Текст книги "Все, что ты хочешь"

Автор книги: Meister Gross

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Моему Отцу.

Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся – 1 Кор.15:51.

«Одно становится двумя, а два – тремя, и благодаря третьему одно – четвёртое». (Аксиома Марии Пророчицы)

Разгар лета в Лондоне – испытание не для слабонервных. Бледное солнце, выглядывающее с азартом снайпера из куцых, сизых облаков, с неожиданной немилостью припекает раскаленным газовым шаром, подвешенным в удушающем воздухе, что соткан из дыма и пыли мегаполиса.

Мертвым потоком машин стоит автострада, гудят нетерпеливые клерки, спешащие вернуться под тень домашних пенатов. Улицу наводняют толпы прохожих, с энергичной бодростью покинувшие свои рабочие места. Люди, проходящие мимо, не смотрят по сторонам, их взгляды словно обращены в себя, но что там – внутри? Заботы о хлебе насущном, планы на день грядущий?

Реджина Вэлл, стоя у края бордюра, озадаченно наблюдает за сложившейся картиной, будто готовясь запечатать ее фотообъективом, спрятанным на сетчатке глаз, и унести с собой. Девушка бросает недокуренную сигарету прямо у таблички с надписью «no smoking», и углубляется во чрево бетонных изваяний. Ее тут же подхватывает бурлящее течение людских масс, которому она отдается с жертвенной безвольностью. Серые стены домов, косые переулки, мельтешение случайных рук, бесстрастные лица. Девушка шла, заглядывая в каждое из них. Ее неугомонная натура радаром отыскивала проблески жизни, близости человечности в грохочущем жерле отлаженной машины запрограммированного уклада, но все усилия тонули всуе. Она хотела видеть и знать – больше, чем полагается, она задавалась безнадежными вопросами, не подразумевающими связных ответов, читала вывески магазинов и кофеин, будто разгадывала символику Каббалы. Близость чуда или Армагеддон – вот, что может помочь нам всем избавиться от бесцветной пустоты рабского существования.

Секунду. Что это там, на углу противоположной улицы? Реджина резко останавливается, делает крутой разворот, вызывая тихое недовольство окружающих и, не обращая внимания на сигнал светофора, пересекает дорогу. Перед ней открывается одноэтажное строение – и откуда оно в центре города? – напоминающее больше покосившийся сказочный домик, нежели то, что значится на вывеске, прибитой к двери: «Книжная лавка Просперо и Ко». Девушка претенциозным жестом вскидывает бровь, но решается зайти. Когда долго ищешь, все же что-то находится, пусть и не то, что подразумевалось изначально. Но если не ожидать вовсе, порой обнаруживается и самое неожиданное. Энтузиазм в этом деле несравненно важен.

За захлопнувшейся с негромким щелчком дверью ее взору открывается лабиринт, над которым всплакнул бы любой Минотавр – несусветное количество книжных стеллажей и полок, расставленных в хаотическом порядке, груды книг, разбросанные и тут, и там, стопки с журналами и брошюрами, загромождающие проходы и явно затрудняющие передвижение между шкафами. Ад перфекциониста. Реджина делает нерешительный шаг, линялые доски под ее ногами траурно скрипят. Ну и местечко, – думает девушка, оглядываясь по сторонам, силясь дышать с суеверной осторожностью. Яркий свет солнца, льющийся с улицы, преломляется о цветные стекла, напоминающие витраж собора, и оттеняет пыль, осевшую в пространстве, более осязаемую, чем ей положено быть. Книги, как того и следовало ожидать, покоятся на своих местах безо всякой логической последовательности: Конан Дойль соседствует с рецептами восточной кухни, Бхагавад Гита – рядом с Куртом Воннегуртом, а чудесное издание Франца Кафки подпирает томик Дэниела Карнеги, что, впрочем, даже отдает томительной иронией. Девушка исследует взглядом ассортимент странной лавки, как, с незаметностью небесной кары, за ее плечом раздается голос:

– Ищете что-то особенное?

