Текст книги "Каково это - быть девушкой (ЛП)"

Автор книги: mldrgrl

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== Часть 1 ==========

***

Когда ослепляющий свет в небе приближается, Малдер обхватывает мое запястье и сжимает. Я ничего не вижу из-за света столь яркого, что мне приходится закрыть лицо ладонью: просто прищуриться явно недостаточно.

За последующей вспышкой наступает не менее ослепляющая темнота, и моему зрению требуется пару секунд, чтобы приспособиться. Неумолимый Моррис Флетчер по-прежнему стоит рядом с нами, окруженный военными, которые, на мой взгляд, выглядят слишком уж агрессивными.

– Пойдем, Малдер, – говорю я, но, как ни странно, слышу не свой голос, а его. Я перевожу взгляд вправо, но его там нет. Тогда я опускаю взгляд и вижу, что он все так же сжимает мое запястье, однако мне кажется, что это мои пальцы обхватывают его руку. И наконец я заглядываю в собственные испуганные глаза.

– Какого хре?.. – говорит она, когда я выпаливаю: – О боже.

– Малдер? – шепчу я.

– Скалли?

Уставший от проволочек Флетчер прерывает нас, громко заявив, что мы вторглись на государственную собственность. Она… он выглядит раздраженным, явно собираясь выдать какой-то опрометчивый ответ, но я отрицательно трясу головой.

– Пойдем, – говорю я, потянув за рукав собственного пиджака. – Давай просто уберемся отсюда.

Совершенно сбитые с толку, мы направляемся к машине – каждый к привычной для него стороне, но тут возникает новый неловкий момент. Малдер спотыкается о собственные ноги, а затем на цыпочках подходит к водительской двери, делая микроскопические шаркающие шаги.

– Какого черта ты творишь? – шиплю я на него.

– Я не могу ходить в этих ботинках! – шипит он в ответ.

Я не помещаюсь на пассажирском сиденье. Мне еще никогда не доводилось не поместиться куда-то, а вот сейчас сижу, согнув колени и упираясь ими в бардачок. У Малдера дела обстоят немногим лучше: он не может достать до педалей и явно расстроен этим обстоятельством.

– Может, нам стоит поменяться? – предлагаю я.

– Нет, пока мы не выберемся отсюда и не выясним, какого черта вообще происходит. Как ты… господи, я ничего не могу достать!

Это какой-то сюрреализм. Все происходящее кажется кошмаром или наркотическим трипом от некачественной кислоты. Я без конца щиплю себя за запястье, пытаясь вырваться из этого, – чем бы это ни было – но безрезультатно. Движимая любопытством, я подношу руку к лицу и трогаю его, ощущая, как пальцы покалывает отросшая за день щетина на щеках. Это не по-настоящему. Это не может быть по-настоящему.

***

Мы почти не разговариваем по дороге к мотелю. Не могу говорить за Малдера… ну, вообще-то, сейчас я буквально говорю за Малдера, но, по-моему, нам просто кажется чертовски странным разговаривать и слышать при этом не свой голос, а другого. Это режет слух. Кое в чем мы все же сошлись, признав, что нам надо вернуться в Вашингтон как можно скорее.

Вообще-то, мы согласились не только с этим. Мы вернемся в Вашингтон как можно скорее и никому не расскажем о случившемся, пока не поймем, с чем имеем дело. С этой целью я бронирую билеты на ночной рейс из Санта-Фе, пока Малдер поспешно пакует наши чемоданы.

– У тебя нет обуви без каблука? – жалуется он, копаясь в моей дорожной сумке.

– Дома есть.

– У меня такое ощущение, что я вот-вот сломаю лодыжку. – Он делает несколько осторожных шагов по номеру, дважды спотыкается и чуть не впечатывается головой в стену, однако я успеваю его перехватить.

– Нанесешь мне травмы, и я тебя убью.

Он стоит шатаясь, словно детеныш жирафа. Боюсь, если рассмеюсь, он сочтет, что я получаю от всей этой ситуации удовольствие, а это совершенно точно не так. Из всех передряг, в которые он нас втягивал, эта определенно берет главный приз. Так что я просто стою, скрестив руки на груди, и смотрю, как Малдер, прихрамывая, ходит туда-сюда, пока наконец не обретает равновесие, подарив нам обоим надежду на то, что он не шлепнется на задницу в ботинках на пятисантиметровых каблуках.

