Текст книги "Кровавая пыль дорог"

Автор книги: М. Лютый

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

– Не знаю, успели ли? – покачал головой Людота.

Русава вся обмякла. Млава начала растирать ее лицо водой, но это Русаве не помогло.

– Горячая вся, – глаза Млавы источали невыносимую скорбь.

К утру Русава потеряла сознание. Утром подъехал Рахим. Узнав о произошедшем, он захлопотал, достал какие-то мази, но рассмотрев на опухшей ноге у Русавы остатки ранки от укуса змеи, которые почти спрятались в ожоге, покачал головой и начал их убирать. Деян его спросил что-то. Он ответил, и Деян поник головой:

– Надежды нет.

У Людоты перехватило дыхание от услышанной вести, а Млава закричала:

– Как нет? Что ты говоришь-то? – и после этого зарыдала. – Доня моя, донюшко-о-о…

Но что значит проблема какого-то муравья или букашки, находящихся на дороге, по которой идет путник? Как путник не замечает муравья на дороге, так и арабам не было дела до горя каких-то людей, ставших рабами. В Писании сказано: обращайтесь к врачам, ибо они мудрецы. Но какие могут быть врачи в то далёкое время, тем более среди пленённых людей, убитых одним общим горем – горем потери свободы.

Утром Барух с охранниками-арабами опять подъехал к Людоте. Людота шёл за телегой и прижимал к груди бесчувственное тело дочери. Охранник, увидев, что Людота без колодки, поднял плеть, но Барух остановил его.

– Что случилось, Людота?

– Добрые люди вначале здороваются.

Барух стиснул зубы и подумал, что трудно ему будет с этим рабом, но произнёс другое:

– Я выкупил вас у Саадат ибн Юсуфа. Обошлось мне это в немалую сумму.

– Поздравляю.

– А ты подумал, сколько можешь сделать мечей?

– Слушай, Барух. У меня дочь на последнем издыхании, а ты пристаёшь как торгаш.

– А я и есть, как вы говорите, купец.

– Могу сказать, что я согласен сделать тебе мечи, ну а сколько – поговорим потом.

– Ну и это уже хорошо. А без колодки ты уже чувствуешь себя свободным человеком?

Людота посмотрел на Баруха так, что Барух понял, что перегнул палку. Он без слов повернул коня и уехал, а к вечеру Русава умерла.

И опять дорога: пыльная или каменистая, поросшая травой или чавкающая грязью после пролитого дождя.

Местность стала меняться. Длинные долины стали обступать скалы, и дорога иногда проходила между ними, которые обступали отвесной стеной и были так высоки, что вверху синел только клочок неба, и казалось, что луч света никогда не касался в этом месте земли.

Над одинокими вершинами хребтов гор сгущались грозовые тучи. Вдали среди облаков виднелись похожие на белые сугробы снежные вершины. На голых скалах редко где увидишь какую-либо растительность. Крутые скалы прорезают многочисленные ручьи и речушки, поток которых с ревом несет влагу с вершин и ворочает камни.

Людота сидел у реки и смотрел на бурлящую воду, которая своим шумом заглушала человеческую речь, которая играючи вертела камни, да так, что они стали гладкими и почти круглыми. Краем глаза Людота увидел бегущего человека. Людота узнал в нём Рахима. Чтобы Рахим бежал, а не ехал неторопливо на своей лошади, – это Людоту одновременно и рассмешило и насторожило.

Рахим подбежал и из-за шума реки начал что-то кричать и показывать рукой туда, откуда прибежал. Людота разобрал только два слова: Деян и Млава. Он вскочил и побежал, перепрыгивая с камня на камень. За утесом, где поток воды немного утихомиривал свою прыть, и река стала глубже, по шею в ледяной воде стояла Млава, а трое чёрных горбоносых людей, одетых в большие накидки из овечьих шкур не спеша и методично избивали Деяна. Деян по очереди отлетал от одного человека к другому, и также не спеша и методично ударом он отсылал Деяна к третьему. На пригорке, громко гогоча и отпуская какие-то реплики на своем гортанном языке, стояло еще человек шесть.

