Текст книги "Леди Сьюзен"

Автор книги: Magnus Kervalen

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

В любовных делах простодушие – недостаток, и глупа та девица, что простодушна от природы или от чувств. Я пока до конца не уверена, видит ли Реджинальд, что с ней творится, а впрочем, большого значения это не имеет: сейчас он относится к ней с безразличием, когда же поймет, что она в него влюблена, отнесется с презрением, только и всего. У Вернонов ее красота вызывает восхищение, на него же никакого действия не оказывает. В особой чести Фредерика у своей тетки – оттого, вероятно, что она так мало похожа на меня. Для миссис Вернон она отличная компаньонка, та ведь любит во всем быть первой, в любой беседе прослыть самой дальновидной и остроумной, а затмить ее Фредерика неспособна. Когда она приехала, я старалась помешать ее частым встречам с миссис Вернон, но потом успокоилась, понадеявшись, что Фредерика будет соблюдать те правила, которые я установила для их бесед.

Не подумайте только, что я, расслабившись, хоть на минуту забыла о своем намерении выдать ее замуж. Нет, я думаю об этом постоянно, хотя и не решила еще, как именно буду действовать. Устраивать все здесь, под пристальным оком четы Вернонов, мне бы не хотелось – в Лондон же пока я поехать не могу. А раз так, придется мисс Фредерике немного подождать.

Всегда Ваша

С. Вернон.

Письмо двадцатое

Миссис Вернон – леди де Курси

Черчилл

Вчера, дорогая матушка, к нам пожаловал нежданный гость. Я сидела с детьми, когда они обедали, и вдруг услышала шум экипажа. Я вышла из комнаты и, спускаясь по лестнице, столкнулась с Фредерикой, которая стремглав взбежала по ступенькам и скрылась у себя. Я, не раздумывая, последовала за ней спросить, что произошло. "Боже! – вскричала она. – Он приехал! Сэр Джеймс приехал! Что мне теперь делать?!" Я ничего не поняла и попросила ее объясниться. В этот момент в дверь постучали, это был Реджинальд, леди Сьюзен велела ему позвать Фредерику. "Это мистер де Курси, – сказала она, густо покраснев. – Мама послала его за мной, мне надо идти".

Мы спустились вниз, и я обратила внимание, с каким удивлением мой брат разглядывает перепуганное личико Фредерики. В столовой мы обнаружили леди Сьюзен и молодого человека благородной наружности, сэра Джеймса Мартина, того самого джентльмена, из-за которого, если помните, ее светлость соперничала с мисс Мэнверинг. Сей подвиг, впрочем, совершен был, как видно, не ради нее самой, его плодами должна была воспользоваться в дальнейшем ее дочь – сэр Джеймс по уши влюблен в Фредерику, и ее мать это увлечение всячески поощряет. Бедной же девочке он явно не нравится, и хотя внешность и поведение его безупречны, и мне, и мистеру Вернону он показался не слишком умным.

Фредерика была так смущена и испугана, что я ее искренне пожалела. Что же до леди Сьюзен, то к гостю она отнеслась со вниманием, однако особого удовольствия от встречи с ним, по-моему, не испытала. Сэр Джеймс не закрывал рта, многократно приносил мне свои извинения за то, что взял на себя смелость приехать в Черчилл, и смеялся куда больше, чем следовало; одно и то же он говорил по многу раз и трижды повторил, что видел миссис Джонсон несколько дней назад. Обращался он иногда и к Фредерике, однако куда чаще к ее матери. Бедняжка не смела раскрыть рта, сидела опустив глаза, то бледнея, то краснея, Реджинальд же наблюдал за всем, что происходило, в полном молчании.

По-видимому, в конце концов леди Сьюзен это надоело, она предложила пройтись, и мы, оставив мужчин одних, отправились за шалями.