Полет домой оказывается самым неудобным из всех, что мне приходилось переживать. Обычно я предпочитаю сиденье у иллюминатора, но мое длинное тело помещается только на месте у прохода. Малдер же, со своей стороны, выглядит почти довольным, когда разваливается в кресле и потягивается.

– Здорово, – говорит он. – Мне никогда раньше не требовалось так мало места.

Как только я верну себе свое тело, я его убью. Медленно. С применением изощренных пыток.

Может, дело в усталости от невыносимого путешествия по бездорожью или неудобства от нахождения в чужом теле, но как только самолет приземляется, я ощущаю навязчивую потребность оказаться как можно дальше от Малдера. Мне тяжело смотреть на него и видеть себя, но знать, что это не я.

– Думаю, нам стоит держаться вместе, – говорит он, когда мы направляемся к очереди на такси. – Не выпускать друг друга из виду, пока мы не придумаем, как это исправить.

В какой-то момент он по привычке пытается положить руку мне на поясницу, но его прицел несколько сбит из-за разницы в росте, так что его ладонь опускается прямо мне на задницу. Я подпрыгиваю от неожиданности.

– Малдер!

– Чт… о! Извини.

– Осторожнее.

– Я же сказал, что сожалею.

– Ну, а как бы ты себя почувствовал, если бы я шлепнула тебя по за… неважно. Ты что-нибудь придумал?

– Нет, а ты?

– Нет. Мне, однако, кажется, что нам надо вести себя как ни в чем не бывало. Жить день за днем, как будто ничего необычного не произошло.

– День за днем?

– Мы не знаем, как долго это продлится, Малдер. Часы, дни, недели…

– Только не говори «месяцы».

– Годы.

– Годы, – рявкает он.

– Говори потише, – шепчу я, наклоняясь так, что наши головы оказываются почти на одном уровне. Сомневаюсь, что мне когда-либо приходилось нагибаться, чтобы с кем-то поговорить. И почему меня угораздило быть такой коротышкой, тогда как он такой высокий? Удивительно, что никто из нас за последние шесть лет не страдал от растяжений шеи.

– Как ты можешь так спокойно к этому относиться?

– Я вовсе не спокойно к этому отношусь, но и не собираюсь устраивать истерику в очереди на такси.

– Ну, тогда чем ты хочешь заняться?

– Сейчас суббота, так что мы отправимся по домам и все обдумаем, а в понедельник встретимся на работе и обсудим наши идеи. Если повезет, одного из нас настигнет озарение.

– Ты хочешь разделиться?

– Я хочу подумать, а это означает, что я не хочу, чтобы меня отвлекали, и не хочу оказаться втянутой в очередную твою безумную эскападу, пока не обдумаю все как следует. – Подъезжает такси, и так как мы следующие в очереди, я по-джентльменски открываю дверь для Малдера. Он неохотно садится на заднее сиденье, и я протягиваю ему свою дорожную сумку.

– О, и, Малдер, – зову я, прежде чем закрыть дверь. – Ни при каких обстоятельствах не втрави меня в неприятности. Просто помни, что я уже однажды в тебя стреляла.

– Скалли, я правда думаю…

Я захлопываю дверь, обрывая его на полуслове. Сейчас мне просто хочется отправиться домой и придумать решение этой проблемы.

***

Я измотана до предела, когда добираюсь до квартиры Малдера – моего милого дома на следующие… сколько бы там ни заняло разгребание этого бардака. Мне хочется просто лечь, поспать и надеяться, что какое-то поистине замечательное озарение снизойдет на меня во сне. О чем я позабыла, так это о том, что у Малдера не было кровати – от слова «совсем».

Все эти годы я и вправду думала, что он шутил, говоря, что так и не собрался купить кровать, раз все равно предпочитал спать на диване. Он называл свою спальню кладовкой, и не случайно: я заглядывала туда пару раз и не увидела ничего, кроме коробок. Наверняка где-то под ними должна скрываться кровать, думала я. Что ж, я ошибалась.

