Текст книги "Игра на желания (СИ)"

Автор книги: Mycroft Arthur Holmes

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Che vuole questa musica stasera

che mi riporta un poco del passato

che mi riporta un poco del tuo amore

che mi riporta un poco di te

Peppino Gagliardi – «Che vuole questa musica stasera»

– Никакой личной жизни, – недовольно заметил Соло, вытаскивая жучок из складок запасного одеяла, лежавшего в шкафу.

– Ты в одном номере со мной, ковбой, – отозвался Илья. – Забудь о личной жизни хотя бы на эти три дня.

Он нашёл жучка на вилке торшера и бросил его в стакан с водой. Дёшево и сердито. Всё равно необходимости выяснять, кому они принадлежат, нет. Воткнув вилку обратно в розетку, Илья придвинул прикроватную тумбу, которая её скрывала, к стене.

– А может, я рассчитывал успеть, пока ты будешь выполнять свою часть задания, – Соло посмотрел на Илью, который полез под кровать ощупывать её ножки, и отвёл взгляд. Он водил детектором вдоль обивки дивана, но пока ничего не нашёл.

– Не думал, что ты такой быстрый.

– Не будь таким самонадеянным, – фыркнул Соло.

Илья выдохнул с отчётливым звуком «пыф»:

– Кто бы говорил. – Он выпрямился и отряхнул колени. – Думаю, всё.

Он принёс свой стакан к столу, диван рядом с которым осматривал Соло, и поставил с тихим стуком.

Соло вытащил жучок, запрятанный между подушек, бросил его в винный бокал и поставил рядом со стаканом Ильи.

– У меня семь. Или пересчитаешь?

– Девять. Поверю на слово, – ответил Илья, и Соло снова задался вопросом, правда ли тот говорит сквозь зубы или это только так кажется?

– Ты выиграл, – был вынужден констатировать Соло. – С меня два желания.

– Даже три, я бы сказал, – в глазах Ильи на секунду мелькнуло торжество, но он быстро спрятал свои чувства. – Пять американских, четыре наших.

– Четыре ваших, три наших. С тебя одно, – досада в голосе Соло была не слишком заметна для стороннего наблюдателя, но Илья чётко её уловил.

Наверняка особенно обидным для него было, что он сам и придумал этот поиск жучков на желания. Илье такие глупости в жизни не пришли бы в голову.

Они с минуту стояли, глядя друг другу в глаза, словно ожидали услышать «А теперь иди и сделай вот то» прямо сейчас, но ни один из них не был так глуп, чтобы тратить это маленькое преимущество сразу же. Соло так особенно был намерен чуть ли не лелеять эту возможность: у него желание ровно одно, на мелочи такой шанс разменивать однозначно глупо.

***

Илья ещё в первую их встречу, когда держался за багажник машины, смотрел в лицо Соло и, находясь в величайшем напряжении, был готов уклоняться от пуль, удивился, что тот так и не выстрелил.

Вряд ли у него закончились патроны, размышлял Илья: выстрела было всего четыре, он считал. Соло не был таким идиотом, чтобы возить с собой наполовину заряженный пистолет; и так рискует, встречаясь со снабженцем, особенно так скоро после пересечения границы между странами и, в том конкретном случае, между западной и восточной частями Берлина, так ещё и держать магазин неполным?

И действительно в него Соло стрелял только в первый раз, во второй он уже целился по колёсам, скорее просто выводя противника из строя, чем стремясь в самом деле его убить.

Хлюпиком Соло не был, и, даже не знай Илья о нём всего того, что только можно было узнать из досье, газет и личных бесед с парой «старых знакомых», он не заблуждался бы насчёт американского агента: его руки определённо были в крови.

Интересно, его мучили когда-либо кошмары?..

Сам Илья ожидал кошмаров после первого убийства. Ложился в кровать с какой-то внутренней дрожью, затаенным страхом: терять сон снова чертовски не хотелось. Он слишком хорошо помнил тот ад, в который превратились для него ночи после того, как отца сослали в Сибирь. Ему было ужасно стыдно «спать» со светом и потому приходилось сидеть в темноте, прислушиваяся к каждому шороху и отчаянно желая уснуть, чтобы не дёргаться от малейшего звука, похожего на урчание двигателя автомобиля или шуршание шин по асфальту.