Когда мы поднялись наверх, леди Сьюзен попросила меня уделить ей несколько минут, сказав, что хотела бы поговорить со мной без свидетелей. Мы прошли в мою комнату, и, как только дверь за нами закрылась, она произнесла следующий монолог. "Поверьте, – сказала она, – сегодняшний приезд сэра Джеймса явился для меня полнейшей неожиданностью. Вам, дорогая сестра, этот визит причинил неудобства, мне же как матери он весьма лестен. Сэр Джеймс так привязан к моей дочери, что он не мог более жить, не повидав ее. Молодой человек приятной наружности и безупречной репутации, он, быть может, пока излишне многоречив, однако через год-другой наверняка остепенится, в остальном же он настолько подходит Фредерике, что его нежные чувства доставляют мне огромную радость, и хочется верить, что и вы, и мой брат отнесетесь к этому союзу столь же благосклонно. Прежде я об этих намерениях не упоминала, полагая, что, покуда Фредерика учится в школе, лучше об этом не говорить; теперь же, придя к убеждению, что Фредерика уже не в том возрасте, чтобы помещать ее в пансион, и что брак ее с сэром Джеймсом не за горами, я собиралась в ближайшие дни сообщить вам и мистеру Вернону о своих планах. Надеюсь, дорогая сестра, вы поймете, чем было вызвано мое молчание, а также согласитесь, что подобные обстоятельства слишком волнительны, чтобы долго хранить их в секрете. Когда и вы будете выдавать вашу прелестную крошку Кэтрин замуж за человека, во всех отношениях столь же безупречного, вы поймете, что я сейчас чувствую, хотя, по счастью, у вас едва ли будут основания радоваться так же, как радуюсь сегодня я: Кэтрин, слава богу, хорошо обеспечена, и для нее, в отличие от моей Фредерики, не будет необходимости искать выгодного жениха".

Закончила же она тем, что потребовала от меня поздравлений, каковые, боюсь, прозвучали не слишком убедительно, ибо, находясь под впечатлением от ее неожиданных признаний, да еще на столь волнующую тему, говорила я, вероятно, излишне сбивчиво. Тем не менее она принялась горячо благодарить меня за проявленную заботу по отношению к ней и к ее дочери, а затем сказала:

"Я не сильна в душевных заверениях, моя дорогая миссис Вернон, и никогда не отличалась даром выражения чувств, мне чуждых, а потому, надеюсь, вы поверите, если я скажу вам, что, какие бы похвалы ни слышала я в ваш адрес до нашего знакомства, я и представить себе не могла, что когда-нибудь полюблю вас так, как люблю сейчас. Должна также сказать вам: я тем более дорожу вашей дружбой, что у меня есть некоторые основания полагать, будто в свое время предпринимались попытки восстановить вас против меня. Мне бы только хотелось, чтобы все те, кому я обязана столь благородными намерениями, видели, в каких отношениях мы сейчас находимся, сколь теплые чувства питаем друг к другу! Но не буду долее вас задерживать. Да благословит вас Бог за вашу доброту ко мне и моей девочке! Будьте и впредь счастливы!"

Что можно сказать о такой женщине, дорогая матушка? Казалось бы, столь неподдельные чувства, столь возвышенные слова! И тем не менее искренность всего ею сказанного вызывает у меня серьезные сомнения.

Что до Реджинальда, то он, похоже, теряется в догадках. Появление в нашем доме сэра Джеймса совершенно сбило его с толку. Глупость молодого человека, смущение Фредерики повергли его в смятение, и хотя короткая беседа с леди Сьюзен свое действие возымела, он, сдается мне, все же раздосадован тем, что она всячески поощряет интерес такого человека к ее дочери.

Сэр Джеймс довольно бесцеремонно напросился остаться у нас на несколько дней, выразив при этом надежду, что мы не сочтем это желание неуместным – он и сам сознает, сколь вызывающим может показаться его поведение: повел он себя как близкий родственник, каковым, впрочем, добавил он смеясь, он действительно может со временем стать. Даже леди Сьюзен была несколько смущена подобной развязностью – в душе она наверняка хочет, чтобы он поскорей убрался восвояси!