Я чуть было не позвонила Малдеру, чтобы как следует его отчитать: сначала за то, что втравил нас в эту передрягу, а потом за то, что не жил как адекватный взрослый человек, но зачем? Я бы все равно осталась без кровати на черт знает сколько. Так что я сделала то, что сделал бы любой нормальный человек, – нашла в «Желтых страницах» адрес ближайшего магазина матрасов и съездила туда. Я, вероятно, провела там не меньше часа, перепробовав их все, пока наконец не нашла тот, который пришелся мне по душе, и взмахом кредитки Малдера, найденной в бумажнике в моем заднем кармане, купила ему матрас и остов кровати с доставкой завтра с утра пораньше. Одна ночь на диване вряд ли меня убьет.

Покончив с этим, я отправилась в торговый центр и купила простыней и подушек для новой кровати, а потом в бакалейный магазин за продуктами. Мне доводилось наблюдать произрастающие в холодильнике Малдера результаты его научных экспериментов. Когда я вернулась и приготовила себе салат, мне пришло в голову, что надо бы навести порядок в кладовке – избавиться от мусора и расчистить место для кровати.

У меня появилось время подумать, пока я упаковывала коробки и убиралась. Не знаю, вероятно, пребывание в теле Малдера каким-то образом оказало влияние на мой разум, потому что единственные пришедшие мне на ум идеи походили на те, что предложил бы мне он. Мы могли бы пойти к медиуму. Мы могли бы устроить спиритический сеанс. Мы могли бы попробовать путешествие во времени.

Когда я закончила превращать его спальню в подходящее для сна место, наступило время ужинать, и я сделала самую что ни на есть типичную для Малдера вещь: заказала пиццу и растянулась на диване перед телевизором.

К этому моменту вы наверняка задаетесь вопросом, почему я надоедаю вам этой нелепой скучной ерундой, и думаете что-то вроде «О боже, ты в совершенно другом теле, почему бы тебе не осмотреть его с головы до ног и не опробовать все… новые части тела?» Ну, видите ли, мне чертовски любопытно, каково это – быть мужчиной, но мне еще придется смотреть Малдеру в глаза, и не уверена, что смогу удовлетворить свое любопытство и по-прежнему поддерживать с ним профессиональные отношения. Есть же определенные границы.

Но ладно, может, я и переоделась в удобную пару джинсов и свитер перед зеркалом, стоя в полный рост. Не то чтобы я смотрела куда не следует, да и нескольких мимолетных взглядов недостаточно, чтобы нанести урон моей принципиальности. Однако мне пришлось принять душ, что было довольно интересно. Я не пыталась побриться, но готова отдать Малдеру должное за выбор геля для душа: запах оказался довольно приятным, так что я попробую подобрать более женственный аромат, когда все вернется на круги своя.

Единственной трудностью для меня стал поход в туалет. Одно дело – засматриваться на тело Малдера и совсем другое – трогать определенные его части, которые нужно трогать, когда нужда заставляет. Я имею в виду, что не знала, чего ожидать. Мне просто стоять и надеяться, что он сам найдет цель, или стоит мне только начать, как он превратится в неуправляемый пожарный шланг? Знаю, это не очень-то по-мужски, но я решила писать сидя. Малдеру об этом знать не обязательно.

***

Уже поздно: по-моему, одиннадцатый час, так что звонок сотового застает меня мирно дремлющей на диване.

– Скалли, – по привычке бормочу я. – Хм, то есть Мал…

– Скалли, это я. – Его (мой?) голос звучит напряженно, и это не предвещает ничего хорошего.

– Малдер?

– Ты не… у тебя нет такого ощущения, будто ты умираешь?

– Что, прости?

– О боже, – стонет он. – Скалли… что-то не так.

– Малдер?

– Что-то совсем, совсем не так.

– Малдер, я скоро буду, оставайся на месте.

Я в мгновение ока вскакиваю с дивана, радуясь тому, что у меня вдруг оказались длинные ноги, которые доносят меня из квартиры до места, где припаркована машина Малдера, за пару минут. Не меньше я радуюсь и тому факту, что несколько лет назад дала ему ключ, которым и открываю свою квартиру пятнадцать минут спустя. Свет внутри не горит. Я зову его, и он отзывается из спальни.

