Текст книги "Трофей (СИ)"

Автор книги: Лера

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Лера

Трофей

  Сердце твое двулико,

  Сверху оно набито

  Мягкой травой, а снизу

  Каменное, каменное дно...

  Я же своей рукою

  Сердце твое прикрою,

  Можешь лететь

  И не бояться больше ничего....

  Он закинул голову наверх и прищурился. Из-за ливня толком ничего было не разобрать, темно-синее небо нависло над замком и равниной, струи воды лупили что было мочи по крышам, лицам, конским спинам.

  – Ну и где она? – пробормотал он себе под нос.

  – Вон она, господин, – услужливый и глазастый паренек мотнул острым подбородком вверх и в сторону.

  – Ты кто? – мрачно поинтересовался он.

  – Кайлом звать меня, господин, – заулыбался паренек.

  – Нда? Не ты ли нам ворота открыл, Кайл? – мужчина нехорошо прищурился. Улыбка парня немного померкла, но потом снова засияла еще шире. – Ты, вижу. Рассчитывал на достойную награду?

  – Я...

  – Надеялся, – кивнул сам себе мужчина и наотмашь полоснул парня по шее коротким мечом для ближнего боя.

  – Ну и зачем, Лайл? – недовольно спросил ближайший помощник, Берн.

  – Достойная награда для достойного поступка, – тот, которого назвали Лайл, закинул меч в ножны и снова закинул голову, пытаясь отыскать на темнеющем фоне человеческую фигуру. – Предал прежнюю госпожу – и меня предаст.

  – У тебя мозги набекрень, – вздохнул Берн и отошел назад, негромко раздавая указания. Нужно было разместить усталых людей, всех накормить, расставить караулы, да и за местными присматривать нужно было в оба глаза. Не все радовались смене правящего дома. А Лайлу нужно было отыскать прежнюю госпожу и ознакомить с указом Его Величества. Согласно этому указу, замок Торшон вместе со всеми окрестными землями, деревнями, скотом и людьми переходил во владение Лайла, кавалера и хранителя Алмазного Дождя.

  – А, вон ты где, – он, наконец, зацепился взглядом за неподвижную фигуру на каменном зубце. Если бы она не шевельнулась, он бы ее не заметил – но ветер-предатель качнул ее фигуру, и выдал. – Держи, Берн, – он сунул другу перевязь с мечами, кольчугу и куртку.

  – Штаны сразу сними, – посоветовал Берн, – чего уж там. Порази воображение леди.

  – Успеется, – хмыкнул Лайл и быстро взбежал по ступеням наверх. Местами площадки были разрушены – где-то от времени, где-то от ударов магии. Его людей магии, между прочим. Он простоял под этими стенами целых три дня, как дурак. И теперь ему было очень интересно, кто руководил обороной. Не муж, это понятно. Был бы муж жив, его, Лайла бы в живых не было.

  И как, спрашивается, эта сумасшедшая баба забралась на зубец? Ни лестницы, ни ступеньки, ни уступа, ничего. Вообще.

  – Милая, ты вьешь там гнездо? – проорал он сквозь дождь. Женская фигура не дрогнула. Он фыркнул, как лошадь и вытер лицо. – Спускаться будешь?

  Ничего. Ноль эмоций. Железная баба, – восхитился он мельком, оглядываясь. Камней, крупных и поменьше, навалено было в изобилии.

  – Вот что интересно, милая, – он с натугой перетащил один валун к каменной кладке. – Как вы, женщины, нами вертите! Поразительно, поразительно. Я, к примеру, вместо того, чтобы праздновать победу, отогреваться у огня и пить вино, строю черт знает что, лишь бы с тобой поговорить. А?

  Он глянул на нее. Силуэт неподвижен – даже одежду ветер не треплет – потому что дождь промочил ее насквозь.

  – Кстати, кто руководил обороной? – продолжил он болтать, сваливая камни. – Очень, очень талантливый человек. Да. Если бы не этот ваш Кайл, пришлось бы мне еще денька четыре тут торчать, как забытая клистирная трубка. Ты знаешь, что такое клистир, милая? – Куча, наконец, достигла нужной высоты и надежности, и он быстро вскочил на изъеденную ветром и дождями площадку.

