Текст книги "Сказ о том, как баба коня на скаку остановила"

Автор книги: Мария Волощук Махоша

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Глава 1. Баба Коня

Далёкий топот копыт чутким ухом не уловить – скрывается он за ветром, водой, рокотом моторов, криками живых, поющих, жужжащих и матерящихся. Но, когда конь, сорвавшись с узды, скачет, всей мощью вольности своей втыкая копыта в землю, сотрясается мать-земля и дрожь её можно осязать загодя. Только кожа для этого должна быть тонкая, чувствующая, и ждать коня надо, терпеливо выщупывая голой нежной пяткой его вибрации. Потому-то именно бабы и есть лучшие ловцы коней на скаку: пятки у них нежнее и сами они нежнее, чуют лучше, изготовиться к приближению коня могут, а там уж только знай лови.

Баба была розовая, сисястая – настоящая, живая, кровь с молоком баба. Могла она на вилах маленький стожок на воз закинуть и трактору колесо поменять, и дома сидеть, детей рожать, могла, но не хотела – хотела она ловить. С детства так повелось: бабочек сначала, потом котов. За котов досталось ей сильно: коты, они часто чьи-то, их ловить не положено, их почесать можно и отпустить, а она ловила и себе оставляла, прятала в сарае. Коты, конечно, её любили – такую тёплую грех не любить, но, когда вскрылось всё, это было уже никому неважно. Если ты кого-то чужого поймал, хоть он тебя любит, хоть он тебя боготворит – отдавай обратно. Родители насилу уговорили всех котодержателей отвязаться и оставить тогда ещё девку в покое, без претензий и неустоек за удержание чужих котов. Один только с ней остался, ничейный, с глистами и оторванным ухом.

– Что ж тебе, Девка, неймётся? – спросил её строго отец. – То полон дом бабочек, то коты эти. Тебе бы с парнями по кустам обжиматься, а ты вон что. Коты!

– С парнями, тять, скучно, – ответила Девка как на духу. – Их помани только кончиком мизинца, они и липнут сами и потом ещё таскаются за тобой по пятам – не отвяжешься. Скукотища!

– Так ты себе такого заведи, чтобы не скучно было, – посоветовал тятя.

Девка послушалась, поймала таких, чтобы не скучно, даже троечку, один лучше другого. Ох и корил себя тогда папка за слова свои – не скучно было всем. Норовистые, бессемейные, волком в лес смотрящие её мужики узды не признавали. Девка от них стала бабой, походя рожала сыновей, а потом отпускала мужика на волю, потому как опять же «скучно», и ловила другого, но тоже норовистого, и снова от него сыновей рожала. Дед обилию внуков поначалу радовался, ему только дочери и даны были, сыновей не было у него, но осознав бесконечность процесса, пригорюнился: кормить-то чем? Они ж все на его шее, а пацаны едят ого-го! Пошёл к жене советоваться.

– Что, мать, делать будем? Наша-то разошлась не на шутку. Эдак футбольная команда скоро у нас образуется.

– Чем ты, дурак, думал, когда советы ей давал? Разве не видишь, девка твоя – ловец. Сызмальства ловит всё, что ни попадётся, вот и надо было её в ловцы пристраивать, а не в жёны. Теперь вот выкармливай большеротиков как знаешь.

– Ой, и правда. Ловец. Как я сразу-то не догадался! Что ж ты, глупая баба, мне не сказала?

– А ты меня много спрашивал? Я с тобой потому столько лет прожила, что без спроса рта не открываю. Я ж не ловец, я ж мужняя жена. Разницу разумеешь? Спросил теперь – ответила, а дальше поступай как знаешь, а я пойду кашу варить.