Я нахожу его свернувшимся на кровати в так и не снятом брючном костюме, который я надела перед тем, как отправилась вместе с ним в очередную погоню за призраками в Нью-Мексико. Проникающего через окна света от уличных фонарей достаточно, чтобы разглядеть страдальческое выражение на его лице. Надо сказать, довольно обескураживающе видеть себя корчащейся от боли. Я заползаю на кровать и кладу руку ему на лоб, однако он холодный.

– Что случилось? – спрашиваю я.

– Ты этого не чувствуешь? – отвечает он, встречаясь со мной взглядом.

– Не чувствую чего, Малдер?

Он разражается слезами и откатывается в сторону.

– Почему бы тебе самой мне не рассказать!

– Рассказать что?

– Я думал, что это, должно быть, побочный эффект того, что с нами происходит, но если это затрагивает только меня, тогда дело не в этом. Мне так больно. Скалли, почему ты не сказала, что у тебя снова рак?

– Что? – Если раньше я не паниковала, то теперь определенно начала. – Какого черта ты несешь, Малдер?

– Твое тело умирает, я это чувствую. Я умираю.

– Что у тебя болит?

– Все! Все, боже, голова… и боль в спине – думаю, это почки. Скалли, мне кажется, твои почки вот-вот взорвутся. И свет был слишком ярким, и меня тошнит, а потом прямо тут… – Он прижимает ладонь к бедру, чуть ниже и сбоку от центра живота. – Это словно… даже не знаю. Тут что-то происходит, что-то плохое.

На меня почти сразу снисходит понимание. Сделав быстрый подсчет, я вспоминаю сегодняшнюю дату. Если бы это не было так трагично, я бы рассмеялась.

– Малдер, ты не умираешь.

– Думаешь, это аппендицит?

– Нет, не аппендицит. У тебя ПМС.

– У меня что?

– Завтра у тебя начнутся месячные.

Воцаряется гробовая тишина, пока он молча пялится на меня, и безмолвные слезы катятся по его щекам. А потом он громко охает и начинает рыдать.

– Почему я плачу?! – всхлипывает он.

– Гормоны.

– Что мне делать?

Я делаю над собой усилие, чтобы не закатить глаза.

– То же, что делает каждая женщина с начала времен, – просто это пережить.

– Но я понятия не имею, что делать с… ну, ты знаешь… с этими штуковинами…

Да, знаю. И несколько секунд назад, признаю, я испытывала некоторое злорадство, думая о том, что Малдеру предстоит на своей шкуре понять, каково это – быть женщиной, но ему предстоит это понять в моем теле, а это означает… ой-ой. И, разумеется, он не знает, как иметь дело с деликатными аспектами менструального цикла, то есть мне придется ему показать. А разве у нас есть выбор?

Я никогда больше не поеду с ним в Нью-Мексико – вообще больше никуда с ним не поеду. Это он во всем виноват. Если бы не его дурацкая погоня за призраками, у Малдера сейчас не было бы спазмов, а я не была бы в шаге от того, чтобы показывать ему, как пользоваться тампоном. Господи, но нам ведь предстоит еще более смущающий разговор, отчего все остальное покажется просто цветочками.

– Ладно, Малдер, у меня есть для тебя лекарство, – говорю я ему. – Я сейчас вернусь.

– Хорошо. – Он вытирает глаза тыльной стороной ладоней. Я встаю с кровати.

Я хватаю пузырек с прописанным лекарством из аптечки и наполняю стакан водой из-под крана. Я уже подумываю о том, чтобы на этом и закончить – дать ему таблетки и уйти – но затем вижу его в зеркале, скорчившегося на кровати и, вероятно, молящего о скором облегчении. Уж я-то отлично понимаю, каково это, и как бы мне хотелось, чтобы кто-нибудь – кто угодно – позаботился бы обо мне, когда мне так плохо. Так что мне придется скрепя сердце по мере возможности помочь ему пройти через это, потому что, в некотором роде, я помогаю самой себе.

– Вот, выпей, – говорю я, передавая ему две таблетки и стакан воды, когда возвращаюсь в спальню. Он чуть приподнимается, чтобы проглотить лекарство, и, поморщившись, ложится обратно. Я ставлю пузырек с таблетками и стакан на ночной столик и, задержав на пару секунд взгляд на верхнем ящике, сажусь на постель рядом с Малдером.