Людота подобрал здоровенный сук и бросился на избивавших Деяна. С размаха он опустил сук на голову одного, – что-то хрустнуло, но сук остался целым. Повернулся к другому и ткнул его в живот, тот согнулся пополам, и ударом ноги снизу в голову Людота добил противника. Третий противник отпрыгнул в сторону и достал из-за пояса тонкий и острый клинок, да и остальные отдельно стоявшие достали оружие и двинулись ему на помощь. Людота стоял спиной к реке и готов был пожертвовать собой ради спасения Деяна и Млавы.

Нападающие взяли Людоту и Деяна в полукруг и медленно начали обступать его. Деян от безысходности поднял камень и бросил его в одного из нападавших. Из-за утеса появилось около десяти всадников, среди них был Рахим и Барух. Всадники оттеснили нападавших, а Людота помог Млаве выбраться из ледяной воды. Млава очень замёрзла, и её зубы непроизвольно стучали.

К Баруху обратился вожак этой банды:

– Мои воины участвовали в походе на хазар вместе с вами. Мы уже долго в походе и истосковались по женской ласке. Ничего не случилось бы, если мои воины немного развлеклись с этой красавицей. А этот, – головой показал на Деяна, – начал защищать её. А этот, – он показал на Людоту, – изувечил двоих. Отдай его мне. Закон гор обязывает кровью смыть позор. Мы должны отомстить. Он мой кровник.

Барух покачал головой.

– Это пленники несравненного Марвана ибн Мухаммеда. Я не могу тебе их отдать.

– Это наша земля, и мы всё равно отомстим. Нам никто не указ на нашей земле.

– Тебе не указ брат халифа? Ты хочешь, чтобы могущественный халиф отомстил за поруганную честь своего брата и бросил на вас на всех своё войско, которое не оставит никого здесь в живых?

Горец немного опешил, зло посмотрел на Людоту и, повернувшись, ушёл со своими воинами. Барух посмотрел сверху вниз на Людоту:

– Благодарите этого араба, – он взмахнул рукой и уехал вместе с сопровождающими его воинами. Рахим смущённо заулыбался и тоже поехал следом.

Людота и Деян собрали по берегу сучья и развели костер. Млава всё не могла согреться, – она слишком долго провела в ледяной воде, в которую ей пришлось влезть от преследующих её горцев. Людота уложил Млаву в телегу, укрыл чем только было можно и дал ей горячего кипятка.

– Эх, сейчас бы в баню её.

Утром у Млавы начался жар и хриплый, выворачивающий все внутренности кашель. Людоте стало страшно. Ожидание чего-то неотвратимого, настигающего его и его семью, а, впрочем, и всех пленённых северян, охватило его сердце. Он шёл за Млавой, лежащей в телеге, и чувство отчаяния, своей беспомощности противостоять всем этим обстоятельствам, терзало его. Станята, сидевший впереди на телеге, иногда оглядывался, и его испуганные глазёнки смотрели сначала на Млаву, потом на Людоту, а затем опять поворачивался и смотрел на ведущего за повод коня Деяна.

Как умерла Млава, Людота так и не понял. Просто в какой-то момент он не услышал её тяжелого дыхания, прерываемого хриплым кашлем. Обняв её, он чувствовал ещё её тепло, но дыхания уже не было, и не было слышно биения сердца. Людота, держа в своих объятиях Млаву, зарычал, и непонятно было, то ли это рык голодного зверя, готового разорвать себе подобного, то ли это стон, то ли это плач, но без слёз. Просто слёз не было.

– Братко, братко… – пытался успокоить Людоту Деян, но это было напрасно.

В этом стоне накопилась усталость от всего пройденного пути, горечь утраты дочери и жены, несправедливость устроения мира, где злые никчемные люди ради удовлетворения своих прихотей и желаний развязывают войны, от которых гибнут люди, которые мирно жили и работали, растили детей и выращивали хлеб.

Долго сидел так Людота, обнявши Млаву, пока не подошёл Богуш.

– Крепись, Людота, ты же мужчина. Нужно жить.

– Для чего? Подруби корни у дерева, – дерево погибнет. А у нашего народа сколько корней подрубили! Вон и меня не обошло горе… Остались теперь втроем: я, Деян и Станята. Как жить? Для кого?..