Если только я и ее дядя не ошибаемся в чувствах бедной крошки, мы должны ей каким-то образом помочь. Она не может быть принесена в жертву амбициям и холодному расчету, нельзя даже допустить, чтобы она испытывала по этому поводу страх. Девушка, отдавшая свое сердце Реджинальду де Курси – пусть он к ней и равнодушен, – заслуживает лучшей участи, чем стать женой сэра Джеймса Мартина. Как только мне удастся переговорить с ней с глазу на глаз, я узнаю истинное положение дел, однако, по-моему, она меня избегает. Надеюсь, здесь нет злого умысла и не окажется, что я была о ней слишком хорошего мнения. Во всяком случае, поведение Фредерики в обществе сэра Джеймса свидетельствует о ее величайшем смущении и застенчивости, но никак не о поощрении его чувств.

Прощайте, дорогая матушка

Ваша и проч.

Кэтрин Вернон.

Письмо двадцать первое

Мисс Вернон – мистеру де Курси

Сэр,

надеюсь, Вы простите мне эту вольность: не окажись я в столь сложном положении, я бы ни за что не посмела вас тревожить. Сэр Джеймс Мартин – мое несчастье, и у меня нет иного способа облегчить свое положение, кроме как написать Вам – говорить на эту тему с дядей и тетей мне запрещено. А поскольку дело обстоит именно так, боюсь, что мое обращение к Вам Вы воспримете не более как уловку, будто я следую лишь букве, а не духу матушкиных распоряжений. Но если Вы не возьмете мою сторону и не уговорите ее отступиться, я сойду с ума, ибо переносить сэра Джеймса я не в состоянии. Вы единственный на свете человек, кого она может послушаться. А потому, если Вы за меня вступитесь и уговорите ее отослать сэра Джеймса прочь, я буду Вам обязана больше, чем можно выразить словами. Мне он не нравился с самого начала; уверяю Вас, сэр, с моей стороны это вовсе не внезапная причуда, я всегда считала его глупым, наглым и несносным, – здесь же он ведет себя хуже, чем когда-либо. Я готова зарабатывать на жизнь тяжким трудом, лишь бы только не выходить за него замуж. Я знаю, мне нет прощения за то, что я написала это письмо, знаю, что с моей стороны это было неслыханной дерзостью, я сознаю, какой гнев оно вызовет у матушки, но иного выхода у меня не было. Остаюсь, сэр, Вашей покорной слугою,

Ф. С. В.

Письмо двадцать второе

Леди Сьюзен – миссис Джонсон

Черчилл

Нет, это непереносимо! Никогда еще, мой бесценный друг, не пребывала я в таком бешенстве и должна излить Вам душу, ибо знаю наверное, что Вы меня поймете как никто другой. Угадайте, кто приехал сюда во вторник? Сэр Джеймс Мартин собственной персоной! Можете себе представить мое изумление и раздражение – Вам-то хорошо известно, что его появление в Черчилле никогда в мои планы не входило. Как жаль, что Вы не знали о его намерениях. Мало того, что он заявился без предупреждения, – он еще вдобавок попросил разрешения остаться на несколько дней. Я готова была его убить; впрочем, воспользовавшись сложившейся ситуацией, я обо всем рассказала миссис Вернон, которая, какими бы ни были ее истинные чувства, ни словом мне не противоречила. С Фредерики я взяла слово, что она будет с сэром Джеймсом вежлива, и дала ей понять, что вопрос о ее браке с ним решен окончательно и бесповоротно. В ответ она пролепетала что-то о том, сколь безотрадной будет ее жизнь. Еще больше утвердилась я в целесообразности этого союза, наблюдая за тем, как Фредерика увлечена Реджинальдом, и боясь, как бы подобное увлечение не сделалось взаимным. Как бы я ни презирала родившуюся из сострадания любовь, я вовсе не убеждена, что такое развитие событий невозможно. Правда, Реджинальд ничуть ко мне не переменился, однако в последнее время он часто упоминает Фредерику совершенно неожиданно и безо всякой нужды, а однажды даже высказал в ее адрес нечто весьма лестное.

