Текст книги "Дневник (СИ)"

Автор книги: L.Luft

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== 1. ==========

«Какое, однако, занимательное творение книги! Сотни мыслей, различные взгляды, связь с прошлым – все это хранят в себе эти скромные листы бумаги, скрепленные воедино нитями. Я полюбила книги недавно. Раньше на них не было времени: вечная спешка, задания, бездушная система, которой либо подчиняешься, либо, признав свою слабость, отступаешь. Да и в братстве было двоякое отношение к этим „кусочкам знаний“: одни наставники не разрешали погружаться в творчество, считая, что дальние миры и философия расшатывают военную дисциплину и отвлекают молодых бойцов, другие же вели постоянные споры с первыми и порой, по принужденно-добровольному характеру, настаивали на прочтении какой-либо литературы. Только почему-то мы не сомневались, что эта книженция уже прошла „необходимые проверки“. Но, несмотря на усилия „наставников Просвещения“, мы не очень стремились в те далекие миры тайн и фантазий, бесконечных споров. К тому же…Кому какое дело до этих „кусочков пергамента“, когда штатный изобретатель показывает новый образец оружия? То-то же!

Теперь, после того, как в братстве новое поколение сменило старое, как появились рослые, крепкие «орлята», необходимость в бойцах, набиравшихся руководством из нужды, отпала. Нет, нет, конечно, были такие мастера, которые, сохранив свое место, становились учителями или просто продолжали служить братству. Однако были и такие, которые, не подходив под «новые критерии», вынуждены были уходить на ранний покой (посвящать свое время семье, детям или вести разгульную жизнь, рассказывая байки и играя в карты в каком-нибудь заведении) или заведовать лечебницами, приводить в порядок все документы, становиться главами бюро. Конечно, я и не думаю гневиться на руководство. Нет, даже не в этом плане. Гневиться… Это было бы как-то неправильно. Наверное, обидно. Да-да, именно обидно! Обидно, что в самом начале твоего пути, когда тебе и страшно идти в бой, и так радостно от того, что именно тебе, да-да, именно тебе, а не ненавистному задаваке-сверстнику, дали ответственное задание! А потом вдруг, так совершенно неожиданно, ты – глава бюро, который находится в окружении истории, строгих (до безобразия!) данных, вдалеке от сражений, от разгульных вечеров. И негде душе дать волю! Но все-таки, вынуждена признать, времени появилось чуточку больше, хотя бы на чтение ненавистных ранее книг, которых в бюро было не так много (большая часть места занимали карты, журналы, сводки)»

Так гласила надпись в дневнике главы одного из окружных бюро Парижа, точное местоположение не представлялось возможным установить, однако была известна дата – 1780 год. Девять лет до начала революции.

***

«После неурожайного года, казалось, и начались все беспорядки. Многочисленные нападения бедняков, неимущих. Цены росли.

Налоги и привилегии. Торговцы поговаривают, что королю недостает средств, чтобы содержать верхние слои нашего общества. Говорят еще, что тот надумал поднимать налоги, на что старый буржуа всегда угрюмо отвечает: «Не видать этому паршивцу ни гроша!» А что, если не торговля способствует поднятию всеобщего духа и благосостояния страны? И если буржуа не поддержат эту политику (а по своему наглому предположению, могу судить, что они так и поступят), то начнется что-то еще более страшное, нежели сейчас. Правда, чур-чур…

Вот все, что удалось узнать. В остальном мужчины сразу замолкают о делах короля и городских, когда видят в своих кругах женщину. Все-таки, они гордые создания, считающие, что представительница слабого пола должна не высовывать своего носа за пределы дома. Однако этот слабый пол, попрошу, столько раз вытаскивал гордецов из опасностей. Это я еще помню по историям, которые нам рассказывал наставник. Он, каждый раз, заметив, как задаваки подтрунивают надо мной или другими девушками, подходил к нам и рассказывал «поучительные» истории о подвигах женщин-ассасинов. Однако мальчишки с некоторой долей недоверия слушали. Это было видно по их глазам. А вот девушки всегда брали на вооружение такие истории, стремились стать такими же. Даже я таила в себе эти мечты, как однажды мне удастся подхватить знамя и устремиться в бой, где непременно буду награждена «тулупом». Эх, мечты, мечты.

