вы его переубедить, — Альфред выбрасывает медицинский мусор в корзину; Барри дремлет на кушетке, аккуратно уложив раненую руку себе на живот.
— Он просто волнуется, — Диана понимает это с самого начала; впрочем, ей порой кажется, что Брюс волнуется постоянно.
«…Я, наверное, никогда не привыкну к тому, что невозможно спасти всех, Стив. Это как в тех окопах близ Вильде. Я могла спасти деревню от оккупации в один день, чтобы ее вытравили газом через сутки. Всегда один и тот же итог, сколько бы сил я ни потратила на то, чтобы предотвратить неизбежное.
Мы дрались с армией Дарксайда в самом центре города и не смогли эвакуировать всех жителей. Я видела тела, раздавленные кусками зданий; родителей, закрывающих детей от лучей лазеров; кровь, что стекает по мостовой, мешается с черной кровью этих тварей. И это нечестно, Стив. Это несправедливо. Почему они называют нас героями, когда мы не в состоянии спасти их?
Они называют нас героями, Стив, но для меня всегда будет лишь один герой…»
— И что? Это все так и закончится? — в голосе Барри слышится обида. — Я думал, у нас команда на постоянной основе.
— Думаю, мы соберемся, когда возникнет такая необходимость, — Диана улыбается и хлопает парня по плечу. — А пока у каждого из нас есть дела дома, которые ему следует сделать, — она врет: у нее таких дел нет, как, собственно, и дома.
Брюс смотрит на нее внимательно, будто видит насквозь ее фальшивую улыбку, с которой она целует Флэша в щеку, с которой пожимает руку Артуру, с которой кивает на прощание Киборгу, с которой шепчет Кларку, что рада видеть его живым.
Брюс словно знает, что на Темискиру ей путь заказан: была там однажды, но не смогла остаться, стоило увидеть берег, на который когда-то, кажется, в другой жизни, она вытащила человека, изменившего все.
— Ты можешь остаться; дом большой, — мимоходом говорит Брюс, провожая взглядом удаляющиеся фигуры новоприобретенных друзей.
— Спасибо, Брюс, — и она действительно ему благодарна.
«…Твои часы остановились сегодня в полночь.
Это выбило меня из колеи. Я понимаю, что это чудо, что они работали так долго, но я чувствую обиду. Как я теперь пойму, во сколько мне вставать, во сколько завтракать, во сколько ложиться спать? Как я теперь пойму, что мне делать, когда их тиканье замолкло навеки?
Раньше мне казалось, что в звуках того, как их механизм отсчитывает секунды, я слышу твой голос. Но теперь и он растворился в могильной тишине.
У меня остается от тебя все меньше и меньше с каждым днем. Знаешь, Стив, я безумно боюсь, что однажды наступит день, когда от тебя не останется ничего, и я забуду о том, что ты был в моей жизни.
Но, прости меня за дальнейшие слова, иногда, в особенно печальные дни, я малодушно желаю того, чтобы забыть тебя. Моя мать сказала мне на прощание, когда я покидала остров ради тебя, что я принесла ей великое счастье и великую скорбь. Мне их принес ты…»
В Брюсе больше от Бэтмена, чем от Брюса; когда-то ему сказали, что он Бэтмен, который притворяется Брюсом Уэйном, и никак иначе. Он осознает всю правдивость этих слов с каждым днем все сильнее.
Бэтмен не умеет быть тактичным, предупредительным, внимательным; Бэтмен — натянутая до дрожи тетива, готовая в любой момент сжаться, выпуская стрелу, нацеленную кому-то в глотку. Но рядом с ней ему хочется быть Брюсом, способным на отношение, которого она заслуживает; Бэтмен не хочет быть рядом с кем бы то ни было в принципе.
Он замечает грусть ее в глазах, которая в один момент становится ярче, четче концентрируется по контуру шоколадной радужки. Диана улыбается с некоторым замедлением, когда обсуждает английскую поэзию с Альфредом, помогая тому готовить ужин. Диана смотрит со спокойным смирением, но взгляд преисполнен застарелой тоски, давно отболевшей, превратившейся в тихую, почти ностальгическую печаль. Так бывает, когда смиряешься со своим горем, привыкаешь к нему и не хочешь отпускать.