  – Вид, конечно, красивый, милая, – согласился Лайл и дотронулся до ее плеч, ожидая чего угодно – крика, слез, толчка и попытки сбросить его со стены. Он не ожидал, что она такая мокрая и холодная – не теплее тех камней, которые он таскал. Он с силой повернул ее лицом к себе, щурясь от косых струй дождя, вгляделся в ее лицо.

  – Зачем залез? – хрипло спросила она.

  – Да ты не глухая, – восхитился Лайл. – Вот радость-то какая!

  – Я еще и не слепая. И не слабоумная. Чего залез, говорю?

  – Ознакомить тебя с указом Его Величества. – Честно ответил он.

  – Так ознакомь и проваливай.

  – А ты тут будешь стоять? – уточнил Лайл, запуская руку за пазуху.

  – Не твое собачье дело, – ласково ответила она.

  – Ух ты, а я-то думал, ты леди!

  – Ух ты, так ты думать умеешь, – бледные до синевы губы презрительно искривились. – Вот радость-то какая.

  – Не зли меня, милая, – прищурился он.

  – Ой, не пугай, – она снова скривилась и перевела взгляд за его спину. – Где там указ... Его нового Величества?

  – В куртке оставил, – сокрушенно вздохнул он. – Спустимся? – Внизу топтались его ребята, хмуро поглядывая на женщину и без одобрения – на самого Лайла.

  – Вон он, – она качнула острым подбородком на грудь Лайла. – Давай сюда. Что там, роспись надо поставить?

  – Ты еще и грамотная, – снова восхитился он. – Клад, а не женщина. Расписываться чем будешь?

  – Найду, чем, – хмыкнула она и подняла руку. На ней оказалась промокшая от крови и дождя повязка. Она равнодушно содрала ткань, и даже Лайл поморщился. Ему, конечно, тоже сдирали повязки на живую, но... – Сойдет? Для нашего нового кровавого Величества?

  Пока он отвлекался на свои мысли, она успела вытащить из мокрой косы длинную шпильку и черкануть кровью на пергаменте. Шпилька звякнула об камни, а рука снова спряталась в складках промокшего платья.

  – Спускайся, – серьезно сказал он, убирая пергамент в тубу и за пазуху. – Поговорим. И о новом Величестве, и о старой жизни, и о новой жизни.

  – Болтун, – усмехнулась она и сильно оттолкнулась ногами. Назад.

  Он успел схватить за концы взметнувшегося шарфа, но гладкий и мокрый шелк выскользнул из пальцев, как вода. Женское тело выгнулось дугой, подхваченное ветром, взметнулся веер брызг, кто-то закричал, мелькнула белая кожа, в ударе молнии высветились черные провалы глазниц, и само лицо – счастливое до предела. Без предела. Молнии лупили совсем рядом со стенами, исступленно, неистово. Ветер-предатель, ветер-насмешник положил ее бесчувственное тело у ног Лайла. Из-за спины доносились молитвы пополам с ругательствами.

  – Дела, – выдохнул он и глянул на свои руки. Пальцы тряслись.

  Оставить ее здесь? Закончить начатое ей самой?

  Он с трудом поднял каменное неподвижное тело и обернулся к своим людям.

  – Лайл...

  – Заткнись, Берн.

  – Ты уверен в том, что делаешь?

  – Еще бы, – хмыкнул он, спускаясь с нагромождения камней. Голову вело. Руки отваливались. На спине явно открылась рана. На бледной перламутровой коже бриллиантами лежали капли дождя, взблескивая в свете факелов, мокрая черная коса мерцала, как змеиная чешуя.

  ***

  – Кто вы и что делаете в моей кровати? – хрипло спросила она, едва открыв глаза. Он с кряхтением потянулся, чувствуя, как поскрипывают все суставы.

  – Память отшибло, милая? – с усмешкой спросил он, а она нахмурилась. Какое-то смутное воспоминание сквозило в памяти, как будто выныривая и снова погружаясь в темную воду. Дождь. Вчера была гроза.

  – Извините. Я вас не помню. – Он смерил ее странным, как будто остановившимся взглядом и кивнул сам себе и ей.

  – И правда, не помнишь. Ну, я не гордый. Узнаешь? – он без особого почтения вытряхнул из трубки грязный и местами мокрый пергамент.

  Она впилась глазами в бурый росчерк в самом низу бумаги и прерывисто вздохнула.

  – Узнаешь, значит, – он убрал пергамент обратно.