1782 год»

========== 2. ==========

Франция. Неурожай, голод, разруха. Словно один из предшественников Апокалипсиса спустился на просторы страны. И, казалось, этот приход был не только предупреждением, будто кто-то сверху запустил механизм отсчета. Голод не приходил один…

Необходимо было спасать население, в особенности бедняков, стариков и сирот. Но власть не считала нужным вести политику «спасения», им как будто закрыли глаза и уши. Они не слышали и не хотели слышать.

В такие моменты у третьего сословия, у людей без привилегий было два выхода: сплотиться, помогать друг другу, или действовать по принципу каждый за себя. Бюро, на окраинах, в большинстве случаях не разделяли вторую политику, поэтому (не забывая о скрытности, естественно) старались помогать сиротам и старикам.

«К моим повседневным обязанностям прибавилась забота о сиротах. Готовили суп из крапивы, из того, что было возможно найти, лишь бы протянуть еще один день. Нередко хлеб получался как глина, а из найденных зерен делали макуху, и то есть было невозможно. И, помню, самый большой праздник был, когда братству удавалось выделить и распределить в бюро хотя бы буханку чистого хлеба. Тогда, разломив пополам, мне приходилось часть откладывать на последующие дни. А оставшийся кусок делила между ребятами поровну, зачастую не оставляя себе и крохи. Я-то что? Нас всегда учили выдержке, мне удастся пережить, а дети… Увы, нет.

Наше положение было еще не самым ужасным. Люди сходили с ума от голода, разрухи и бедноты. Это имело страшные последствия.

Лютые морозы в зиму были невозможны. Все чаще и чаще приходилось покидать бюро рано утром, чтобы отправиться на поиски «топлива». Правда помощь пришла внезапно со стороны давнего товарища.

1783 год»

Ранним утром в бюро заглянул мужчина. Стряхнув с плеч снег и поежившись от холода, он твердым шагом прошел в одно из главных помещений, где зачастую можно было встретить самого начальника, получить необходимую информацию. Однако посетителя комната встретила лишь гордым молчанием стеллажей с донесениями и картами, треском догорающих дров в камине и тихим сопением кого-то за стойкой. Заглянув через нее, ассасин подметил, что на лавочке, съежившись и свернувшись калачиком, лежал мальчишка лет пяти. Он всякий раз хмурился и прижимал крепче и крепче к себе теплое покрывало. Не увидев явной угрозы со стороны ребенка, мужчина натянул белоснежный капюшон ниже на лицо, будто стараясь тем самым скрыть свое замешательство. Правда в следующую минуту ассасин твердым шагом пересек комнату, затем, миновав коридор, вышел на задний двор. Его предположения оказались верным: мадам Анжела, начальник бюро, как раз сейчас занималась тем, что складывала поленья в небольшой сарай.

– Позвольте помочь, – заметив, что заведующая берется за топор, мужчина твердым шагом направился к ней.

Женщина от неожиданности даже вздрогнула, но, увидев знакомую экипировку, отдернула свой красный плащ и вздохнула, переводя дух от такого непростого труда.

– Что? С очередным приказанием? Давай сюда бумаженцию! – мадам Анжела выхватила из его рук лист и принялась изучать, но, затем сложив вдвое, еще раз взглянула на посетителя. Она угрюмо сдвинула брови, подошла чуть ближе, будто заметила нечто знакомое в его внешности. – Коли хотите помочь, то топор к Вашим услугам, – мадам поспешно отошла и тут же прибавила:

– А всю информацию на господина я Вам предоставлю.