– Спасибо, – шепчет он, плотно зажмуриваясь. Отлично – может, с ним будет легче говорить, если он на меня не смотрит.

– Малдер…

В ответ он издает нечто среднее между бормотанием и шепотом. Я протягиваю руку и осторожно высвобождаю полы рубашки из его брюк.

– Почему ты не переоделся? – спрашиваю я. – Я… ты носил этот костюм два дня.

– Мне это показалось неправильным.

Я расстегиваю верхнюю пуговицу штанов, кладу ладонь на голую кожу внизу его живота и нажимаю, постепенно усиливая давление.

– О, – выдыхает он. – У тебя теплая рука. О, это приятно.

– Знаю.

Он кладет руку на мое запястье, словно боится, что я отодвинусь.

– Тебе надо раздеться, – шепчу я, делая мягкие круговые движения ладонью. – И устроиться поудобнее.

Он не двигается, хотя чуть заметно кивает и слегка хмурит лоб.

– Мне и так хорошо, – заявляет он, сильнее сжав мое запястье.

– Да брось, – дразню я. – Там нет ничего, чего я бы не видела прежде.

– Это неправильно.

– Я даю свое разрешение, Малдер, если тебе требуется именно оно.

Интересно наблюдать, как внутренняя борьба Малдера отражается на моем лице. Даже глядя в свои глаза, я вижу в них Малдера. Это странно. Но, опять же, я всегда говорила, что могу считывать выражения его лица так же легко, как собственные, просто никак не предполагала, что все обернется так, что это сравнение придется понимать буквально.

– Так как? – спрашиваю я. – Ты сейчас единственный, кто может позаботиться о моем теле, и мне нужно, чтобы ты сделал то, о чем я прошу, потому что тебе будет плохо, если ты этого не сделаешь. Я доверяю тебе.

Это, похоже, помогает: он кивает, но по-прежнему не отпускает мое запястье.

– Я была неправа, когда сказала, что нам надо проводить последующие дни так, словно ничего не произошло. А ты был прав: нам стоит держаться вместе, так что я никуда не уйду. Я помогу тебе через это пройти, обещаю.

– Ладно.

– Сейчас я выйду, чтобы ты мог переодеться. Потом открой верхний ящик моего ночного столика и достань оттуда синий бархатный мешочек на завязках. – Я чуть медлю. – Хм, уверена, что дальше ты и сам разберешься. И когда закончишь, прими горячую ванну и ложись спать. А что до завтра… мы пересечем этот мост, когда до него доберемся.

– Погоди-ка! – заикаясь, прерывает меня Малдер, сжимая мое запястье, словно в тисках. – Ты просишь… нет. Нет, нет, нет.

– Все нормально. Тебе просто надо это сделать, и… это поможет. Обещаю.

– Ни за что. Во-первых, я не… и, во-вторых, это… нет, Скалли, я не могу.

– Слушай, одного лекарства недостаточно. Имея дело с этой проблемой последние двадцать лет, я научилась с ней справляться, так что тебе придется мне довериться.

– Я тебе доверяю, Скалли, но я не… я не ты.

– Ты же знаешь, как довести женщину до ор…

– Да! Да, но тут другое. И это… как ты сказала раньше, это твое тело.

– Которое ты в данный момент занимаешь. Если ты полагаешь, что я прямо сейчас не сгораю от стыда при необходимости объяснять тебе все это, то ты ошибаешься. Но могу сказать из личного опыта, что оргазм усиливает приток крови к матке и сокращает мышцы, облегчая тем самым спазмы. Он также способствует выработке допамина и эндорфина, которые позволят тебе избавиться от головной боли и заснуть. Так что в том ящике лежит очень приятный, очень дорогой и очень надежный вибратор, и если ты просто… тебе станет намного легче, если ты сделаешь, как я говорю.

– Нет.

– Малдер! – Боже, его упрямство просто выводит меня из себя.

– Сделай это сама.

– Я не могу. Ты – это я, а я – это ты.

– Именно.

– Именно, так что…

– Ты знаешь, что делать. Ты сделаешь это с… той штукой. Таким образом ты как бы сама справишься с проблемой.

