Текст книги "Три обезьяны"

Автор книги: Макс Фетт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Ее расфокусированный взгляд мог отчетливо показать лишь сплошное голубое небо да золотой шар, что заставлял ее жмуриться. Она тяжело дышала, чувствуя, как нагревается кожа, а ее дыханием можно было растапливать бани. Вдруг над ней нависла спасительная тень. Девушка открыла глаза и увидела молодого парня, тоже вспотевшего, тяжело дышащего, но все ещё твердо держащегося на ногах. Катя еле подняла палку, но преследователь ее отбил.

– Совсем дебильная? – на выдохе спросил он.

– Иди… иди… в жопу, Никит, – в ее слова пробирались смешки.

– В жопу? – он криво улыбнулся и упал на колени, оказавшись прямо над ней. – Я тебе сейчас уши-то оборву за такое!

– Врешь, не возьмешь, пес плешивый! – она замахала руками, но Никита с легкостью схватил их за запястья, прижав к траве, и как бы случайно скользнул по ним в стороны. Лица парочки оказались на расстоянии вытянутых языков.

– А дальше?.. – замурлыкала Катя. Никита коснулся кончика ее носа своим. Она поморщилась. – Эскимосские поцелуйчики при себе держи.

– Не могу. Они сильнее меня, – он повторил. Катя засмеялась. Осмелев, Никита потянулся к ее губам, но в миг прикосновения те оказались сжатыми гармошкой.

Он нахмурился. Катя отрицательно покачала головой. Выражение лица Никиты с брутального будто по щелчку сменилось жалобным, сродни щенячьему. Катя умилилась и распахнула изумрудные глаза, дав ему проблеск надежды, но потом отрицательно промычала, прося слезть с нее. Никита повиновался. Перевалился, упав рядом с ней на траву. Девушка легла ему на грудь, закрывшись рукой от солнца.

– Никит?

– М… – томно отвечал он.

– Никит, мы говорили уже об этом. Не нужны мне сейчас отношения.

– Да… я помню. Просто… Я не пойму, чем я тебя не устраиваю?

– Только не начинай, пожалуйста. А то я тебе сейчас опять палкой засандалю, – он ухмыльнулся.

– А первый раз зачем ударила?

– А зачем мне лямку надо было рвать?

– А зачем надо было убегать от меня?

– А зачем надо было обнимать меня бежать?

– А затем… – он знал, что хотел ответить, но промолчал, боясь отпугнуть.

– То-то же! – Катя приподнялась и потянулась. Через тонкое летнее платье просвечивала упругая грудь с оттопыренными сосками. Катя была одной из тех молодых девушек, что не признавала оков, в каком бы виде их ни подавало общество. Никита косился на нее, но осекся, когда она обернулась. – Пойдем. Мальчики, наверное, уже забеспокоились.

– Иди, – вяло ответил Никита. – Я полежу.

– Я одна что ли должна идти через лес? – изумилась Катя.

– Можешь бежать. У тебя это неплохо получается.

– Никит…

– Пошутил. Иди направо, там по дороге дойдешь к дому. Я в норме, – он натянул улыбку и максимально постарался придать ей искренности.

– Уверен?

– Я сейчас тебе вторую лямку порву, – она вытянулась и засмеялась вместе с ним.

– Я тебе потом кое-что другое порву, – он легонько толкнул ее в бок.

– Иди. Мешаешь. Хочу один полежать, – Катя хмыкнула и, перевалившись сначала на колени, попыталась встать, но не смогла. Никита вздохнул и приподнял ее за талию.

– Не залеживайся, – он вяло махнул, вынуждая себя не смотреть на нее. Катя грозно постояла над ним какое-то время.

Как только она развернулась, Никита сдался и смотрел, пока Катя не скрылась из виду. Он закрыл глаза ладонями и с тяжелым придыханием сказал:

– Сука, – то ли про нее, то ли про себя, то ли про ситуацию, то ли про весь мир, почему-то из четырех миллиардов людей выбравший именно его, чтобы поглумиться.