Реджина, внутренне вздрогнув, резко поворачивается. Обнаруживает стоящим за своим плечом приземистого господина с кустистой, седой бородой и взглядом полоумного. На нем неопределенного цвета халат, из-под которого виднеется строгий сюртук времен регентства. Грива пепельно-белых волос распущена и ниспадает по плечам, в зубах – пышущая жаром трубка, набитая табаком с экзотическим запахом, по ощущениям самой Реджины.

– Да. То есть, нет…Я любопытствую. – отвечает девушка, стараясь вести себя осмотрительно. Кто знает, куда она попала?

– Да-да, конечно. – старик так и буравит ее светлыми до неестественности глазами. – Вот, пройдемте, я знаю, чем угодить юной мисс.

Как же. Угодить. – кисло думает Вэлл, но следует за несколько эксцентричным мужчиной, по своей очевидности оказавшемся единственным обитателем лавки. Вместе они проходят ряд стеллажей, маневрируя в непроходимой чаще. Девушке стоит трудов успевать за бодрым шагом своего провожатого.

– Быть может, «Библия проклятых» доставит Вам удовольствие?

– Право же, не знаю, что сказать…

– Нет, слишком критичный слог. Как насчет «Малого свода Соломона»?

– Я не…Сэр, Вы не могли бы…

– Нет, слишком пространственное повествование. Предположим, «Молот ведьм»? Ах, простите, я ни в коем случае не хотел Вас оскорбить…– рассуждает вслух седой господин, нисколько не заботясь о слабых комментариях клиентки.

Что за чертовщина? – внутренне ругается Вэлл, и решает, взяв себя в руки, урезонить его обманчиво экстравертивный пыл. Но старичок останавливается прежде, чем девушка успевает что-либо произнести.

– Вот оно. Я знал, что найдется! – торжественно говорит он, протягивая руку к полке.

– Послушайте, мистер…

– Просперо. – не выпуская трубку изо рта, хозяин лавки улыбается ей.

– Мистер Просперо. – А где мистер Калибан? – нервически фыркает Реджина, в попытке заслониться иронией от проникающего светлого взгляда, но поспешно произносит: – Я бы и сама прекрасно справилась с поисками нужной мне книги, Вам не стоило так утруждаться…

– Вы знаете, какая книга Вам нужна? – необычный старик наклоняется к девушке с выражением лица предельного лукавства.

– Нет, но, подозреваю, я бы сумела выбрать. – отчеканивает она ледяным тоном. Просперо лишь улыбается ей и протягивает то, что он несколько секунд назад держал, плотно прижав к груди.

– Книги сами выбирают своих владельцев, приходя только тогда, когда это нужно. И никогда – наоборот.

Реджина с долей сомнения, но принимает фолиант, обернутый черным переплетом, не имеющий ни названия, ни имени автора на обложке. С натянуто-вежливой улыбкой, чувствуя на себе пристальный взгляд, открывает форзац.

«Герметический Арест» – значится на титульном листе. Девушка решается пролистать содержание. Чехардой калейдоскопа мелькают строки, оттесненные выцветшей краской, гравюры, дублирующие средневековые сюжеты, столбы астрономических таблиц, неясные символы и мудреные пентаграммы. Он что, подсунул ей черномагический гриммуар? Реджина медленно поднимает голову, набирая в грудь побольше воздуха.

– Мистер Просперо, боюсь, мы поняли друг друга превратно. Я вовсе не интересуюсь черной магией. Я не имею никакого отношения к поклонникам Сатаны и вовсе не склонна приносить жертвы на алтаре с симпатичной фигуркой Бафомета, купленной на воскресной распродаже. – говорит девушка вкрадчиво.

Просперо лишь улыбается ей.

– Книга не совсем о том, что Вы описали, мисс.

– Так о чем же она?

На лице седого господина проступает загадочность посвященного в масонский заговор, и он отвечает, понизив голос:

– Эти страницы отражают то, что каждый пишет в своем сердце.

Отличный маркетинговый ход. – думает Вэлл. Очевидно, так просто он от нее не отстанет, придется забрать печатный продукт таинственной мистификации с собой.