О боже.

– Ну, это не совсем…

– Видишь, ты не можешь сказать, что это в порядке вещей для меня, но не для тебя, если твой довод заключается в том, что ты – это я, а я – это ты.

– Это разумный довод, но если я в это включусь, то на самом деле включишься ты, потому что я – это ты, а ты – это я.

– В этом нет никакого смысла. Этот довод работает в обе стороны – и за, и против.

– Что ж, извини, просто я впервые в чужом теле и не знаю, что приемлемо, а что нет!

– Скалли, я со всей ответственностью заявляю, что ты не можешь просить меня мастурбировать за тебя, потому что мне даже не кажется, что это будет технически считаться мастурбацией, раз я – не ты. Так что, если ты хочешь, чтобы это тело кончило, ты должна сама довести его до разрядки, потому что оно твое.

Я вдруг осознаю, что наш спор выходит из-под контроля, и мы не то чтобы кричим, но разговариваем явно на повышенных тонах. Я делаю над собой осознанное усилие, чтобы говорить тише.

– Хорошо, я понимаю, о чем ты.

– Отлично. Так что я пойду приму горячую ванну, если ты найдешь мне купальник, а что до…

– Я не это подразумевала, Малдер. – Знаю, что это безумие, но я и вправду понимаю, о чем он. А еще я знаю, что если он всю ночь будет мучиться от головной боли и спазмов, то дальше станет только хуже. Он не оставляет мне выбора.

– Ты имеешь в виду… погоди, не уверен, что…

– Мы ведь сошлись на том, что это мое тело, верно?

– Да.

– Ладно. – Для начала нам надо его раздеть. Может, мне стоит начать думать о нем не как о Малдере, а как о себе? Нам надо раздеть меня. – Сядь, – продолжаю я.

Чуть поколебавшись, он делает, как я говорю, но не смотрит на меня. А потом все же поднимает глаза, и я просто сижу, затаив дыхание. Он чуть отклонился назад, уперев руки в кровать рядом с бедрами; его щеки порозовели, волосы взъерошены, под глазами образовались подтеки туши, и на какой-то затянувшийся момент я испытываю полнейшее благоговение. Он выглядит… я выгляжу красивой. От осознания этого я ощущаю стеснение в груди и порхание бабочек в животе.

– Что ты хочешь, чтобы я сделал? – спрашивает он.

«Господи, Малдер, – думаю я. – Я хочу, чтобы ты перестал так на меня смотреть». В его глазах плещется страх, но еще и доверие, и ожидание, словно у меня есть ответы на все вопросы в мире. От этого я чувствую себя растерянной и неумелой. Вот почему Малдер вечно заикается, когда мы спорим?

– Ты так прекрасен, – шепчу я, ощущая, как щеки вспыхивают от охватившего меня смущения.

– Ты и вправду прекрасна. Я хочу сказать, ты говоришь это так, словно для тебя это открытие.

– Ладно, может, на самом деле это не…

– Скалли. – Он касается ладонью моей щеки, и хотя его рука мягкая и нежная, прикосновение кажется таким малдеровским.

– Сними рубашку.

Он медленно убирает руку и берется за рубашку со спины в типичной для мужчин манере. Я останавливаю его, прежде чем он натянет ее и порвет нитки на воротнике. Так уж получилось, что это одна из моих любимых рубашек. Я беру ее за полы, и он задирает руки, помогая мне снять ее. Он несколько раз моргает. Мне приходится наклониться ближе к нему, чтобы расстегнуть лифчик. К своему удивлению, я не сразу справляюсь с застежкой, не успев привыкнуть к длине собственных пальцев.

– Ты пахнешь мною, – говорит он, и я ощущаю его дыхание на своей шее, отчего волоски у меня на руках встают дыбом, а в паху возникает шевеление. О боже.

– Я приняла душ, – говорю я, отстраняясь.

– Вот как? И как все прошло?

– Без происшествий.

– Ты смотрела?

– На что?

– Я не против, если смотрела.

– Малдер, я врач.

– Хм. – Он всматривается в мое лицо, а потом ложится на спину и закрывает глаза.