Но даже когда он засыпал, сон его был поверхностным, он застывал в одной позе и будто погружался во тьму, просыпаясь от всё тех же шорохов, автомобильных звуков, шепотков соседей и прочих аудиальных проявлений жизнедеятельности внешнего мира.

На утро Илья чувствовал себя морально разбитым, а тело его было затёкшим и ватным, хотелось подольше постоять под обжигающим, живительным душем, но это была непозволительная роскошь: и ванная нужна другим, и горячую воду зря не трать, и в школу опоздаешь…

Худшими становились ночи, когда в гостях у мамы оставались мужчины. Илье было невыносимо слышать эти вздохи, сдавленные стоны, редкие смешки и слова, которых он не различал, поскрипывание старой кровати, которую его сентиментальная родительница привезла из отчего дома. Он зажимал уши и зажмуривал глаза, но тогда он не слышал машин, а неизвестность пугала больше, чем редкие признаки ночной активности автовладельцев, и кровь в голове тогда стучала так гулко и отчётливо, била по мозгам и расшатанным нервам, напоминала, что он ещё жив, а в такие ночи так хотелось умереть, исчезнуть, раствориться и просто-напросто никогда не существовать, не появляться на свет.

Его глаза с каждой ночью всё быстрее привыкали ко тьме, и с каждой ночью он всё лучше видел, различая уже не просто невнятные тёмные силуэты, а детали. Иногда, когда бессонница и тревога доводили его до изнеможения, Илья вскакивал с постели и принимался бродить по комнате, подкрадываясь иногда к окну и искоса выглядывая на ночную улицу. В такие дни утром он просыпался обычно где-то на полу, будучи не в силах заставить себя вернуться в кровать.

По-настоящему он спал днём в выходные, если выдавалась такая возможность, и в школе на некоторых уроках. Илья не хотел себе признаваться в этом, но спать в кругу одноклассников ему было спокойнее. Он не доверял им особо, не сближался ни с кем и отдалился даже от тех, кого раньше считал друзьями, избегая любых ситуаций, в которых ему пришлось бы говорить о своём отце или своих страхах.

Возможно, это всё не привело бы к неврозам, имей он смелость поделиться хоть с кем-нибудь, но кому он мог доверять по-настоящему? Разумом он по-прежнему был уверен в своих некогда друзьях, но внутри его подтачивал червячок сомнений: а вдруг? – и паранойя росла, мучая его даже тогда, когда при свете солнца трусливо отступали ночные страхи.

Когда встал вопрос о службе в КГБ, с неврозами пришлось что-то делать. Илья сам не помнил, как ему в голову пришла эта идея, но она неожиданно оказалось действенной: он стал носить с собой самую обычную тонкую тетрадь в клетку в зелёной обложке, в которую вечерами записывал всё, что так беспокоило его. Все мысли об отце, все ночные страхи, отношение к матери, нерешённые проблемы в школе – любая мелочь, не дававшая ему спать, находила отражение в записях.

Он сам не знал, зачем носить её с собой днём, если писать он брался только к ночи, но так было спокойнее: словно он всегда оставался под защитой.

Дописав страницу – а то и несколько, – Илья вырывал её и тщательно сжигал в отцовской пепельнице, перемешивая этот пепел с пеплом от сигарет, которые курили новые мамины «друзья». Его трясло при мысли, что кто-то может прочитать хоть слово.

После таких сеансов «откровенности» Илья спешно раздевался и нырял в кровать – важно было успеть уснуть в течение получаса, пока мысли, набравшие силу, не начинали вновь атаковать его измождённый разум.

Тетрадь закончилась как-то быстро, и дальше Илья использовал для записей любые клочки бумаги – какая разница, если всё равно сжигать? И только зелёная обложка, лежавшая в кармане сумки, продолжала всюду бывать с ним.