Сон или вернее нечто наподобие комы овладело им. Парень лежал без единой мысли. Ветер обдувал его тело, напевали птицы, шелестела трава. Закрывающие лицо руки затекли. Он их не чувствовал, как и муравьев, что начали заползать в самые неприятные места.

В себя он пришел от собачьего воя. День сменился поздним вечером. От ветра коченели ноги. Никита продолжал лежать, видя над собой звезды и учась заново управлять конечностями. Тем временем вой становился громче. Настолько, что лежащий на траве парень, способный на спор приподнять за бампер «Копейку», занервничал.

Руки покалывало, но начали подчиняться командам. Никита встал и ускоренным шагом направился к дороге, о которой сказал Кате. В темноте не получалось разобрать, как далеко находились собаки, но по звуку их явно было достаточно много и, прикинув среднюю скорость разъяренной четвероногой толпы, Никита осознал, что времени до встречи оставалось мало.

Как оказалось – слишком мало. Вдалеке проявились очертания стаи прямо между заплутавшим парнем и спасительной дорогой. Разномастные собаки рычали и лаяли, кружа около двух самцов. Те грызлись за лидерство и единственную самку, медленно перемещаясь ближе к Никите, который со страху спрятался за дерево.

Выхода не было, оставалось пробираться наискосок через лес. Возрастал шанс врезаться во что-нибудь в темноте, но перспектива быть разорванным в клочья нравилась куда меньше.

Пол-оборота у ствола дуба хватило, чтобы в плане появилась внезапная трудность. У ног сидела маленькая болонка, из-за отросшей до земли шерсти больше смахивающая на покрытый илом камень с прилипшими репьями и листьями с комками грязи.

Собачка смотрела двумя черными пуговками на настороженное двуногое.

«Одно движение и она запищит, – думал Никита. – Тогда ва-банк». Он пнул собачку по мордасам и рванул что было мочи через лес. Болонка пискнула, перевернулась и со злостью затявкала. Тихо, но этого хватило, чтобы кто-то из бушующей стаи замолчал, а за ним и остальные.

Первую секунду Никита думал, что оторвался – улыбался и посмеивался. На пятой секунде начал сомневаться, услышав общий лай, – и максимально сократил шаг. На двадцатой споткнулся о торчащий из земли корень – пролетел немного вперед, но встал и побежал снова. На двадцать пятой заболело колено – хромота сильно замедляла. На минуте он выскочил на дорогу, но собаки оказались совсем близко.

Дворняга с подрезанным ухом и шрамами от когтей на морде прыгнула, раскрыв слюнявую пасть с острыми клыками на мясистую голень двуногого, как вдруг с глухим звоном получила совковой лопатой по башке и отлетела к обочине.

Никита обернулся и увидел человека в выцветшей куртке по колено и грязном шарфе, свисающем до блестящих берц, держащего лопату на перевес. Стая закружилась вокруг него, лая и рыча, но Кеша твердо стоял на своих двоих. Облезлая хаски с криво сросшейся передней лапой оббежала человека со спины и набросилась. Черенок скользнул в ладони не обернувшегося Кеши и вмазал нападающему в челюсть. Вторым огрызнулся чудом не съеденный остальными чихуахуа. Рявкая, он вцепился меленькими бритвами в ногу бездомного. Тот подкинул собаку, как футбольный мяч, поймал лопатой и запулил подобно катапульте. Не прерываясь, с разворота заехал совком по физиономии бегущему справа бульдогу с остатками краски на спине. Последним из не умчавшихся в страхе остался немецкий дог, здоровенная детина ростом с пятнадцатилетнего юношу. Он раздвинул передние лапы и склонил голову, грузно дыша и не сводя настроенных на убийство глаз с обладателя лопаты. Из-за глубоких вдохов выпирающие ребра, казалось, должны были порвать кожу изнутри. Лишай охватил серую шерсть на боку, а на шее болтался ржавый ошейник с шипами. Кеша уверенно и аккуратно полез в карман. Остатки мышц на теле пса напряглись. Он слегка подрагивал. Сил в нем оставалось немного, но безумная ярость подпитывала, удерживая на лапах. В руке двуногого, как из воздуха, появился надкусанный ломтик ветчины. Он бросил лакомство. Кружочек свинины шлепнулся на морду дога и скатился на землю.

