Текст книги "Народ шестерни (СИ)"

Автор книги: Monosugoi

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

   Первые удары Биг Бена донеслись до слуха отчаянно спешащего Чарльза Клемента словно издалека, с трудом прорываясь через совсем не лондонский плотный снегопад. К вящему ужасу Клемента это означало, что он самым непростительным образом опаздывал на девятичасовое заседание в Департаменте машинного анализа. Единственным и малоубедительным оправданием случившемуся служил тот факт, что за два дня до конца 1899 года даже городская подземка замерла в ожидании наступления новой эры, и именно поэтому на станции Вестминстер он сошел на двадцать минут позже чем рассчитывал. Вместе с тем Клемент как математик, действительный член Лондонского Королевского общества, ответственный секретарь Аналитического общества и преподаватель Королевского колледжа, прекрасно осознавал абсурдность подобного утверждения – любой мало-мальски просвещенный человек знал, что на самом деле двадцатый век начнется 1 января 1901 года, а никак не 1900-го.

   Так что, скорее, в опоздании винить приходилось несколько более прозаические причины – а именно внезапно нагрянувший ночью снегопад и ленивых лондонских дворников. Заметенные улицы превратились в почти непроходимое для кэбов и автомобилей пространство, а составы подземки начали движение только после того, как с Черинг-Кросс пошли локомотивы со снегооотбрасывателями. На бесчисленных проводах, расчертивших пасмурное городское небо, снег образовал толстенные шубы, под тяжестью которых они рвались, роняя искры, что только прибавляло неразберихи. Как это часто бывало, технический прогресс пасовал перед неистовством матери-природы.

   В вестибюль Департамента Клемент влетел пуская пар, ровно паровоз. Зажав зубами поля отсыревшего котелка, расстегивая на ходу пальто одной рукой, другой он стряхивал снег с плеч и головы. И он готов был поклясться, что «бобби», стоящие навытяжку за резными дверьми из мореного дуба, оглядели его крайне неодобрительно, словно знали об опоздании. Впрочем, такие лица у них были почти всегда. Ну в самом деле, что это за работа такая, что даже в рождественские каникулы приходилось торчать на посту?

   Не сдавая одежду гардеробщику, Клемент пронесся по коридору, оставляя за собой отвратительного вида мокрые следы, и немного сбавил ход лишь перед приоткрытой дверью в приемную сэра Джона Тьюринга, министра машинного анализа. Кое-как приведя волосы в порядок, он сунул котелок под мышку, сделал глубокий вдох и шагнул в оглушающую тишину приемной.

   Секретаршу Тьюринга, мисс Братт, выкуривавшую в день не менее пяти-шести трубок ядренейшего ямайского табака, Клемент застал за процедурой заваривания чая. Глядя на порхающую над чашками вересковую трубку (личный подарок Тьюринга), из которой снопами летели искры, Чарльз позволил себе усомниться в том, что табачный пепел пойдет на пользу вкусу министерскому «эрл грею».

   – Доброе утро, мисс Братт, – он ловко скинул с себя пальто прямо на древний кожаный диван.

   – Доброе утро, – трубка прочертила над чашками рассыпающуюся огнями синусоиду в такт движениям челюстей старой перечницы. – Сэр Тьюринг и его посетители вас ждут, – она сделал паузу, словно оценивая достойно ли имя Клемента прозвучать из ее уст, и все-таки прочертила еще одну кривую, – Мистер Клемент.

   Тот не замедлил воспользоваться приглашением.

   У Тьюринга оказалось накурено не меньше, чем в приемной, но окно открыть никто не удосужился. Глаза Клемента заслезились, и он не сразу смог различить сидевших за столом.

   – Чарльз, мальчик мой! – Тьюринг радостно вскочил из кресла, едва не разметав многочисленные бумаги, придавленные пресс-папье. – Ну наконец-то! Мы уже думали, что вас замело, как Перкинса! Представляете, звонил десять минут назад из уличной будки – застрял на Лавингтон даже на своем хваленом даймлер-бенце!