  – Покиньте мою кровать, будьте добры, – твердо сказала она, а он снова усмехнулся.

  – Комнату и замок, почему не просишь покинуть?

  – Зачем? Ваш замок. Ваша комната. Кровать, в общем-то, тоже ваша, но я все же надеюсь на ваше благородство.

  – Я не из благородных,– доверительно сообщил он, садясь на кровати и отворачиваясь от нее. – Но раз ты так просишь, милая....

  Двигаясь осторожно, чтобы не вызвать лишней боли, он натянул штаны, рубашку и нагнулся за сапогами. От кровати не доносилось ни шороха, и он метнул быстрый взгляд на нее. Сидит, не шевелится, даже не моргает.

  – Милая, ты тут? – поинтересовался он, помахав ладонью перед ее лицом.

  – Да. Как вас зовут, я забыла?

  – Ты и не знала, – хмыкнул он. – Все зовут меня Лайл. – Он отметил кривую усмешку на бледном лице и проявил встречный интерес. – А тебя как зовут, милая?

  – Все называют меня леди Агата. – Помедлив, ответила она.

  – Вот как.

  – Что будет со мной?

  – Да ничего, – он пожал плечами. – Жить будешь, как и раньше жила. Чем вы там, женщины, занимаетесь? В садике гулять будешь, вышивать шелком.

  – Шелком, – эхом отозвалась она. – И ... все?

  – Со мной спать еще, – скучающе отозвался он, злясь. – Когда придет мне такая охота. Еще что-нибудь спросишь, милая? – съязвил он, надеясь отбить у нее охоту к вопросам раз и навсегда.

  – Кто хочет от вас избавиться?

  Бац! Это сапог выскользнул из пальцев, и металлическая набойка брякнула об пол. Лайл медленно повернулся к женщине и уставился на нее немигающим взглядом. Агата не стала отводить глаза, смущенно улыбаться и поправлять волосы. Смотрела очень цепко, внимательно, даже напряженно.

  – Странный вопрос, не находишь? – помедлив, сказал он, не двигаясь с места.

  – Мне интересно. Впрочем, можете не отвечать.

  – Поговорим об этом вечером, милая, – он все-таки совладал с обувью и выпрямился. Она сидела на кровати, выпрямив спину, поддерживая одеяло одной рукой на груди. По плечам рассыпалась длинная черная коса, глаза запали и были обведены чернотой, длинный нос заострился, подбородок тоже, губы поджаты. Сказка, а не женщина. – Отдыхай. Ешь, спи, гуляй. К людям моим не лезь, своими не командуй.

  В ее темных глаза что-то на мгновение мелькнуло. Что-то от нее вчерашней. Мгновение мелькнуло и пропало, и Лайл вышел из комнаты, аккуратно притворив за собой дверь.

  Он отрядил кого-то из своих людей за ней приглядывать, и почти сразу же забыл о ней. Навалились дела – нужно было сказать свое веское слово жителям замка – о том, что теперь он их хозяин, и слушаться они должны его. О том, что никого не тронут, если все приказы будут исполняться быстро и точно. Что никаких бесчинств, бунтов и прочих развлечений он не потерпит. Кажется, прониклись. Во всяком случае, вопросов было мало, и все по существу. Он не особо волновался – в конце концов, с ним две сотни его людей, прошедших за ним от Горькой Земли до Ривии. А от столицы Ривии – в этот богом забытый край – замок Торшон. В самом замке оставалось около семидесяти человек – женщины и те, кто не ушел на войну. Поразительно, как они три дня продержались?! Кстати...

  – Я хочу знать, кто руководил обороной замка, – он снова обернулся к собравшимся людям, бегая глазами по лицам. Лица вытягивались. Отвечать никто не собирался. – Хорошо, спрошу по-другому. Этот человек жив? – Он снова внимательно оглядел лица. – Жив, – кивнул он довольно.

  Люди немного попятились, и он скривился в усмешке.

  – Этот человек мужчина?

  Глаза, устремленные в пол, хмурые брови, лица с отпечатком страха. Не перед ним.

  – Женщина. – Усмехнулся он, догадываясь. – Это леди Агата?

  – Нет, нет, – выкрикнул кто-то.

  – Нет, – задумчиво повторил он и резко отвернулся к своим людям. – Пошли, Берн.

  – Куда? – негромко поинтересовался друг уже на ходу.