Появление моего гостя было воспринято им с нескрываемым изумлением, и поначалу он наблюдал за сэром Джеймсом с вниманием, смешанным, к моему удовольствию, с ревностью, однако помучить его по-настоящему мне, увы, не пришлось, поскольку сэр Джеймс, хоть и был со мной мил до чрезвычайности, очень скоро дал всем понять, что сердце его отдано моей дочери.

Мне не составило труда убедить де Курси, оставшись с ним наедине, что меня этот союз при всех его недостатках совершенно устраивает, и таким образом все уладилось. Разумеется, они не могли не заметить, что сэр Джеймс не семи пядей во лбу, но я настрого запретила Фредерике жаловаться Чарльзу Вернону и его жене, чем лишила их возможности вмешиваться, хотя не сомневаюсь, что моя наглая невестка использовала бы для этого любой предлог.

Тем не менее все шло тихо и спокойно, и хоть я и считала часы, когда же сэр Джеймс наконец нас покинет, такое положение дел меня вполне устраивало. Вообразите же, каковы были мои чувства, когда внезапно все мои планы рухнули! И разрушил их тот, от кого я меньше всего этого ожидала. Сегодня утром ко мне в комнату входит Реджинальд и после короткого предисловия с важным видом принимается пространно убеждать меня в том, сколь ошибочно и неблагородно я поступаю, позволяя сэру Джеймсу Мартину свататься к моей дочери вопреки ее желанию. Признаться, я была потрясена. Когда же я поняла, что настроен он более чем серьезно, то потребовала от него объяснений, пожелав узнать, что побудило его завести со мной этот разговор и кто его уполномочил мне выговаривать. И тогда он сообщил, не скупясь на неуместные выражения нежных чувств, каковые я выслушала с полнейшим безразличием, что моя дочь познакомила его с некоторыми обстоятельствами, касающимися ее самой, сэра Джеймса и меня, чем крайне его встревожила.

Короче говоря, выяснилось, что она ему написала, попросив вмешаться, и что он, получив от нее письмо, побеседовал с ней, дабы вникнуть во все подробности дела и удостовериться в ее истинных намерениях.

У меня нет никаких сомнений в том, что девчонка воспользовалась этой возможностью, чтобы признаться ему в любви; в этом меня убеждает и то, как он о ней говорил. Что ж, он заслужил эту любовь! Мужчина, потворствующий страсти, которую сам он никогда не стремился разжечь и признания в которой никогда не добивался, ничего кроме презрения не вызывает. Мне ненавистны они оба. Он – за то, что ко мне равнодушен, в противном случае он не стал бы ее слушать; она, эта строптивая маленькая смутьянка, – за то, что ищет защиты у молодого человека, с которым едва успела перемолвиться словом. Мне одинаково претят и ее бесстыдство и его легковерие. Как посмел он поверить всему тому, что она говорила мне в осуждение?! Как мог усомниться в том, что у меня имелись самые веские причины поступить именно так, а не иначе?! Где была его убежденность в моей мудрости и добродетели? Где было подсказанное истинным чувством негодование против существа, меня порочащего? И кого?! Ничтожества, девчонки, у которой нет ни талантов, ни образования и которую сам он всегда готов был презирать!

Некоторое время я не выдавала своего раздражения, однако даже самая большая выдержка не беспредельна и в дальнейшем я дала Реджинальду почувствовать мое неудовольствие. Он старался, старался изо всех сил заставить меня смягчиться, но глупа та женщина, что оскорблена и, однако же, поддается на комплименты. В конце концов он ушел рассерженный не меньше, а даже больше моего. Я была совершенно спокойна, он же преисполнен ярости и возмущения. Надо полагать, его гнев в самом скором времени уляжется и, может, исчезнет вовсе, мой же будет неукротим и впредь.

Сейчас он заперся в своих покоях, куда, выйдя от меня, тотчас же направился. Могу вообразить, в какие грустные размышления он погружен! А впрочем, человеческие чувства ведь неисповедимы. Я еще недостаточно успокоилась, чтобы повидать Фредерику. События сегодняшнего дня она забудет нескоро. Она убедится, что напрасно изливала свою израненную любовью душу, что в результате стала всеобщим посмешищем, вызвав крайнее возмущение своей оскорбленной матери.