   За время бурной речи Тьюринга взгляд Клемента немного прояснился, что позволило ему узнать в присутствующих генерала Генри Бэббиджа, почетного председателя Аналитического общества и члена совета директоров компании «Монро», с несколько ошеломленным видом изучающего какую-то бумагу, а также председателя Королевского общества Джозефа Листера. Всех их он знал не один год так как связи между Департаментом анализа, обоими обществами и компанией «Монро» при нынешней ситуации в Соединенном Королевстве представлялись неразрывными. Третий гость, облаченный в более чем скромную сутану, оказался ему незнаком.

   – Присаживайтесь скорее, – Тьюринг поманил Клемента к столу. – Боюсь, дело, собравшее нас здесь, не терпит отлагательства. Сэра Джозефа и сэра Генри вам представлять не надо, а это преподобный Бенедикт из Вестминстерского аббатства.

   Клемент поздоровался со всеми, после чего пристроился в важно поскрипывающем кресле напротив Бэббиджа.

   – Чарльз, вне зависимости от того, что мы решим сегодня, наш сегодняшний разговор не должен выйти за пределы этого кабинета, – Тьюринг вернулся в кресло. – Равно как и его последствия. Проблема, выявленная... – Он запнулся. – Э-э... Выявленная нами проблема на машиносчетной станции «Вестминстер» и без того грозит серьезными последствиями, но еще хуже будет, если сведения о ней попадут в прессу.

   – Обещаю, что буду нем как могила, – Клемент уставился взглядом в лакированную поверхность стола, пытаясь скрыть удивление. – Тем более что я до сих пор ничего не знаю.

   Какие могут быть проблемы в Департаменте машинного анализа, он представлял с трудом. Всего-то и дел было – следить за тем, чтобы машиносчетные станции страны и малые аналитические машины, сконструированные полсотни лет назад отцом Генри Бэббиджа, сэром Чарльзом, работали как часы. Конечно на самой главной машиносчетной станции, «Вестминстере», иногда случались технические проблемы, бывало приключалась и путаница с картами переменных, скажем, карты с данными для машин Уилтшира отправлялись в Эссекс... Но такие ситуации успешно решались рассылкой новых карт телеграфом или с курьерами. Клемент, сам спроектировавший несколько дополнительных элементов главной машиносчетной станции страны, повысивших ее мощность, никогда не слышал о том, чтобы чудовищный многотысячетонный механизм, занимающий все подземное пространство под Вестминстером и заправлявший к концу 19 века большей частью деловой и государственной жизни Британии, давал хоть сколько-нибудь серьезный сбой.

   Впрочем, Клемент ощущал себя больше теоретиком, нежели практиком, и хотя он изучил по чертежам Бэббиджа устройство аналитической машины, в самих подземельях Вестминстера или, как говорил сам создатель машины, на «мельнице» не бывал ни разу, но машина уже понемногу захватывала и поверхность. Ввиду нехватки подземных площадей, все новые элементы машиносчетной станции устанавливали наверху, для чего нещадно вырубались крохотные вестминстерские скверы. Поскольку дополнительные механизмы обычно служили для решения задач весьма узкой специфики, их сменяли новыми как только получали готовое решение. Из-за этого зимой и летом Вестминстер напоминал конструктор в руках энергичного ребенка, который собирал и разбирал свои чудные машины по несколько раз в год.

   – Сэр Генри, передайте Чарльзу записку.

   Бэббидж оторвался от своего листа. На лице его было написано столь явное недоумение, словно он неожиданно увидел призрак своего отца, отчаянно ругающегося на кокни.

   – Сэр? – Клемент вопросительно посмотрел на генерала.

   – Ах да, конечно, – взгляд Бэббиджа приобрел осмысленное выражение. – Боюсь, в это трудно поверить, но даже гении могут ошибаться.

