Текст книги "Связи"

Автор книги: Литтмегалина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

Литтмегалина
Связи

1.

[02:15, суббота. Клуб «Пыльца», Льед (Роана)]

«Пошло, – подумал Дьобулус. – Вульгарно. Кто вообще додумался до этой идеи?»

Из-за кислого винного запаха, обильно поднимающегося с поверхности, боль в голове усилилась. Задница девицы скакала вверх-вниз, гладкая, упругая и блестящая, как резиновый мяч, вздымая снопы винных брызг, которые сползали по боковым стенкам ванны, оставляя кроваво-красные потеки. За левым глазом будто кто-то скреб большой ложкой. Пытаясь отвлечься, Дьобулус вперился взглядом в татуировку на раскачивающейся пояснице, но это оказалось еще худшим решением, чем ванна, наполненная вином. Безвкусный узор, вписанный в ромб. Придуман бездарью с претензией на креативность. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Горло сжалось в спазме.

– Слезь, меня укачивает, – Дьобулус выпихнул девицу из ванны.

Игнорируя оскорбленные вопли, он свесил голову с края в надежде, что его вырвет. Но в желудке давно не осталось ничего, кроме желчи.

– Никалауш, вытащи меня отсюда. И приготовь дозу.

Привычное ворчание начальника охраны воспринималось как фоновый шум – так просто не обращать внимания. Шатающийся, липкий от вина и абсолютно голый, с таким безнадежно поникшим членом, будто на его кончике повисли все беды мира, Дьобулус прошел к зеркалу и оперся на раковину. Из зеркала плохо сфокусированным взглядом пялился щуплый человек ста пятидесяти лет с дико всклокоченными грязно-рыжими волосами. Кровь из лопнувших сосудов окрасила белки глаз, придав ему вид жертвы душителя. Дьобулус действительно чувствовал себя жертвой – потому что его убивали. Изнутри.

– Сколько можно возиться, Никалауш?

«Вероятно, мне стоит покончить с собой, – отстраненно подумал Дьобулус. – Но что, если эта тварь продолжит существовать без меня? Выйдет на свободу. Кто мог бы ее изничтожить? Разве что тот, кто ее создал. Разве что».

– Не хочу больше ждать, – резко сказал он по-ровеннски. – Приведи мне кого-нибудь. Прямо сейчас. Впрочем, и эта сгодится, – он мотнул головой в сторону девицы. – Мне плевать, что однажды она перестанет шляться по клубам и пойдет учиться на медсестру. Мне плевать на ее родителей.

Девица не поняла ни слова, но на всякий случай улыбнулась. Первый шок от грубости Дьобулуса прошел, теперь она была не прочь примириться. Если, конечно, удастся что-то сделать с его эрекцией.

– Это не решает проблему, – возразил Никалауш, тоже по-ровеннски.

Дьобулус не понял, о чем он – о наркотиках или потенциальном убийстве. Хищный импульс потух так же внезапно, как вспыхнул. Спустя пару часов Дьобулус вернется к своему намерению, а пока протянул руку для инъекции. Никалауш всегда колол его сам, потому что в тот момент, когда сознание Дьобулуса погружалось в вату, он становился беззащитным. Чуть перебрать с дозой – и все кончено. Иногда Дьобулус жалел, что начальник охраны оказался столь ответственным.

Все еще цепляясь за край раковины, Дьобулус опустился на колени, а затем и лег на кафельный пол – прямо на россыпь волос, окурков и таблеточных блистеров. Никалауш потянулся поднять его, но Дьобулус вяло отмахнулся.

– Оставь меня. Мне хорошо.

В ушах шумело, он почти ослеп. И все же в момент, когда его раскаленный лоб прижался к приятно-прохладному кафелю, он почувствовал. Однажды Дьобулус уже испытывал это чувство. И в тот раз погибло очень много людей.

Ощущение готовности. Как будто электрический разряд прошел по позвоночнику – снизу-вверх. Ночная улица, прохладный ветер в лицо. И вот ты весь распрямился, как пружина, до этого туго сжатая.