Мадам Анжела покинула задний двор. Бюро Ассасинов не отличалось от остальных домов ни необычным строением, ни из ряда вон выходящими символами. Обыкновенная крестьянская постройка с сараем. Однако изнутри все было иначе. Две больших и просторных комнаты было выделено под зону отдыха и, так сказать кабинет, куда изначально заходят все «посетители»; был ряд и других помещений (комната главы бюро, кухонька), но все они отличались малыми размерами. В обязательном порядке в каждом бюро должен был быть лазарет, а сам глава обладать необходимыми навыками оказания первой помощи. Также под кабинетом располагался небольшой подвал, где хранились все ценные документы и распоряжения, о содержаниях которых знало только руководство и иногда сами начальники бюро.

Женщина зашла в описанный выше «кабинет» и, кинув бумагу на стойку, прошла вглубь стеллажей в поисках информации. Мадам Анжела пыталась собрать как можно больше искомых данных, так как понимала, как сложно подслушивать и наблюдать в лютые морозы, да и еще когда одежда не из теплых. Однако ее не покидала мысль, что этого господина она уже видела. Словно наваждением был для заведующей его голос, который отозвался в душе давно позабытыми чувствами озорства и юношеского соперничества.

Спустя некоторое время мадам удалось собрать все необходимое. Она вернулась обратно за стойку, поправила с заботой покрывало, укутав сироту еще сильнее в него, и взяла одну из карт. Ассасин не заставил себя долго ждать. Он вернулся с порубленными поленьями, и мадам про себя отметила, что все-таки иногда надо просить строптивых гордецов о помощи, а также и принимать эту помощь чаще. (Спрашивается, кто после этого на самом деле гордец?) Дождавшись, когда мужчина сложил «топливо» недалеко от камина, женщина подошла к нему с картой. Разъяснив и показав все на ней, мадам отвлеченно пыталась вспомнить этого господина. Уж не давало ей покоя то, что его образ, его голос так знакомы ей! И вспомнила Анжела его только тогда, когда тот, кивнув, покинул бюро. Она нахмурилась и мысленно укорила себя за такую девичью память и невнимательность.

Когда же «позабытый господин» вернулся под вечер доложить о проделанной работе, женщина быстрым шагом подошла к нему и, вскинув голову, с необычайным интересом вновь стала рассматривать ассасина, будто стараясь увериться, не ошиблась ли сама в предположениях?

– Моро, не ты ли это? – она привстала на носочки (так как сама была ниже ассасина едва не на две головы) и решительно (и нагло!) стянула с него этот проклятый капюшон.

В ответ на такую дерзость раздался лишь смех. А мадам слегка толкнула посетителя в бок, выражая тем самым все свою обиду на его скрытность! Правда в глазах читалось облегчение и радость от такого подарка судьбы в лице старого друга.

– А я-то думал, что ты совсем потеряла свое чутье, – он совершенно по-детски потрепал главу по ее рыжей шевелюре, отчего женщина с недовольством отошла от него, начиная приглаживать свои волосы. – Рушко, – и это давно забытое прозвище приобрело совсем иное: теплое и трепетное звучание.

«Рушко… Это прозвище Моро дал мне еще тогда, когда мы только познакомились. По его словам я напоминала ему его любимую собаку. Та зверюга тоже всегда недолюбливала, когда ее хозяин кутался в одежу, натягивал сильно капюшон на голову, да и еще это зверье, как рассказывал милый друг, всегда находило себе приключений! То наставника схватит за полы его плаща, то утащит какую-то животинку с базара, то разозлит стражу, из-за чего приходилось спасать и ее, и самих себя. В этом прозвище я не видела ничего обидного. Наоборот было какое-то необычайное таинство.