Я тоже ложусь, только на бок, опираясь на локоть и кладу ладонь между его грудей, растопырив пальцы. «Между моих грудей, – вспоминаю я. – Мои груди». Я начинаю с легким поглаживаний, зная, какая чувствительная и болезненная сейчас моя грудь.

– Ты должна знать, – говорит он, приоткрыв один глаз и перемещая взгляд на мою талию, – что иногда… он действует сам по себе. Не знаю, произойдет ли это, но прямо сейчас моя рука лежит на груди красивой женщины, так что тебе стоит начать думать о Санта-Клаусе.

– Санта-Клаусе?

– Не знаю, почему, но это помогает.

– Ладно, спасибо за предупреждение.

Он снова закрывает глаза и делает глубокий вдох. Моя рука поднимается и опускается в такт его дыханию, и я продолжаю с того места, с которого закончила, на этот раз медленно обводя тыльной стороной ладони вокруг его правой груди. Он приоткрывает рот и снова глубоко вздыхает. Я вожу большим пальцем по соску и вокруг него, едва прикасаясь к нему, но он все равно закусывает губу и вцепляется ногтями в простыни.

Складывается ощущение, что комната наполнена электричеством, циркулирующим между нашими телами. Я говорю себе, что именно этот заряд и побуждает меня наклониться и поцеловать его в шею. Я знаю, на какое место нацелиться – прямо под ухом на краю волосяной линии. По какой-то причине прикосновение к нему всегда приводит к тому, что я вспыхиваю, словно новогодняя елка. Он жалобно стонет, сгибая одно колено, а потом вновь опуская его, однако морщит лоб, словно испытывает боль.

– Малдер?

– А-а? – хрипит он и, прочистив горло, переспрашивает: – Да?

– Ты в порядке?

Он отвечает не сразу, немного поерзав.

– Хм, думаю, да.

– Открой глаза.

Он быстро моргает и потом встречается со мной взглядом. Его широко распахнутые глаза потемнели, но, когда я провожу тыльной стороной ладони по его боку, то вижу, как его веки тяжелеют. Это обнадеживает, так что я продолжаю, склоняя голову так, чтобы коснуться губами вершины его груди, и принимаюсь мягко посасывать – именно так, как мне это нравится. Он вновь сгибает ногу в колене, на этот раз выше, и задевает мое бедро. Я бездумно перехватываю ее, обернув пальцы вокруг его бедра с внутренней стороны, и удерживаю на месте, слегка потянув на себя, ни на секунду не отрываясь от его груди.

Он выдыхает мое имя и внезапно запускает мне в волосы пальцы – сначала одной, потом второй руки. Черт, а это приятно. Мне всегда нравилось успокаивающее прикосновение к моим волосам, когда их моют в салоне красоты, но это не сравнится с легким поскребыванием ногтей по коже головы и поглаживанием затылка большими пальцами. Ощущения словно бы распространяются от корней волос к кончикам пальцев на ногах.

Я неосознанно перемещаюсь и теперь нависаю над ним, словно это нечто само собой разумеющееся. Я знаю, что на этом этапе близости с мужчиной я бы притянула его в колыбель своих бедер, где он бы идеально устроился, но сейчас мною движет стремление самой занять это место. Когда я опускаюсь, то осознаю, каково это, когда тяжелое мужское тело вжимает тебя в матрас, заставляя чувствовать себя более хрупкой, чем ты есть на самом деле. И я осознаю, насколько крупнее себя сейчас чувствую. Тело подо мной – мое тело – кажется уязвимым, и у меня возникает потребность защитить его, обращаться с ним бережно и, как следствие, защитить Малдера, обращаться бережно с ним.

– Так нормально? – спрашиваю я.

– Угу, – бормочет он, перемещаясь подо мной. Когда его согнутые ноги прижимаются к моим бедрам, а руки ложатся на плечи, я начинаю колебаться.

По правде сказать, я понятия не имею, что делаю. Я не практикую прелюдию, когда остаюсь наедине с самой собой, в основном потому, что мне это не нужно, но даже несмотря на то, что я досконально знаю свое тело, я не представляю, что сейчас чувствует Малдер. Сейчас я вижу себя его глазами, и образы толстого бородатого мужика в красном костюме, которые я пытаюсь представить, не слишком-то помогают в моем состоянии.