  – Учетные книги смотреть, – вздохнул Лайл. – Надо же знать, сколько у нас денег, провизии и вообще...

  – Лайл, – Берн остановился и внимательно посмотрел на друга. – Ты что, серьезно собрался жить в этой глуши?

  – Серьезно, – кивнул Лайл, подбирая ключ к кабинету. – А что?

  – После того, что было во дворце, с твоими наградами, талантами....

  – Короче, Берн.

  – Я не понимаю, Лайл, – огорченно ответил мужчина. – Не понимаю.

  – Не понимаешь чего? Того, что я обещал своим людям кров, тепло, еду, дом и собираюсь выполнить свое обещание? – Лайл приподнял бровь.

  – Я не сомневался, что ты сдержишь слово, – вскинулся Берн. – Но я не думал, что так скоро!

  – А чего ждать? – Лайл вытащил из ящика толстую книгу и бухнул на стол. – Чего, скажи мне? Земли, которыми меня пожаловал Алмазный дождь, щедры и плодородны. В окрестных деревнях полно крестьян. Замок – добротный, крепкий, места много.

  – Леди, опять-таки, прилагается, – поддакнул Берн, подмигивая.

  – Прилагается, – согласился Лайл. – У тебя когда-нибудь были высокородные женщины, Берн?

  – Откуда бы, – совсем успокоился Берн, радуясь, что разговор, оказавшийся неприятным и странным, свернул на нормальную и достойную мужчин тему. – А у тебя? – подмигнул он.

  – И у меня, – Лайл перевернул несколько страниц.

  – Как?! – ужаснулся Берн. – Ты же провел с ней ночь!

  – Угу. Провел.

  – Ну, и?!

  – Берн, – серьезно посмотрел на него Лайл. – Я чту указы своего

  Государя, как официальные, так и неофициальные.

  – Как будто, Государь будет проверять, в точности ли его указы выполнены, или нет! – скривился Берн.

  – Дело не в проверке. А в совести. Чести, если угодно, – ровно ответил Лайл, и Берн понял, что снова попал впросак. – Да и мало радости брать женщину против ее воли, – криво усмехнулся он и замолчал надолго.

  ***

  – Как провела день, милая? – светски осведомился он, скидывая сапоги. Она молча смотрела на него, не делая ни одного жеста. Статуя, чистая статуя. – А я плодотворно провел день. Учетные книги вот разобрал, понимаешь ли.

  – Разобрался? – в хриплом голосе отчетливо звучала насмешка.

  – Разобрался, – с удовольствием подтвердил он, подходя ближе. Положил ладонь на гладкий лоб. – у тебя жар?

  – Нет.

  – Как знаешь, – пожал он плечами и повернулся к входу.

  В дверь просочились слуги с водой – от воды шел пар, и Лайл сразу же захотел в эту воду – чем горячее, тем лучше. Большая бадья медленно, но верно наполнялась. Лайл неторопливо раздевался. Агата смотрела на него, не отводя глаз, будто боясь пропустить любое его движение.

  – Почему я еще жива? – вдруг спросила она, а он вздрогнул.

  – А с чего бы тебе умирать? – деланно удивился он. – Чем-то болеешь?

  – Не валяй дурака, – поморщилась она. – Я же понимаю, что я...

  – Ты дочь врага. – Он подошел к ней вплотную. – Ты сестра врага. – Он отвел волосы с ее лица. – Ты жена врага.

  У нее расширились зрачки так, что чернота поглотила бархатисто-серый цвет.

  – Это все ничего, – улыбнулся он почти ласково, привлекая ее к себе. – Ты мне только тем и дорога.

  Теплые мягкие губы, шелковые волосы, мягкая кожа, теплое и податливое женское тело, близкое чужое дыхание, медленно закипающая кровь, шершавая повязка на ее руке.... Он смог оторваться от нее не сразу, но воспоминание о том, как она содрала с себя эту заскорузлую от крови тряпку, его смогла немного остудить. Он откинул голову назад и вгляделся в ее лицо. Дышит тяжело, губы яркие, горят и припухли – это он в порыве самоутверждения прикусил ее губы, глаза сверкают, ноздри слегка раздуваются.

  – Поможешь с ванной? – севшим голосом спросил он.

  – Ну, если господин приказывает, – усмехнулась она.