Кеша приготовился. От первого молниеносного прыжка он увернулся чудом. Моргни он, и битва была бы уже проиграна. На рукаве куртки остались три пореза, освободившие потемневшую вату. Кеша сплюнул, отступил назад, достал из кармана хрустальный бокал, обмотанный носовым платком, разбил его за спиной и опустился как можно ниже к земле. Отбежавший дог набирал скорость. Готовый к прыжку, он выкинул вперед задние лапы, но человек, поймав нужный момент, резко подался вперед и рывком подсек пса, отстранившись в сторону. Тот пролетел пару метров и столько же проехался брюхом по камням и осколкам стекла. За ним остались полосы крови.

Зверь заскулил, будто моля о пощаде, но в то же время его глаза наливались яростью. Кеша возвысился над поверженным противником, тяжело охнул и, размахнувшись, вырубил собаку.

Никита, наблюдающий за всем с ветки дерева, спрыгнул методом: «Аааа!» К упавшему парню подошел Кеша и помог подняться. Слова отказывались собираться в предложения, поэтому Никита был похож на попугая, невпопад выкрикивающего набор из сказуемых, прилагательных и существительных.

– Сё-сё, – успокаивал Кеша. – Почапали к дому, – он закинул лопату на плечо и повел Никиту по дороге под светом звезд.

К их прибытию все в доме уже спали. Кеша вышел на крыльцо с пластиковой бутылкой, где плескался ром, и, похлопав Никиту по макушке, сел на ступеньку ниже. Он сделал глоток из горла и передал пойло.

– Триста рублей за пять литров – все же перебор, – корчась и кашляя после глотка, подытожил Никита. Кеша забрал бутылку, осушил ее наполовину и только шмыгнул носом, точно закусив.

– Пятьсот рублей или десять тысяч, – в житейской манере отвечал Кеша, – в чем разница? Во вкусе? Морщимся от него, а к третьему глотку уже не замечаем. Брехня сивая эти цены. Вся затея-то в опьянении! Деяниях без веских поводов. Освобождении от придуманных собой же оков, которые кажутся из титана, а на деле бумажные.

– Предлагаешь мне стать алкоголиком?

– Ни в коем разе, – Кеша запрокинул голову и посмотрел на Никиту снизу вверх. – Предлагаю переставать набивать себе цену перед бездомным и пить, что дают.

Его улыбка казалась настоящей. Без подхалимства, наигранности и другой мишуры. Как если бы у улыбок существовал один общий шаблон, от которого пошли ее разновидности, и по иронии достался он бомжу.

Никита сморкнулся, попав зеленой кляксой на кроссовок, и понуро вздохнул, вспомнив, что купил их только вчера. Кеша оттянул шарф, протер обувь, обтер его об траву и накрутил на шею.

– Что с лицом? – спокойно спросил он.

– Ты мне только что ногу своим шарфом вытер.

– Верь на слово, это не самое ужасное, что он вытирал, – Кеша почесал за ухом. – И не о том балакаешь, – он спустился вниз, лег на траву и предложил алкоголь Никите. Тот, морщась, отказался. Тогда Кеша допил остатки, дунул в бутылку, закрыл ее крышкой и подложил под голову.

– Откуда в округе столько собак? – предвкушая вопрос, Никита специально сменил тему.

– От людей, откуда ещё? Кой не одуванчики расти там, куда ветер додует. Берут их на год, а потом выбрасывают. Видал ошейники? По мне так лучше б усыпляли.

– Хм. Они сразу так звереют?

– Не сразу. Сначала щенячатся к людям, а потом дичают. Привыкают, стало быть. Выброшенные то ещё ниче – наученные, старые порядки из них не вытянешь. А вот щенки – это ублюдки одним словом. Такие ни ласки, ни любви не знали, да надежда на приют им не привита. Коль свезло – забирают кто подобрее, а нет, вон в стаи собираются. Таких ловить да в питомники и туда же, – он махнул рукой, – в сон.