Помолчал немного Богуш и продолжил:

– Вот смотри, Людота, вроде бы травинка примята, а смочит её дождик или по утру роса, и смотришь, а она уже опять поднялась. Как травинка, помятая ногой человека или копытом животного, поднимается потом вверх, как цветок, лепестки которого вечером закрываются, а с восходом опять раскрываются, и он наполняется красками и запахом и опять смотрит на солнце, так и человек должен не унывать, преодолеть все трудности и жить, жить для близких и чужих, жить для других, во имя других.

Прошло немало времени, прежде чем Людота поднял голову, посмотрел на Деяна и Станяту и молвил:

– Ну что же, значит будем жить дальше.

Глава 4

(738 г. от Р.Х.)

Деян торопливо шёл по узким улочкам. Он был одет, как и все жители города: в халат поверх длинной белой рубахи прямого покроя и в штанах длиной почти до щиколоток. Загорелый, с надетой на голову чалмой, он мало чем от них отличался. И только выбивающиеся из-под чалмы выцветшие до белизны русые волосы могли выдать в нём чужестранца.

Высокие дома, сложенные из глиняных кирпичей, смешанных с соломой и высушенных на солнце, примыкали друг к другу и образовывали приятную тень в этой невыносимой жаре.

Деян торопился. Его босые ноги быстро переступали по вымощенным камнем улочкам. Он только старался не наступить случайно в дерьмо, которое иногда попадалось. Когда на улице никого не было, он переходил на лёгкий бег. Спешить стоило не только потому, что им было запрещено покидать территорию, отведённую им для работы и проживания в доме Баруха, но и потому, что сегодня должен к ним прийти сам Барух, и Деян должен быть в кузне. В руках, стараясь не уронить, как драгоценную ношу, он нёс узелок, в котором была мука, кусок мяса, немного овощей и крупа. Отдельно в кармане халата лежал сладкий гостинец для Станяты. Здесь его называют рахат-лукум. Всё это он купил от продажи ножей, которые втайне от Баруха они сковали с Людотой. Ещё у него осталось несколько серебряных монет, которые он завязал в тряпку и спрятал под чалму.

Деян спешил. Сегодня они с Людотой должны отдать Баруху двадцать восьмой меч из восьмидесяти, после изготовления которых Барух обещал отпустить их на волю. Они долго спорили с Барухом по количеству мечей, которые они должны были сковать, но под конец сошлись на восьмидесяти, а не на сотне мечей. Правда, Барух выразил свое неудовольствие, когда Людота начал делать мечи гораздо быстрее, чем ожидал Барух. Это неудовольствие, а скорее жадность и жалость об упущенной выгоде, которая могла бы быть, закончилось тем, что Барух резко урезал выдачу продуктов, так что Людоте и Деяну пришлось изловчиться и втайне от Баруха ковать ещё различные изделия на продажу, чтобы как-то прокормиться. А с учетом того, что им ещё приходилось ковать наконечники копий по просьбе Богуша, впроголодь им было бы не прожить.

Деян подходил к задней стороне дома Баруха, ограждённого со всех сторон глиняным, как и все строения, забором. В этом месте к нему примыкала с плоской крышей лачуга, которую они перегородили и приспособили одну часть под кузню, а другую – поменьше, себе под жильё. Ночью, спасаясь от жары, они часто спали на этой плоской крыше, хоть чуть-чуть обдуваемой ветерком. А Станята вообще чуть ли не целый день проводил на крыше, с которой было видно и сад у соседей, с растущими там деревьями, цветами и кустами, и вся улица, с проходящими по ней людьми, и задний вход в дом Баруха, откуда он мог прийти к ним, и снующих по своим делам его слуг и рабов.

Деян издали увидел сидящего на крыше Станяту. Передав ему узелок с едой, он перемахнул через забор.

– Скорей, Деян, скоро он придет, – Станята никак по-другому не называл Баруха, только «он».

Деян мимоходом сунул гостинец в руки Станяты, забежал в кузню и прошмыгнул в каморку, где быстро сбросил с себя халат, рубаху и на голое тело набросил кожаный фартук. Людота мехом нагнетал воздух в горн, вокруг которого были наложены камни.

– Ну что, Деян?

– Нашёл покупателя, еду купил.

– А что невесел?

– Богуш сказал, что Драговист умер.