Дьобулус приподнялся на четвереньки в тщетной попытке встать на ноги.

– Оденьте меня и вытащите на воздух, – прохрипел он. – Он вернулся.

В последний момент он оглянулся на девушку и осведомился по-роански:

– Милая, в чем смысл твоей татуировки?

– Это символ удачи. Оберег.

Дьобулус фыркнул.

К тому времени, как его выволокли наружу, он сумел восстановить некоторую ясность мышления. Уже в машине он выставился наружу и потряс головой, выбивая из мозга последние клочки тумана. С его волос посыпались блестки, сверкая во тьме, как крошечные звезды, и затем исчезая в чернильно-черной луже между машиной и бордюром.

Дома ему пришлось сорок минут проторчать в душе под почти кипящей водой, пока его организм не очистил себя от остатков отравы. Выходя, он едва не врезался в Микеля, поджидающего под дверью с обычной нотацией. На Микеле был бордовый халат, руки свирепо скрещены на груди, недовольная морда синяя от щетины. Обычно Микель начинал рассуждать о психологической зависимости от наркотиков, потенциальных врагах, с которыми лучше не расслабляться, а также тщетности и неправильности данного образа жизни. Но в этот раз он только посмотрел в лицо отца и констатировал:

– Он вернулся.

Кивнув, Дьобулус натянул трусы, носки, светло-коричневые брюки, белую жесткую рубашку с гофрированной передней частью, сюртук. Вспомнил про галстук и, после секундного размышления, выбрал красный. Затем нанес на волосы гель и пригладил их.

– Как я выгляжу?

– Тебя ждать обратно? – растерянно спросил Микель.

– Кто знает. Иди в свою спальню, Микель, не мешай мне собираться.

– Я хочу поехать с тобой.

– Они еще даже не приняли решение насчет тебя.

– Я буду там работать, – упрямо возразил Микель.

– Вот поэтому я и еду. Чтобы ты смог там работать.

Уже у двери Дьобулус развернулся и обнял Микеля. Тот стоял окаменевший, с опущенными руками. Всполохи боли в его груди прожигали насквозь.

– Вас троих я вырастил, – сказал Дьобулус, как будто оправдываясь.

На крыше его ждал вертолет.

Поднявшись над светающим Льедом – городом, которому он причинил столько зла, – Дьобулус заглянул внутрь себя, надеясь отыскать привязанность или сожаление. Все же Льед принял его, когда он был вынужден покинуть родину и бежать в Роану, став ему если не домом, то вполне сносной заменой. Однако Дьобулус ничего не чувствовал. Легкой ностальгии – и той нет. Какое разочарование.

Живот ныл. Дьобулус понимал, что первые кровоточащие ранки уже начинают открываться в его желудке. Но сейчас у него не было времени заниматься этой проблемой.

2.

[11:05, суббота. Наркологическая клиника «Сосновый лес» (Роана)]

– Как вы думаете, у вас была хорошая мать? – спросил Октавиус на автомате. Он снял очки и невозмутимо протер их тряпочкой.

Его спина расслабленно опиралась на спинку кресла. У Октавиуса было приподнятое настроение. Несмотря на начавшийся сентябрь, птицы пели за окном совсем по-летнему. Сегодня Октавиус заканчивал в четыре, и его ждал законный выходной плюс еще два дополнительных, подаренных себе за труды праведные. Жена собиралась напечь пирогов, почти половина их семейной банды грозилась нагрянуть в гости, в общем, было с чего повеселеть. За неделю он успевал соскучиться по родне. Хотя Октавиуса и его семью, живущую в маленьком ровеннском городке, разделяло относительно малое расстояние – три часа лету на вертолете, – он остро чувствовал границу между собой и ими, его жизнью в прагматичной Роане и их странным существованием, как будто всегда между сном и явью, в Ровенне, стране, которую он боялся и жаждал.

– Ваш отец всегда соглашался с ней в вопросах вашего воспитания? – спросил Октавиус вдруг примолкшего пациента. Мысленно Октавиус уже сидел на веранде, вытянув ноги под солнышко, и потягивал кофе с сахаром и сливками – редкий напиток с тех пор, как возраст сказался на скорости его обмена веществ.