Сказала мать и пошла кашу варить, а Бабу проверили, признали хоть и перестарком, но годной по всем параметрам, и забрали с папиной материальной помощью в школу, где учат коней на скаку останавливать и в избы горящие входить. Дали Бабе диплом «Женщины в русских селеньях», и больше у семьи не было горя: конины вдоволь, кумыса вдоволь, сил лошадиных тоже мереном немеряно и тепла, понятное дело, в достатке. Так и жили. Кони, они ж не коты – конь, если сорвался, так скачет всё снося на своём пути, несёт его. Баба как его остановит, так даже если седок на нём был, снимет его бережно, он дрожит весь, Бабе в ноги валится, мол, спасительница, мать родная, выжил. И коня ей оставляет, и ещё за спасение приплатит.

С избами сложнее. Пару раз зашла Баба в избу горящую, вытащила всё что могла, и людей, и попугая в клетке, и мебель, и сейф здоровенный. Хозяин потом посмотрел на неё зло, плюнул, и не то что спасибо не сказал – чуть не измордовал за спасение имущества. С избами, с ними можно прогадать. С конями не прогадаешь. Несёт его – хватай не задумываясь.

Только от всей этой неразберихи, от коней этих, от погорелья бесконечного одичала Баба, ушла жить от людей далеко, одна. Почует коня, словит, приведёт в семью добычу и снова к себе, на выселки. Сыновей вроде как даже по именам забыла как звать. Глаз на людей не поднимает, всё в землю да на небо смотрит, словно ищет чего-то.

– Ты бы, доча, побыла дома-то, в тепле да в заботе. Я тебе каши сварю, хочешь? – уговаривает её, бывает, мамка.

– Нет, мама, нет, я одна хочу, не надо мне тут вам мешаться. Увидят меня сыновья, скажут: «Вот мать наша, женщина» и потом найдут себе таких или будут думать, что любая баба может коней валить и сквозь огонь ходить. Не надо это. Неправда это. Котов ловить и бабочек – вот что может баба, ну, рыбу ещё, если по колено в воде не стоять, а коней и избы не надо, мама! Путь не видят лучше, что такое с женщинами бывает.

Сказала и ушла, а мать потом всю ночь проплакала. Ведь и правда, ловец-то, он ловцу рознь, но кормить-то всех надо, а кони, они дело прибыльное. Кто-то же должен, если дед не тянет, а отцов и в помине нет?

А Бабе что? Тот, кто отведал сладость одиночества, покой и мир, который по-настоящему только тебе принадлежит, обратно к людям разве что в гости заходит. Опасное оно искушение, одиночеством, лучше его не пробовать вовсе, а то затянет. Её и затянуло, только коты рядом, но они сами по себе приходят, их и ловить не надо уже, сами по себе и живут, так что коты не считаются.

В тот вечер сидела Баба на берегу, смотрела на красный закат, рассуждала, как завтра дождь с ветром встречать, и вдруг ощутила еле заметное щекотание в пятке. Такое ни с чем не перепутать – скачет. Теперь только прислушиваться, к ней ли? Или мимо и можно не слезать с тёплого насиженного пригорка? Придётся-таки слезать, к ней несётся. Щекочет и щекочет его прыть.

Баба встала, потянулась, не по-женски хрустнула костями, размяла руки, погнулась во все стороны и пошла на горку. Хитрое там место: пока скачет конь вверх, выдохнется, тут-то она его и возьмёт, немощным. Кони, они понятные: даже когда срываются, всё равно дорогу находят, чтобы скакать – по траве-то неудобно, так что путь коня ей известен. Пошла принимать. С горки видно его издали, сначала точка тёмная, потом больше, больше и больше, и уже слышно, как топочет, а потом и как сопит. Этот совсем вольный, скинул седока, похоже. Седло отстегнулось, висит сбоку, мешает, конь оттого только злее. Подустал. Давно, видать, скачет, хочет сбежать от людей подальше, так чтобы их не видеть, в одиночество, как она. Она потому их и ловит так хорошо, что знает, чего они хотят – воли. А она сама воля и есть.

Вот уже он перевалил через хребет холма, и, когда уже не близко и не далеко, она пошла к нему, на дорогу, широко раскинула руки и всем видом своим показала, что она – скала, ещё и громко покрикивала: «Стой, тш-ш, стой!».

