Текст книги "В лабиринтах убийств"

Автор книги: Лера Леонтьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

Вторая смерть

…Я мчалась в сторону черной лестницы, откуда доносился гул голосов. Узкая площадка была забита людьми. Все перегнулись через перила и смотрели вниз. Я протиснулась сквозь толпу и тоже глянула в бездну. И сразу увидела «бабушку». Она лежала на площадке первого этажа, возле входной двери. Мертвая…

…День не заладился с самого утра. Во-первых, вчера был мой день рождения: с милыми телефонными поздравлениями от родителей, казенной открыткой от руководства и скромными посиделками на кухне в обществе двух однокурсниц – таких же одиноких и «понаехавших». Грустный праздник плавно перетек в понедельник – день самокопания и самобичевания. Ростки разлившейся паники не смогли заглушить даже трезвые размышления, типа: «Глупости, на самом деле, это даже не вторая молодость, а только вторая половина первой. В троллейбусе девушкой регулярно обзывают. Правда, еще пару лет назад я в девочках у кондукторов ходила. Но до: «Женщина, пробейте талончик!» еще далеко. И на том спасибо. Мне ведь только тридцать четыре! И до тридцати пяти целых триста шестьдесят пять дней. И ночей, естественно. Да за это время можно горы свернуть». На этой благодатной почве расцвел яркий и неутешительный вывод: «Время подпирает».

Во-вторых, темное небо свирепо извергало на землю порывистый ветер вкупе с мокрым снегом. Зима явно забыла заглянуть в календарь и в конце апреля навевала февральскую стужу. Уныло обозревала я с балкона пейзажи мокрых железнодорожных путей напротив и размышляла о том, что задуманный на сегодня дресс-код целиком и полностью провалился.

На работе сегодня намечалась встреча с иностранной делегацией. Европейские менторы продвигали некую арт-платформу в нашем Городе. Моя начальница скептически относилась к новомодным «унитазно-прокладочным», по ее словам, культурным тенденциям, в арт-холлы принципиально не хаживала. Но тут случай был особенный. Светила возможность получить грант. Поэтому согласие на встречу было милостиво дано. Я, как всегда, обязана была сопровождать руководство, слушать и записывать, чтобы далее воплотить туманные намеки высоких договаривающихся сторон в конкретный проект.

Для официальной встречи мой любимый комплект: джинсы, кроссовки, кожаная куртка, – явно не годился. Пришлось его заменить на плащ, колготки и ботинки на каблуке. Теперь, учитывая мокрую погоду, такой наряд мог вызвать серьезные проблемы, поскольку я имела некую особенность походки, при которой во время ходьбы под дождем вся левая нога забрызгивалась грязью до самого колена. Я долго пыталась разобраться в этой аномалии, специально вышагивала по лужам, но так и не докопалась до причины. Ситуацию прояснил знакомый тренер по женскому футболу, в чью команду по молодости я стремилась попасть:

– Нет, подруга, и не проси– не возьму.

– Ну почему, – канючила я. – Ну пожалуйста, возьми хоть с испытательным сроком. Дай мне шанс прикоснуться к детской мечте.

– Да ты что, Воинова, очумела? У тебя ведь одна нога кривая! Скорее всего, травма незалеченная. Как ты бить по мячу будешь? Мне на одни твои больничные тратиться придется, сплошные убытки вместо прибыли.

Жесткий вердикт меня озадачил, потому что никаких травм за собой я не помнила. Растяжения да, были, сколько раз голеностоп подворачивала от каблуков ненавистных. Но чтобы ногу поломать? Не во сне же это было! Покопавшись в своем прошлом, я вытащила на свет детскую историю с падением с велосипеда. Приключилась эта беда у бабушки в деревне. Оказать медицинскую помощь было некому, вечно пьяный фельдшер был не в счет. Отлежалась я недельки две, пока боль не утихла и не сошла опухоль с колена, затем потихоньку стала выползать на улицу. Когда вернулась осенью домой, нога уже восстановилась. Лечить было нечего.

Получается, что в ноге тогда некая косточка все же сломалось. Что в команду не взяли, бог с ним. Обидно, конечно, но не смертельно. Еще неизвестно, чтобы из той затеи вышло. Может, обе бы ноги переломали. Плохо то, что походка испортилась на всю жизнь. То есть, искривленная правая нога как-то специфически отталкивалась от поверхности и разбрасывала брызги, которые и пачкали соседнюю ногу.