Людота нахмурился. Эта весть огорчила. Зачем теперь делать оружие, если не стало воеводы Драговиста, с которым все связывали надежды на спасение.

– Ещё он сказал, что пока подождите с оружием, так как прятать негде.

С крыши спрыгнул Станята:

– Он идёт, и ещё один с ним, пузатый такой.

– Деян, а ну-ка подбрось углей в горн, – Людота энергичнее начал качать мехами, после чего огонь ярче загорелся, и в кузнице стало ещё жарче.

К кузнице подошёл Барух с таким важным на вид арабом, что Людота усмехнулся, вспомнив, как его назвал Станята. Действительно, живот у араба сильно выпирал вперёд, а шеи вообще не было видно: плечи и сразу голова. И казалось, голова вообще не могла поворачиваться в отсутствии шеи, если ему нужно было посмотреть в сторону, то поворачивалось всё туловище, и от этого казалось, что владетель такого живота надменно смотрит на окружающий мир.

Барух, видя ярко пышащий огнём горн, и чувствуя уже на подходе к кузнице его жар, остановился, не доходя до кузницы, и крикнул:

– Людота, выноси меч! Почтенный Ясир бен Джазим Багдади желает его посмотреть и купить.

Людота перестал орудовать мехами, подмигнул Станяте, на что Станята улыбнулся, и вынес Баруху меч, выкованный им.

Барух принял его двумя руками и повернулся к покупателю:

– Взгляни на это чудо!

Араб с проворством, которое от него не ожидали вследствие дородности тела, взял меч, положил себе на голову и пригнул к ушам за оба конца, а затем отпустил, – меч вернулся в прежнее состояние. Затем он взглянул на клинок: по нему шел волнистый узор из сплошных изогнутых линий.

Людота положил на деревянный чурбан толстый гвоздь и знаком предложил арабу перерубить его. Ясир взмахнул мечом и рубанул по гвоздю. Гвоздь разлетелся на две половинки. Араб начал разглядывать клинок, но нигде не заметил вмятин. Под конец он достал свой меч и с размаху ударил им по мечу Людоты. На мече Ясира бен Джазима Багдади остались зазубрины. В знак восхищения он зацокал.

Барух взял у него меч, повернул его лезвием вверх, достал шелковый платок и легким движением набросил платок на клинок. После соприкосновения с лезвием на землю упали две половинки платка.

– Я покупаю его. Сколько за него возьмешь, Барух?

– Ну, ты же знаешь, уважаемый Ясир бен Джазим Багдади, что такой меч стоит столько золота, сколько весит сам.

Ясир чуть подумал и согласился:

– Он того стоит.

Деян, услышав это, очень удивился и, чтобы Барух не узнал, что он понимает их разговор, быстро отвернулся.

– Но я хочу, – продолжил Ясир, – чтобы на мече была надпись: «Я владетель мира».

– О-о, это замечательно, – залебезил Барух, – но только что подумает халиф, если узнает, что у тебя есть меч с такой надписью. Не лучше ли будет, если написать: «Во имя Бога благого и милосердного!», или, например, «Владетель прославится».

– Да, ты опять прав, пусть будет «Владетель прославится». Когда мне можно будет забрать меч?

– Деян, за сколько дней ты на мече сделаешь надпись «Владетель прославится»?

– По-славянски или на его языке?

– Конечно на его.

– Дней за десять можно… Ты только напиши на пергаменте, что надо написать, а я сделаю.

– Сделай за пять, ладно за шесть дней, и не днём более. Сделаешь, – принесу баранины, – Барух повел гостя прочь от кузницы.

– Уважаемый Ясир бен Джазим Багдади, ты можешь забрать свой меч через шесть дней. Позволь получить задаток.

Ясир молча кивнул и передал Баруху мешочек с серебряными монетами. Барух подкинул на ладони мешочек и оценил его вес. Он смотрел в спину уходящего Ясира и улыбался. У него была причина радоваться. Меч Людоты, который он подобрал при его пленении, уже окупил перстень, подаренный Саадет ибн Юсуфу, и принёс ему прибыль. А все двадцать семь мечей, реализованных ранее, уже принесли Баруху значительную сумму, которая состояла из арабских серебряных дирхемов и золотых ромейских солидов.