Преданная Вам

С. Вернон

Письмо двадцать третье

Миссис Вернон – леди де Курси

Черчилл

Позвольте мне от души поздравить Вас, дорогая матушка: история, которая причинила нам столько огорчений, близится к счастливому концу. Наши надежды на успех весьма радужны, и поскольку все должно завершиться самым благополучным образом, мне искренне жаль, что я делилась с Вами своими опасениями: радость от миновавшей опасности едва ли искупает тяжкие переживания.

Я пребываю в столь возбужденном состоянии, что с трудом держу в руке перо, однако исполнена решимости послать Вам с оказией несколько строк, дабы объяснить то, что, вне всяких сомнений, несказанно Вас удивит, а именно, что Реджинальд возвращается в Парклендс.

Полчаса назад я сидела в гостиной с сэром Джеймсом, как вдруг меня вызывает мой брат. Я сразу поняла: что-то произошло – он раскраснелся, голос у него дрожал. Вы же знаете, матушка, как легко он возбуждается, если происходит что-то для него важное.

"Кэтрин, – сказал он, – я сегодня же возвращаюсь домой. Прости, что уезжаю, но мне пора – давно не видел родителей. Отправляю вперед Джеймса с моими лошадьми, можешь поэтому, если есть письма, передать с ним. Сам же я окажусь дома не раньше среды или четверга, так как должен еще заехать по делам в Лондон. Но прежде чем покинуть Черчилл, – тут он понизил голос и заговорил с еще большим чувством, – я должен тебя кое о чем попросить. Воспрепятствуй тому, чтобы Фредерика Вернон была несчастна с этим Мартином. Он хочет жениться на ней, ее мать всячески этому способствует, она же об этом браке и помыслить не может. Уверяю тебя, я знаю, что говорю. Знаю, что Фредерика ждет не дождется, когда сэр Джеймс отсюда уедет. Она славная девочка и заслуживает лучшей участи. Немедленно с ним распростись. Сам-то он обыкновенный болван, но каковы планы ее матери, дано знать только небесам. Прощай, – добавил он, крепко пожимая мне руку, – не знаю, когда теперь увидимся. Но помни, что я сказал тебе про Фредерику. Ты обязана позаботиться о том, чтобы с ней поступили по справедливости. Она прелестна и очень умна, гораздо умнее, чем мы думали".

С этими словами он повернулся и побежал наверх. Остановить его я даже не пыталась, ибо понимала, какие чувства им владеют; что же до тех чувств, какие испытывала, слушая его рассказ, я, то передать их невозможно. С минуту я, ошеломленная и удивленная – радостно удивленная, – неподвижно стояла на месте; впрочем, чтобы испытать истинную радость от происшедшего, надо было успокоиться и все взвесить.

Спустя десять минут в гостиную вошла леди Сьюзен. Естественно, я полагала, что они с Реджинальдом поссорились, и взглянула на нее с тревожным любопытством, пытаясь отыскать на ее лице подтверждение своей догадки. Однако вид у этой непревзойденной обманщицы был совершенно невозмутимый. Поговорив со мной на какие-то несущественные темы, она словно невзначай обронила: "Я узнала от Уилсона, что мистер де Курси с нами расстается. Он и в самом деле сегодня покидает Черчилл?" Я ответила утвердительно. "Странно, еще вчера вечером он об этом и словом не обмолвился, – заметила она, смеясь. – Да и сегодня утром за завтраком тоже. Возможно, он и сам об этом еще ничего не знал. Молодые люди ведь часто принимают скоропалительные решения, которым, впрочем, далеко не всегда следуют. Не удивлюсь, если в последнюю минуту он передумает и никуда не поедет".

Вскоре после этого она вышла из комнаты. Хочется надеяться, дорогая матушка, что у нас нет оснований бояться, что Реджинальд и в самом деле передумает – история зашла слишком далеко. Вероятно, они действительно поссорились, и, скорее всего, из-за Фредерики. Невозмутимость леди Сьюзен меня поражает. Представляю, какую радость Вы испытаете, вновь увидев своего сына по-прежнему достойным Вашей любви, по-прежнему способным доставлять своим родителям счастье!