Так их учили – хорошо воспитанный конь, а хорошо воспитанные тоже, бывает, срываются, так вот, хорошо воспитанный конь, хоть и рассчитывает на то, что маленький человек подвинется, но если не подвинулся, то на человека просто так не наскочит. Плохо воспитанный конь удивится такому скальному поведению и от удивления замедлится. Тут главное – взять его, любого, воспитанного и не очень, глаза в глаза. Не руки коней ловят, взгляды: глаза скалы в глаза коня, и тогда конь твой. Он уже тут должен покориться, принять ещё на бегу. И он принял, замедлился, остановился, подсел на ноги, она взяла его под уздцы: «Тихо, тихо, тихо, мальчик мой…» Конь взмыленный, тяжело дышал, втянул живот. «Загнался, – подумала она с сожалением, – только на шкуру и пойдёт», и вдруг он рванулся, встал на дыбы, она повисла на узде, дёрнула его и, оступившись, рухнула в придорожную канаву. Конь упал на неё бездыханный и укрыл с головой, придавил – не шелохнуться.

Быстро всё, в секунду. Вот была она скала, и он покорный, а вот и нет её, и он сверху.

«Как там в стихах? “Но примешь ты смерть от коня своего”? Так, кажется? Сколько я их, бедолаг, на убой пустила, вот мне и месть – помирать парализованной под конём», – думала Баба в темноте. Она попробовала шевелиться, но нет – конь лёг прямо на неё, боком. Лёг и умер, быстро, как у них бывает, ей же передавил что-то, оставив медленно угасать и думать, вспоминать жизнь, красный закат, злиться от своего бессилия, от неспособности шевельнуться, от его теплоты и вони. Хорошо, что скоро мысли поплыли, стали глупыми и яркими. А что, если вот сейчас мимо будет проезжать прекрасный принц и освободит её, и будут они жить долго и счастливо! Какая нечёткая мысль, только контуры от неё, и принца не разглядеть, какой он там красавчик, а жаль. Давно у неё принцев не было, напоследок бы…

– Ну неееет! Нет, нет, нет! – услышала вдруг Баба над собой. – Что угодно, только не Баба! Ещё этого только не хватает!

Сквозь пелену Баба разглядела нависшие очертания чего-то большого и коня, который парил в воздухе. Всё, что она смогла ответить, больше походило на хрип, смешанный с рыком, чем на членораздельную речь.

– Чтоб тебя! Ведь скажут, что опять я виноват, что женщин ворую. Мало одну голову откромсали ни за что, по навету, что полёты ограничили и в полмира не пускают, теперь вообще в зоопарк запрут. Может, проще сожрать тебя, пока никто не видит?

Теперь, без коня сверху, Баба видела лучше и даже могла уже пошевелить пальцем. При таком прогрессе перспектива быть сожранной ей совсем не подходила. Над ней явно маячили две драконьих головы. Одна в зубах держала конягу, другая ругалась и угрожала, а от третьей, действительно, остался только обрубок.

– Здесь всё напрогляд. Я так ловлю, чтобы таким, как ты, дармоедам неповадно было у меня коней воровать, так что не советую, – смогла заговорить Баба тихо.

– То-то тебя никто спасать не прибежал, как я погляжу, на лобное место-то твоё? – попробовал возразить Дракон, которого терзали смутные сомнения как раз по этому поводу.

– А ты ещё подожди минут пятнадцать, помощь мне не оказывай, живой водой меня не отпаивай и посмотришь, как лапы окольцуют, – угадала смекалистая Баба драконий страх.

– Три раза тьфу! Мало того, что Баба, да ещё и на язык злая! Как вас только жрать вообще можно, змеюк? Хуже нас! – злился Дракон, аккуратно поднося флягу с живой водой к её губам.

– Ой, не делай вид, что ты не пробовал. Говорят, вкуснее бабы для дракона нет, – сказала она и, от живительного лекарства окрепнув, начала присаживаться, оперевшись на руку.