– Или лопатой, – усмехнулся Никита. – Я тебе жизнью обязан.

– Че уж там. Сочтемся.

– Откуда такие приемчики? На монаха Шаолиньского ты не смахиваешь.

– Все-то ты понимаешь, – вяло ответил Кеша. – Я же не всегда бездомным был. В твои годы я на высшее отучился… и запил. Не помню уже, почему. Чушь пади несусветная. Наделал всякого. Учился тоже всякому. Что-то не забыл еще, – Никита поежился.

– Ты как тот пес, которого выперли.

– Сам ты пес, – резко ответил Кеша. – Не гнали меня, сам я ушел и жалоб не имею. А ты лучше говори, что за думу думаешь? И темы давай не переводи.

– Ага. Думу, с которой у нас бурный секс, где я постоянно снизу, – вяло ответил Никита.

– Чем снизу плохо? Лежишь себе, наслаждаешься видом, подергиваешься время от времени, чтоб поясница не затекла, – Кеша гаркнул со смеху.

– И то правда, – Никита заулыбался. – Я же тоже, получается, вышку закончил. Пять лет в гнезде на тысячу человек, и конец. Мир. Два года думал: «Дальше-то куда?» Потом успокоился вроде. Думал, само все придет. Жена найдется, работу уже предлагали, а сюда приехал, и накатило как-то, – через пару минут тишины зевающий Никита собрался уходить, но Кеша внезапно заговорил:

– Думать – это вещь полезная, главное – не переусердствовать, – он открутил крышку, спустил немного воздуха из бутылки под головой и закрутил обратно. – Но тебя же не то заботит. Я же вижу.

– Не думал, что бомжи такие проницательные.

– А я не думал, что такой кабан думать может. Не шибко-то ты со своим спасителем добр.

– Извини, – Никита потер больную коленку через новую дыру на джинсах. – Просто не самая моя любимая тема.

– Как хочется. Сам не говоришь, а лезть не вздумаю, – он чихнул и вытер нос рукавом. – Надо понимать, людей с такими же проблемами, больше, чем нужно – то есть число много больше нуля. Мало кто знает, что делать, а когда начинают делать нужное, не знают, как делать, – и страдают от того. Привыкают к страданиям и живут себе, два дня в неделю страдая ещё сильнее, потому что время свободное и мысли всякие лезут. А чтоб не лезли, пьют, – он снова замолчал, собираясь с мыслями. – В рамках вселенной мы – ничто. В рамках земли мы – ничто. В рамках страны мы – легко заменяемое ничто. В рамках дома мы – двигающаяся мебель. И если крыша вдруг обвалится, мы сломаемся, как шкаф с книгами. Единственный клочок земли, где мы что-то стоим, это квадратный метр, который мы занимаем. Пока ты будешь задаваться вопросам «что будет дальше?», всегда будет только «вчера» и никакого будущего. Изучай, оглядывайся, знакомься, отыщи цель. А коли нашел – стремись к ней. Ну или брось все, стань бомжом и гуляй, где вздумается, – с усмешкой добавил он, поднимаясь.

– Не, – не уделив даже минуты раздумьям, буркнул Никита. – Максимализмом тянет. Надо что-то более реальное.

– На не и суда не, – Кеша неряшливо отряхнулся. – Тогда найди работу и увлечение какое-нибудь, чтоб злоба таяла за этим делом, – он посмотрел на рваный рукав. – Хоть вязать научись, – Никита посмеялся. – А что? Благодарное занятие, между прочим. Ай!.. Не моего это ума дело, в общем. Я спать, – Кеша по ступенькам поднялся и добавил. – Ты это, не говорил Вите про хрусталь, будь другом.

Никита коротко кивнул и остался поразмыслить пару минут, по итогу просидев на крыльце до рассвета.

– Тебя очень сложно забыть, – коротко кивнув, ответил Иннокентий. – В том дело, что я работаю на нашего общего знакомого. Искренне рад приезду, но надо держаться правил.