Надеюсь, что в своем следующем письме я буду иметь возможность сообщить Вам, что сэр Джеймс уехал, леди Сьюзен потерпела поражение и у Фредерики спокойно на душе. Конечно, еще очень многое предстоит сделать, но все непременно устроится. Очень хочется поскорей узнать, чем все же вызван его внезапный отъезд. Кончаю тем же, с чего начала, – искренними поздравлениями.

Всегда Ваша

Кэтрин Вернон

Письмо двадцать четвертое

Та же – той же

Черчилл

Могла ли я предположить, дорогая матушка, когда отсылала Вам свое последнее письмо, что ликование мое окажется столь скоротечным? Очень сожалею, что вообще Вам написала. Но кто мог заранее знать, что случится? Надежда, еще два часа назад меня окрылявшая, теперь исчезла. Леди Сьюзен и Реджинальд помирились, и все пошло по-старому. Правда, сэр Джеймс Мартин, по счастью, отбыл. На что же нам теперь уповать? Я и в самом деле очень разочарована. Ведь Реджинальд чуть было не уехал – лошади уже были заложены и только что не стояли у дверей! Еще мгновение – и мы были бы спасены!

В течение получаса я с минуты на минуту ждала его отъезда. Отослав Вам письмо, я пошла в кабинет к мистеру Вернону, где провела некоторое время, обсуждая случившееся. Затем я решила поискать Фредерику, которую после завтрака не видела. Я нашла ее на лестнице и обнаружила, что девочка плачет.

"Дорогая тетушка, – воскликнула она, – он уезжает, мистер де Курси уезжает, и это моя вина. Боюсь, что вы рассердитесь, но, честное слово, я даже представить себе не могла, что так получится!"

"Не стоит передо мной извиняться, душенька, – возразила я. – Я была бы благодарна каждому, кто способствовал возвращению брата домой. Дело в том, нашлась я, – что его отец хочет поскорей с ним повидаться. Но скажи мне, какое отношение к его отъезду имеешь ты?"

"Я была так несчастна из-за сэра Джеймса, – сказала Фредерика, густо покраснев, – что с собой не справилась... Я знаю, я поступила очень дурно... но вы не представляете, как мне было тяжело... а мама велела ни под каким видом не говорить об этом с вами или с дядей... и ...". – "И поэтому ты обратилась к моему брату, попросив вмешаться его" , – перебила я, чтобы избавить ее от мучительных объяснений. "Нет, я ему написала. В самом деле. Сегодня утром я встала затемно... и два часа сочиняла письмо... когда же оно было написано, я никак не могла набраться смелости вручить его. Однако после завтрака, когда я шла к себе, мистер де Курси повстречался мне в коридоре, и, решив, что если я не передам письмо сейчас, то уже не передам никогда, я себя пересилила... Он был так добр, что сразу же его взял... я же, не посмев даже взглянуть на него, тотчас убежала. Меня охватил безумный страх. Вы не представляете, дорогая тетушка, как я была несчастна..."

"Фредерика, – сказала я, – обо всех своих несчастьях тебе следовало рассказать мне. Во мне ты нашла бы друга, всегда готового прийти тебе на помощь. Неужели ты думаешь, что твой дядя и я не оказали бы тебе столь же решительную поддержку, как и мой брат?"

"Разумеется, я не сомневалась в вашей доброте, – сказала она, и ее личико вновь залилось краской стыда, – но я подумала, что именно мистер де Курси сумеет уговорить маму. Однако я ошиблась, они повздорили, и вот теперь он уезжает. Мама никогда мне этого не простит, и мне будет еще хуже, чем раньше".

"Нет, – возразила я, – не будет. В подобных случаях тебе следует обращаться ко мне вопреки запретам твоей матери. Она не имеет никакого права обижать тебя, и я этого не допущу. От того же, что ты обратилась к Реджинальду, выиграли все. Все к лучшему. Даю тебе слово, больше мы тебя в обиду не дадим".