   Заветный листок, наконец, очутился в руках Клемента. Бумажка как бумажка, с одной стороны заполнена неровным, почти детским почерком, с другой и вовсе изрисована какими-то каракулями. Впрочем, едва погрузившись в чтение, Клемент забыл и о почерке и о каракулях. Приведенные в бумаге формулы и следовавший из них вывод оглушали почище хорошего удара полицейской дубинкой.

   – Невероятно, – Клемент поднял взгляд. – Расчеты верны?

   – До последней запятой, – Бэббидж помахал в воздухе несколькими исписанными листами. – Я с трудом верю, что отец мог ТАК ошибиться!

   – Подозреваю, что это не ошибка и не очередное проявление странного чувства юмора вашего отца, сэр Джозеф, – Клемент отложил листок и потер руками виски. – Боюсь, он просто не предусмотрел этого. А мы не потрудились проверить, уверовав в непогрешимость его гения.

   – В свое время ваш дед, Чарльз, сомневался вообще в целесообразности выделения денег на первую разностную машину... – подал голос Листер. – Возможно, он не был так уж неправ.

   В ответ Листер заработал исполненный яда взгляд Генри Бэббиджа. Эти двое всегда плохо ладили.

   – Господа, не время ворошить прошлое! – Тьюринг ударил ладонью по столу, заставив свои бумаги нервно взметнуться из-под пресс-папье. – Надо решать, что делать сейчас. Первые несколько дней после Нового Года мы еще продержимся, но в преддверии рождественских каникул карты уже разосланы! Вы представляете, что случится, если мы не успеем внести исправления?!

   Листер хотел было высказаться, но наткнулся на гневный взгляд министра и счел за благо промолчать.

   – Чарльз и вы, сэр Генри, возможно, лучше всех в Англии знаете устройство машиносчетной станции «Вестминстер», да и устройство аналитических машин в целом... Нам срочно необходимо принимать меры! Мы можем что-то изменить?

   За обрушившейся на него проблемой Клемент забыл и о том, что интересовался происхождением расчетов и непонятно зачем приглашенным на совещание священником.

   – Планы, нам нужны чертежи станции, – Клемент взлохматил волосы. – Все, включая разработанные вашим отцом, сэр Генри, и все новые, которые делали за последние тридцать лет!

   – Мисс Братт! – трубный глас Тьюринга заставил вздрогнуть даже портрет Ее Величества Виктории на стене. – Тащите сюда багаж генерала Бэббиджа немедленно!!!

   Без чертежей в уме Клемента царил хаос. Ни в одну, даже самую светлую голову в мире, невозможно было вместить мили шестеренок, рычагов, передач и валов, которые приводились в движение огромными колесами с лопастями, тянувшимися вдоль побережья Темзы до самого Вестминстерского моста. Возможно эти же масштабы сыграли дурную шутку и с Чарльзом Бэббиджем.

   Иначе как тогда, черт побери, он не смог предусмотреть, что проклятые аналитические машины оперируют с датами на основании двух десятичных цифр и наступление 1900 года воспримут как наступление 1800-го?!

   – Понимаете, преподобный Бенедикт, главная беда заключатся в том, что как только наступит новый год, все крупные аналитические машины станут считать, что с 31 декабря 1899 года прошло уже сто лет, – Джон Тьюринг пристроился с чашкой чая на подоконнике приемного зала, из которого вынесли всю мебель и кадки с растениями.

   По расстеленным на паркете на манер паззла чертежам ползали Клемент и Бэббидж, замеряя что-то линейками и транспортиром. Им было не до разговоров – на протяжении четырех часов они выяснили, сколько дополнительных узлов передач надо ввести в эксплуатацию, чтобы начать отсчет дат по новой системе.

   – Иначе говоря, у нас есть некто, кто на днях взял кредит в банке до 1902 года, – продолжил Тьюринг. – Но наша машиносчетная станция, где большинство банков хранят сведения о своих клиентах, оперирует только с двумя последними цифрами года и поэтому «02» будет воспринято ей фактически как 1802 год. Следовательно срок кредита миновал почти сто лет назад и ничего не подозревающему клиенту выставят гигантскую сумму долга. Конечно, потом банк разберется, но представляете, какая возникнет паника и неразбериха? А что ждет налоговое ведомство даже представить страшно...