– Не знаю. Пробовать даже не хочу, а то пристрастишься ещё – потом проблемы с законом. И так их полно на пустом месте. С вами, людьми, в одном мире жить – хуже некуда! Ну что, полетели, что ли? Повезу тебя твоим сдавать, раз оклемалась!

– Да пока не очень. Ног не чувствую, – призналась Баба.

– И что мне делать с тобой? Сидеть, ждать, пока пойдёшь? Я жрать хочу, конь стынет!

– И что ты до меня домотался? Я просила тебя с меня коня стаскивать? Спасать меня? Лежала бы под конём и лежала себе, сны цветные смотрела. Реши уже, что делать. Ты ж мужик, судя по противной морде в бородавках, правильно я понимаю в ваших гендерных различиях? Вот и прими драконье мужское решение. Хочешь свалить – сваливай. Помру, сам знаешь, что тебе будет за неоказание помощи человеку. Хочешь здесь жрать коня – жри, я не такое в жизни повидала, в обморок не упаду. Есть у тебя третий вариант?

– Есть, – ответил Дракон зло. – Во-первых, драконихи тоже в бородавках, и это красиво, не то что ваши белые блюдца в дырках вместо морды, но это к делу отношения не имеет. Жрать посреди пыльной дороги загнанного немытого коня, это может у вас, у людей, так принято. Я, пожалуй, в пещеру к себе полечу, там у меня все удобства, и ты полетишь со мной, потому как есть я хочу очень, а бросить тебя здесь немощную не могу. Раз сидеть не можешь, значит, простите, мадам, за шкирку и вперёд. Не вывались только из своей рубахи.

Баба покрепче застегнула ворот, затянула пояс.

Красный преддождевой закат догорал, пряча последние лучики за горизонт. В этих закатных лучах летел, тяжело махая крыльями, полноватый двуглавый дракон. В одной пасти он нёс бабу, в другой коня, а свободной от головы третьей шеей он этого коня поддерживал, чтобы Бабу случайно не снесло и им не придавило. Человек, он ведь ценность, его беречь надо!

Глава 2. Баба и Дракон

Стемнело, пока летели. Холодно в небе, и нехорошо, когда тебя за шкирку волокут – опоры нет под ногами, укачивает. Но, опять же, виды потрясающие, на горы, на леса, на закат. Где ещё на такое наглядишься, как не у дракона в зубах? Баба всё думала по дороге, зачем дракон её к себе тащит? Наверняка сожрать хочет, проверяет, хватятся ли её, и если никто не побеспокоится, то сожрёт точно.

Дракон дорогой думал, как ему из Бабы максимальную выгоду извлечь. Если никто её не хватится с неделю, то есть варианты.

Если окрепнет, то можно её в рабство гномам продать. Гномы спелых баб страсть как любят. И Бабе опять же хорошо будет – поживёт хоть как человек. В подземелье у гномов все удобства, кормят баб сытно, чтоб счастливые были, сговорчивые и с формами.

Если ногами не окрепнет, придётся её старому Шиа в ресторан продать, на деликатесы. Это дешевле, конечно, и статья похуже, если что, но всё равно прибыль какая-никакая.

В полёте Баба замёрзла, оцепенела, и уже виды не радовали – скорее бы хоть куда приземлиться! Когда дракон пошёл на снижение, искала глазами вход в нору, как на картинках: одинокую пещеру на вершине скалы. Нет такого. Есть лес на пологом склоне горы, сосны-великаны, в небо макушками упираются, там и сели. Дракон коня плюхнул оземь, долго затёкшей шеей крутил, зубами клацал, хвостом по земле лупил – разминался. Баба отошла немножко, ноги размяла и пошли куда-то между деревьев. Бабе идти тяжело, ноги волочит, немеют, не отошли ещё, Дракон тоже неуклюжий. Еле тащатся.

– Так ты в пещере живёшь или в шалаше? – не удержалась от ехидства Баба.

– А тебе какая разница? Дом, он любой хорош, когда в гости идёшь – грех привередничать. Видишь в камнях проход? – обиделся Дракон.