Каково же было мое изумление, когда в эту самую минуту я увидела Реджинальда, выходящего из комнаты леди Сьюзен. Меня сразу же охватило дурное предчувствие. Вид у него был явно смущенный. Фредерика мгновенно исчезла. "Ты едешь? – спросила я. – Мистер Вернон у себя".

"Нет, Кэтрин, – ответил он, – я передумал. Не уделишь ли мне несколько минут"?

Мы пошли в мою комнату. "Я осознал, – продолжал он, волнуясь с каждым словом все больше, – что действовал с присущей мне поспешностью. Я совершенно не понял леди Сьюзен и, неверно истолковав ее поведение, готов был покинуть твой дом. Произошла очень серьезная ошибка – полагаю, ошибались мы все. Фредерика не знает своей матери – леди Сьюзен желает ей добра, Фредерика же не хочет ей довериться. Вот почему леди Сьюзен не всегда может понять, что на пользу ее дочери, а что нет. К тому же я не имел никакого права вмешиваться мисс Вернон не следовало ко мне обращаться. Короче говоря, Кэтрин, все сложилось крайне неудачно, однако сейчас счастливо разрешилось. Леди Сьюзен, насколько я понимаю, хотела бы, если ты не занята, переговорить с тобой о случившемся". – "Конечно", – сказала я, тяжело вздыхая; его рассказ показался мне малоубедительным. Я, однако, никаких замечаний себе не позволила, мне не хотелось тратить слова попусту. Реджинальд был рад, что может ретироваться, я же отправилась к леди Сьюзен – что-то скажет она?

"Помните, я вам говорила, – начала она с улыбкой, – что ваш брат нас не покинет?"

"Да, – сухо отвечала я, – однако я льстила себя надеждой, что вы ошибаетесь".

"Я бы не посмела высказать это предположение, – продолжала она, – если бы в ту минуту мне не пришло в голову, что его решение нас покинуть явилось следствием разговора, который состоялся у нас сегодня утром и результатом которого он был весьма недоволен, ибо между нами возникло недоразумение. Стоило мне прийти к этой мысли, как я немедленно сочла, что из-за этой размолвки, в которой, вероятно, я виновата не меньше, чем он, вы не должны лишаться общества вашего брата. Если помните, я почти сразу же вышла из комнаты с намерением немедленно исправить положение – насколько это возможно, разумеется. Вот как обстояло дело. Фредерика наотрез отказалась выходить замуж за сэра Джеймса".

"И вашу светлость это удивляет?! – с горячностью вскричала я. – Фредерика – девочка необыкновенно умная, чего про сэра Джеймса никак не скажешь".

"Меня ее отказ ничуть не смущает, – возразила она. – Напротив, радует, так как это лишь свидетельствует об уме моей дочери. Сэр Джеймс, спору нет, не Соломон (из-за своих мальчишеских манер он кажется глупей, чем есть на самом деле), и, обладай Фредерика проницательностью и способностями, которые я хотела бы видеть у своей дочери, или хотя бы имея подозрение, что она совсем не глупа, – я бы не стремилась так к этому союзу".

"Странно, что только вы одна пребываете в неведении относительно ума вашей дочери", – сказала я.

"Фредерика никогда не умела показать товар лицом, – продолжала леди Сьюзан. – Она стеснительна и ребячлива. Кроме того, она меня боится. Пока был жив ее бедный отец, она росла избалованным ребенком, однако из-за строгости, в которой я была вынуждена в дальнейшем ее держать, ее привязанность ко мне притупилась; к тому же в ней нет той энергии, того блеска, которые сразу же бросаются в глаза".

"Скажите лучше, ей не довелось получить хорошего образования".

"Клянусь Богом, любезная миссис Вернон, что я в полной мере отдаю себе в этом отчет; вместе с тем мне хотелось бы забыть все то, что бросает тень на человека, память о котором для меня священна".

Тут она притворилась, что вот-вот расплачется. Я почувствовала, что начинаю терять терпение.

"А что ваша светлость имели сообщить мне о размолвке с моим братом?" поинтересовалась я.