Своё первое убийство Илья помнил очень хорошо. Мужчина лежал у его ног, обессиливший и неспособный сопротивляться, но живой; он смотрел то в глаза своего палача, то на дуло пистолета, и ждал, когда прогремит выстрел, Илья видел по его взгляду, что он уже считает себя нежильцом и, наверно, думает, что это для него время так застыло и растянулось в последний миг, не подозревая, что его смерть в лице Ильи и в самом деле медлит.

Перед глазами Ильи мелькали строчки из досье: «…отец двоих детей…», «…враг народа…», «…десять лет в браке…», «…диссидент…», – и эхом звучало в голове завершение инструкций: «убей, если потребуется».

Убей, если потребуется.

И Илья до последнего надеялся, что не потребуется.

Говорят, чем дольше медлишь, тем меньше решимость убить. Стрелять надо сразу, иначе потом дрогнет не рука – душа, – и пистолет опустится сам собой. Профессиональные снайперы наверняка не знакомы с этой проблемой: им порой часами приходится выжидать жертву и минутами наблюдать за ней в прицел, выбирая верный момент. Выстрел должен быть сделан наверняка – о каких душевных дрожаниях может идти речь?

Щёки мужчины слегка порозовели, обретая краски, взгляд стал чуть более осмысленным, он явно набирался сил, лёжа на земле, так гляди он наберётся и решимости возобновить сопротивление и тогда – тогда Илье придётся сойтись с ним в рукопашную.

Он наверняка одержит вверх, но это будет грязно, долго, с кучей случайных следов и главное – это будет нарушением всяческих должностных инструкций.

Илья прикрыл глаза. Перед внутренним взором воскресла та ночь, когда отца грубо запихивали в «чёрную марусю», мать стояла рядом, рыдая и заламывая руки, а сам Илюша застыл на месте, не в силах даже отвернуться и закрыть уши, и только пальцы руки, которой он тем утром прижимался к щеке папы, подрагивали.

Чёрт бы их всех побрал.

Илья распахнул глаза и уставился на свою жертву. И тебя… чёрт бы побрал.

Он взглянул на пистолет, краем глаза замечая, что семьянин-диссидент слабо зашевелился, и неспешно вытер свободную руку о штанину. Достав из внутреннего кармана куртки глушитель, он прикрутил его к дулу. Отвёл затвор.

Ни бога, ни чёрта не существует, и потому – нахуй их всех.

Инструктор по стрельбе говорил, что при первом убийстве время будто дробится на куски. Оно отмеряет прошлую жизнь и новую, отмеряет между ними пласт точки невозврата, но ничего подобного Илья не чувствовал. Просто вытягиваешь руку и стреляешь, и вот уже жертва, пытавшаяся скрюченными пальцами вцепиться тебе в штанину, обмякает.

Негромкий хлопок – и вот уже пустые глаза смотрят вдаль, из приоткрытого рта не вырывается ни вздоха, под затылком расплывается лужа крови с кусочками мозга. Дует ветер, и по ней лёгкой рябью идут отражения слабо светящих фонарей.

Илья сделал шаг назад. С пугающим спокойствием открутил глушитель, убрал его, поставил пистолет на предохранитель, спрятал в кобуру, застегнул куртку до горла.

Немного помедлив, он обошёл труп, приподнял его ногой, толкнув в плечо, и скользнул взглядом по голове. Раскуроченный череп, раздробленная кость, белёсая кашица, бывшая мозгом, – кто придумал, что после выстрелов остаются аккуратные ровные дырочки? Хрен там. Не с такого расстояния точно.

Убрав ногу, Илья сунул руки в карманы и двинулся прочь. Грязную работу и без него есть кому делать.

Он дошёл до парка, нашёл оставленный там в кустах портфель, бережно вытащил из кармана затёртую, истончившуюся зелёную обложку, на которой от слова «Тетрадь» уцелел только мягкий знак, и разорвал её в клочья над ближайшей урной. Это было до обидного просто и ничуть не грандиозно: та так и норовила рассыпаться в пыль от малейших грубых прикосновений.

Вернувшись домой – в полученную от управления «двушку», – Илья скинул ботинки и прошёл в спальню. Он ожидал кошмаров, смотрел на кровать с давней, привычной неприязнью, чувствовал липкие, цепкие пальцы изо всех сил подавляемого страха и обречённость приговорённого к казни на рассвете, но рухнул на постель, не раздеваясь, и неожиданно для себя проспал почти до полудня, не проснувшись даже от ночного холода, жалившего его ступни, одетые в тонкие чёрные носки.