Прекрасные мечты о благостном отдыхе разбились вдребезги, когда в кабинет ворвался Дьобулус. Он пылал, как пламя над автозаправкой, а это был дурной, очень дурной знак. Хорошее настроение Октавиуса мгновенно почернело и скукожилось.

– У меня прием, – рявкнул Октавиус, как будто это могло спасти ситуацию. Как будто еще можно было хоть что-то спасти.

– Брось, этот парень безнадежен. Его девушка сделает аборт, а мать вышвырнет его из дома. Он умрет за мусорным баком возле какой-то рыгаловки, и еще неделю на него будут ссыпать мусор, прежде чем кто-то обратит внимание на то, что воняет больше обычного. О, нет, – Дьобулус удивленно выгнул рыжую бровь. – Его судьба изменилась. У него появился шанс. Кажется, я лучший психотерапевт чем ты, Октавиус. Что ж, пациент, можешь не благодарить, пошел вон.

Дьобулус плюхнулся в освободившееся кресло. Октавиусу захотелось снять очки, чтобы не видеть хорошо знакомое нахальное выражение на лице старого приятеля.

– Или мне следует занять твое место? – уточнил Дьобулус.

– Он вернулся? – раздраженно осведомился Октавиус, верно угадав причину лихорадочной оживленности Дьобулуса.

– Возможно. Ну или я просто соскучился по старому другу. Единственному в моей жизни другу. Да еще и лучшему. Я даже привез тебе подарок.

Дьобулус извлек из кармана нечто и положил это на стол перед Октавиусом. Маленькая прямоугольная карточка из серого пластика.

– Что это? – спросил Октавиус, не прикасаясь к карточке.

– Твой пропуск в здание СЛ. Ты не представляешь, какие усилия мне пришлось приложить, чтобы выбить его для тебя. Стер подметки, бегая по инстанциям.

– С ума сойти. Не могу поверить, то ты говоришь серьезно, – Октавиус поднялся из-за стола, тем самым увеличивая расстояние между собой и Дьобулусом. – В моей жизни было два бедствия, Дьобулус – дружба с тобой и шесть часов в обломках разрушенного здания. Не уверен, какое хуже. Я бы поверил в твои квази-дружеские мотивы, будь ты обдолбан и одет как сутенер, но, раз уж ты принарядился в гротескно пристойной манере, нет сомнений – грядет большое дело. И ты намерен меня в него втянуть. Нет уж, Дьобулус. На этот раз не сработает. Разбирайтесь без меня. У меня пятеро детей. И почти одиннадцать внуков.

– Почти?

– Моей младшей рожать в ноябре.

– Даже не спросишь, что он сделал?

– Что он сделал? – вздохнул Октавиус.

– Пока ничего. Но он сделает. Ты нужен нам. Ты нужен Ровенне. Вспомни о своем патриотизме.

– Если бы я мог о нем забыть.

– Ты был прекрасным психиатром.

– Я продолжил быть прекрасным психиатром в другом месте.

– Здесь? – вытянув губы трубочкой, Дьобулус обвел рукой кабинет. – Ты правда считаешь, что нянькаться с гнилыми нариками – вершина твоей профессиональной карьеры?

– «Серебряная Лисица» продемонстрировала абсолютную неспособность защитить своих сотрудников. Уйти оттуда было здравым решением разумного человека.

– Всего лишь парочка открытых переломов и черепно-мозговая травма. Зачем принимать все близко к сердцу.

Октавиус сощурил глаза.

– Тебя не было там, когда я лежал и слушал стоны раненых и умирающих, лишенный возможности помочь себе или им. Я обычный человек, Дьобулус. Я не могу за пару часов залечить свои раны и израненную психику. В сырую погоду я до сих пор начинаю хромать.

– Со мной тебе нечего бояться. Я буду защищать тебя, как пес.

Октавиус покачал головой.