Деян проводил взглядом ушедших Баруха и Ясира и вздохнул:

– Хороший меч. Жалко отдавать такой в руки недругов.

– Не жалей, братко, – засмеялся Людота. – Да, меч красивый, и рубит хорошо. А я такой меч только на стену для красоты повесил бы. Сколько ты со мной работаешь, а до конца не осознал, что при таком способе ковки такой меч ничего не боится, кроме холода. А на морозе он ломаться будет. Представляешь, если опять они к нам сунуться… А так, пускай между собой воюют.

Станята, услышав такое, даже взвизгнул от восторга.

Деян продолжил:

– Барух сказал, что этот меч он продаст больше чем за триста византийских солидов, а рабы на базаре продаются от двадцати до шестидесяти солидов. Да за эти деньги нас бы давно выкупили. Может, доделаем тот меч, о котором не знает Барух, продадим и выкупим себе свободу?

Людота усмехнулся:

– Ты зарежешь курицу, которая несёт тебе золотые яйца? То-то и оно. И нас, я думаю, никогда не продаст, да, мне кажется, он и не отпустит нас, когда мы сделаем эти проклятые восемьдесят мечей.

– Что же делать-то?

– Не знаю, – пожал плечами Людота.

– Может убежим? – встрял в разговор Станята.

– А что? – подхватил идею Деян. – Давай доделаем кинжалы и меч, продадим, купим коней и только нас и видели.

– Не спеши. Надо все обдумать, кинжалы и меч доделать, покупателя найти, коней достать.

– У Рашида купим. Я его иногда на базаре вижу.

– Давайте доделаем поскорей. Я вам помогать буду, – у Станяты загорелись глаза.

– Вот с утра рано вставай и помогай, – заулыбался Людота. – А на сегодня сделаем отдых. А теперь, – продолжил Людота, – закрывай дверь, мыться будем.

Дверь в кузню закрыли, все разделись, и Людота большими щипцами взял один из раскалённых докрасна камней, которые нагревались у горна, и бросил в чан с водой, затем ещё, и ещё… От этого поднялся такой сильный пар, что всех троих обдало жаром. Наслаждаясь этим жаром, все трое завопили от удовольствия.

– Эх, сейчас бы березовый веник сюда… – заметил Деян.

Вымыв Станяту и выпроводив его из кузницы, Людота и Деян с наслаждением ещё поддали парку и попарились вдосталь.

Вымывшийся Деян вышел из кузницы и услышал шёпот Станяты, как обычно сидевшего на крыше:

– Деян!

Деян глянул вверх и увидел взволнованного Станяту, одной рукой зовущего к себе Деяна, а палец другой прижался к губам, означая не шуметь.

Деян осторожно залез на крышу. Станята молча указал на соседний сад. Там, уткнувшись в согнутый локоть, лежала на траве девушка и громко рыдала. С юношеской безрассудностью Деян спрыгнул с крыши в соседский сад и бесшумно, как кошка, пригнувшись, чтобы его не заметили, двинулся к плачущей девушке, которая рыдала, не замечая ничего вокруг. Он осторожно коснулся её плеча. Девушка встрепенулась и по инерции загородила лицо накидкой из тонкой ткани, закрывающей волосы и шею, но оставила открытыми заплаканные в слезах глаза.

Перед Деяном сидела довольно миловидная девушка с огромными черными глазами. На ней было надето несколько платьев сразу, и их широкие рукава разной длины с красивой вышивкой по краям, выглядывавшие один из-под другого, смотрелись очень эффектно. Она была сравнительно молода, так как видно было, что её грудь ещё не оформилась. Деян понял, что девушка замужем, так как две её косы были заплетены перед ушами и немного выступали из-под головного убора, а незамужние девушки носят косы сзади. Обычно арабские женщины украшают себя серебряными поясами, ручными и ножными браслетами, кольцами и серьгами, но, несмотря на то, что на девушке была дорогая одежда, на ней не было ничего из украшений.

Девушка немного отошла от испуга. Перед ней сидел, не предпринимая ничего угрожающего, молодой широкоплечий парень с милой улыбкой на лице. Волосы у него были светлые, а глаза, о чудо, – голубые. Он сидел, смотрел на неё и улыбался, и от этой улыбки веяло таким спокойствием, что девушка непроизвольно улыбнулась.