Он был слишком талантлив, чтобы стать простой машиной для убийств, слишком хорош, чтобы годиться только для проведения зачисток, и слишком ненадёжен, чтобы быть допущенным к серьёзной аналитической работе.

Чёрт бы побрал принцип «дети отвечают за грехи отцов».

Ах, ну да. Нахуй бы пошёл принцип «дети отвечают за грехи отцов».

Интересно, Соло мучали когда-либо кошмары?..

Они находились в гостиной квартиры Уэйверли, куда тот пригласил их «отметить год успешного сотрудничества». Пунктуальные донельзя, они оба появились у дверей за час до встречи, пока сам Уэйверли ещё только собирался ехать домой с работы, и, пожав плечами, при молчаливом согласии Ильи Соло вскрыл замок.

– Моё первое желание, ковбой, – проговорил Илья, расслабленно сидевший в кресле, пока Соло бродил по комнате и рассматривал фотографии, фигурки, разные мелочи, покоившиеся на полках, красивые вазы и вид из окна.

– Ничего себе. Я думал, ты уже забыл, – насмешливо проговорил он.

– Скажи лучше: надеялся, – хмыкнул Илья. Он задумался на пару секунд, как бы так сформулировать вопрос, чтобы вытянуть из Соло побольше информации, но затем нашёл способ поинтереснее. – Сыграем в «Правду или вызов», – решил он.

Брови Соло взметнулись в удивлении, он довольно улыбнулся, и Илья невольно залюбовался его улыбкой и будто подсвеченными в падающих из окна лучах заходящего солнца волосами.

– Ты же понимаешь, что это обоюдоострый нож? – Соло сел напротив и привычным движением подтянул брюки на коленях.

– Мне было бы лучше потребовать откровенных ответов на, допустим, пять вопросов?

– Ты слишком честный, большевик, – заметил Соло. Конечно, было бы лучше просто задать какое-то количество вопросов, забрав право уйти от ответа… для Ильи. Сам Соло был весьма доволен идеей сыграть в «Правду или вызов»: он не мог представить вопроса, на который не смог бы ответить, ведь Илья, очевидно, не тайны ЦРУ собрался выяснять таким замысловатым способом, а в отношении информации о себе Соло не был особо щепетилен. Он просто ставил себя так, чтобы при поверхностном общении о нём оставалось впечатление в стиле «а, с этим и так всё понятно»: это было эффективнее, чем запирать душу на сто замков, ведь желающих подобрать ключик или воспользоваться отмычкой всегда находилось в количестве. Брались откуда-то эдакие любители тайн.

То ли дело Илья: вот в каком тихом омуте водились те ещё черти. Он казался то бесчувственным чурбаном, то простоватым советским парнем, то опасным агентом-оперативником, но больше всего Соло интересовала та его грань, в которой он становился открытой нарывающей раной, в которую даже пальцем тыкать не надо – лишний выдох в эту сторону грозил обернуться вспышкой защитного гнева; и не потому, что Соло был изощрённым садистом, только и искавшим возможности уколоть людей в больные места, просто ему хотелось знать, как Илья стал тем, кем стал.

– Ну да, – хмыкнул Илья. – Правда или вызов? – спросил он без лишних предисловий. У них оставалось минут тридцать до приезда Уэйверли, не стоило это время тратить зря.

– Правда.

– Когда ты в первый раз убил? – Илья решил подходить к главному вопросу постепенно. А может, и задавать его не придётся: узнает всё по мелким деталям в ответах на другие вопросы, и его истинный интерес останется для Соло скрыт.

– В армии. Я вор, большевик, мы не любим пачкать руки, – ответил Соло. Ему чертовски не хватало стакана с виски для завершения образа, подумал Илья, разглядывая своего визави. – Правда или вызов? – спросил он в свою очередь, не давая Илье возможности прокомментировать ответ.

– Правда, – выбрал Илья, немного подумав. Выбирать «вызов» было опасно: кто знает, какие фантазии у Соло в голове.