   – Еще вы забыли про транспортные компании и расписание движения, сэр Джозеф, – подал голос Клемент, не отрываясь от чертежей. – Что будет твориться с графиками движения транспорта, мы можем только догадываться.

   – Верно, Чарльз, – Тьюринг кивнул. – Золотая голова, этот Чарльз Клемент, – добавил он для преподобного Бенедикта. – Самый светлый ум в Королевском обществе со времен Бэббиджа и Лавлейс. Хотелось бы, чтобы и мой сын, как я и Чарльз, интересовался математикой и аналитическими машинами... Но нет, Джулиуса потянуло в Индию! Остается надеяться, что внуки не пойдут в него.

   -Достаточно, сэр Генри, – Клемент поднялся с колен и разогнул ноющую спину. – Все и так ясно. Проклятая автоматика свое дело знает, и уж коли в нее заложена ошибка, то она будет нас самым настойчивым образом тыкать в эту ошибку носом.

   Бэббидж молча откинулся к стене. Судя по бледности, сил подняться у него уже не оставалось – сказывался возраст.

   – Мы можем что-то сделать? – поинтересовался Тьюринг, отставляя чашку.

   – Проблема разрешаема, – Клемент отодвинул горшок с фикусом и взгромоздился на подоконник. – Мы с сэром Генри пришли к выводу, что нужно срочно собрать небольшую машину, которая, будучи подсоединенной к вестминстерской станции, осуществит перевод системы исчисления даты на четырехзначные цифры годов... Но для этого нужно изъять один из элементов внутри самой станции. Прямо из «мельницы».

   Тьюринг и преподобный Бенедикт переглянулись.

   – Это действительно необходимо? – неожиданно спросил священник, до этого спокойно внимавший рассказу Тьюринга.

   – Абсолютно, – Клемент нахохлился как воробей на ветру. – Если вас смущает моя квалификация, то я...

   – Успокойтесь, Чарльз, – встрял в назревающую склоку Тьюринг, судя по лицу встревоженный не на шутку. – Вопрос действительно серьезный. Вы хотите сказать, что кто-то должен проникнуть на «мельницу» удалить лишний механизм?

   – Проникнуть? – у Клемента даже глаза округлились. – Сэр Джон, вы говорите так, как будто собираетесь заслать шпиона во Францию!

   – Я не пойду, Джон, даже не думай, – Бэббидж закашлялся. – Сам видишь: возраст уже не тот.

   – Да, но... – начал было Тьюринг.

   – Пойдет Чарльз, – перебил его Бэббидж. – Преподобный, вы готовы провести его?

   – Рано или поздно это должно было случиться, – пожал плечами тот и повернулся к Клементу. – Сын мой, вы хорошо представляете, что вам надобно произвести над машиной досточтимого сэра Бэббиджа?

   Ошарашенный Клемент заозирался, ища поддержки у генерала и Тьюринга.

   – В принципе представляю, – наконец выдавил он. – Понадобится кувалда и еще кое-какие инструменты потяжелее, сэр Чарльз делал свою машину на совесть... Нужно сбить с осей и отсоединить от общей системы с десяток крупных шестерен, по счастью все они расположены в одном узле...

   – Значит вдвоем мы вполне управимся, – в голосе преподобного Бенедикта прозвучало облегчение.

   Только сейчас Клемент обратил внимание на то, что тот еще молод и старше его самого, может быть, лет на пять-шесть.

   – Вдвоем?! Вы хотите сказать, что туда пойдем только я и вы? И что мы сами будем все делать?

   – У вас имеются какие-то предрассудки против физического труда или тяжелые заболевания? На вид вы вполне здоровый и развитой молодой человек.

   – Что? Нет, черт побери... Простите, преподобный. Я хотел сказать, что «мельницу» обслуживают сотни инженеров! Я дам подробные инструкции, и они все сделают сами! Я гораздо нужнее там!