  – Господин желает и приказывает. – Он медленно опустил свое неповоротливое тело в горячую воду и чуть не застонал от удовольствия. Даже если бы сейчас сюда явились самые прекрасные женщины мира и умоляли взять их, он бы и с места не сдвинулся.

  – Целых две недели об этом мечтал, – пробормотал он, откидывая голову на борт бадьи.

  – Я чувствую, – ехидно согласилась она, насыпая в воду какой-то травки.

  – Это что?

  – От насекомых. Вши там, или еще какая живность, – мило улыбаясь ответила она. Плевать. Она леди, хоть и странная, а он...

  – Так значит, моей жизни ничего не угрожает, и порукой тому твоя честь? – негромко спросила она, а он рассердился. Спугнула своими словами такое чудесное настроение.

  – Точно, – он неловко двинулся, и вода плюхнула на пол. – Знаешь, милая, я бы тоже хотел прояснить для себя кое-что.

  – Мда? – рассеянно отозвалась она, перебирая что-то на столе.

  – Ага. Утром ты сказала, что кто-то хочет от меня избавиться.

  – Спросила, – поправила она, кидая ему кусок мягкой тряпки и протягивая горшочек с резким травяным запахом.

  – Ты бы не могла развить свою мысль? – начиная злиться, попросил он. В конце концов, ей полагается плакать и умолять не трогать ее. Ну, и кричать, что он мерзкое животное, захватчик и все в таком роде. Это с самого начала сбило его с толка – ее странное поведение.

  – Могла бы. Я стала вдовой восемь дней назад. Это раз.

  – Откуда ты знаешь? – перебил он ее, настораживаясь. Он победил в поединке с лордом Торшон ровно восемь дней назад, но ей об этом знать неоткуда.

  – Знаю. Почувствовала. То, что тебе довелось биться с моим... мужем, само по себе наводит на мысли.

  – Вот как? – он намылил руки и шею, не переставая смотреть на нее.

  – Самый сильный, коварный, хитрый и жестокий убийца во всей стране, – с отвращением пояснила она. – Уж не знаю, как ты его победил, но победил.

  – Видимо, я оказался хитрее, сильнее и коварнее, – она пожал плечами. Рана на спине, доставшаяся как раз от лорда Торшон упрямо не заживала, постоянно открываясь и, кажется, собралась воспаляться. Было бы глупо умереть от этого сейчас, когда только все стало налаживаться.

  – Видимо. И тебя отправили сюда, в эти богом забытые места.

  – Не такие уж и забытые. – Проворчал он. – Земли плодородные, замок стоит, чего еще....

  – В эти края испокон веков отправляли ссыльных, опальных и неугодных, – почти весело сказала она, подходя ближе. – И наконец...

  – Да? – он не сводил с нее глаз, чувствуя, что она скажет сейчас что-то важное.

  – Тебе в качестве военного трофея досталась я, – скромно закончила она и села в кресло. Сложила руки, расправила платье, улыбнулась невозмутимой улыбкой.

  – То, что ты не подарок, милая, я уже и так понял, – скривился Лайл, окатываясь водой из ведра. Брызги долетели и до нее, и она чуть подобрала подол.

  – Тебе не назвали моего Имени, – пояснила она, рассматривая "подлого захватчика". Жилистый, сразу видно – силы немеряно, шрамов, бороздящих смуглую кожу – в изобилии. – И не сказали, кто я.

  – Скажи ты, – он выдернул ее из кресла и прижал к себе.

  – Я, – прошептала она ему на ухо, – двоедушная.

  Ее горячая и влажная ладонь легла прямо на рану на его спине. Спину дернуло короткой болью, и эта боль его отрезвила, выжгла странное дурманящее желание, и смысл ее слов добрался, наконец, до его сознания.

  Он резко толкнул ее, и сразу же придавил ее к кровати всем своим весом.

  – Двоедушная, говоришь, – он стиснул ее запястья, рассматривая бледное лицо. По нему прошла короткая судорога, и в следующую минуту он понял, что под ним лежит уже леди Агата. В глазах появился страх, дурманящее желание окончательно остыло – как будто его кто-то перестал подогревать, женское тело под ним испуганно сжалось, но тем не менее она строго сказала:

  – Вы бы не могли с меня слезть, Лайл? Мне тяжело.