Никита смотрел на него, как на один из экспонатов выставки современного искусства, – с приоткрытым ртом и желанием поглядеть на что-то понятное и знакомое. Кеша и раньше был в меру вежлив, но тогда от него веяло не какой-то дичью, а дюжим опытом и помоями, а под его истории хотелось постоянно доливать ему в рюмку. Иннокентий же выглядел чересчур приторно, хотя некоторые приятные мелочи вроде морщинистого лица или доброго взгляда сохранились.

– Сейчас спущусь, – Никита протер глаза с толикой надежды, что это сон, но когда открыл их, заметил уходящего Иннокентия.

Компания сидела за большим овальным столом, вроде тех, что стояли в замках из кино. За исключением того, что у этого две из восьми ножек сгнили, а их единственную функцию (исключая удары по бедным мизинцам на ногах) выполняли собранные в столб книги.

Скрипом ступеней Никита оповестил всех о своем прибытии. И без того вялый разговор тут же прекратился, и все машинально повернули головы к арке.

– Почему мы туда смотрим? – вполне логично задал вопрос Миша. Катя закатила глаза, скривив губы, но тоже задумалась.

Никита обошел Игоря, продолжавшего спокойно есть, скрипнул ножками стула, сел и коленом выбил Толстого с Шекспиром из стопки других авторов. Крышка стола прогнулась, выплеснув из тарелки суп на сидящую слева Катю. Сначала визг, подхваченный эхом из-за высоких потолков в полупустом зале, заставил всех зажать уши, а дальнейшее шипение покрыло спины сидящих гусиной кожей. Мертвой хваткой Катя взяла мужа за кисть и потащила с собой переодеваться.

– Я-то зачем?

– Мне страшно, – гаркнула она, и страшно стало всем остальным в комнате.

Никита, проводив их взглядом, потянулся вниз.

– Не напрягайся. Иннокентий соберет, – объяснил Витя. Слова пролетели мимо Никиты. Он приподнял горбом стол. Остальная посуда понемногу начала скользить к другому краю. Затем уложил книги и сел, хрустнув суставом в плече.

– Без сопливых.

– Как скажешь, – Витя протер губы салфеткой и посмотрел на дождь за окном. – Вот, возвращаясь к нашему разговору, – обратился он к Игорю. – Тебе нравится вот так жить?

– Как вот так?

– Не пойми неправильно, но у тебя не работа, а каторга. Стой да разливай одним и тем же, извиняюсь, мордам каждый божий день. Отпуска нет, по твоим же словам, зарплата – мизер. Тебе тридцать, а ты все в студента играешь.

– А ты разбираешься в людях, – с издевкой отметил Игорь, не отвлекаясь от трапезы. – Мне нравится такая жизнь. Я сыт, одет и волосат. Надоедают люди – закрываюсь в подсобке, книжку читаю, надоест работа – уйду, надоест город – уеду. Я ни к чему не привязан.

– Пользуешься отменой крепостного права по полной, – с улыбкой подытожил Витя. Игорь хлюпнул ложкой супа.

– Вроде того.

Скучные диалоги ни о чем подпитывали Никитин недосып. Устало баламутя бульон, он оперся щекой на кулак и клевал носом.

– А ты чем занимаешься? – только-только начавшийся сон про подземный город с говорящими трубами смыло в унитаз. Никита резко выпрямился и нахмурился.

– Я? Водопроводчик я, – Витя покачал головой и, изобразив гримасу, отдаленно напоминающую удивление.

– И сколько зарабатываешь?

– Тебе какая разница? Работу ищешь? – Витя прочистил горло, опустив взгляд. Пару секунд было слышно лишь позвякивание ложки о тарелку.

– Нет… интересуюсь. Обычно, когда старые друзья долго не видятся, они хотят узнать что-то. Вопросы там задают всякие.

– Что за вопросы? – вклинился вернувшийся Миша.