   Клемент протянул руку к окну, за которым по указанию Бэббиджа десяток рабочих уже валили деревья, расчищая место под новый узел машиносчетной станции.

   – Увы, Чарльз, вынужден тебя разочаровать, – голос Бэббиджа предательски дрогнул. – После пуска станции в эксплуатацию, кроме моего отца и Ады Лавлейс, там побывал от силы десяток человек. Наши инженеры имеют доступ только к выведенным на поверхность элементам станции, которые мы используем для расширения ее возможностей.

   – Что?! Да как такое может быть? – взорвался Клемент. – Вы из меня идиота делаете! Там сотни, тысячи сложнейших механизмов! Они все требуют ухода, замены, постоянного контроля! Я еще хорошо помню, как Бланкеншип в 1886 году пропустил через управляющий барабан операционную карту с какой-то бессмысленной белибердой! И что вышло? Из-за несогласованных данных десятки шестерен пошли в разные стороны, переломали зубья и станция стояла сутки! Тогда эту карту чудом отловили уже на множительном аппарате – еще немного, и ее развезли бы по всей стране!

   – Да успокойтесь вы, Чарльз, – попытался охладить пыл разошедшегося Клемента Тьюринг. – Выпейте чаю!

   – Что вы мне свой чай суете! В нем полно пепла из трубки вашей секретарши! – Клемент отмахнулся от задумчиво уставившегося на чашку министра. – Кто тогда, по-вашему, мог заменить столько деталей? Брауни или эльфы?

   Первым не выдержал преподобный Бенедикт. Сперва он пытался сдерживаться, но надолго его не хватило. Громогласный хохот священника разнесся по залу, мгновение спустя ему вторили старческие смешки Бэббиджа и Тьюринга. Клемент стоял раскрасневшийся и злой посреди вороха чертежей, ощущая себя попавшим в Бедлам.

   – Чарльз, вы меня уморили, – согнувшийся от смеха Тьюринг опустил руку ему на плечо. – Это ж надо – эльфы! Нет, честное слово, молодой человек, вы далеко пойдете!

   – И все-таки, Чарльз, вниз отправитесь только ты и преподобный Бенедикт, – вытер выступившие на глазах слезы враз посерьезневший Бэббидж. – Мне жаль, что все это происходит так... Но, поверь мне, побывав на «мельнице», ты получишь ответы на все вопросы. А пока считай это делом государственной важности.

   – А это и есть дело государственной важности, – добавил Тьюринг. – Я отправляюсь на доклад к премьер-министру, а у вас и сэра Генри есть время до шести вечера завтрашнего дня, чтобы наладить ваш новый узел. После чего вы, Чарльз, и преподобный Бенедикт отправляетесь на «мельницу». Вас проведут через ход в аббатстве. Станцию мы все равно не сможем остановить раньше десяти, у Казначейства в бюджете на следующий год концы с концами не сходятся.

   – Но сэр, есть же технические ходы в...

   – Как и многое другое в нашем мире, – перебил Клемента Тьюринг. – Некоторые вещи не те, чем кажутся. На самом деле за дверьми этих ходов находится сплошная стена. Воспользуйтесь оставшимся до завтра временем с умом, Чарльз.

   Первую разностную машину Чарльз Бэббидж построил в 1822 году, опираясь на идеи, изложенные в трудах барона де Прони. Продемонстрированная на одном из заседаний Королевского астрономического общества, она произвела фурор в ученых умах, что позволило Бэббиджу заручиться финансовой поддержкой государства для реализации гораздо более масштабного проекта. Первая разностная машины умещалась в шляпной коробке, но и не могла похвастаться производительностью, так что основные надежды он возлагал на создание большой машины с памятью рассчитанной не менее чем на тысячу 50-разрядных чисел.