Наша дружба была не похожа на ту, которую часто описывают в книгах. Соперничество, баловство и искреннее желание быть лучше друг друга в чем-нибудь, хоть как-нибудь. Вот какой была наша дружба. Соперничество было бы обычным явлением для братства, но вот на фоне крепкой дружбы все это приобретало в глазах окружающих лишь эдакую странность. Порой на тренировках чересчур увлекаясь боем на шпагах, мы привлекали к себе много внимания, заставляя других смотреть нашу битву как спектакль. Наставники всегда видели в действиях моих и Моро лишь ярую неприязнь друг к другу, потому и «баловство» на тренировках, по их мнению, в обязательном порядке должно было окончиться серьезным ранением. Однако этого никогда не происходило. После первой ошибки, когда кто-то из нас приставлял к горлу противника конец шпаги, один убирал оружие, помогал второму встать и смеялся, показывая тем самым «детское озорство». И только тогда наставники вздыхали с облегчением, а сверстники хлопали в ладоши, тем самым вызывая в наших душах теплое чувство величия.

Вечером того же дня Моро спросил меня о мальчишке, которого он видел за стойкой. Ответила честно. Утром ко мне пришли двое других сирот, с которыми у нас был договор о неразглашении местоположения дома взрослым. Как оказалась старушка, что, как и я, старалась помочь детям, умерла ночью. В доме ее было холодно, но холоднее всего было от того, как мальчик окликал старушку, теребил ее за плечо и плакал. Нам с трудом удалось уговорить его пойти в бюро, где позже сменила его одежду на более теплую. Дождавшись, пока мальчишка уснет, я вернулась в дом с двумя сиротами (те наотрез отказывались отходить от меня). Мы оттащили тело старушки за дом, где и похоронили

«А как же братство?» – на подобный вопрос я лишь махнула рукой. При бедственном положении страны и населения руководство контролирует только дела бюро в центре, потому до округов у них не доходят руки. Да, скорее всего, у них не было времени, чтобы следить за всем, а проверки (если таковые и были) делались чисто из-за формальностей. Опасаться пока было нечего»

========== 3. ==========

«С отступлением холодов бюро наполнилось живостью: пришла оттепель, после долгого отдыха, необходимо приниматься за работу. Все чаще и чаще удавалось видеть новичков, которые так же, как и мы в их года, стремились к славе. В их глазах читалась искренняя вера, надежда на удачное стечение обстоятельств (в которых каждый из них сможет отличиться) и преданность братству. Казалось, их жизнь занимали только постоянные задания, постоянная работа (причем многие из молодых брались за любую). Их жизнь занимало только братство. Со временем эта юношеское влечение проходит. Появляются более значимые вещи.

Моро (порой и не по поручению) наведывался в бюро, рассказывая о городских делах, обо всех новостях. Наши вечера наполнялись долгими беседами, и так удивительно было подмечать, как из неотесанных учеников (которые находили особую радость в шалостях и безответственном поведении, которые вступили в братство по настоятельству родителей да по собственному, несгораемому, желанию отыскать ту самую справедливость), мы стали взрослыми людьми с определенными взглядами на мир, с довольно богатым багажом опыта за плечами. Стали теми, кто за каждый свой дальнейший шаг, несет ответственность перед собой и перед дорогими людьми.

О детских проказах и проступках вспоминали редко, со стеснением и улыбкой. Нас заботило будущее страны и прежде всего народа.

1783 год»

***

«Все больше бастующих, недовольных, убитых, да и просто измученных от голода и холодов. Средь простого населения зарождается мысль о революции. Самое страшное – это когда человеку уже нечего терять, когда он готов на все. Однако у многих были другие взгляды.

Политика братства стала непонятной мне. Не представлялось возможности догадаться о том, какие идеи и планы теплились в планах у руководства.

Жить приходится в постоянном неведении. Я не знаю, что ожидает меня завтра. Эта неопределенность заставляет нервничать, еще больше переживаешь за судьбу не свою (если вдруг начнется революция), а за судьбу людей, близких и знакомых.

В последние несколько месяцев единственной отрадой стало молодое поколение, к которому у меня проснулся неподдельный интерес. Я была неправа, говоря, что они такие же, как мы в их года. Они другие… У них больше пристрастий и интересов, больше возможностей. У них совсем иные взгляды на мир, они хитрее и проворнее, чем мы. Главное в их жизни – это самореализация и стремление. К чему? Не знаю. Каждый из них стремится к чему-то своему.