Учитывая сегодняшнюю погоду, чтобы не явиться к иностранцам по уши заляпанной грязью, нужно было выбрать: или семенить по улице черепашьими шажочками, тщательно обходя все лужи и рискуя прибыть на работу где-то в районе обеденного перерыва, или вызвать такси. Имелся и третий вариант: взять запасную пару колготок, чтобы на месте в них переодеться. Беда была в том, что как раз запасных колготок у меня и не было. Тщательно взвесив все варианты, я остановилась на последнем. Всё-таки колготки стоят значительно дешевле чем такси. К тому же их можно будет надеть еще несколько раз, а такси второй раз за одни деньги не вызовешь. Да, только место, где можно купить что-либо подобное в такую рань имелось лишь одно – раскладка в подземном переходе на выходе из метро. Значит придется сделать крюк по пути на работу. Поэтому нужно уже выбираться, а я не то, чтобы была еще не одета, я до сих пор стояла на балконе в пижаме и размышляла о своих печальках.

Итак, с ногами более или менее разрешилось. Но это было еще не все. Главная проблема заключалась в прическе, вернее в ее отсутствии. Как я не старалась укладывать свои, мягко скажем, не густые волосы, сколько бы литров лака на них не выливала, стоило мне выйти на улицу в сырую погоду, все усилия тут же шли прахом. Каждая волосинка закручивалась в свою сторону, челка мочалкой падала на глаза, а вихры, наоборот, стремились ввысь. Все вместе выглядело довольно неопрятно.

Прическа была моим больным местом, отравлявшим всю жизнь. Деликатные парикмахерши сочувственно утешали: «Под шапкой все равно будет не видно», не зная, что шапок я принципиально не ношу по той же причине. Более прямолинейные так и рубили с плеча: «Да, тяжело жить с такими волосами». При этом еще и подвергали меня страшным пыткам:

– Вода не горячая?

– Горячая!

– Мыло в глаза не попало?

– Попало!

– Воротник не душит горло?

– Душит!

– Краска не жжет кожу?

– Жжет!

– Фен не печёт!

– Печёт!

– Цвет нравится?

– Не нравится!

– Челка не короткая?

– Короткая!!!

– С Вас двойная цена!

– За что???!!!

– За такие волосы! Измучилась вся с ними!

Несмотря на перенесенные страдания, лишь пару дней после посещения салона я могла ходить с гордо поднятой головой. После первого же мытья волосы волшебным образом возвращались к своим первозданным растрепанным формам. Как-то я катастрофически опоздала на работу из-за того, что целое утро промаялась с укладкой, истратив половину флакона лака для волос. Проскользнув в дверь и отвернувшись от зеркала лифта во время подъема на свой четвертый этаж, с опущенной головой прокралась я в кабинет. Коллега, увидев меня, понимающе прошептала «Проспала и не успела расчесаться?» …

Итак, я быстро оделась, уныло соорудила некое подобие локонов, щедро полила их лаком, улучив момент, когда они на секунду застыли в нужном положении, и вылетела на улицу. По закону подлости нужный ларек был закрыт в такую рань. Пришлось бежать в круглосуточный маркет на бульваре. Время катастрофически таяло. Сами понимаете, в каком настроении я прибыла на работу. Быстро переодев грязные колготки и кое-как пригладив волосы перед зеркальцем от пудры, чтобы лицезреть себя как можно в меньшем объеме, я помчалась к начальству.

Дверь в кабинет директора Департамента была заперта. Странно! Обычно Валентина Ивановна первая приходила на работу, всего лишь выйдя для этого из своего дома и пройдя пару кварталов. Если бы она с утра собиралась «пройтись по коридорам власти», как она иронично выражалась, то предупредила бы. И потом, какие «коридоры», если в девять тридцать уже необходимо мчаться на встречу с французами?

Я немного расслабилась. Наверное, «бабушка» прихорашивается в «дамской» комнате и с минуты на минуту вернется. Вот сейчас она появится из-за поворота и мелодично пропоет: «Как Вы, Тамарочка, сегодня прелестно выглядите. И Ваша туалетная вода – чудо!».

Прошло десять минут. «Бабушка» не возвращалась. Безмерно удивленная тем, что начальница исчезла баз предупреждения, я спустилась на первый этаж к охранникам. Сегодня дежурил Игорь – отставной военный, качок с внешностью Рембо, облаченный в неизменный черный свитер. Он невозмутимо сообщил, что Валентина Ивановна пришла на работу как обычно, в восемь часов, и больше вниз не спускалась.