   Процесс создания машины затянулся и вместо запланированных трех лет занял более десятка. К 1834 году решение вопроса о дальнейшем финансировании работы Бэббиджа висело на волоске, и если бы не неожиданно принявший живейше участие в судьбе разностной машины государственный чиновник и инженер Джозеф Клемент, курировавший проект Бэббиджа от Кабинета, неизвестно как повернулось бы колесо истории. Однако Клемент, хотя и имевший массу разногласий с Бэббиджем, все-таки занял его сторону и убедил правительство выделить дополнительные средства. Машина была закончена менее чем за пять лет, а в голове Бэббиджа возникла еще более грандиозная идея, которую он смог осуществить благодаря графине Лавлейс. Вместе с ней в начале сороковых годов он разработал проект аналитической машины, оперировавшей программами на созданном Адой Лавлейс языке программирования. Последний позволял производить сложнейшие вычисления в считанные секунды. Полученные данные запоминались путем пробивки отверстий на специальных картах или выводились на печатное устройство.

   Машиносчетную станцию «Вестминстер» Бэббидж, с помощью принадлежавшей сыну фирмы «Монро», построил по заказу правительства прямо в подземельях Вестминстерского аббатства. Как архиепископы разрешили подобное, до сих пор оставалось для Чарльза Клемента загадкой, однако факт остается фактом – гигантская аналитическая машина была закончена за незадолго до смерти ее создателя и вот уже более тридцати лет исправно считала числа, графики и проценты как для нужд Кабинета, так и лондонского Сити, а ее младшие братья занимались этим во всех графствах Великобритании.

   Так было ровно до вчерашнего дня, думал Клемент, разглядывая снующих мимо работников «склада» – памяти машиносчетной станции, занимающей бесконечными стеллажами для карт все бывшее Казначейство. Грохочущие тележки, груженые числовыми картами, мелькали перед его глазами с фантастической скоростью, наводя на размышления о необходимости автоматизации процесса. Путь их лежал в уютные сухие залы, где ненасытные глотки детища Бэббиджа поглощали карты в чудовищных количествах, выплевывая обратно сотни новых, усеянных проколами тайного языка перфорации. Утром Клемент успел там побывать и убедиться, что за крепкими дверями, якобы ведущими на «мельницу», действительно находятся стены.

   – О чем вы задумались, Чарльз? – преподобный Бенедикт возник за спиной у Клемента совершенно незаметно, что в таком шуме было неудивительно.

   Тот обернулся, окинув священника задумчивым взглядом.

   – О том, что карты, которые мы используем, не самый удобный способ хранить информацию... Вообще-то мы уже пробуем применять ленты – их вместимость ограничена лишь толщиной рулона. Но, возможно, пора задуматься о том, как избавить работу машины от участия человека вообще. Например, с помощью электричества...

   – Вы не боитесь, что тогда она станет неуправляемой?

   – Преподобный, вы опасаетесь возникновения, так сказать, deus ex machina?

   – А вы нет?

   – Знаете, что сказала по этому поводу Ада Лавлейс? Машину нельзя наделить разумом, она только реализует предложенные представления. Эти представления зафиксированы на картах, они передаются различным механизмам, выполняющим последовательность действий... Весь интеллектуальный труд ограничен подготовкой необходимых для вычисления выражений... Машину можно рассматривать как настоящую фабрику чисел. Неужели вы, святой отец, готовы повторить ошибку Лейбница и всерьез принимаете способность оперировать числами за разум?

   – Вообще-то это полностью противоречит догматам церкви, – улыбнулся преподобный Бенедикт. – Монополия на создание разума все-таки принадлежит нашему Творцу, а не его творениям.

   – Вот и я о том же. И все же когда-нибудь эти машины станут способны на большее, не только на математические операции. Сейчас мы увеличиваем их мощность за счет достраивания узлов, но такой экстенсивный рост не может длиться вечно! Рано или поздно придется искать пути уменьшения узлов в размерах без потери производительности, иначе аналитическая машина покроет собой всю планету, а мы будем ютиться между шестеренок и валиков как крысы.

   Клемент вошел в раж, отчаянно жестикулируя и расхаживая взад-вперед.