– Когда у тебя был первый секс?

Илья поморщился. Вот же ковбой…

– В восьмом классе, в физкультурной раздевалке, – кратко ответил он.

– В женской или мужской? – иронично уточнил Соло.

– Спросишь это в следующем туре, – фыркнул Илья. Он чувствовал себя таким напряжённым, словно говорил с вражеским шпионом и не должен был даже случайно, даже намёком выдать ни капли лишней информации. – Правда или вызов?

– Вызов. – Соло тоже был не промах. Он ощущал игру Ильи, его попытки оплести его паутиной вопросов, и решил спутать карты.

– Покажи какой-нибудь свой шрам.

– А если у меня нет никаких шрамов?

– Ты вошёл бы в историю ЦРУ как феномен, – хмыкнул Илья, наблюдая за тем, как Соло встал с дивана и… положил руки на ремень брюк. Он быстро, не задумываясь над движениями, расстегнул их и приспустил вниз, приподнимая и выставляя одну ногу вперёд: шрам был на внутренней стороне бедра. Ещё один способ сбить Илью с толку в его намеченной игре – заставить смутиться.

Пальцы Ильи, всегда первыми выдававшие все его сильные эмоции, слегка дрогнули: первым делом он, конечно, обратил внимание на член Соло, обтягиваемый белой тканью боксеров, позволявшей рассмотреть его форму, обвести взглядом изгиб, оценить размер… И Илья готов был поспорить, что Соло не чужда лёгкая тяга к эксбиционизму: у него почти стоял.

Илья одёрнул себя: он собирался, кажется, изучить его шрам, а не достоинства его, хм, достоинства.

Он перевёл взгляд ниже. Ножевое ранение. Очевидно, давнее: шрам представлял из себя бледную, несколько выпуклую полоску. Года четыре, не меньше.

– Это фасон белья такой тесный или ты специально носишь на размер меньше нужного? – насмешливо поинтересовался он, когда Соло надел брюки и уселся обратно на диван.

– Спросишь в следующем туре, – ответил ему Соло его же словами. – Правда или вызов?

– Правда.

– Ты таки переспал с Габи?

Илья закатил глаза.

– Если следующим ты спросишь, когда у меня в последний раз был секс, я тебя убью, – пообещал он. Без всякой угрозы, конечно. – Нет. Правда или вызов?

– Правда.

– Ты на всех своих заданиях избегаешь убийств?

– Только когда у потенциальной жертвы такая соблазнительная задница, – ехидно ответил Соло, сразу поняв, к чему клонит Илья. – Мне не было приказано тебя убить, большевик. Я всё ещё не люблю этого делать, но не мне бегать от крови. Поэтому если приказ однозначен или ситуация безвыходная – у меня рука не дрогнет, – сказал он уже серьёзно и даже как-то мрачно, тяжёлым взглядом глядя на Илью. Он не стеснялся этой стороны своей натуры, хотя и знал, что нашлись бы те, кто за такой подход назвал бы его тряпкой.

Илья кивнул, и Соло ещё несколько секунд сверлил его взглядом, пытаясь понять, чего он ждёт, пока не вспомнил, что его ход.

– Правда или вызов?

– Правда, – неизменно выбрал Илья.

Первым порывом Соло было спросить «С кем у тебя был секс в последний раз?», но он счёл это слишком очевидной и оттого скучной шуткой, потому не стал.

– Как ты относишься к сюрреализму? – спросил он, не без удовольствия наблюдая за секундным замешательством, что отобразилось на лице Ильи. И, пока тот не нашёлся с ответом, продолжил: – Скоро будет выставка Жозефины Уолл. Говорят, на неё оказал влияние сам Дали. Сходим?

Илья чуть нахмурился.

– Почему бы тебе не пригласить кого-то, кто разбирается в искусстве?

– По такой логике тебя я должен приглашать на показы мод, – фыркнул Соло. – Надо расширять свои знания о мире, большевик. И, чтобы не заставлять тебя спрашивать, правда, – «закрыл» он тему. Не то чтобы он рассчитывал на полное восторга согласие Ильи, но всё же было немного досадно.