С ним произошло то же самое, в конце концов.
Бэтмен в первую очередь детектив, а после уже гроза преступности и кошмарная сказка, которой пугают непослушных готэмских детей, и ему не составляет труда понять причину ее усугубившейся грусти. Бэтмен пробирается в ее комнату в одну из тех ночей, что она проводит вне дома, следя за порядком в мире или просто думая о своем в каком-нибудь Богом забытом месте.
Бэтмен выкрадывает старые мужские часы из верхнего ящика прикроватной тумбочки. Брюс Уэйн чинит их всю ночь, пропуская давно ставший обязательным ночной патруль.
Диана приходит к нему на следующий день и обнимает так, что хрустят кости. От нее пахнет океанской солью и кокосовым молоком; она прячет лицо у него на груди и едва слышно шепчет: «Спасибо», бережно сжимая в ладони тикающие часы.
Брюс улыбается, когда немного робко гладит ее лопатки.
«…Скажи мне, Стив, это не считается предательством, если я вижу в нем твои черты?
Ты же простишь меня за это, Стив?..»
Брюс целует ее впервые после до безумия скучного приема в честь дня рождения, на который его уговорил Альфред. Она выступает в качестве его спутницы, обольщает каждого в богато украшенном зале, и в нем наверняка говорит алкоголь, когда он касается ее щеки костяшками пальцев, а после практически невесомо касается губ. Диана на мгновение замирает, хоть и не отстраняется, и даже не пытается сломать ему пару ребер. Она просто стоит и смотрит, даже перестает дышать.
Брюс привык выбираться из неловких ситуаций с помощью обаяния и репутации повесы, а потому он с улыбкой благодарит за подарок. Бэтмен привык выбираться из неловких ситуаций с невозмутимым лицом, а потом он уходит патрулировать.
Диана поджидает его в одиночестве: Альфред ушел спать; по ее просьбе. В руках она держит фотографию, которую он прислал ей в Париж. Теперь это вспоминается так, словно все произошло в прошлой жизни. Брюс снимает маску и выжидающе смотрит.
— Это была Первая мировая война. Мы освободили небольшую деревню на Западном фронте от немцев. Нас окрестили героями, в особенности меня. Нас выстроили в ряд, попросили стоять и не двигаться. Это была моя команда, которую Стив собрал, чтобы найти завод по производству химического оружия, применение которого могло бы уничтожить миллионы жизней, — ее пальцы касаются высокого светловолосого мужчины, стоящего по правую руку от нее. — Самир, он был актером. Любому мог заговорить зубы, — она начинает перечислять присутствующих на фотографии людей. — Вождь. Контрабандист, что пытался нажиться на войне, но отдавал еду нуждающимся, не требуя денег. Чарли. Снайпер, который отлично пел и больше не мог убивать, потому что война сделала с ним то же, что и со всеми — сломала. И Стив Тревор. Капитан Стив Тревор. С него все началось. Я вытащила его из самолета возле берегов острова, на котором выросла, и решила помочь остановить войну. Он… — она осекается, и голос ее чуть дрожит. — Он подорвал самолет, в котором находилось химическое оружие. Он находился в самолете во время взрыва. Это его часы ты починил, и я правда благодарна тебе за это, Брюс. Это ему я пишу письма с тех самых пор, как услышала, что это помогает пережить. Все немного запутано, Брюс. Я бы хотела ответить тебе, но…
— Я понимаю, Диана, — тихо говорит Брюс, не давая ей закончить фразу, а после надевает маску. — Я все понимаю, — он разворачивается и собирается уходить обратно в город. Она ловит его, когда он открывает дверь Бэтмобиля.
— Ты обещал, что мы поговорим о твоих отношениях с Диком, когда я расскажу тебе историю этой фотографии. Так что я выслушаю, когда ты будешь готов, — она отпускает его.
В конце концов, это делать приходится не впервой.