В один из дней, после обеда, я и не заметила, как юный ассасин вошел в «кабинет». Возможно, сказалось то, что в тот момент я была чересчур увлечена чтением добытой книги или та самая проворность, которая стала отличительной чертой молодежи. Когда же посетитель в нетерпении кашлянул, я от неожиданности подскочила и едва не выронила книгу из рук. От подобной реакции, юноша слегка опешил и извинился. Взяв себя в руки, я стала заполнять журнал, в соответствии с предоставленными им данными, и замечала, как посетитель-то мой раз на раз кидает взгляд на книгу, будто пытается прочесть название или хотя бы автора. В конце концов, я протянула ему ее. Он сначала отрицательно покачал головой, но затем все-таки взял книгу и тут же спрятал ее, что позволяло мне сделать вывод о том, что еще существует понятие запрещенной литературы.

Мне оставалось дочитать всего ничего, но это было не так важно. Меня приятно удивил этот интерес в глазах молодого поколения, ведь в годы моей молодости это было редкостью.

1785»

========== 4. ==========

«Вот уже как несколько дней вечера в бюро проходят в компании нескольких ассасинов. Моро уговорил меня принять их и позволить им собираться в зоне отдыха. Подобная инициатива изначально была непонятна мне, а на брошенное другом «Они придут вечером», я вообще насторожилась. Кто придет? Зачем придет? Поэтому и первого «собрания», и этих «таинственных бугаев» я ждала с опаской»

За тот день мадам Анжела, наверное, несколько раз перепроверила надежность скрытого клинка (приметив, что очень давно он не служил по своему прямому назначению), перетаскала важные документы с места на место, а также убрала со всеобщего обозрения оружие (которого было не так много, кстати). Женщина не знала, чем занять себя: занимаясь даже заполнением ненавистных журналов, ее одолевали сомнения и некий страх за друга. «Как обычно вляпался в какую-то историю, – думала мадам, делая приписку «убит» в деле, – А на меня пытается свалить, как делал во время обучения. Экий паршивец!» Но отчасти мадам и сознавала свою вину в этом: будь она чуть настойчивее, то никогда бы не согласилась на эту авантюру. Теперь же ей приходилось только ждать.

Вечером женщина (уже в который раз обойдя все бюро) сидела за стойкой и все-таки нашла толику успокоения в чтении книги, которую одолжила у жены старого буржуа. Краем уха глава уловила странный шорох, и это ее насторожило. Через некоторое время в дверном проеме показался мужчина (на вид ровесник Моро) со словами:

– Добрый вечер! – мадам учтиво склонила голову, не без интереса рассматривая посетителя. – А Моро еще нет?

Ассасин скинул капюшон, отставил свое оружие – боевой топор, поставив его возле вещного шкафа, и прошел в комнату (зона отдыха). Он обошел помещение, рассматривая каждую вещь (коих было немного: большой стол, стулья, немногочисленные картины на стенах), и наконец сел, закинул ногу на ногу.

– Наверное, запаздывает, – ответила Анжела на его вопрос.

Простота и спокойствие в его движениях и голосе сняли напряжение с главы бюро. У него было слегка угловатое лицо, черные короткие волосы были в беспорядке, а глаза светлыми. Казалось, одного взгляда в его очи хватило, чтобы поверить в его невинность и непорочность. Но это бы противоречило его статусу. Больше лет ему придавала аккуратная борода. «Интересно, а какие они, другие?» – невольно задумалась мадам.

Раздались шаги по коридору, и в комнату отдыха заглянул другой посетитель, с которым мадам Анжела уже встречалась ранее. Это был тот самый юноша, которому она давала книгу. Когда ассасин скинул темно-зеленый капюшон, то женщина подметила, что тот был еще совсем мальчишкой. Он совершенно официально поприветствовал другого товарища (что позволило мадам сделать вывод о том, что первый, скорее всего, совершенно не новобранец, а занимает должность «активного» мастера) и подошел к мадам.