– Нет, конечно. Мы ж в темноте не видим.

– Тьфу, зараза. Ну и никчёмные ж вы существа, люди. Только по подлости вашей и угораздило вас вскарабкаться на верхушку пищевой цепи!

– Эээй. Я бы попросила! Ты ж меня вроде как в гости позвал. Или сожрёшь, поэтому и хамишь?

– Не. Вас готовить сложно. Вы же набиваете живот чем ни попадя, психуете всё время, пьёте ещё. Делаете себя невкусными для себя самих и окружающих! Так что, Деликатес, с приготовлением тебя в пищу возиться замучаешься, спецнавыки для этого нужны.

– Вот вы странные! И зачем вы себе на голову такие неприятности наживаете? Не жрали бы тогда людей, если всё так сложно! – удивилась Баба.

– Вот ещё! Почему это вам можно, а нам нельзя гадость всякую жрать? У вас рыба такая есть, Фуга. Вы же ж её жрёте, дрожите, но покупаете за сумасшедшие деньги, а мы чем хуже? Драконам тоже острых ощущений хочется, нервишки пощекотать!

Баба не удержалась, засмеялась, представив себе, как Дракон с осторожностью Бабу жрёт и издохнуть боится.

Дракон корявой неловкой лапой поднял сук с земли, воткнул в щель меж камней.

– Отойди от греха, – велел бабе.

Баба попятилась в лес, огляделась – может, бежать, пока такое дело? Нет, в таком лесу погибнешь быстрее, чем в драконьей пасти. А раз он здесь, у порога своего, её жизни не лишил, значит, что-то другое задумал, кроме свежего бабьего мяса здесь и сейчас.

Дракон начал смешно перетаптываться с лапы на лапу, кряхтеть, сопеть так смешно, что Баба не выдержала и расхохоталась в голос.

– Да заткнись ты уже! – рыкнул Дракон. – Я ж для тебя стараюсь, факел тебе сделать хочу, чтобы светить.

– А пляшешь зачем?

– Раскачиваюсь. Нам, чтобы огонь метать, злиться надо – в злобе наш огонь, а я устал с вами возиться и сонный уже. Уснул бы прямо здесь, если бы жрать не хотел.

Баба ещё пуще расхохоталась от такой его ругани. Ну что поделать – бывает так, когда плакать надо, а ты хохочешь и напеваешь нетленное «на танцующих утят быть похожими хотят».

– Дура. Деликатес, одно слово! Только на глупости и хохотушки вы и годны! – Дракон разозлился и выдохнул огнём на сухую ветку, которая тут же схватилась пламенем и весело затрещала.

Получилось. Баба лихо подхватила ветку и первой шагнула в пещеру, обдаваемая ласковым теплом. За ней по узким извилистым коридорам протискивался еле-еле Дракон. Коня он почему-то оставил снаружи.

– Зачем тебе такой узкий неудобный вход? – спросила Баба, и вопрос её гулким эхом отскочил от стен.

– Ну, когда-то я был сильно стройнее и выбрал эту пещеру как раз потому, что эти изгибы защищают и от ветра, и от холода.

– Выбрал? Вам что же, пещеры как квартиры выдают?

– Как-то так. Это многопещерная гора, в ней лет сто уже живут драконы. Мне повезло: был в команде искателей, в числе первых мог выбирать себе, что захочу.

Баба всегда думала, что драконы живут в одиночку, а оказалось – кооператив фактически…

– Ой, – вырвалось у Бабы, когда за поворотом она увидела залу с высоким сводом, освещённую лунным светом откуда-то сбоку, сквозь окно во вселенную, полное звёзд.

– Брось ветку в камин, пусть разгорится, а то у меня сил не хватит снова поджигать, – буркнул Дракон.

Она ожидала увидеть всё что угодно, но только не каминный зал. Без канделябров, конечно, но очень даже приличный.

– Ничего себе у тебя апартаменты! Совсем не шалаш. Тут прямо жить можно! – сказала Баба, забираясь на нечто, напоминающее огромный жёсткий трон у камина.