Наш Департамент располагался в старинном особняке дореволюционной постройки. Когда-то здесь был доходный дом. Злые языки утверждали, что даже очень доходный, потому что публичный. За прошедшие сто лет здание много раз реконструировали и переделывали, были здесь и всевозможные учреждения, и квартиры, а в результате заселилось ведомство служителей культуры. Сотрудники пользовались парадной лестницей, а «черную», для бывшей прислуги, – замуровали так, что вход на нее был только на первом этаже – со двора, и на последнем, – уже с лестницы в общий коридор. Обе двери закрывали на ключ. Ключи весели на гвоздике на общей доске в «стекляшке» охранников. Еще один комплект был у уборщицы Орыси, чья каптерка с ведрами и швабрами располагалась как раз на нашем этаже. Еще курильщики сделали дубликат и хранили его у Милки, которая кроме того, что курила, еще и парковала во дворе своего «Рыжика» – видавшего вилы оранжевого «жука».

…Через полчаса под кабинетом начальницы собрался весь личный состав Департамента. Позвонили ей на мобильный телефон. За запертой дверью долго звучали торжественные аккорды «Лунной сонаты». Все ясно. Подождали на всякий случай еще полчаса, вдруг Валентина Ивановна задержалась в каком-то кабинете.

– Может человеку плохо стало, и лежит она в обмороке за закрытой дверью, – послышался взволнованный голос из толпы.

Я робко предложила воспользоваться запасным комплектом, хранившимся в каптерке у Орыси. Но не было самой Орыси, которая убиралась по вечерам. Пришлось опять ждать, пока не пришел злой слесарь из главного корпуса и не вскрыл кабинет. Внутри просторной комнаты было пусто. На столе сиротлив лежал «бабушкин» телефон. Тут уж все рассредоточились по зданию в поисках начальницы. Через пару минут я услышала громкий крик Милки со стороны «черной» лестницы. Не помня себя от ужасных предчувствий, я ринулась на зов. «Бабушка» лежала на площадке первого этажа, возле входной двери. Мертвая…

***

А ведь как сказочно все начиналось. Наступила самая светлая пора моей жизни…

– Здорово, Воинова! Сколько лет, сколько зим! – сквозь гул и шум, царивший в кафе, загремел совсем рядом знакомый иерихонский бас. Я судорожно завертела головой, пытаясь выделить в толпе нарядно одетых людей обладателя звучного голоса.

Петька Дудков – бывший воздыхатель и вечный пользователь моих конспектов, стоял напротив и изучающе оглядывал меня всю, от консервативных «лодочек» и little black dress до пунцового от смущения лица. И мгновенно делись куда-то эти десять лет, их словно не было. Он просто взял и вернулся вне времени и пространства. И я, молодая, жарю на общежитской кухне картошку. Вваливается пьяный Петька и, тараща и без того огромные глазищи, громогласно объявляет всем присутствующим:

– Призрак бродит по Европе, призрак СПИДа! – На минуточку, то был год примерно восемьдесят восьмой-восемьдесят девятый…

– А ты все не меняешься, хоть и в блондинках теперь ходишь. Похудела, похорошела с годами, прямо, как коньяк. – И он довольно хохотнул от удачного, на его взгляд, комплимента.

«В смысле – не изменилась?» – мысленно завопила я. Разве это так уж прекрасно – не меняться? А я, наоборот надеялась, что за эти годы я очень даже изменилась и превратилась из правильной девушки с горящим взором в привлекательную женщину, загадочную незнакомку с жизненным опытом, ошибками, радостями и разочарованиями, встречами и утратами… Глядя на которую каждый мужчина рвался бы немедленно эту загадку разгадать. А тут, здравствуйте, не изменилась! Конечно, приятно, что для Петьки я выгляжу так же, как и десяток лет ранее, но мне хотелось бы услышать комплимент более обнадёживающий.

Вот кто точно изменился, так это Петька. Худющий, нескладный каланча в бифокальных очках, проходивший все пять лет в выпускной школьной «тройке», никак не вписывался в придуманный мною образ принца на белом коне. Сейчас же передо мною стоял натуральный «новый русский», в «вареном» джинсовом костюме с небрежно наброшенным белым шарфом. В руке у Петька торчал, что меня окончательно добило, мобильный телефон.