– В тот день почти все, кто был в нашей половине здания, погибли. А я выжил. По соотношению живых и мертвых – один из десяти. Ситуация может повториться. Я бы не рассчитывал на такое везение еще раз.

– Ты можешь предотвратить повторение ситуации.

– Я не герой, – Октавиус сцепил пальцы. – Я люблю комфорт, ненавижу боль. Ценю покой, терпеть не могу непредсказуемость и риски. Я врач и исследователь.

– И коллекционер.

– Я не коллекционер, – Октавиус выставил перед собой ладони. – Это ради науки.

– Шкаф, набитый банками с мозгами преступников. Не слишком ли далеко зашло увлечение наукой? Уверен, для тебя смотреть на них что-то вроде онанизма.

– Я продолжаю искать тот маленький дефект строения, который объяснит почему у таких, как ты, начисто отсутствует совесть.

– Кстати о таких, как я, – Дьобулус откинулся в кресле и вальяжно вытянул ноги. – Ты можешь получить мой мозг. Если проявишь немного… участия к нашему делу.

Октавиус дернул уголком рта.

– Ты, что ли, помирать собрался?

– Я не знаю. Но у меня есть отчетливое ощущение, что я смогу сдержать свое обещание.

Лицо Октавиуса впервые с начала разговора выразило пытливое внимание.

– Ты что-то видел?

– О, я видел струю мочи, ударяющую в дно унитаза. Мне кажется, он просто издевается. Едва ли он позволит ускользнуть информации, которую считает опасной для себя. Зато мне доступно кое-что другое. И оно касается непосредственно тебя.

– С чего бы мне тебе верить?

– Ни с чего. Но если я утверждаю, что в течение двух недель у тебя станет на одного внука меньше, достаточно подождать, чтобы в этом убедиться.

Октавиус попятился и сел на подоконник. За окном пели птицы, деревья шелестели листвой. Он словно находился в кошмаре, которые начинается как обычный сон, но затем ужас начинает раскручиваться по спирали.

– Кто из них?

– Ты знаешь, что мне нужно. Твое участие.

Октавиус скрестил руки на груди. Руки у него были сильные. Обнаружив что-то для себя важное, он вцеплялся в это и уже не отпускал. Когда он познакомился со своей нынешней женой, она была счастливо замужем за другим. Кроме этой его цепкости, у него было еще одно ценное качество: он всегда быстро понимал, где у него есть шансы победить, а где нет.

– И как я могу это предотвратить?

– У твоей невестки есть комбинация винного цвета. Она должна немедленно ее выбросить. На твоем месте я бы позвонил прямо сейчас.

– Это действительно поможет? – с подозрением спросил Октавиус, положив трубку по завершении звонка.

– Возможно. Или же просто твоя невестка задумается, откуда свекру известно, что лежит в ее ящике с нижним бельем.

– Ты всегда любил сволочные шутки, Дьобулус.

– Смех продлевает жизнь.

– Убийства, убийства продлевают твою жизнь.

– О, они даже больше. Не дуйся. Даже если сейчас ты никого не спас, своим бездействием ты подвергнешь всю свою семью потенциальной угрозе.

– Я все равно давно подумывал перевезти их в Роану.

– Но ты этого не сделал. Потому что они будут несчастливы и нездоровы в Роане. И тебе это известно.

– Как я могу, спустя столько лет, вдруг взять да заявиться в СЛ? Даже если ты сумел каким-то сомнительным образом добыть для меня пропуск – уверен, шантаж и запугивание имели место быть, – на каком основании меня допустят к расследованию?

– Ты все еще являешься их сотрудником.

– Что-о?

– Не припомню, чтобы ты писал заявление об увольнении.

– Я написал заявление на бессрочный отпуск. И не появлялся в СЛ много лет. Полагаю, меня уволили в одностороннем порядке.

– Я потребовал оставить за тобой должность и кабинет. Хотя зарплату платили неважнецкую. Все же сумма скопилась. Как все уляжется, купишь летний домик.

– Не могу поверить, что ты провернул все это. Хотя что там. Конечно же, могу, – Октавиус подошел к столу, сгреб карточку и убрал ее в карман.