– Ваша книга у Луизы, но не беспокойтесь. Сегодня она тоже будет тут, и я отдам ее Вам, – юноша говорил с улыбкой.

Мадам кивнула на его слова, а затем проговорила:

– Пойду поставлю чай.

– Было бы неплохо. На улице прохладно, да дождь срывается, – ассасин присел напротив товарища.

Анжела заторопилась и прошла на кухню. Все-таки она была вынуждена признать, что все ее опасения и предрассудки оказались лишь плодом богатой фантазии. Ее волновало одно: «Зачем Моро собирать их?»

Вскоре чайник вскипел. А в коридоре снова раздались шаги, и послышался голос:

– Ах, братцы! Я едва успела. Пошел такой дождь, что просто жуть.

Когда мадам Анжела с подносом вошла в помещение, она заметила Луизу, о которой говорили до этого. Она была меньше своих товарищей, остроносая, темные волосы были подвязаны в высокий конский хвост, а в глазах читалась толика детской наивности и веры. Юноша помог Луизе снять плащ, после чего девушка, увидев главу, подошла к ней.

– Вы, наверное, мадам Анжела? Я так рада с Вами познакомиться. Месье Моро так много рассказывал о Вас. А меня Луизой звать. Луиза Пти, – заметив в руках Анжелы поднос, она тут же продолжила:

– Ой! Разрешите помочь! – девушка настойчиво и с улыбкой взяла из рук мадам поднос и поставила его на стол.

– Что ж, Луиза, пойдем со мной. Поможешь принести чайник и угощенья.

– Как скажете, – с радостью отозвалась Луиза.

Когда мадам и юная ассасин вернулись в комнату с большим чугунным чайником и угощеньями, которое по случаю такого приятного знакомства было извлечено из личных запасов главы бюро, мадам узнала имена двух ассасинов, а также поняла, в чем заключается истинная причина переноса собрания из дома Моро в бюро на окраине. Стража начинала проверки, а ввиду их суеверности, они могли найти в подобных сборах истинные причины для задержания каждого из них. А огласка братству была не нужна. Впрочем, подобные собрания не несли революционных идей и планов по наступлению или вооруженному нападению.

– А я тебе говорю, что я истинная француженка! – в который раз говорила Луиза. В ее словах слышалась обида, а в глазах можно было увидеть искреннее стремление доказать свою правоту.

– Какая же ты француженка, – передразнил ее Рэмьер, который только в спорах с товарищами приобретал живость, в остальном он казался скромным и угрюмом человеком в виду своей молчаливости и внешней суровости. Он был первым посетителем бюро, – если твой отец – итальянец.

– Но матушка всю свою сознательную жизнь прожила во Франции.

– У нас теперь, как у евреев, национальность по матери определяется? – лукаво парировал мужчина, откинувшись на спинку стула. Он чувствовал, как Луиза злиться (это было заметно по ее лицу – она морщилась и изредка поддергивала носиком).

– Я – патриотка. Я – француженка! – бойко отозвалась девушка.

– Слишком много «я», не находишь, Мишель? – Рэмьер усмехнулся, кинув взгляд на друга. Тот же в свою очередь посмотрел на товарища с укором. Его взгляд так и говорил: «Эта тема уже не нова. Поспорили и хватит». И на минуту показалось, будто Мишель намного старше Рэмьера, хотя, на самом деле, все было иначе.

– Все, отстань. Прилип тут, – фыркнула Луиза и обхватила свою кружку двумя ладонями, явно показывая этим действием свое нежелание продолжать спор. Но затем обратилась к мадам Анжеле, которая все это время наблюдала за словесной перепалкой ассасинов:

– Чай очень вкусный. Спасибо. Я прям отогрелась.

– Да не за что, – глава бюро улыбнулась и прошла в «кабинет». Она нервничала: милый друг запаздывал, а на улице был страшный ливень.