– А то! Я ж тебе говорил, ДОМОЙ лечу, а ты не верила. Значит, правила у меня такие: спать будешь на подстилке у камина, в доме не гадить, у дома тоже. Мы в ущелье за этим летаем, ты просто отойди с дорожки подальше. Аккуратнее – змеи. Вода чистая течёт на кухне по задней стене.

– На кухне?

– Да. Прямо и налево кухня у меня. Да куда побрела-то? Вот баба есть баба – услышала про кухню и сразу тебя туда несёт. Дослушай, непутёвая, – рыкнул Дракон на Бабу, которая схватила горящую ветку и похромала кухню смотреть.

Но Баба была уже там, Бабу так просто с кухни не выдворить – там место её силы, и Дракону пришлось идти за ней, чтобы продолжить разговор. Она ощупала стол, умылась из ручья, который стекал со сталактита, обнаружила дыру в стене, ведущую в пропасть.

– Это типа мусоропровода. Кости кидать, – пояснил Дракон.

– А прикрыть её можно чем-то, а то сифонит из неё?

– Слушай, ты только вошла в дом, а уже порядки свои наводишь!

– Так я же в гостях, правда? Гостеприимство и всё такое… Не жрать же ты меня будешь на этом столе?

– Вот надоела ты мне одно и то же спрашивать, прямо достала, чесслово! Не буду я тебя жрать, хоть заставляй меня, хоть сама мне в глотку лезь. Заражусь ещё от тебя твоим занудством, потом ни один дракон мне хвоста не подаст, скажут, что от меня бабой разит! Всё, я улетел по делам. Если надо заткнуть дыру – шкуры в зале. Стели себе у камина, ложись. Если жрать хочешь – дождись меня.

Баба страсть как хотела спросить его, куда он намылился, но передумала – разозлится ещё, сожрёт, правда, раньше времени. В подстилке из веток и листьев, гостеприимно предложенной ей для размещения, явно кто-то жил. Даже больше можно сказать – явно кто-то кишел, пищал и шуршал. Баба вытащила из кучи несколько шкур коров и коней. Той, что смердела жутко, заткнула на кухне дыру. На ту, что посвежее, легла у камина, и ей же прикрылась. Её кто-то нюхал и щекотал, видимо, крысы.

Баба подумала: «Главное, уши укрыть и нос, чтоб не отгрызли», завернулась в шкуру и задремала, потому что когда так устаёшь, то всё равно уже, где ты, с кем ты и кто тебя нюхает и грызёт. Разбудил её топот Дракона и шуршание его чешуи о стены коридора. Видимо, спала она недолго: угли в камине не успели прогореть. Подозрительно болел палец ноги: отгрызли всё же кусок. Баба оторвала тряпицу от рубахи, стала мотать на палец.

Дракон тащил бревно для камина и мешок с чем-то.

– Жрать будешь?

– Что?

– Мясо. Коня своего будешь?

От мешка пахло специями и жареной кониной.

– Что это? – спросила Баба невпопад, не веря в происходящее.

– Дура ты, Деликатес, одно слово. Я ж говорю, еда, на вынос. Мяса хочешь? Повар лучшего ресторана готовил.

Баба никак в толк взять не могла, что же происходит, спросонья трясла головой.

– В общем, захочешь – иди на кухню, я там, – сказал Дракон, удалился за стену и принялся так аппетитно чавкать, что Бабе ничего не оставалось, как к нему потащиться.

Свет на кухне был только лунный, сквозь небольшую щель в стене, но видно было разложенные по каменному выступу, заменяющему стол, огромные стейки, слегка сочащиеся кровью.

– Медиум. Присоединяйся. Если хочешь велдан, от края кусай, – чавкая пригласил Дракон.

Баба была голодна, от запаха в животе её урчало хуже, чем у Дракона, и она с удовольствием отгрызла хорошо прожаренный кусок. Конина явно была вымочена в каком-то волшебном маринаде и приправлена солью и специями так мастерски, что будь у Бабы больше места в животе, она бы всего коня съела!