– Которые смогут наладить старые дружеские связи, – ответил Игорь, спокойно вытирая усы и вынимая косичку на бороде из-под повязанного на шее платка. Витя выдохнул, отложил ложку. Встав из-за стола, подошел к стоящей сзади тумбочке и взял с нее поднос.

– Никит, у тебя телефон с собой?

– Да.

– Будь добр, положи его сюда.

– Мне по работе позвонят.

– Мы все свои сдали, – угрожающим тоном пояснила Катя, усаживаясь за стол в новых джинсах и майке, – чтобы не отвлекаться. Посидим у камина. Витя в погреб за вином сходит.

Они долго сверлили друг друга глазами, пока Никита не сдался. Вытянув из кармана поцарапанную раскладушку, он кинул ее на поднос в кучу с остальными и принялся доедать суп. Витя вручил все Иннокентию.

– Ты посылку забрал?

– Конечно… сэр. Но она промокла вся. Пацаненок ей походу от дождя укрывался. Упаковка вымокла, но бумаги под жилетом спрятал.

– Ты их не читал, надеюсь?

– Я бежал по грязи под дождем, отмывался в тазике и переодевался, чтобы успеть к обеду. При всем желании я б не успел, – Витя одарил его пренебрежительным взглядом и повернулся к компании.

– Сейчас вернусь, – предупредил он и ушел через заднюю дверь, кивком приказав дворецкому следовать за ним.

Какое-то время все молча опустошали тарелки, прислушиваясь к грохоту усилившегося дождя. В просторном зале становилось прохладно. Катя прижалась к мужу, отогревая замерзшие ладони у него под майкой, а он всеми силами старался не запищать. Игорь вышел в туалет, а Никита залип, рассматривая люстру на высоком потолке.

– Что-то ваш бродячий друг не горит желанием с вами разговаривать, – съязвила Катя.

– Витя дал ему работу, – с запрокинутой головой отвечал Никита. – Он и не дает себе слабины. Развивает преданность.

На этих словах в столовую вошел Иннокентий. Он сохранял спокойствие, держа в руках нож для вскрытия писем, измазанный чем-то красным.

– Я тут это… друзья, – объявил он. – Получилось так, что я там Витю убил. Свяжите меня и отвезите в полицию, по рукам? – из прихожей выматерился Игорь и, поглаживая локоть, вошел в зал.

– В упор уже не вижу, обо что бьюсь, – про себя подметил он и, заметив дворецкого, замер.

Все как один пялились на орудие убийства в руках Иннокентия, не до конца понимая, что происходит.

– Наверху веревка была. Я схожу, – отозвался первым Игорь, испытав потребность делать хоть что-то.

– Не ходи один! – выпалила Катя. – Миш, пожалуйста, сходи с ним.

– Зачем я ему? – отозвался Миша. – Если там кто-нибудь будет, я все равно не будут помогать отбиваться.

– Заткнись! – приказала Катя. – И сходи. Пожалуйста, – он протяжно выдохнул и пошел за Игорем.

Катя прильнула к Никите. Тот распрямился, выпучил одряблевшую грудь и натянул серьезное выражение лица. Он морщился, чувствуя, как ее ногти впивались в бицепс, а теплое дыхание обогревало шею.

Игорь с Мишей быстро вернулись с покрытым краской канатом.

Иннокентий без сопротивления выполнял все приказы: сел на стул, подставил руки и ноги куда нужно, отдал нож, который Игорь забрал салфетками и положил на стол. Когда Никита затянул последний узел на запястье, все отступили назад.

– Сходите что ли, гляньте, что там к чему, телефоны заберите. Кате лучше не показывайте ничего, – добавил Иннокентий. Компания переглянулась и через коридор, освещенный тремя свечами, отправилась в кабинет Вити. – Код от сейфа: ноль, четыре, пять, один, – на полпути крикнул он вдогонку.

– Почему мы вообще его слушаем? – проходя мимо заколоченной дыры во двор, шепнула Катя.

– Потому что пока это вполне здравое решение, – ответил Игорь.

– А разве убийца, который предлагает вполне здравое решение, не мог сам им воспользоваться? Сейчас придем, а там его подельник сидит, ножи точит, – все кроме Никиты остановились.