  – Не могу, – сокрушенно сознался он, продолжая ее рассматривать. – Итак... я правильно понял, что вы – леди Агата?

  – Да, – она обреченно отвела глаза и перестала напрягаться. Расслабилась.

  – А как зовут вашу вторую половину души? – поинтересовался он, не особо рассчитывая на ответ.

  – Я не знаю, – ответила она.

  – Посмотри мне в глаза, милая, – велел он, встряхивая ее руки. – И повтори.

  – Я не знаю ее Имени, – четко ответила она.

  – Странно, что не знаешь, – задумчиво сказал он, опираясь на локти. Леди Агата перевела дух.

  – Так полагается, – пояснила она чуть свободнее. – Иначе кто-то может выбить из более слабой половины истинное Имя.

  – Логично, – признал он. – А власть над вами обеими может дать только Имя?

  – И только в определенных условиях, – охотно отозвалась Агата.

  – И какие же?

  – Первое смешение крови. Вы опоздали, Лайл. – Без какого-то особого удовольствия или превосходства сказала она. Поставила перед фактом.

  Он перевел взгляд на ее руку, на которой больше не было повязки. Зато красовалась длинный узкий разрез по всей ладони, усеянный бисеринками крови.

  – Она смешала нашу кровь, и вы не назвали Имени. Лишились власти.

  – А что дает эта власть, – он, наконец, устроился удобно – нога между ее ног, коленом и локтями упирается в кровать.

  – Эта власть запирает сильную половину. Пока жив тот, кто знает Имя и назвал его. Сильная сторона души может быть разной. Чаще всего – опасной. – Видимо, подразумевалось, что она – опасна.

  – А когда умирает тот, кто знает, вы становитесь свободными? – уточнил он чисто из интереса. Леди неприятно усмехнулась.

  – Окончательно свободным человека делает только смерть.

  – Вот как. Ты поэтому интересовалась, что с тобой будет и почему ты до сих пор жива?

  – Да.

  – И поэтому она хотела...

  – Да.

  – Милые мои, а вы уверены, что там лучше, чем здесь?

  – Там свобода, – просто ответила леди Агата.

  – А здесь?

  – Рабство. Унижение. Боль. Одиночество.

  – Вы были в рабстве?

  – Десять лет, – она коротко засмеялась, и от этого смеха его пробрало холодом по позвоночнику. – Десять лет, пока был жив этот...

  – Муж, – подсказал Лайл.

  – Муж, – она снова засмеялась, отрывисто и горько. – Был муж. Теперь вы.

  – Унижать и бить не собирался, – признался Лайл честно. – Насчет рабства....

  – Лучше молчите, – серьезно попросила она. – Не разочаровывайте меня.

  И она сама прикоснулась губами к его губам. То, что было дальше, напоминало пожар в Горьких землях. Пожар в грозу. Две стихии – и кто знает, какая окажется сильнее. Огонь выжигал кровь, и кровь шипела, и вместо крови по венам текла жидкая молния, короткими и острыми разрядами удовольствия стирая все границы, препятствия, смешные моральные принципы, нормы и приличия.

  Не враг. Просто мужчина.

  Не жена врага. Просто женщина.

  Одинокие во всем свете.

  Ищущие утешения хотя бы в этом пожаре.

  Сильные руки, держащие ее на краю пропасти, а там, в пропасти – безумие, скалящее зубы, жадно облизывающееся. Горячие губы, что-то бессвязно ему шепчущие, уводящие от края отчаяния. Ты не один. Ты не одна. У тебя есть я. Пусть вот так, странно, нелепо, но это лучше чем ничего. Горячка, безумие, пожар, отчаяние, бездна – все отступило, отхлынуло, словно волна.

  " Если он сейчас опять назовет меня "милой" этим снисходительно-презрительным тоном, то все". – Думала она.

  "Если она сейчас вежливо попросит меня отвернуться, или встанет сама – это все". – Думал он.

  – Иди ко мне, милая, – с тихой нежностью попросил он, с облегчением чувствуя, как она неслышно возится, укладываясь у него под боком.

  Может, еще и не все.