Однако вскоре ассасины услышали из коридора возмущения мадам. Они прекратили свои споры и обсуждения и с любопытством выглянули из-за угла. И какое было их удивление, когда они увидели, как мадам Анжела держала руками метлу, будто это оружие, и направляла ее на мсье Моро. Луиза прикрыла ладошкой рот, дабы не засмеяться вслух.

– А я говорю не пущу. Ты весь промокший и в грязи. Я не для того бюро в чистоте содержу, чтобы такие вот избранные, как ты, приходили грязными. Ишь чего думал! Дуй через заднюю дверь, а там в лазарет.

– Анжела, – страдальчески проговорил Моро, заметив, как свидетелями их сцены стали его товарищи. «Какой стыд и позор! Как упрямы эти женщины!» – невольно думал про себя мужчина.

– Давай, давай, – мадам без стеснения стукнула того метлой по голове и все-таки заставила выйти из дома.

Анжела стукнула метлой по полу, гордо вскинула голову, довольствуясь своей победой. Все-таки не каждый раз удается вот таким необычным образом отстаивать свою точку зрения.

– А вы чего пришли. Не на что тут смотреть! – мадам нахмурилась и, отставив «грозное оружие», махнула на них рукой. – Идите обратно в комнату. Я сейчас ворочусь.

Ассасины поспешно скрылись. Анжела услышала смех Луизы, и это вызвало улыбку на ее лице. Однако пора было думать о друге.

– Так, так, так чистая одежда, – забормотала мадам себе под нос и торопливо прошла в свою комнату.

«Моро в тот вечер, конечно, был неправ. Так неприлично опаздывать да приходить в таком состоянии, будто его кто-то специально пустил кубарем по холму. И еще заявлять потом, что я была бестактна и проявила чрезвычайное неуважение. Статус ему важен! Бр… Экий гордец»

– Давай сюда свою одежду. Я ее приведу в надлежащий вид, – буркнула мадам Анжела, все еще тая обиду на то, что тот обвинил ее (цитируя) «в целенаправленном унижении своей персоны».

Женщина торопливо взяла всю грязную одежду ассасина (а ведь когда-то она белоснежной!) и стала складывать, перепроверяя вещицы на наличие оружия и других ценных предметов. Все-таки перспектива получить при стирке ранения или потом нагоняй от хозяина вещей была не так привлекательна.

– Лучше скажи, чего ты так задержался?

– Представляешь, – мужчина был за ширмой, переодевался в предоставленную мадам одежду, – я уже покидал здание, где была моя цель. Кстати, как обычно, все прошло без шума. Так вот столкнулся на улице с нашим давним знакомым. Попробуй угадать, кто это?

– Хм, – мадам нахмурилась, стараясь вспомнить всех их «давних знакомых». Их было много, так как часто их проказы воспринимались не только со смехом, но и с обидами. – Может, Гарсия? Он вечно точил зубы на нас и постоянно говорил, что будет мстить. А мы, как ты помнишь, вечно портили его ботфорты.

– Штука, согласись, была удачной, – мужчина смеялся. – Но нет. Это не он. Ладно, скажу. Помнишь Бонне из старших?

– Неужели?

– Именно. Так вот. Обменялись фразами. Слово за слово, ну и на мою колкость и спешку он решительно вызвал меня на дуэль. Делать было нечего. А отказать, сама понимаешь… Такое непростительно. Нашли секунданта, место. В спешке наметили барьер. Только ты не подумай, все обошлось без последствий. Помешал дождь, начавшийся так внезапно. Из-за него оба выстрела были произведены в воздух. В итоге сошлись на мечах. Ну, тут ты догадываешься, каков исход. Мне нет равных.

Анжела терпеливо слушала его. Она припоминала Бонне по тому, как тот видел в ней и Моро лишь бездумных глупцов, неспособных на серьезные поступки. Он часто говорил, что им не место в братстве, стремился поднять свою значимость. На его колкости и упреки, друзья постоянно затевали против него проказы, и если шутка удавалась, то делали из парня посмешище. Правда учителя старались соблюдать равноправие, потому и наказания были. Но они были нестрашны, ведь приятно осознавать, как ты сумел обставить и кольнуть в слабые места ненавистного соперника.