– Никит, тормози! – нервным шепотом подозвал Миша.

– Здесь труп, стол и сейф. Если что-то случится – свисну, – на этом Никита шагнул в комнату.

Витя лежал звездочкой на ковре времен Петра первого, подкрашивая его блеклые узоры свежей краской, вытекающей из перерезанного горла. Запах опорожненной толстой кишки резал глаза. Первым делом Никита дернул за ручку деревянного окна, а когда то не поддалось, выбил его ударом ноги по раме (благо, открывалось оно наружу, иначе процесс мог бы затянуться). Дождь воспользовался шансом окропить ему лицо, а ударами капель об бетонную тропинку и металлический водосток приглушил всхлипывавшую Катю. Вошел Игорь.

– Фу. Действительно мертвый.

– А ты что думал, блин?! – закричала девушка из коридора.

– Я думал, шутка, – ответил за него зажатый в ее руках Миша и получил подзатыльник.

– Не тебя спрашивала.

– Больно же!

– Прости, пожалуйста. Не уходи только!

– Куда я уйду? – краем глаза он выглянул из-за угла.

– Что там? – шепотом спросила Катя.

– Ничего хорошего, – ответил Игорь и, встав пошире перед сейфом, чтобы не наступить в лужу крови, начал набирать код.

Смотря на тело, Никита пытался представить Кешу, культурно берущего нож со стола и, предварительно извинившись, режущего горло человека, который его кормит. Картина не складывалась. Слишком уж убийство не подходило тому Кеше, которого он знал. Однажды Никита обнаружил, кто ворует трубы из подсобки на складе, а месяц назад во вторник в полдень по встревоженной и накрашенной хозяйке квартиры, где он работал, понял, что скоро должен прийти любовник, и через начальство разузнал телефон ее мужа. Сомнений нет, внутренний детектив в нем сидел уже заядлый, и он только что взялся за новое дело. Хмурясь в раздумьях, Никита вышел в коридор, спугнув поддавшуюся любопытству Катю. Она почти заглянула внутрь, но с визгом отпрыгнула назад.

– Придурок! – Миша захихикал.

В ореоле пламени свечи на полу виднелись кровавые следы, ведущие в платяной шкаф. С настойчивостью Никита распахнул двери и, раздвинув старые куртки, увидел пару испачканных в крови мужских туфель.

– Это был не он, – Никита схватил обувь и пошел обратно к Кеше. Встав перед ним на колено, он стянул с него туфлю и приложил подошву к его ступне. – Точно не он!

– А теперь можно, чтобы не только ты все понял? – спросил Миша.

– В этой обуви кто-то ходил в комнате. Она не на Кешу! В доме есть ещё кто-то, кто и убил Витю.

– Никит, не надо, – встал поперек его логики Иннокентий. – Это я разрезал горло Панову.

– Вот ты бы стал доказывать свою виновность? – не обращая внимания на Кешу, спросил Никита. Миша задумался.

– Ну да, согласен. Странно как-то…

– Тут явно есть кто-то еще… – размышлял Никита. – Мужик, которого он провожал! Он работает вместе c Кешей.

– Вольн уехал, – снова вклинился Иннокентий.

– В этом нет никакого смысла, – Катя покусывала маникюр, стараясь не смотреть на окровавленный нож для писем. – Зачем этому… Вольну сюда возвращаться? Он мог все до нас сделать.

– Он вернулся… чтобы представить все, как несчастный случай! – выстраивал цепь событий Никита.

– Тут в округе нет никого, – встал на сторону жены Миша. – Перед кем несчастный? Если все, как ты сказал, так он все равно мог все провернуть, не уезжая.

– У него были люди в городе! Мы мимо них проезжали, – не сдавался Никита, наступая на Мишу и тыча окровавленной туфлей. – Увидели, как мы едем к дому и предупредили одним звонком. Вот он и уехал, потом вернулся и подставил Иннокентия, чтобы убраться подальше. А его он вытащит деньгами, которые получит за сделку. Да на его одежде крови даже нет, – он схватил Мишу за ворот и указал на Кешу, который безуспешно пытался вставить слово. – Когда режешь кого-то, хоть капля, но упадет.