Илья взглянул на часы. Если Уэйверли нигде не задержался, то до его прихода оставались считанные минуты. Не было больше времени действовать постепенно, и потому он спросил прямо:

– Тебе снились когда-либо кошмары?

– Да, – кратко отозвался Соло, оставив на этот раз Илью досадливо морщиться: ему явно хотелось услышать более развёрнутый ответ, причём желательно с примерами. – Правда или вызов?

– Вызов.

– Это что-то новенькое, – иронично заметил Соло. В замке входной двери повернулся ключ, и они оба синхронно посмотрели в ту сторону. – Чур ты объясняешь Уэйверли, как мы тут оказались.

И Илье от такого задания захотелось одновременно широко усмехнуться и запустить в Соло чем-то тяжёлым. Журнальный столик Уэйверли подошёл бы.

***

– Снайпер. На чердаке того дома с зелёной крышей, – негромко сказал Соло, практически плюхнувшись на землю рядом с Ильёй, разбирающим винтовку.

– Уверен, что снайпер, а не птица, утащившая у какой-нибудь дамы блестящую побрякушку? – хмыкнул Илья.

– Сам проверь, – пожал плечами Соло, протягивая ему бинокль.

– После того, как ты раскрыл наше местоположение? Спасибо, обойдусь, – отказался Илья. – Ты считал, сколько патронов оставалось у нашего стрелка?

– Один, но за это время уже можно было успеть перезарядиться, – Соло наблюдал за страданиями Ильи и винтовки и наконец рискнул предложить помощь: – Давай я?

– Сам справлюсь. Только не надо сейчас хвастать, что служил в армии и можешь собрать и разобрать автомат за сорок секунд, – саркастично пробормотал Илья. – Лучше свой набор отмычек проверь, у нас секунд пятнадцать будет.

– Ну да, тебе-то не пришлось, – отозвался Соло, безотчётно нащупывая во внутреннем кармане небольшую связку отмычек и чуть морщась: он вовсе не собирался слушаться Ильи, и так зная, что с ними всё в порядке.

– Извини, маловат был, – язвительно бросил Илья: его раздражало, что Соло говорит под руку.

– Или твой отец «большеват», – сказал Соло. Раздался треск, и в руках у Ильи, поднявшего на Соло яростный взгляд, остались две части винтовки, но это он просто слишком резко снял цевьё. – А я уж думал, ты её разломил, – хмыкнул самоуверенный Соло, на лице которого не дрогнул ни единый мускул.

Илья сжал зубы и медленно опустил взгляд вниз. Дальнейший разбор и последующий сбор винтовки проходили в тишине, нарушаемой лишь цоканьем встающих на место деталей и тяжёлым дыханием Ильи.

Закончив, он распорядился:

– Я иду первым. Спугну снайпера, и ты сразу за мной.

– Так точно, сэр, – насмешливо отозвался Соло, вставая позади поднявшегося на ноги Ильи.

Выбежав из-за укрытия, Илья на ходу дал короткую очередь по чердачному окну обозначенного Соло дома. За его спиной раздалось несколько выстрелов от того, кого они между собой обозначили «стрелком», не успев выяснить личность, а затем послышались быстрые шаги Соло и следом – новые выстрелы.

К нужной двери они привалились почти одновременно, тесно прижавшись друг к другу: от неизвестного стрелка их скрывала только средней толщины колонна, и максимум четверть минуты нужна была тому, чтобы перебежать на другое место и вновь открыть себе обзор.

– Шесть, – выдохнул Соло, имея в виду сделанные в них выстрелы, и вытащил отмычки, чтобы вскрыть замок.

– Он за нами налегке шёл, вряд ли у него больше магазина осталось, – быстро пробормотал Илья.

– Если подберётся достаточно близко – и одной пули… – «может хватить» Соло договорить не успел: отпертая дверь раскрылась слишком резко, и они оба ввалились внутрь, едва не упав.

Когда они обрели равновесие, а Соло успел словно случайно полапать Илью, тот включил фонарь, взглянул на часы и не удержался от того, чтобы иронично прокомментировать:

– Семь секунд, два замка. Неплохо, ковбой.