– Ты кто?

– Я? Мое имя Деян. Я живу там, – и Деян мотнул головой в сторону забора. Мой хозяин Барух. Но скоро я буду свободен. А тебя как зовут?

– Зайнаб.

– Ты чего плачешь? На колючку наступила?

Зайнаб замотала головой, и слёзы опять полились из глаз:

– За долги моего отца меня отдали замуж за менялу Бек-Дели эль Каддада.

– Ну и что?

– Да он старый, дряблый такой. У него даже зубов нет, и изо рта пахнет. А старшие его жены меня бьют, – Зайнаб всхлипнула и утёрла слезу. – А ты сакалиб?

– Да, нас так называют.

Деян начал рассказывать, как их пленили. Он рассказывал, а его руки непроизвольно рвали цветы и листочки травы, растущие рядом, и, как у него на родине девушки сплетали венки, так и он сплёл венок и положил Зайнаб на голову. В этом венке она была так мила, что Деян невольно залюбовался ею. Зайнаб сняла венок, оглядела его и опять надела на голову. И уже счастливая улыбка не покидала её лицо.

– Деян! – позвал Станята, и за кустами послышались женские крики:

– Зайнаб, куда ты подевалась?

Деян встал с травы и, махнув рукой, пошел к забору.

– Деян! – услышал он голос Зайнаб и обернулся.

Она стояла и смотрела:

– Ты приходи, Деян. Я буду ждать.

Деян кивнул головой в знак согласия, вмиг очутился на крыше и прилёг рядом со Станятой. Зайнаб уже скрылась в зарослях сада.

– Чего она?..

– Такая же рабыня, Станята, как и мы. Продали её. Вот как получается, мы – несвободные, рабы, а они свободные, а по сути такие же рабы. А почему? Все они зависят от злата. Есть золото или – ты свободный. Нет их – ты раб. И ради этого они готовы на всё. Ради них они готовы воевать, уничтожать и порабощать людей. Я вот хожу по городу и вижу столько нищих и голодных. И они унижаются из-за куска лепешки. У нас на родине любому прохожему и кусок хлеба дадут и крынку молока нальют.

– Правда, моя маманька для этого всегда держала на столе крынку с молоком и кусок хлеба рушником прикрывала, – неожиданная слеза покатилась из глаза Станяты.

– Ну, будя-будя, не плачь. Вот думай о том, как освободимся, как домой добираться будем, как нас встретят, как дом построим. Хотя, чтобы добраться, опять деньги нужны.

– Ладно, – Станята вытер рукавом неожиданную слезу. – Скорей бы домой…

Глава 5

(738 г. от Р.Х.)

Барух после удачной сделки находился в благодушном настроении и решил тоже помыться в арабской бане, или как его зовут арабы – в хамаме.

В хамаме Барух разделся и завернулся в полотенце, чтобы скрыть все интимные места. Показ интимных мест считался оскорблением, и поэтому банщик выгонял всех, кто нарушал это правило. На ноги Барух надел специальные деревянные башмаки, чтобы не обжечь ноги, так как пол в хамаме всегда очень горячий, и направился в парную. Там он посидел до тех пор, пока его тело хорошо не разогрелось. Затем он лёг на специальное ложе для массажа, которое было более горячим, чем окружающий воздух, и Барух ещё сильней стал потеть. К нему подошел банщик и стал его массажировать, хотя вряд ли это слово может подойти к тем действиям, что проделывал банщик с Барухом. Банщик вытягивал ему руки, ноги, позвоночник, бил его кулаком, становился на него своими ногами, мял ему все участки тела. После такого «массажа» банщик аккуратно постриг и побрил Баруха, а затем удалил ему мозоли на ногах. После этого жёсткой варежкой из верблюжьей шерсти тщательно растёр распаренное тело Баруха, чтобы убрать все омертвевшие клетки кожи. Затем несколько раз он облил Баруха водой.