   – А может быть прогресс будет носить синергетический характер! Что станет, если попробовать соединить машины через провода как телефоны и телеграфные станции? Если заставить их общаться друг с другом напрямую, электрическими импульсами вместо карт – что мы увидим тогда? Ч-черт!

   Он остановился, ударившись ногой об отозвавшийся металлическим звоном мешок.

   – Впрочем, пока что все это лишь мечты, – Клемент сунул руки в карманы пальто. – Вчера я был уверен, что знаю, что творится в подземельях Вестминстера, но теперь... Скажите, преподобный Бенедикт, может быть все это сплошное надувательство и там просто сидит пара сотен монахов с чернильницами и абакусами?

   Священник улыбнулся.

   – Пойдемте со мной, сын мой, и ваши сомнения будут развеяны. Некоторые вещи надо увидеть самому, просто потому, что это лучший способ поверить. Здесь инструменты? – он кивнул на лежащий на полу мешок. – Отлично!

   Ухватив поклажу за завязки, преподобный без малейшего напряжения забросил ее за плечо.

   Они вышли из дверей «склада» под неспешно планирующие с небес мокрые хлопья снега.

   Дормиторий аббатства встретил Клемента и преподобного Бенедикта той особой говорящей тишиной, которая населяет все библиотеки мира. И хотя здесь не висели таблички «не шуметь», а между десятков уносящихся под сводчатый потолок книжных полок не было видно ни души, в пыльном лабиринте дормитория навечно поселились впрессованные в хрупкую бумагу столетия истории человечества.

   Клемент провел кончиками пальцев по выцветшим кожаным переплетам собрания сочинений Августина Блаженного, Ансельма Кентерберийского, Фомы Аквинского и прочих, прочих, прочих.

   – Давно здесь не бывали? – донесся до него голос преподобного Бенедикта, отпирающего замок двери, ведущий к восточной галерее монастырского двора.

   – Вообще-то ни разу, – Клемент оторвался от изучения корешков книг и быстрым шагом направился к спутнику. – Я бы даже не сказал, что хорошо знаком с представленными здесь трудами. Прогресс последних лет заставляет многих считать, что человек, благодаря науке, рано или поздно станет равен богу.

   – Довольно опасное заблуждение, сын мой, – преподобный Бенедикт распахнул дверь, пропуская Клемента перед собой. – Вам надо чаще обращаться к Ветхому Завету.

   – Да, да, конечно, – буркнул Клемент. – Всемирный потоп, Вавилонская башня... Но, согласитесь, попади кто из библейских героев в наше время, разве не принял бы он нас за ангелов, а Лондон за град на семи холмах? Мы говорим «да будет свет» – и зажигается электролампочка. Мы отделяем сушу от воды и возводим на ней дома. Мы научились парить в небесах, где не осталось места для ангелов. Мы даже создали сотни новых видов растений и животных...

   – Но все они лишь результат менделевского отбора признаков, заложенных Отцом Нашим, – улыбнулся преподобный Бенедикт.

   Они подошли к массивным двойным дверям, скрывавшим вход в вестминстерские подземелья.

   – Вы все еще запираете ее на семь замков? – Клемент поежился от налетевшего порыва ветра.

   – Увы, нет, – преподобный Бенедикт выудил из-под сутаны кольцо на цепочке и снял с него небольшой плоский ключ. – Теперь все гораздо прозаичней. Современная церковь отнюдь не считает научный прогресс дьявольским искушением... За некоторыми исключениями. И я точно знаю, что замки «Чаб и сын» таковыми не являются.

   Клемент ожидал, что двери распахнутся с душераздирающим скрежетом, но петли оказались отлично смазаны и не издали ни звука. Он зажег фонарь и шагнул в открывшийся проем.