"Размолвка вышла из-за поступка моей дочери, в равной мере свидетельствующего о ее безрассудстве и о том страхе, который она, как я уже говорила, к несчастью, ко мне испытывает. Она написала мистеру де Курси письмо".

"Мне это известно. Вы же запретили ей говорить с мистером Верноном или со мной о причине своего горя, вот ей ничего и не оставалось, как обратиться к моему брату!"

"Боже милостивый! – вскричала она. – Как же дурно вы обо мне думаете! Неужто вы полагаете, что я подозревала, насколько она несчастна? Что я задалась целью обречь на страдания собственную дочь? И запретила ей говорить с вами на эту тему из страха, что вы воспрепятствуете моим дьявольским козням? Неужто вы думаете, что я совершенно бесчувственна? И способна принести несчастье той, способствовать чьему благополучию – мой первейший долг?! Как могли вы подумать такое?"

"И все же чем вы руководствовались, приказав ей молчать?"

"А какой, дорогая сестра, был прок обращаться к вам? Ведь в этом случае я вынуждала вас выслушивать мольбы, которые сама выслушивать отказывалась. Это было бы нежелательным и для вас, и для нее, да и для меня самой тоже. Ведь коль скоро я приняла решение, вмешательства со стороны, пусть и самого дружеского, я допустить не могла. Да, я ошиблась, это правда, но тогда мне казалось, что я поступаю правильно".

"В чем же состояла ошибка, на которую ваша светлость так часто ссылается? Как могло возникнуть у вас столь превратное представление о чувствах вашей дочери? Разве вы не догадывались, что сэр Джеймс Фредерике неприятен?"

"Я понимала, что это не совсем тот человек, которого бы она сама выбрала. Но мне казалось, что ее неприязнь вызвана вовсе не его скудоумием. А впрочем, дорогая сестра, лучше не расспрашивайте меня столь подробно об этом, продолжала она, в порыве искреннего чувства стиснув мне руку. – Тут, честно вам признаюсь, есть что скрывать. Фредерика ужасно меня огорчает. Особенно тем, что обратилась к мистеру де Курси".

"Не вижу здесь ничего особенного, – возразила я. – Если ваша дочь привязана к Реджинальду, неприязнь, которую она питает к сэру Джеймсу, понятна не меньше, чем если бы источником этой неприязни была его глупость. При этом мне все равно непонятно, с какой стати было вашей светлости ссориться с моим братом из-за того, что он вмешался в это дело. Вы же понимаете, не в его натуре отказать, раз его так об этом просят".

"Человек горячий, он в запальчивости пришел упрекать меня за то, как я обошлась с несчастной девочкой, с этой страдалицей. Он целиком встал на ее сторону, и между нами возникло недоразумение. Он преувеличил мою вину, я же сочла его вмешательство менее простительным, чем нахожу сейчас. Я очень высокого о нем мнения и была крайне удручена, когда обнаружила, что он моим к нему отношением пренебрег. Мы оба погорячились и, конечно же, оба виноваты. Решение покинуть Черчилл он так же принял сгоряча; когда же я поняла, что у него на уме, и в то же время задумалась над тем, что мы, быть может, неправильно поняли друг друга, я решила, пока не поздно, с ним объясниться. Я питаю теплые чувства ко всем членам вашей семьи, и, должна признаться, меня бы очень огорчило, если бы мое знакомство с мистером де Курси закончилось столь печально. Смею вас уверить: теперь, когда я убедилась, что у Фредерики были основания испытывать к сэру Джеймсу неприязнь, я немедленно сообщу ему, чтобы он оставил всякую надежду на брак с нею. Я ругаю себя за то, что, сама того не сознавая, так ее этим мучила. Она будет вознаграждена за свои страдания, и если она ценит свое собственное счастье не меньше, чем ценю его я, если будет придерживаться здравых суждений и вести себя как подобает, ей не о чем беспокоиться. Простите же меня, дорогая сестра, за то, что отняла у вас столько времени, но я должна была выговориться; надеюсь, после этого объяснения я не упаду в ваших глазах".