Дьобулус поднялся на ноги.

– Нам надо торопиться. Родина ждет своих героев.

– Ты помнишь, что пообещал мне свой мозг?

– Я все еще обещаю.

3.

[18:54, суббота. Частная клиника, Торикин (Ровенна)]

– Вчера вечером я наткнулась на него в парке неподалеку от места работы. Он был с женой. Пузо такое, будто вот-вот родит, и все равно худая как щепка. И что он в ней нашел? Нам было так здорово вместе, а потом он вдруг заявил, что устал все время бороться со мной. Что это значит вообще? Если он смазывает некоторые удары, так ему лучше узнать об этом от меня, а не от того, кто будет бить его уже всерьез. Хотя, думаю, он просто поддавался. Идиот. Если бы он хоть раз свернул мне шею, я бы уважала его больше.

Все еще думаю об отце для ребенка. Через две недели мне стукнет сорок, я должна сделать выбор. В моем возрасте женщины не беременеют мгновенно, что тоже стоит учесть. И единственный, кого я считаю подходящим, уже практически опапился для другой тетки! Бесит. Все бесит. Вообще происходит что-то странное. Встаю с утра вялая, даже есть не хочется. И это непонятное ощущение… как будто сердце сжали в кулак. Я стала больше тренироваться, но это не помогает. Прикажу секретарю записать меня к кардиологу.

Кстати о секретаре. Он абсолютно невыносим, Лецци. Надо бы уволить его, но я слишком занята, чтобы искать нового. Вчера приказала ему найти папку с кое-какими документами, а он ее не нашел. К тому же, когда я наехала на него, заявил, что я ни о чем его не просила! Что я сама все забываю и в голове у меня бардак! Нет, зря я ему это спустила. Надо срочно вызвать его на работу и уволить! Но сначала пусть запишет меня к врачу! – переведя дыхание после длинной тирады, Лисица принялась копаться в сумочке в поисках телефона.

Лецисия выпустила изо рта кончик ручки, который она жевала все это время, сняла очки, протерла лоб и заговорила вкрадчивым голосом:

– Лисица, давай сверим наше видение событий: в субботу, в 5:30 вечера, ты позвонила и попросила срочно принять тебя прямо сейчас, аргументируя тем, что у тебя жуткий дискомфорт и ты не дотерпишь до утра понедельника, когда у меня начинается прием.

– Да, так и было.

– А потом ты пришла и вылила на меня все это.

– Да, – недоуменно подтвердила Лисица.

– А что твой зуд?

– Какой зуд?

Лецисия надела очки и наклонила голову, как будто готовилась боднуть.

– Боюсь, сейчас придется тебе послушать меня, дорогуша. Во-первых, я гинеколог, а не психиатр, и если за утроенную плату я согласна выйти на работу в выходной и заглянуть в твою вагину, то это вовсе не значит, что я готова терпеть все, что ты вываливаешь из своей поганой пасти. Во-вторых, у твоего бывшего уже глаз, наверное, дергается, когда он тебя видит. В-третьих, твой секретарь либо отчаянный мазохист, либо однажды раскромсает тебя на части и разбросает по всему городу, потому что, боги мне свидетели, ты способна довести человека до греха, Лисица! В-четвертых, сними свои каблучищи, дылда. И последнее: пошла вон из моего кабинета!

– Но… – начала Лисица.

Лецисия сгребла со стола стопку бумаг и запустила их в лицо собеседнице.

Слегка удивленная, Лисица вышла на улицу.

Стоял чудесный вечер, мягко светили уличные фонари. То самое благостное начало осени, когда дождей еще нет, а несносной жары уже нет. У Лисицы было прекрасное настроение, никак не омраченное инцидентом с врачом (разве что легкая досада: придется искать нового гинеколога, так как старый сломался). Про намерение уволить секретаря она и не вспоминала.