– Прям Пуаро без усов! – отцепившись, рявкнул Миша. – С одного ботинка и такая история.

– Мужики, извиняйте, но это я его убил, – взял слово Иннокентий, но ненадолго.

– Хватит! – крикнула плачущая Катя. – Давайте позвоним в полицию и просто отсюда уедем! – взяв со стола салфетку, она вытерла слезы и, всхлипнув, выдохнула. – Н-никит, ключи у тебя? – он похлопал по карманам, но не услышал привычного звона.

– Моя вина, – опять начал Иннокентий. – Витя попросил переставить твою машину за забор. Пока ты спал, я забрал ключи, – готовый оставить жирный отпечаток ботинка на его жилете, Никита напыжился и громко топнул.

– Где они? – видя два залитых яростью глаза, Иннокентий сжал подлокотники, но лицом сохранил хладнокровие.

– В сейфе.

– Который закрыт, – добавил вошедший Игорь, безмятежно потирая косичку на бороде.

– Как закрыт? – Катя вцепилась дрожащей рукой в спинку стула, чтобы не упасть.

– Код не тот. Ноль, четыре, пять, один – не те цифры. Я перетыкал ещё около… двадцати комбинаций, но-о-о… впустую, – все уставились на дворецкого.

– У-у… Я позавчера из-за Витиной спины его подглядел, – если бы Иннокентий мог, то растерянно почесал бы затылок. – Походу, он его сменил.

Катя хрустнула пальцами и грозно направилась в кабинет, схватив мужа.

– Да я-то тебе опять зачем? – выкрикнул он.

Никита кинул обувь на стол, стащил с общей миски кусок курицы, ломтик хлеба и зажевал. Обтирая об штанину жирные пальцы, сел на подоконник и уставился в окно.

– Зачем Витю убил? – садясь напротив Иннокентия, спросил Игорь.

– Я…

– Он никого не убивал, – процедил Никита, отплевываясь оставшимися на зубах крошками.

– Кеша сказал, что убил, – добавив немного настойчивости в голос, напомнил Игорь.

– Ты не слышал…

– Я слышал. Твои рассуждения ограничены одним днем, но времени на план и у Кеши и у… второго было куда больше, – Никита резко обернулся и ударил по столу кулаком. Об серьезность на его лице можно было точить ножи.

– Щас как дам в торец! Он не убивал, – медленно и очень жестоко проговорил Никита. – Ты – говно. И я прав. Я видел тех людей.

– Кого ты видел? – Игорь побледнел, но старался не подавать виду, контролируя высоту голоса.

– Две черные машины на выезде. Два водителя. Глядят на дорогу и ждут кого-то со стороны этого сраного дома. Как думаешь, кто они?

– ГИБДД? – предположил Игорь, разводя руками.

Никита замахнулся для удара.

– Да что за!.. – выругался вернувшийся Миша. – Не подходит твой чертов пароль!

Катя выбежала из-за его спины и с широкого замаха дала Иннокентию пощечину. Из-за эха зазвенело в ушах, но им еще повезло, потому что привязанный и вовсе оглох на правое.

– Уверен, что все правильно назвал? – с неприкрытой угрозой вкрадчиво спросила Катя.

Половицы на втором этаже заскрипели с интервалом, сильно напоминающим шаги. Что-то со звоном разбилось. Катя взвизгнула, подбежала к мужу и обхватила того, как сумоист спарринг-партнера на тренировке. Миша хрипло застонал:

– Хватит…

– Надо валить отсюда! – уткнувшись лицом в грудь мужа, настаивала Катя.

– Куда? – спросил Игорь, чуть трясущейся рукой поднимая чашку с остывшим чаем. Миша с натягом разжал хватку жены и жадно вдохнул воздуха. – Куда бежать? Телефонов нет, ключей от машины нет и в доме никого нет! Один убийца, один труп.