Мадам нахмурилась, заметив на рубашке Моро следы крови. В ее душе вспыхнул сначала страх, а затем и обида на то, что друг скрыл от нее ранение. Однако Анжела отметила, что вещь была цела, так что скорее всего это была кровь противника или убитой цели.

– Вот поэтому-то и опоздал.

– Смотри, как бы руководство не узнало, – опомнилась Анжела.

– Не беспокойся. Не узнает, – Моро вышел из-за ширмы, вытирая лицо, затем ладони полотенцем. – Ладно, нас ждут, – он откинул полотенце и с улыбкой взглянул на друга.

– Вот теперь-то ты похож на человека, – мадам подхватила сложенные вещи. – И да, там я еще обувь тебе приготовила. Не смей надевать свои! С них просто сыпется клоками грязь, – женщина хмыкнула.

– У тебя тут что, штат по пошиву и хранению одежды и обуви? – удивился ассасин.

Мадам ничего не ответила, лишь улыбнулась на его слова.

«Тот вечер был наполнен чтением книг и вечных споров. В основном Мишель спорил с Моро и Рэмьером (я была права, последний был старше меня да друга на год и являлся мастером да напарником Моро), а Луиза глядела на них, как на детей, и читала выдержки из произведений. Я сидела в стороне и только наблюдала за их общением. И до чего же было мое облегчение, когда они были заняты не революцией, не государственными делами, а проблемами человека, личности. Впервые за всю свою жизнь мне довелось почувствовать себя невольным свидетелем светской беседы. Вот только участники были не дворяне, не графы, не придворные, а обычные люди. Даже несмотря на то, что мы были ассасинами, мы должны были уметь думать, размышлять и понимать этот мир, в котором каждый из нас жил, должны понимать этот народ. Однако этого-то и боялись многие учителя. Ведь проще, когда ученик строго выполняет задания, не задавая вопросов, не думая. Ему достаточно сказать: «Так надо» – и он исполнит поручение.

1787 год»

Комментарий к 4.

Мишель – ударение на “е”.

Рэмьер – ударение на “е”.

Анжела – ударение на первую “а”.

Моро – ударение на первое “о”.

========== 5. ==========

«С тех пор, каждую неделю, в бюро по вечерам становилось уютно и так тепло. Не только от жара полений, но и от таких разговоров. Луиза, если приходила раньше остальных, помогала часто по хозяйству. Она даже как-то принесла вещицу, которая теперь стояла на одном из стеллажей в бюро на самом видном месте. Это был макет флорентийского собора Санта-Мария-дель-Фьоре. Девушка оправдала себя тем, что эта вещица досталась ей от отца, а она лишь завершила начатое им воссоздание собора. Как оказалось, ее отец часто создавал незатейливые вещицы, поделки, из-за чего в ее детстве было много всякого прекрасного. Однако… Этот подарок дал очередной повод Рэмьеру назвать ее итальянкой! Неугомонные.

Мишель частенько брал у меня книги. И если сначала я советовала ему произведения, то теперь, осмелев, он сам приносил в бюро книгу и настойчиво просил меня прочесть ее. Также Моро вместе с Рэмьером тренировали ребят в сарае, где совместными усилиями мы расчистили немного помещение. Тогда такие вечера перерастали в настоящий поединок, где мужчины старались не упасть в грязь лицом перед дамами, и каждый из них к тому же стремился доказать свою неповторимость. Правда Моро всегда побеждал этих двух. Однако это лидерство было в его лице до тех пор, пока Луиза не уговорила взять меня в руки оружие. Эх! Вот тогда-то во мне и проснулся юношеский задор и соперничество. После нескольких таких вечеров во мне проснулась и мышечная память, и теперь-то не только Моро и Рэмьер могли поучить молодое поколение. А за боем между мной и милым другом снова, как в старые времена, наблюдали, не в силах оторвать взгляда.