   Как и ожидалось, внутри оказалось тепло и сухо. Кто бы ни следил за «мельницей», он поддерживал в подземелье предписанный Бэббиджем климатический режим. Клемент поднял фонарь, чтобы осветить уходящие вниз ступени. Пятно света упало на стену и Чарльз вздрогнул – ее покрывала плотная вязь рисунков. Поднеся фонарь поближе, он убедился, что к библейским сюжетам роспись, выцарапанная тонким острым инструментом, отношения не имеет. Рисунки отличались маниакально скрупулезно выведенными мельчайшими деталями, но при этом сама техника исполнения показалась Клементу какой-то дикарской. Сотни фигурок искаженных, нечеловеческих пропорций вились в хороводах вокруг исполинских женских и мужских фигур. В руках многие из них держали инструменты, отображенные с точностью чертежа. Все пространство, свободное от фигурок, заполняли причудливо соединяющиеся друг с другом зубчатые передачи.

   – Что за... – начал было Клемент, но слова его оборвал грохот.

   Преподобный Бенедикт захлопнул дверь, и лестница наполнилась мощным многоголосым гулом «мельницы». Монотонный звук дыхания детища Бэббиджа-старшего пробирал до костей, заставлял вибрировать внутренние органы. То, что Клемент ощущал на «складе», теперь казалось лишь отдаленным эхом работы исполинского механизма.

   – Давайте вниз, – голос преподобного Бенедикта заставил Клемента вздрогнуть. – Возьмите наушники, иначе оглохнете. Там без них никак.

   Тот автоматически принял два скрепленных кожаной полосой меховых комка.

   – Что это? – он осветил разбегающуюся по стене роспись.

   – Довольно забавный образчик народного, если так можно выразится, искусства. Чарльз, вы нетерпеливы, как и всякий другой сын своего века. Вы сочтете, что я опять над вами издеваюсь, но не лучше ли вам самому спуститься вниз и все выяснить, дабы после моих слов не возникло соблазна вернуться обратно?

   – Хотел бы я знать, как это возможно, – буркнул Клемент, надевая наушники. – Ключи-то у вас.

   Он погасил фонарь, так как привыкшие к темноте глаза обнаружили внизу пятно света. Похоже, подземелья неплохо освещались. Но к тому, что встретило его, когда он, пригибаясь, шагнул на последнюю ступеньку, Клемент готов не был.

   На него уставились сотни пар глаз. Причем не человеческих, а крошечных мерцающих черных бусинок, каковые, по представлениям Клемента, слабо знакомого с зоологией, имели место быть у какой-нибудь выдры или бобра. Однако ни выдры, ни бобры, ни живший у него два месяца в детстве рыжий вислоухий кролик никогда не ходили на задних лапах, с поясами, полными инструментов, не держали в передних тусклых фонарей и уж тем более не носили на головах разноцветные повязки.

   Столпившиеся перед лестницей существа, похоже, поразились появлению людей не меньше. Выражение их морд с непрестанно шевелящимися блестящими черными носами напомнило Клементу свору щенков, обнаруживших в будке ежа. Выглядели обитатели подземелья как нечто среднее между плюшевым медвежонком и выдрой с круглой головой и длинными обезьяньими конечностями. Ростом человеку по колено, обросшие поблескивающим коричневым мехом существа уверенно стояли на коротеньких ножках. И было абсолютно ясно, что именно они изображены на настенных росписях лестницы.

   Странно, но Клемент преисполнился уверенности, что где-то видел их раньше.

   – Вот и ответ на все ваши вопросы, – подошедший сзади преподобный Бенедикт приподнял ему один наушник. – Поздоровайтесь с лучшими мастерами «мельницы» из всех, каких создал Господь. Ну же, проявите себя джентльменом, Чарльз.

   – З-з... здравствуйте, – выдавил из себя Клемент, отчаянно пытаясь сообразить, что с ним происходит.

   Удивительно, но стоило ему открыть рот, как по мохнатым мордам существ расплылись совершенно человеческие белозубые улыбки.

   – Здластвуйте мистел человек, – ответил нестройный хор тонких голосов.

   Тут в голове Клемента что-то щелкнуло, и в памяти всплыли картинки из детских книжек. Он повернулся к преподобному Бенедикту.

   – Этого не может быть, – с уверенностью в голосе произнес он. – Но ведь это же брауни, правда?