– Вы очень любезны. – произносит она с почти нескрываемым сарказмом, колющим, как и взгляд девушки, ружейным дулом направленный на переносицу собеседника. Его глаза нервируют, настораживают и сотрясают некие внутренние силы души. – Сколько я Вам должна?

– По чистой случайности сегодня у меня сломался кассовый аппарат, но я не могу отпускать своих гостей с пустыми руками…– с нелепой застенчивостью мнется Просперо. Что ж, и правда, он чем-то похож на безумного волшебника, затерянного на острове. – параллельно с разговором размышляет Реджина. – Так что, считайте, юная мисс, что это – подарок нашего магазина. – и лучезарно улыбается.

– Вы чрезмерно любезны. – комментирует она, но без ярко выраженной неоднозначности. – Я могу оставить Вам номер своего телефона, позвоните, когда неполадки устранятся, и…

– Видите ли, каждая встреча – неслучайна. – поясняет старик с важным видом, то ли откликаясь на слова посетительницы, то ли развивая какую-то свою мысль, – И я уверен, что Вас сюда привело само провидение.

Вэлл пробует улыбнуться. Должно быть, вышло скверно, ибо старик тут же теряет утрированное добродушие и делается строжайше серьезным.

– Но теперь поспешите. Вас и так заждались.

– Да? И кто же? – но девушка тут же осекает саму себя, – Благодарю Вас за прием и книгу, мистер Просперо.

Обменявшись взаимными любезностями, они расходятся. Реджина, покидая несуразную лавку, растворяется в лондонской толпе, а хозяин, вернувшись за прилавок, и попыхивая трубкой, провожает ее взглядом. Но вместо старика вослед девушке взирает мужчина средних лет, облаченный в деловой костюм, с аккуратно подстриженной бородой, не сохранившей ни следа былой – мгновение назад – седины. Маг Просперо неслышно усмехается.

Первое, что делает Реджина, оказавшись на свободе от литературно-захламленного пространства, – судорожно закуривает. Сколько ни готовься к подобным моментам, разбивающим все представления о подразумеваемой человеческой нормальности, но, попав в подобную ситуацию, какая-нибудь жилка, всего одна, но предательски дрогнет. Девушка, энергично удаляясь, непроизвольно опускает руку, кладет ее на сумку, чтобы почувствовать контуры вложенной книги. Да, реальна и осязаема. Что же, большего ждать не приходится. Наверняка окажется очередной пустышкой. Или, что еще хуже, – рекомендациями и инструкциями к тысяче и одному заговору на счастливый брак.

Способность видеть – вот, что ее по-настоящему занимало. Воочию наблюдать свою судьбу, быть причастным, полниться уверенностью, проживать каждое мгновение так, будто оно – последнее. Иными словами, жить – в полную силу, не размениваясь. Реджина не принимала полумер, мир для нее раскалывался на «да» и «нет». Должно быть, по зрелому размышлению, сказывался некий внутренний максимализм, простительный разве что юношескому неразумению. И каково это, возможно ли это – открыть свое сердце неизведанному, тому, что не способно вместиться в целую вселенную, но проходит сквозь игольное ушко? Открыть свое сердце. Вэлл некоторое время поиграла с оборотом речи, воображая смысловые конструкции и методы их исполнения, но подошедший к платформе, на которой она стояла, поезд перенаправил ее в иные плоскости. Всю дорогу до дома, отгородившись от блеклой реальности портативными наушниками, девушка бросала настороженные взгляды на свою сумку, примостившуюся тут же, рядом. Заинтригованное любопытство подначивало ее взяться за книгу немедля ни секунды, но она дала себе твердую установку: оттягивать столь пикантное знакомство как можно дольше, насколько хватит выдержки.

Сойдя на станции, какими изобилует пригород, девушка неспешно возвращается домой. Сгущающиеся сумерки отливают багровым закатом, где-то в отдалении шумят колеса о линии рельс, над головой распростерлось грузное, свинцовое небо, предвещающее удушливый духотою дождь. Реджина вздыхает с тенью уныния и отпирает ключом входную дверь. По заведенной традиции, помещение откликается эхом пустоты.