– Посвети мне, и через семь секунд я запру их обратно, – мрачно поджимая губы, ответил Соло. Ему не нравилось, что он не понимал: то ли Илья намеренно строит из себя недалекого в этом отношении дубину и игнорирует его выходки, то ли Илья действительно ничего не замечает.

Ещё несколько минут у них ушло на то, чтобы найти в этом доме спуск в подвал, чтобы Соло взломал амбарный замок и чтобы по максимуму стереть следы своего присутствия.

Когда Илья уже закрывал за ними крышку, в дверь начал кто-то ломиться.

– Ставлю десятку, что это наш стрелок, – хмыкнул Соло, спускаясь вниз.

– Я на валюту не спорю, – отозвался Илья.

– Мне рубли ни к чему. Как насчёт десятка поцелуев? – тут же предложил альтернативу Соло. Ему было откровенно весело.

– Не тянет возвращаться и проверять, – кратко ответил Илья, смерив напарника недовольным взглядом, который в темноте, в общем-то, был не очень заметен.

– Да ладно. У тебя в руках винтовка, и ты боишься какого-то придурка с пистолетом? – наигранно возмутился Соло.

Илья взял винтовку, без лишних слов повесил Соло на плечо и хлопнул его по спине.

– Удачи.

Против воли Соло отреагировал смешком, но винтовку возвращать не стал, перевешивая её удобнее и отправляя за спину.

Остаток пути они проделали в молчании, то и дело прислушиваясь к движению следующего за ними стрелка, и вскоре выбрались на поверхность.

Они находились в одной из квартир ближайшего дома, и Соло с усмешкой на губах наблюдал через окно, стоя за шторой, за тем, как метался по улице стрелок, пытаясь определить, какой из трёх поворотов выбрали его цели: каждый был по своему хорош и мог в теории заинтересовать пытающихся оторваться от преследования людей.

– Мы на два часа раньше срока, – заметил сидевший в кресле Илья.

– Да, полно времени до того, как нас явятся забирать домой. Можно заняться чем-нибудь интересным, – бодро ответил Соло, отходя от окна: стрелок определился с направлением и побежал просто прямо. – Жаль только, что здесь кровати нет. И даже кресло только одно, – он, недолго думая, сел прямо на пол и прислонился спиной к стене, глядя на Илью.

– Если ты про девушку из квартиры снизу, то уверен, у неё есть своя кровать. Можешь спокойно отправляться покорять новые вершины, – сказал Илья. Настроения у него не было: двухчасовое ожидание представлялось бесконечным, а возможность связаться с Уэйверли отсутствовала.

– Будет невежливо выгонять девушку из её же кровати, – отозвался Соло, разглядывая Илью с лёгким беспокойством. Разносить тут, конечно, особо нечего, но мало ли.

– Расскажи тот кошмар, который тебя нервирует больше всего, – сменил тему Илья.

– Если это твой вариант того интересного, чем можно заняться, то придумай что-нибудь другое, – с вежливой улыбкой «попросил» Соло.

– Это моё второе желание, ковбой, – не собирался отступать Илья, и через несколько секунд он мог наблюдать, как Соло подтянул колени к груди и обхватил их руками.

– Мне было десять, – глядя в стену слева от себя, начал он. – Я сидел на кухне под раковиной и через щель между верхней стороной тумбы и покосившейся дверцей видел, как пьяный отец орёт на мать. У него в руках было ружьё, которое он на неё наставил, а она плакала и умоляла его успокоиться. Говорила, что он меня разбудит, что соседи услышат, а сама такими глазами смотрела на ружьё, будто это её ночной кошмар, – Соло перевёл тяжёлый взгляд на Илью. – Я случайно двинул плечом, задел слив раковины, и кусок трубы отвалился, а в следующую секунду раздался выстрел, вскрикнула мать, и я испугался, что отец выстрелил на звук. В меня. Зажмурился, вжался в стенку, чувствуя, как по плечу течёт кровь, – он немного помолчал и продолжил: – На самом деле это была не кровь, а вода, скопившаяся на дне раковины, а выстрелил отец в случайного уличного мальчишку, который из любопытства заглядывал в чужие окна. Отец дёрнулся на звук, который издал я, а увидел его лицо.