Умиротворенный Барух после всего этого залез в бассейн. Вода в бассейне была не горячая и не холодная, и Барух плескался в нем, а в голове строились различные планы о будущей торговле. Ещё немного времени и Барух накопит достаточно средств для её возрождения. Из двадцати семейств рабов сакалибов он большинство продал, распродал он и всех коней, в том числе и коня Людоты. Мечи, которые делал Людота, уже принесли ему немалую прибыль. Теперь остаётся решить, что же делать дальше: купить корабль и двинуться за пряностями и рубинами в далекую Индию, или в жаркую землю чёрных людей за слоновьей костью и золотом, или в долгий путь на север к варварам за ценным янтарем, или, всё-таки, наладить отношения с ромеями, с которыми воюют арабы? В какую бы сторону не направиться, все равно нужно нанимать охрану, а это определенные затраты. Пока эти рабы куют булатные мечи, можно не беспокоиться, деньги от их продажи текут ручьём. Но что будет, когда будет готов последний меч из восьмидесяти? Этот наивный и строптивый сакалиб может отказаться их делать дальше. То, что Барух их не отпустит, он решил уже давно. Но как заставить их ковать мечи дальше? Видя стойкость в бою сакалибов и их презрение к смерти, гордость и умение держать обещание, этого сделать будет трудно. Надо что-то придумать.

С этими мыслями Барух направился в комнату отдыха.

В комнате отдыха он увидел кадия33
  Кадий – судья у арабов.


[Закрыть] Назира аль-Дахмана, медленно цедившего из пиалы чай, и подошёл к нему:

– Да всегда сопутствует тебе удача, умудрённый Назир аль-Дахман.

– А, это ты, Барух. А я наслышан, что удача сопутствует тебе. О твоих мечах говорят даже в гареме эмира Мааруфа ибн Башира, да что эмира, даже во дворце самого халифа судачат о них. Говорят, что ты не всем продаёшь, и заказ нужно ждать несколько недель. Позволь спросить, дорого тебе пришлось заплатить за раба, который куёт тебе мечи?

– Да, пришлось потратиться.

– Послушай Барух, один почтенный человек хочет заказать у тебя меч, но ему некогда ждать. Я не могу тебе сказать его имя. Как твоё мнение, можем мы решить эту проблему?

Барух взвесил все за и против. С одной стороны ему не хотелось портить отношения с заказчиками из-за срыва обещанных сроков изготовления мечей, а с другой стороны не хотелось отказывать этому судье, так как он всегда ему мог в дальнейшем пригодиться. А, ладно, заставлю меньше спать этих рабов, пусть больше работают.

– Я думаю, что можно пойти навстречу этой просьбе.

– Но одно условие, Барух. Этот меч должен быть готов к полнолунию.

– Но ведь до полнолуния осталось четырнадцать дней!

– Да, – кивнул головой кадий. – Но я ещё раз повторю, что это для очень, м-м-м, скажем так, очень значимого человека.

Мысли у Баруха лихорадочно завертелись в голове:

– Но, понимаешь, о, справедливый Назир аль-Дахман, да будет над тобой чистое небо, это будет стоить несколько больше, чем обычно.

– Я понимаю, и ты мне скажешь свою цену. Я её озвучу заказчику.

– Может, уважаемый Назир аль-Дахман, сведёт меня с заказчиком, и мы всё с ним сами оговорим?

Назир аль-Дахман снисходительно улыбнулся:

– Ты хочешь лишить меня нескольких дирхемов?

– Я могу отблагодарить тебя этим же количеством дирхемов.

– Как ты думаешь, Барух, можно ли измерить деньгами ветер или утреннюю росу? А может можно измерить яркую звезду на чёрном небе?

Барух недоуменно посмотрел на кадия.

– Разве ты не понимаешь, Барух, что не всё можно измерить золотом. Также невозможно измерить золотом и благосклонность сильных мира сего.

– Но сегодня благосклонность есть, а завтра может и не быть. А золото, вот оно – всегда при тебе.

Кадий улыбнулся:

– С одной стороны ты прав, но с другой… Представь, к тебе в дом забрались разбойники и забрали у тебя всё золото. Что ты будешь потом делать? А с благосклонностью правителей ты всегда восстановишь свое благополучие.

– Ты прав, о мудрый Назир аль-Дахман. Как ты сказал, правителей?

– Я оговорился, Барух, – недовольно поморщился кадий. – И еще я забыл тебе сказать, что на поверхности клинка должна быть надпись: «Нет бога, кроме Аллаха, Мухаммед – посланник Аллаха».