Чувствуя непреодолимую потребность потренироваться, она направилась в тренажерный зал при работе. Лисица обожала свою работу. Настолько, что, если попадалось сложное дело, могла запросто вырабатывать сто десять – сто двадцать часов в неделю, перебиваясь коротким сном на выездах или на диване в своем кабинете. Ей хватало. Она редко ощущала усталость, обычно ее переполняла энергия. Единственное, что ее растаивало, так это необходимость регулярно высиживать над бумажками, потому что куда адвокату без них.

Часы вынужденной неподвижности Лисица компенсировала тренировками. Гиперкомпенсировала. Ее спина запросто бы продержалась на мышечном корсете без всякого позвоночника. В лихие времена она занялась бы отловом опасных головорезов. К сожалению, уже долгие века ее страна жила удручающе мирной жизнью. У Лисицы не было ни единого шанса получить законный ордер на преследование и убийство человека, а все незаконное вызывало яростный протест ее папы, который больше всего на свете хотел, чтобы дети не пошли по его дорожке (даже если отдельные эксцессы иногда случались). А Лисица любила папу. Ради него она согласилась бы на что угодно. На то, чтобы убивать людей, и даже на то, чтобы не убивать.

В такое время и день недели тренажерный зал был восхитительно безлюден и приятно прохладен. Потягав железки, насладившись распирающим жаром в мышцах, Лисица сунула свою растрепанную голову под душ. В этот момент в небрежно брошенной на пол сумочке зазвонил телефон. Намокнув под шумным потоком воды, длинные темно-рыжие волосы Лисицы стали красными. Телефон звонил. Когда она наклонилась, чтобы провести бритвой по голени, ее голова оказалась ближе к двери, и она наконец услышала.

Это был ее знакомый оперативник, с которым она переспала пару раз в предыдущий мертвый сезон, когда на работе было нечего делать.

– Привет, – Лисица прижала телефон к мокрому уху.

Сообщение было кратким, но произвело в ней грандиозную перемену. Ее кровь вскипела, а взгляд стал холодным, как лед. Наспех промокнув волосы полотенцем, Лисица накинула на плечо ремешок сумочки и прошла через тренажерный зал к двери. В коридоре ее босые ступни утонули в мягком ковровом покрытии. В здании уже появились первые люди, ощущалась подступающая суета. Мужчины в лифте сделали вид, что с интересом изучают потолок.

Ее секретарь Бинидиктус уже был в кабинете, вместо привычного костюма одетый в потертые светло-голубые джинсы и мятую полосатую рубашку с короткими рукавами. Склонившись над столом, он листал книжку для записи телефонных номеров. Русые волосы, обычно уложенные гелем, сегодня топорщились как хотели.

– Он вернулся, – уведомила Лисица.

– Я тут шлялся неподалеку и, как сообщили, сразу прибежал, – он развернулся и окинул ее изучающим взглядом сверху вниз. – Ты опять пришла голая.

– В раздевалке, при тренажерке. Мои юбка и жакет. Принеси, – отмахнулась Лисица. Рухнув в кресло, она потянулась к телефонной трубке. – Я пока разузнаю подробности.

Когда Бинидиктус вернулся, она все так же сидела за столом, в задумчивости подперев щеку ладонью. С ее волос еще капала вода.

– Я не нашел твои трусы.

– Может, я пришла без них, – рассеянно отозвалась Лисица. – А нет, вот они, в кармане жакета. Теракт в кинотеатре. Здесь неподалеку. Погибло много людей. Пока не могут сказать, сколько. Тела валяются кусками, сразу и не сосчитаешь.

– Выжившие? Свидетели?

– Нет. Бежим.

– Куда бежим? Мы адвокаты. Это вообще не наше дело.

– Это дело моего отца, а значит и мое. Пошли.

– Надо что-то сделать с твоими волосами. Я могу заплести тебе косу.

– Даже не дотрагивайся до моих волос.

– А что? Я умею. У меня две дочери. Десять и двенадцать лет.

– Правда? – вяло удивилась Лисица. – Я забыла.

– Ты не только это забыла.

– Что еще я забыла?

– Вероятно, недостаток каких-то витаминов влияет на твою память. Я куплю. Тебе не помешает пропить.