Конечно, звучит безумно, но мне кажется, что ничего более эротичного в моей жизни еще не происходило. И я знаю, что человеческий разум – мощная штука, но от возможности прикасаться к себе чьими-то чужими руками и не узнавать собственное тело его вполне можно лишиться. Кстати, задаюсь я вопросом, всегда ли моя грудь казалась такой мягкой и тяжелой на ощупь, или она ощущается таковой лишь в ладони Малдера? А мой живот всегда казался таким гладким? И мое бедро всегда выгибалось столь призывно?

И будь я проклята, если прилив возбуждения отличается от того, что я чувствую в собственном теле. Давление то же самое, хотя и несколько ниже в паху. Тяжелое ощущение набухания между ног такое же, но с другим результатом. И все же меня ошеломляет потребность вжиматься бедрами в матрас, как я бы и делала, будь я самой собой.

Я передвигаюсь чуть ниже, и, боже мой, сочетание трения и давления – одновременно невероятно приятные и невыносимые. Я инстинктивно издаю стон, и Малдер открывает глаза.

– Ты в порядке? – спрашивает он.

– Все нормально, – выдыхаю я, узнавая хрипотцу в своем голосе, которую я периодически слышала, когда стучала в дверь его номера в мотеле, а оттуда доносилось сдавленное «минутку».

Я выпрямляюсь и отодвигаюсь от Малдера, откидываясь назад. Его взгляд опускается вниз, к моему паху, и затем вновь перемещается вверх, когда я расстегиваю его брюки. Давление в моих джинсах пересекает границу между приятным и болезненным и стремительно движется в сторону последнего. «Однажды ночью перед Рождеством, когда все дома…»

Стиснув зубы, я стягиваю штаны с его бедер и спускаю их вниз. С некоторым облегчением я замечаю, что хотя он и не смог раздеться, но все же избавился от носков и ботинок, так что сейчас на нем только темно-синие трусы – не самое сексуальное белье, что у меня есть, но могло быть и хуже.

Добравшись, однако, до этого поворотного момента, я медлю. Он возбужден – я это вижу и чувствую. Я тоже возбуждена, что с каждой секундой становится все более болезненно очевидным. Так что нам с этим делать? Следует ли нам и дальше бежать от того, чего, как мне кажется, мы оба хотим уже довольно долго, или поддаться искушению и испытать то, что никто на этой планете, скорее всего, не испытывал прежде? Прыгнуть или повернуть назад?

– Малдер, я… я попросила тебя позаботиться о моем теле ради меня, и я не… мне следовало спросить, хочешь ли ты, чтобы я сделала то же самое.

– Ты смотрела, не так ли?

– Разумеется, смотрела.

– И тебе понравилось увиденное?

– Я хочу этого – хочу, если ты тоже этого хочешь, но мне нужна твоя помощь.

– Требуется рука помощи? – усмехается он и тянется к молнии моих джинсов.

– Покажи мне, что тебе нравится, и расскажи, как это будет ощущаться.

– Ну, первое проще простого – мне нравится все. – Он садится и стягивает расстегнутые джинсы с моих бедер – несколько грубее, чем я бы сделала сама – вместе с боксерами. А затем он без всякого колебания обхватывает мой член ладонью, плотно его сжимает и дергает вверх, большим пальцем обводя головку.

– Чтоб меня, – стону я. Его захват остается крепким, а ритм поглаживаний – устойчивым. Он чуть поворачивает запястье при каждом движении вверх. Это не похоже на постепенное восхождение к экстазу, к которому я привыкла. С этим приходит мгновенное удовольствие, но также никакого удовлетворения. Я хочу большего, но в то же время это чересчур.

– Ш-ш… перестань… – пыхчу я.

Он опускает руку, и я могу поклясться, что весь воздух со свистом покидает мои легкие. Я уже вновь хочу вернуть это ощущение, но вместо этого наклоняюсь и целую Малдера. Поцелуй оказывается не таким, как я себе представляла, и признаю, что я немного разочарована, но, полагаю, это просто из-за того, что я фантазировала о том, чтобы провести языком по его выдающейся нижней губе. Мы оба отстраняемся, как будто разочарование взаимно.