Она разогревает ужин, трапезничает в одиночестве, оставляет посуду в раковине, чтобы было, чем заняться завтрашним днем, и отправляется в свою комнату. Мать ее вернется ближе к ночи, должно быть, очередные совещания, требующие присутствия в согласии с занимаемой должностью. Ничего не поделаешь.

Девушка забрасывает тяжелую ношу на кровать, сквозь разделяющее их пространство чувствуя, как свербит оставленный фолиант по нервам. Стискивает зубы. Но нет, моего терпения тебе не сломить. – думает она и, включая компьютер, устремляется во Всемирную паутину.

Спустя пару часов, изнемогая от тупой боли в одеревеневших мышцах, Реджина встает из-за рабочего места и выходит на террасу, примыкающую к фасаду дома. Прохаживается по ограниченному периметру, будто бы разминаясь. Достает пачку сигарет и облегченно закуривает, откинув голову. На небе проступают звезды, духота мерно сгущается. Скорее бы, – мысленно просит девушка у небесной тверди.

Она неспешно докуривает, возвращается в свою обитель из четырех стен, взгляд диким зверем упирается в приоткрытую сумку, в чьих недрах преспокойно выжидает своего часа зачарованная книга в черном переплете. И тут героическому самообладанию Реджины приходит конец.

* * *

Раймонд Вашерон был разбужен в четвертом часу утра, самом неприличном для звонков времени суток, дребезжанием стационарного телефона, грохочущего, как призыв ангельской трубы к мертвым, что должны восстать. Мужчина рывком поднялся с кровати, в единую секунду вернув сознание из мира грез в беспощадную реальность. Телефонная трубка поджидала его на заваленном бумагами столе.

– Церковь Сант-Греал, преподобный Вашерон, O.P¹., слушаю. – произнес он более хрипло, чем рассчитывал.

На другом конце линии раздается умиротворенный голос, приятный своими тембрами.

– Раймонд, к тебе есть дело. – и говорящий явно не был озабочен мерами приличия.

– Кардинал Честертон, Ваше Высокопреосвященство…– догадаться о том, с кем идут переговоры, не составило труда.

– Выезжай в самый наикротчайший срок. Все подробности узнаешь на месте. – собеседник, назвав адрес, дал отбой.

Покой мне только снится, но за неимением сна ожидается в гробу, – думает преподобный и прежде, чем направиться в комнату, служащую ему смежной ванной, успевает поставить на газовую горелку нехитрую посудину, сдобренную тройной порцией кофе.

Скрывшись за тяжелой дверью, он, скинув ночную сорочку, подставил жилистое тело гончей под обжигающе ледяные потоки проточной воды, поступающие прямо из Темзы. Благо, еще в начале XIX столетия добрые люди додумались поставить фильтры, кое-как очищающие водяную муть, бушующую и в реке, и в трубах. Совершив утреннее омовение, он переступил через бортик, и в полутьме, царящей в комнате, столкнулся с собственным отражением в зеркале напротив. Непроизвольно поморщился. Намылил лицо, взял в руки опасную бритву, тщательно выскреб двухдневную щетину, стараясь не отводить взгляда от потухшего взора своего двойника. В углах его рта пролегли глубокие морщины – отпечатанная горечь в человеческом облике. По вискам спадающих прядей еще мокрых волос, с которых сбегали острые капли воды, пролегла седина. Темные глаза отливали холодом бездонных тоннелей, смешанным с мертвенным смирением. Некогда горящие внутренним жаром, с годами они становились все более застывшими, вбирая в себя усталость прожитых лет. Некрасивое лицо, словно выточенное из камня, с выделяющимся хищным профилем, неприязненно усмехнулось в зеркале. Что же, кофе, думается, поспел.