  ***

  Управлять хозяйством замка и окрестных деревень – это вам не фунт изюма – вот что понял Лайл, в первые же две недели. Механизм управления работал исправно и отлажено, до тех пор, пока не перешел в его руки. Теперь этот механизм поворачивался со скрипом. Сцепив зубы, он все же пытался разобраться что и как, и выходило не очень-то хорошо – в конце концов, он привык к совершенно другому. Дома этим занималась жена с двумя помощницами, здесь же управляющий сгинул без следа, а идти к леди Агате с этим... Все и так было слишком сложно – не привык он к таким сложным материям. Относиться к ней как к жене – он не мог. Как к наложнице – тем более. Как к хозяйке – сам запретил лезть в дела, не идти же теперь просить о помощи!

  Днем он ее почти не видел, только изредка ловил на себе ее взгляд – иногда из каменной беседки, где она устраивалась с пяльцами. Иногда чувствовал на себе ее взгляд во время воинских упражнений, когда он с остальными воинами по пояс голый скакал по утоптанной площадке, обливаясь потом. Спина, к слову сказать, зажила очень неожиданно и быстро. Лайл не без оснований подозревал, что тут дело еще и в том, что она сунулась своей окровавленной рукой в его открытую рану.

  Ночью.... Ночами, их ночами, они упивались друг другом – молча, без слов, как будто боясь вспугнуть нежданную теплоту и близость. Они почти не разговаривали – с той ночи. Да и о чем? И так все понятно. Она его не любит – и слава богу. Он ее любит как раз за это. Хватит с него жены, которая его любила до беспамятства. Это не помешало ей делить ложе с другими мужчинами, пока он, Лайл, мечом и кровью добывал золото, ткани и драгоценности для семьи и клана.

  Люди очень быстро привыкли друг к другу. Его воины привыкли к строгим черноволосым женщинам, которые очень много работали, мало улыбались и могли огреть коромыслом за одну только сальную шутку. Жители замка привыкли к светловолосым мужчинам, постоянно скалящим зубы, покрытым шрамами и не чуравшихся никакой работы. Даже той, которая вроде как воинам не полагается.

  Они очень быстро приноровились строить домики, похожие на те, в которых жили местные крестьяне – приземистые, широкие, длинные, добротные. Местные поначалу смотревшие с опаской и настороженно, все же помогали – где-то советом, где-то делом. Жизнь входила в колею. Его воины с нетерпением ждали, когда приедет остальной клан – малочисленный, но крепкий и сильный. Жены, отцы, матери, младшие сестры и братья. И костяк клана – воины, которые довезут свои и чужие семьи в целости и сохранности.

  ***

  Он сразу понял, что это не леди Агата, а вторая. Ну, пусть будет просто Агата, раз она не хочет назвать ему никакого имени. Что поделать.

  – Как дела, милая? – привычно спросил он, немного напрягаясь. Ее давно не было видно. Почти два месяца.

  – Не жалуюсь, – усмехнулась она, ведя рукой по гобелену. – А у тебя?

  – И у меня. Давно тебя не видел. – Осторожно сказал он, садясь в кресло. Агата пожала плечами.

  – Я была нездорова.

  – А сейчас выздоровела?

  – Почти. – Она села во второе кресло и сложила руки на коленях.

  – А чем ты болела? – он продолжал этот странный и бессмысленный разговор, сам не зная почему. Наверное, стоило встать и уйти.

  – Да так, – туманно сказала она и покрутила пальцами в воздухе. – Твоя осада мне нелегко далась.

  – Так вот кто руководил обороной, – усмехнулся Лайл. – А я-то голову ломал.

  – Я, – легко согласилась она. – У тебя были сильные маги.

  – Это не маги. Артефакты.

  – Тогда понятно, – хмыкнула она. – Против лома нет приема, окромя другого лома. А своих артефактов у меня не было.

  – Все равно ворота нам открыли, – Лайл пожал плечами.

  – Кстати, кто открыл? – небрежно спросила она.

  – Кайл, – так же небрежно ответил он.

  – Кайл, – задумчиво повторила она. – Я его не видела ни разу с того дня...

  – Так я его убил, – Лайл пожал плечами. – Собаке – собачья смерть.

  – Он меня предал, не тебя, – заметила она.

  – Как тебя предал, так и меня предаст, – Лайл устроился поудобнее, осторожно откинувшись на спинку кресла.

  – Ты чувствуешь ложь, или просто хорошо читаешь по лицам?

  – Чувствую. Ты ведьма, или маг?

  – Ведьма. Потомственная.

  – Стихийная? Природная?

  – Стихийная.

  – Та гроза твоих рук дело?