– Оу! Что это? Что это за маринад волшебный! Это не конь, это божественный агнец!

– Ааа, то-то, всё бы вам ругать драконов, а приготовить загнанного коня никто так не сможет, как повар Шиа. К нему на конину со всего мира короли летают, только тссс – это секрет! – гордо сообщил Дракон.

– И что за маринад? – тут же принялась Баба секреты кулинарные выпытывать.

– Не спрашивай. Просто забудь свой вопрос. Точка. Вопрос этот ЛИШНИЙ. Поняла?

– Не поняла. Секрет повара, ну и ладно. Главное, что вкуснотища!

«Знала бы ты, глупая, что коня окунули в желчь летучих мышей, потом обваляли в бодун-траве, которая будит аппетит, смешанной с обычными пряностями и ещё кое-чем таким, о чём я сам даже думать не хочу!» – подумал Дракон, но вслух говорить не стал. Он наслаждался мясом, катал его по языку, пил сок, грыз шкварки. За загнанного коня он получил хороший куш и кусок приготовленной туши, как обычно. Это хороший вечер, хороший улов, и он должен быть вознаграждён по достоинству!

Драконы и сами гоняют коней в долине, так чтобы загнались, и готовят потом, но это не то. Конь, которого гоняет дракон, несётся от ужаса, и оттого у него портится кровь сразу. Такой конь умирает плохой смертью, и вкус у него потом испорчен страхом. А вот конь, которого понесло самого, который несётся к вольным полям, полный веры в своё будущее счастье, и не замечает, как загоняется, мчится в эйфории, так что кровь его в лёгкие плещет. Если его вовремя остановить и сожрать, то он и сочится этой эйфорией тебе в рот. Таких коней мало, глупые люди не умеют их готовить, в вот драконы умеют и ценят. Так что первый подарок за Бабу Дракон уже получил. Дальше – утро вечера мудренее.

Баба объелась на ночь, тяжко на желудке, пошла прогуляться из пещеры. Дракон остался доедать – он никуда не торопился. Крикнул ей вслед с набитым ртом:

– Глупости только не делай, пропадёшь в этом лесу. Тут драконы, зверьё да змеюки сплошные. Далеко не уходи, – предупредил Дракон.

– Хорошо.

У Бабы и мысли не было на ночь глядя идти куда-то. Звуки ночного леса и налетевшие кровососы быстро загнали её обратно в пещеру. Дракон уже доел и удобно устраивался на подстилке, пытаясь свернуться клубком.

– Убрать на кухне надо? – спросила Баба для приличия.

– Не, Деликатес, не надо. Там есть кому убрать.

– Ты про тех, кто мне сегодня палец чуть не отгрыз?

– Про них, – почти урчал в ответ сытый Дракон. – Теперь они на три дня сыты, так что спи спокойно.

«Три дня, – подумала Баба, – вот сколько ты мне отвёл».

«А через три для это будет уже неважно», – подумал Дракон.

– Можно один вопрос? – набралась смелости Баба, которую раздирало любопытство.

Дракон нехотя приоткрыл один жёлтый кошачий глаз. Гостеприимство, что поделаешь, надо терпеть.

– Ты сейчас вот коня жрал только одной головой, а другая смотрела. Она наказана у тебя? Или для других дел?

Дракон разинул оба глаза, и они округлились как плошки.

– Это как надо думать вот так, чтобы мозги не вывихнуть? Что за вопрос глупый? Конечно нет! Просто одна голова тащила коня, устала, и жевала теперь та, которая тащила тебя. – Дракон принялся как котёнок крутиться на подстилке, стараясь заново улечься поудобнее. – Это надо чушь такую выдумать! Наказана у меня голова! Непостижимо уму просто! У тебя если правая рука что-то сломает, ты её наказываешь и всё левой делаешь?

– Нет, но просто я подумала, что раз так вкусно, а второй голове не дают, значит, наказана.

– Спи давай, логика хромая. Утром части тела обсудим, – повернулся и захрапел.