Он вышел, скрывая худобу за полами халата, и, оказавшись в своих апартаментах, снял небольшой чугунный котелок с горелки, плеснул черную, бодрящую жидкость в кружку, всегда бывшую под рукой, и энергичным маршем подошел к столу. Под бледной рукой вспорхнули бумаги, оставленные накануне, расчистилось пространство и – хвала небесам, – обнаружилась искомая пачка сигарет. Мозг лихорадочно соображал, собирая разрозненные данные в попытке предугадать суть очередного кардинальского поручения. Чем была вызвана такая срочность? Новые легионы? Вселение? Особо сложный прецедент одержимости? Массовой одержимости? Он чувствовал, как тупая боль свербит в висках. Да здравствует гемикрания, почетное проклятие Понтия Пилата, Шопена и Фридриха Ницше!

Вашерон сделал глоток, вкус кофейного напитка непосредственно поставил его перед категорией страдания. Это утро не сулит ничего хорошего. Впрочем, как и каждое утро каждого нового дня. Преподобный закурил, разбавляя горчайший вкус кофе чадом табачного дыма.

После беглого и более чем нездорового завтрака он открыл платяной шкаф, выдворяя на свет божий свое пасторское облачение. Скинул халат, натянул черные брюки, рубашку специального покроя, не предусматривающую классического ворота. Вместе него преподобный заковал горло в колоратку – белую полосу жесткого материала, отороченного черной тканью. Вот он – ошейник раба Господа, денно и нощно стоящего на страже и исполняющего Его волю. Болезненная усмешка на лице Вашерона повторила предшествующую. Поверх преподобный накинул длинный сюртук, покровом напоминающий то ли средневековую ризу, то ли современный пиджак, и отточенным движением нервных пальцев задрапировал его на ряд пуговиц.

Поднялся по крутой, винтовой лестнице, и, преодолев последний пролет, вышел из потайного хода, очутившись в апсиде, прямо за алтарем. Бледный рассвет нерешительно пробивался, преломляясь и дробясь, сквозь витражное окно. Согласно бытующей легенде церковь Сант-Греал, миниатюрностью своей больше походившая на часовню, была выстроена протестантами во времена правления Стюартов, в самый пик гонения первых, чем объяснялся невзрачный вид церковного храма и раскинувшиеся хоромы подземных залов, коридоров и всевозможных переходов, которые вели – бог знает куда и на какую протяженность. Разумеется, представители католической конфессии не замедлили прибрать столь выгодное архитектурное сооружение к рукам в последние годы Реформации, и держать его, как бастион и оплот веры, невзирая на выкрутасы Генриха VIII, чей пример, кстати, доказывал пагубность необдуманных браков. Если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться². Очередная усмешка правила тонкие губы Раймонда. Ныне церковь, не лишнем будет заметить, считающаяся обреченной на реконструкцию, но на деле попросту не имела постоянных прихожан.

Тридцать долгих лет Раймонд Вашерон торчал в этих стенах, не имея ни малейшего представления о тепле, поздних подъемах, регулярном питании, горячей воде и пене для бритья. Не скрывая, он признавался себе, что был миг слабости, в котором он думал, что этого достоин. Но годы молодости канули в небытие, а комфорта в жизни так и не прибавилось.

Итак, преподобный, двигаясь с паучьей нервозностью, пересек ряд пустующих скамей, распахнул двери своего прихода, оказавшись в черте ограды. Еще несколько шагов, и его замкнутый образ жизни разбился о потоки оживленного движения на улицах Лондона, не знающего тишины ни днем, ни ночью. Преподобный Вашерон презирал суетность, он с трудом переживал необходимость покидать чертоги того места, коего он мог назвать своим домом. И, тем более, он ненавидел собственное попадание в беспорядочную систему жизни общества. Лучше бы гиена огненная. Он не терпел размена, недописанных писем, разбавленного водой вина, и неопределенности чужих суждений. Его мир безукоризненно дробился на свои противоположности. Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет; а что сверх этого, то от лукавого³. Должно быть, сказывалась узость старческого мышления. Шум – вот, что неблагоприятно действовало на его нервную систему. Мегаполис источал какофонию – беспорядочную и беспощадную. Раймонд же слишком любил тишину. Он и умереть хотел в тишине.