Соло сложил ладони в замок и хрустнул пальцами, не отводя от Ильи взгляда и даже не моргая.

– Я нечасто видел это потом в кошмарах, только когда днём случалось что-то плохое, но пробирало до костей. Словно такое напоминание, что бывает и хуже, – он невесело хмыкнул. – После войны перестал совсем, – Соло пожал плечами, и в воздухе повисло без слов понятное «хуже войны не бывает ничего».

Илья не ответил, и Соло задался вопросом, о чём тот думает. Скорее всего – о своём отце, и тоже вряд ли что-то особо жизнеутверждающее.

Соло не сразу расслабился, углубившись в свои мысли, и разогнул ноги, только когда вернул себе самообладание, а ещё через какое-то время он встал и вышел из квартиры. Вернулся довольно быстро, держа в руках украденную у уснувшего старика газету.

Сев на прежнее место, он принялся читать. Ознакомившись с очередным листом, он протягивал его Илье, и тот тут же рвал его на неровные части, обращая внимание только на крупные заголовки – и то скорее случайно.

***

На выставке Илья чувствовал себя неуютно. Он был одет в костюм, при выборе которого они с Соло чуть не поссорились: варианты, предлагаемые Соло, Илье, не понимающим, какого чёрта тот вообще отправился в магазин вместе с ним, не нравились категорически, а то, что Илья брал мерить сам, критиковал Соло, язвительно бросая, что большевик только в женской моде разбирается.

Откуда Илье было знать, что тот просто хотел, чтобы их костюмы подходили друг к другу? Можно было, конечно, и себе новый купить, но тогда было бы очевидно, что Соло специально подбирал, а не случайно взял из старых.

В руке у Ильи был стакан с виски, и это было второй причиной чувствовать себя неуютно. Сначала он хотел ходить просто так, но Соло сказал, что это неприлично, и повёл Илью к столу с алкоголем. Там Илья хотел взять бокал с шампанским – просто потому, что тот стоял ближе всех, – но Соло сказал, что это дамский напиток, и вручил Илье виски. Илья поморщился, но взял, посчитав, что давать бесплатное представление со всем известным сценарием «возьми – не возьму – бери – да ни за что» перед заинтересованно поглядывающими на них девушками – слишком.

Третьей причиной чувствовать себя неуютно стала одна из этих самый девушек, подошедшая познакомиться и поболтать, когда Илья как раз постигал смысл нарисованных насекомых. Она предложила тост за здоровье художницы, и он выпил, потому что скажи он, что не пьёт, и пришлось бы объяснять, зачем он тогда взял себе виски.

Вернувшийся Соло быстро переключил внимание дамы на себя, и Илья почувствовал разом облегчение, досаду и ревнивое раздражение – снова Соло проведёт ночь непонятно в чьей постели…

Вопреки мнению Соло, слепцом он вовсе не был и все его «ухаживания», если так можно было назвать эти подколки, намёки и шутки-с-подтекстом, заметил сразу, хотя поначалу действительно убеждал себя, что ему просто показалось.

А когда признал, что нет, не показалось, первым желанием было разбить Соло нос. Но поскольку это произошло ночью, Соло рядом не оказалось, а к утру Илья уже подостыл. К тому же формально и повода не было: действовал Соло тонко. Это потом он начал наглеть – от своей безнаказанности и досады на отсутствие ответных действий со стороны Ильи, – а Илья попривык и перестал остро реагировать.

Он не мог точно сказать, когда начал чувствовать к Соло симпатию, которую стало невозможно описать поблекшим словом «дружеская», – просто, когда от Соло по утру вышла очередная одноночная красавица, понял, что безумно ревнует.

И это понимание стоило некоторой суммы, которую пришлось заплатить отелю за подпорченный интерьер номера.

На выставке «подпортить» можно было только картины, что было бы неуважением к художнице, и стол с алкоголем, за который он бы до конца жизни не расплатился.

Хотя… сделав ещё глоток, Илья мысленно поправился: чтобы не расплатиться за напитки такого качества до конца жизни, жизнь должна быть очень и очень короткой.