– О-о, меч с такой надписью можно вручить и самому халифу.

– Опять твои мысли заняты не тем, чем надо, – снова поморщился кадий. – Твоя задача вовремя сделать нужный меч и сообщить цену.

Барух свёл воедино всё сказанное кадием и сделал свои выводы. Первое, меч нужен для какого-то высокопоставленного лица, значит, деньги у него есть. Второе, меч необходимо изготовить в короткие сроки, – можно увеличить цену. Эх, была-не-была, и Барух назвал цену, увеличив её раза в два.

Кадий немного подумал:

– Хорошо, но только надо уменьшить цену на треть.

– Ну, никак нельзя. Нужно металл закупить, и за срочность… Давай уменьшим на десятую часть.

– На четверть.

– О, благоразумный Назир аль-Дахман, ты меня разоряешь. На шестую часть…

– Ладно, на пятую часть уменьшаем, и на этом закончим. И не дирхемом больше.

Барух в знак согласия наклонил голову.

Кадий утёр простыней потное от горячего чая лицо и поднялся:

– И ещё раз напоминаю: меч должен быть готов не позднее полнолуния. И пусть видит Аллах, что если меч будет не соответствовать цене… А если заказчик будет доволен, – в это время судья непроизвольно взглянул вверх, – тогда возможен ещё заказ.

Благодушное настроение Баруха как-то само собой начало понемногу угасать. Он смотрел на удаляющегося кадия, и непроизвольно на его лице появилось озабоченное выражение. Он тоже поднялся и направился домой.

Он уже почти дошел до дома, как заметил семенившего навстречу Баруху торговца Ашера. Его тощая козлиная борода тряслась при его каждом шаге.

– Ты куда торопишься, Ашер? Ты почему такой озабоченный?

– В связи с предстоящим праздником – обрезанием сына халифа Мухаммеда, да смилостивится над ним Всевышний, покупатели распотрошили всю мою лавку. И это им не нравится, и то. Ты же знаешь мой товар, Барух? Это же лучшие изделия из серебра, фарфора и бронзы в нашем городе. Нет, подавай им этакое, что-то особенное. Вот бегу к Нахуму. Говорят, что он собирает караван к ромеям, закажу ему кое-что. Может, успеет за десять дней обернуться.

– Караван? Слушай, а не заказать ли мне у него металл? Я с тобой пойду.

И Барух с Ашером направились к Нахуму. Ашер, также мелко перебирая ногами, семенил, потряхивая своей козлиной бородой, а Барух важно вышагивал следом.

* * *

Ни свет ни заря Станята проснулся. Было ещё темно. И не удивительно. Станята с трудом, но вспоминал, что на родине летом ночи короткие, а дни длинные. А здесь по длительности ночь почти равнялась дню. Санята решил всех разбудить:

– Дядько Людота, Деян, вставайте, мы же договаривались пораньше встать…

Людота, а за ним Деян начали одеваться, благо, что работа находилась рядом, за дверью. Пока разжигали горн, Людота начал учить Станяту:

– Понимаешь, Станята, это только кажется, что разогрел железо, молотком отбил, вот тебе и меч готов. Железо оно разное: может быть гибким, но мягким. Из него меч не сделаешь, – будут зазубрины. А может быть твердым, но хрупким, – тогда меч может сломаться. А чтобы меч был крепкий, но в то же время и гибкий, нужно сделать его слоистым. Вот здесь вверху горна получается железо твердое, а внизу горна, где поступает воздух, там, наоборот, мягкое. Вот видишь эти два куска железа? Каждый из них был сложен из нескольких пластин: поочередно мягкое железо, потом твердое. Вначале мы их сварили вместе. Сваривать надо умеючи. Время сварки определяют по цвету нагретого металла, а то не сварится. Затем мы кусок железа разрезали пополам, опять проковали. И так делали раз четырнадцать. И скручивали мы его и опять ковали. Сейчас уже последний раз куём. А вот смотри, как мы с Деяном будем делать. Главное не испортить при нагревании, а то кинжал или меч может не получиться: быть или мягким, или хрупким. Нужно соотносить нагрев металла с ковкой, чтобы не перегреть или недогреть заготовку. Всё понял?