Но куда уж там! Труба, пусть и не ангельская вовсе, а кардинальская, призывает на службу, и будь ты хоть трижды мертв, тебе сие не станет оправданием.

Раймонд повел чутким носом. За ночь прошел дождь, воздух был свеж и приятен, разбавленный нотками национальной туманности и грозовых осадков. Этот звук, давно позабытый, был в его детстве, где мокнет сад, охраняя удачу, но сейчас он не проходил сквозь толщу инквизиторских застенков, ибо был слишком тонок – звук ливня. И им объяснялась мигрень.

Ступив на тротуар, Вашерон жестом руки остановил проезжающий мимо кэб, загрузил себя в салон автомобиля и назвал таксисту адрес, ранее продиктованный Его Высокопреосвященством. Машина мгновенно сорвалась с места, рассекая рассветные улицы города бешеными оборотами колес. Лихой попался водитель. Скорость и сомнительность личности последнего понудили преподобного задуматься – не прочесть ли пару раз Патер ностер для надежности дела? Но вот, через каких-то пятнадцать минут шины остановили свой ход у назначенной цели, вполне благополучно обойдясь без жертв в виде пешеходов и мусорных баков, в которые так и норовил въехать кэб.

Расплатившись, Раймонд покинул свою незадачливую кибитку и огляделся по сторонам с профессионализмом ищейки. Темный район, выбитые в фонарях лампы, через дорогу – жилые дома явно нищенского квартала, перед ним – заброшенное строение, в прошлом выполняющее роль фабрики, увенчанной безжизненными печными трубами. Хотя постойте. Из одной, расположенной ближе к задней части здания, валил густой копоть из дыма и пепла. Что за новости? Вашерон недобро прищурился, решил свериться с адресом. Да, все совпадает. Придется идти, должно быть, кардинал уже ожидает.

С некоторыми усилиями, но он пробрался к одному из ближайших входов, коим оказался широкий пролет окна, лишенный и рамы, и стекла, но заботливо забитый гнилыми досками. Времени на поиски двери преподобный решил не тратить, и, ухватившись за одну из поперечных перекладин, вырвал древесину из общности фабричной постройки. Той же участи были подвергнуты и остальные доски, преграждающие дорогу, пока, наконец, не освободилось место, достаточное для вторжения в глубины царящего мрака. При свойственной ему худощавости и среднем росте, Вашерону пришлось, изогнувшись в ломаную линию, и вжав голову в плечи, дабы избежать удара о балки, изрядно проникнуться в законы физической гибкости.

Мужчина спрыгнул с отвесного подойника, предусмотрительно убедившись, что не наткнется на нечто неприятное внизу. Выпрямился, машинальным жестом стряхнул невидимую пыль с черного сукна сутаны. Все так же настороженно щурясь, просканировал пространство – исполинских размеров зал с расставленными кое-как, повалившимися набок, вывернутыми наизнанку и просто неприглядными станками и их частями, напоминал индустриальное кладбище больших надежд.

– Раймонд, ты вовремя. – раздался голос, отраженный эхом пустот.

Вашерон поспешил приблизиться к его обладателю, чья фигура проступала в центре, и которого священник заметил не сразу из-за блеклости мантии и практической непроницаемости для глаз, не привыкших еще к полутьме.

– Кардинал. – преподобный отпустил легкий поклон, опирающийся на корпус, но, помедлил разогнуться, выжидая – не протянет ли Его Высокопреосвященство руку с патриархальным кольцом. Видимо, раут носил неформальный характер, учитывая место и время встречи, посему иерархический этикет был оставлен.

– Следуй за мной. На ходу введу тебя в курс дела. – кивнул ему кардинал Честертон, разворачиваясь к противоположной части фабричного скелета.

Мужчины зашагали одновременно, но Вашерон двигался на почтительном расстоянии – на шаг позади.