  – Моих.

  – Ненавидишь меня?

  – Нет.

  – Любишь меня?

  – Нет.

  – Хочешь вина?

  – Не откажусь.

  ***

  С ней невозможно было спокойно разговаривать – постоянные подначки, легкие издевки, мелкие шпильки – это злило и смешило одновременно. Она очень быстро менялась – в мгновение ока, и момент перехода от одной женщины к другой был молниеносен и незаметен.

  Она больше не возвращалась к тем разговорам – кто хочет от него избавиться. Он и сам прекрасно знал, кто и почему этого желает. Верить отказывался, но умом понимал.

  Он больше не расспрашивал ее ни о магии, ни о двоедушии, ни о бывшем муже. Просто любил – их обеих. Они его – нет.

  ***

  – Завтра приезжают наши, – радостно оповестил его Берн, едва Лайл спустился в общую залу. Сам Берн лучился довольством – для его семьи было все готово – небольшой дом, участок земли, провизия. – Я отправил парней встречать.

  – Правильно сделал, – кивнул Лайл, садясь за стол.

  – Ты мальчишкам комнату выбрал? – Берн было добродушен и многословен, как никогда.

  – Сами выберут, – отрезал Лайл и уткнулся в тарелку. – Обоз, который мы заказали, когда прибудет?

  – Через две недели, – деловито ответил Берн. – Знаешь, Лайл...

  – Что?

  – Ты был прав.

  – Я всегда прав. Ты забыл просто.

  – О да, – ехидно сказала Агата из-за его плеча. – Самомнение у тебя всегда на высоте.

  – Леди, – Берн встал и склонил голову. – Вы решили осчастливить нас своим присутствием?

  – Решила. Вы как, осчастливились? – она прищурилась и склонила голову к плечу, насаждаясь растерянным видом Берна.

  – Знакомься, Берн. Это Агата. Есть еще леди Агата. Леди Агата не употребляет бранных слов, и вообще, леди. Милая, это Берн. Мой ближайший друг. – Представил их Лайл.

  – Лайл? – вопросительно уставился на него Берн.

  – Я двоедушная, – любезно пояснила Агата, садясь за стол. – Так о чем мы говорили?

  – Завтра приезжает весь мой остальной клан. – "Напомнил" Лайл.

  – И его сыновья, – влез Берн.

  – Вот как, – это уже леди Агата. – А ваша супруга тоже прибудет вечерним обозом? – Вот в чем-чем, а в ехидности обе половины были несравненны.

  – Я вдовец, милая.

  – Сочувствую вашей утрате, – леди Агата расправила складки на шарфе. Берн посчитал за лучшее исчезнуть.

  – Не сочувствуй, милая. Я не страдаю.

  – Вы черствы, как сухарь. Хотя бы изобразили бы страдания, – она чуточку презрительно улыбнулась.

  – Во избежание глупых слухов и вопросов. – Он уставился на нее тяжелым взглядом, а она впервые почувствовала что-то вроде смущения перед ним. – Моя покойная супруга очень меня любила. Очень. И не хранила мне верность. Погибла в результате падения с лестницы. Случайного, разумеется.

  – Это предупреждение? – тихо спросила леди Агата.

  – Можешь считать и так, – он криво улыбнулся и встал. – Приятного аппетита.

  – Благодарю.

  ***

  Сыновья смотрели на него очень серьезно и внимательно. Детям десяти лет от роду не полагается быть такими серьезными, но эти мальчики – другое дело.

  – Здравствуй, отец, – это Максимилиан, старший. Младший подхватил эхом.

  – Здравствуй, отец.

  – Здравствуйте, дети, – отозвался он, делая шаг вперед. – Здесь теперь наш новый дом.

  – Чем был плох старый, отец? – это снова Максимилиан.

  – Он был всем хорош. Этот тоже хорош, и я надеюсь, что вы его полюбите.

  – Да, отец, – это уже хором.

  – Господи, – леди Агата отошла от стены и резко взмахнула рукой. – Вы ведете себя так, как будто приехали мои дети, а не ваши!

  Пока он пытался справиться с удивлением, она присела перед детьми и сказала:

  – Меня зовут леди Агата. Я буду вами заниматься. Пойдемте, я покажу вам, где можно умыться и накормлю вас. – Она взяла мальчишек за руки и обожгла его презрительным взглядом.