– Нам сообщили примерно с часу назад. Полисмены не успели зафиксировать инцидент, в их контору данные не поступали. Мы свяжемся с ними позже. – повествовал кардинал. – На первый взгляд, ничего особенного, но, думаю, тебя это заинтересует. – сказал он, с пол-оборота посмотрев на своего спутника. Преподобный лишь хмыкнул. – Нам придется спуститься в подвал. Лестница там крутая и почти осыпавшаяся, так что…

Высокопреосвященство, остановившись у бронированной двери, потянул ее на себя, открывая взору поглощенный темнотой спуск. В ад, должно быть, – с долей надежды подумал священник, пока кардинал выжидающе разглядывал черты его осунувшегося лица, которому тени придавали нечто инфернальное.

– Ты по-прежнему куришь? – спросил Честертон с нотками отеческого порицания в голосе.

– Imprimatur⁴ не закрепляет запрет на…– но преподобный быстро прервал свою оправдательную речь, сообразив, на что был нацелен вопрос.

Вашерон достал из кармана зажигалку армейского типа. В тишине звонко откинулась крышка. Вспыхнули и расцвели языки пламени. Запах бензина смешался с удушливой затхлостью.

Преподобный двинулся первым, освещая путь в подземелье. По стенам протянулись длинные тени.

Обогнув пролет, мужчины оказались в помещении, больше походившем на гипогей – изрытый пол, сырость, липкая влажность. Раймонд, двигаясь почти ощупью, шел впереди, направляемый голосом кардинала.

– Поворот налево, поворот направо, еще раз направо…– кажется, Честертон успел неплохо изучить локацию местности.

Пройдя сеть ответвлений и коридоров, наконец, они вышли в более просторный отсек, и на какой-то момент Вашерону показалось, будто бы он ослеп. Из-за косяка дверного проема с отсутствием двери, лил неестественно яркий свет. Священник опустил руку с зажигалкой, пытаясь сфокусировать зрение. И первым, что бросилось ему в глаза, были трупы.

Комната, расположенная по подсчетам в западной части здания, представляла собой картину кошмарных сновидений больного разума. Преподобный, стоя у порога, пристально сканировал взглядом окружающую обстановку, считывая возможную и предполагаемую информацию. Огромная жаровня пылала, вжатая в противоположный конец усыпальницы. По полу вереницей тянулись сальные свечи, уже начавшие оплывать, что в совокупности с жаром печи создавало испарину. По каменным стенам тянулись всенепременные пентаграммы с козлиными очертаниями и надписи, выполненные, хотелось бы верить, краской, дублирующей цвет человеческой крови: «Ave Satanas, Es Diabolus Magnus, Vocamus Te, advocamus Te, veni et vince⁵», и подобное в том же духе. На соседней плоскости был установлен внушительных размеров крест, но перевернутый. Вердикт вполне ясен: сатанинский обряд. Дополнение: халтурный сатанинский обряд, проведенный экзальтированными кретинами.

Священник с неизбывной грустью воззрился на несчастный крест. Кто-нибудь должен провести массовую акцию устранения безграмотности и объяснить нерадивым детишкам, играющим в связи с темными силами, что сие – распятие Святого Петра, и, что вполне очевидно, никакого отношения к обрядовой магии он не может иметь априорно. В списке смертельных грехов глупость должна стоять на первом месте.

Резонно думать, что братья-доминиканцы, – кардинальская свита, – стоящие по углам комнаты, которых Раймонд заметил только теперь, думали также, усердно читая отходные молитвы, скрывши лица под балахонами монашеского облачения.

Но сейчас не об этом. Вашерон перевел свое внимание на распростертые жертвы профанации.

Шесть изувеченных тел лежали в форме круга, заполняя собой центральное пространство. Мужчины и женщины, возраст – от 20 до 25, никаких примечательных отличий внешности, все, как один, обнажены, и вытянуты строго «по швам», за одним исключением, являющимся, по совместительству, причиной смерти. Каждая жертва сжимала в правой руке собственное сердце, вырванное из открытой груди.

Священник сделал несколько шагов вперед, склоняясь над убитыми. Крайне интересно.

– Что скажешь? – раздался голос кардинала Честертона.

– Смерть постигла их одновременно? – ответил вопросом на вопрос падре, не поднимая головы.

– Совершенно верно.

– По характеру нанесенных ран, – он еще раз осмотрел выставленные напоказ органы грудных клеток, – они не могли быть нанесены человеческой рукой. На телах убитых нет следов насилия или иного сопротивления. Напротив, лица выражают…спокойствие. – священник недобро усмехнулся, – Они ведь не могли сотворить такое с собой самостоятельно?

– Я надеялся услышать ответ от тебя, Раймонд.

– Что же…– Вашерон замкнулся в непродолжительном молчании, суммируя данные, – Я не хотел бы выносить поспешных вердиктов, но…Кажется, один из легионов прорвался во внешний мир.

– Баланс нарушен? – спросил кардинал, не скрывая озабоченного страха в голосе.

– Все эти люди…– поднимаясь, отвечал священник, – Вероятнее всего были фанатиками. И им по какой-то нелепой случайности удалось совершить обряд призыва. Дьявол войдет в человека, и человек будет молиться не именем божьим, а именем сатаны⁶.

Искоса он посмотрел на присутствовавшее здесь же распятие. Или нет? Какой демон мог повестись на столь смешную бутафорию?

– Кардинал, дайте мне время. Я должен кое-что выяснить, прежде…

– Сколько угодно, но помни, что Ватикан будет ждать нашего рапорта по делу.

Вашерон коротко кивнул. Еще раз нагнувшись, он подхватил с пола одну из свечей и, задув ее пламя, убрал в карман сутаны.

– Зачем это? – впервые подал голос один из братьев, посмотрев на преподобного отца из укрытия ниспадающей рясы.

– Сувенир. На память. – с сарказмом оскалился пастырь. И тут случилось нечто экстраординарное.

Колени преподобного подогнулись, свежим цинком в кровь потек панический страх. Доминиканцы, стоявшие вблизи, тут же подхватили своего собрата по ордену, не позволяя тому осесть на холодную землю.

– Все в порядке, в порядке…– твердил преподобный, пока монахи откачивали его, кто, как и чем мог: молитвами, запахом митры, ладаном и еще раз молитвами. На его плечо опустила рука кардинала.

– Раймонд, что с тобой? Тебе нехорошо? Быть может, свежий воздух мог бы помочь, раскаленная жара вредна для…

– Нет, не в этом дело. – твердо произнес священник, сумевший, наконец, держаться вертикально без посторонней помощи. – Благодарю вас, братья. – затем он в упор посмотрел на Его Высокопреосвященство, и глаза мужчины отливали холодом стали. – Я почувствовал…Присутствие.

– Присутствие? О чем ты говоришь? – обеспокоенный кардинал цепко держал представителя своей паствы.

– Мы были не одни здесь. – Вашерон нервически помотал головой, будто ожидая обнаружить непрошенного гостя.

– Демоны? Сущности? Архонты?

– Нет, не то. – упрямо выискивал Вашерон.

– Так что же это было? – не отступал кардинал

– Затрудняюсь описать…

– Сын мой, кажется, тебе нужен отдых…– вздохнул Честертон и убрал руку. – Поезжай домой. Тех сведений, что ты имеешь, будет достаточно. Займись собой, отвлекись, не хватайся за все сразу. Ватикан подождет. – добавил он с мягкой и понимающей все и вся улыбкой.

– Да, как скажете, Ваше Высокопреосвященство. – бесцветным голосом ответил Раймонд. И он сам, и кардинал прекрасно знали о том, что не найти Вашерону покоя, не ответив на поставленный вопрос. Пока загадка не решена, механизм обречен на безостановочную Работу.

* * *

– Итак, это Ваша третья попытка самоубийства? – Реджина лежит в натянутой позе на кушетке, в то время, как доктор Брайн, задающий ей вопрос, восседает в глубоком кресле напротив. Мужчина, выглядевший завидно моложавым, носит аккуратную бороду, переходящую в усы и бакенбарды, что скрывают половину его лица, но вовсе не мешают выразительной мимике.