Все это время я не получала весточки от него, не имела понятия, что с ним происходит. За эти годы у меня поменялся и адрес, и номер телефона, у него адрес тоже сменился. О нем доходили слухи, я знала, что он, в отличии от меня, не мучился непониманием новых устоев общества и отлично вписался в развивающийся капитализм. Я была уверена, что теперь уж он для меня пропал навсегда. Нет, забыть его я не забыла.

– Петь-ка, то есть, Петро, это ты? Боже, какой ты крутой! – с трудом выталкивая слова, пробормотала я, совершенно не понимая, как себя вести с ним теперь, отчетливо осознавая разницу в наших социальных статусах.

– Я, дорогая, я, Петр Великий, собственной персоной. Стараюсь соответствовать духу времени, – самодовольно зарокотал Петька, с ложной скромностью ощупывая себя со всех сторон, будто только сейчас осознав свое великолепие.

Встреча выпускников была в самом разгаре. После поцелуев, слез, первых тостов и общих воспоминаний включили допотопный магнитофон и поставили любимых «итальянцев». Под чарующий баритон Челентано мне был учинён обстоятельный допрос:

– Колись, подруга, что у тебя на личном фронте. Мой, например, трещит по всем швам. – Тон был шутливый, но глаза сверлили буравчиками, которые не проведешь.

Пришлось смущенно признаться, что за эти годы ничего существенного ни в плане семьи, ни в плане романтики у меня не произошло. Те редкие и случайные романчики, что происходили в этот период, не то, чтобы в актив, даже в пассив занести было нельзя.

Петька удовлетворенно хмыкнул:

– Так, все понятно. Учиться, учиться и еще раз учиться. Значит, ты, по-прежнему, девица на выданье. Прекрасно! Поэтому, слушай мою команду. Приятное знакомство возобновить! Никчемных ухажеров гнать! Меня холить и лелеять! – И он довольно потер руки. Я не нашлась, что возразить. И своим молчаливым согласием ввергла себя в первый акт будущей драмы.

Глубоким вечером, завершив обязательную программу, мы решили продолжить приятную встречу и отправились в одно из злачных мест Города c игривым названием «Купидон», бывшее во времена нашей юности скромным кафе-мороженым.

В темном зальчике звучала негромкая музыка. Длинноволосый пианист наигрывал что-то из битлов, низко склонившись над раритетным инструментом. Сновали официанты в бабочках. Петька развалился на диванчике с бокалом коктейля в руке и лениво потягивал кальян из замысловатого сооружения. Над столиком витал сладковато-одуряющий аромат. Я скромно заказала мартини. Это был единственно известный мне напиток из внушительного списка барной карты. С остальными я боялась промахнуться.

Мою незатейливую историю провинциалки, стремящейся к жизни в большом городе, Петька выслушал со снисходительной усмешкой. Особенно повеселил его мой рассказ о том, как я пыталась устроиться на работу после окончания аспирантуры и сколько отказов выслушала.

– Как ты могла наобум устраивать такие дела? Ты что, не могла мне позвонить? Ведь друзьями были, – накинулся он на меня. А ведь он прав, вяло подумала я. Были. Но обременять других людей своими проблемами я стеснялась.

Сжавшись в комочек и старательно выцеживая капельки мартини из-под ледяных глыб, я размышляла на тему о том, почему мы с Петькой, ничем не отличающиеся в годы учебы в социальном плане (в интеллектуальном я даже скромно набавила себе несколько баллов), оказались через какой-нибудь десяток лет на противоположных полюсах общественной лестницы. Воспитанная родителями в духе развитого социализма и вытекающей из этого абсолютной вере в торжество справедливости и приоритет ума над деньгами, я никак не могла постигнуть феномены волшебных превращений, происходящих в последние годы. И свято продолжала верить в то, что все мои неудачи являются результатом моей лени и пассивности, а не объективной закономерностью наступившего капитализма.

После второго бокала я собралась с духом и выпалила Петьке все снедавшие меня вопросы. Пусть знает, как копаться в чужой жизни! Чёткого и ясного ответа я, конечно, не получила. Петька закатывал глаза и загадочно басил в том духе, что связи и друзья открывают любые двери, и что ничего невозможного в этом мире нет.

– Если мы с тобой опять друзья, то и у тебя все будет прекрасно. Вот увидишь. Прямо сейчас и начнем. Говори конкретно, что умеешь делать с компом. – Петька внезапно перестал куражиться и превратился в делового человека. Представив наши будущие отношения: он давит, я не гнусь, пока не разломаюсь, – я внутренне поежилась. Но соблазн разом разрешить свои материальные и личные проблемы пересилил, и я подробно перечислила свои нехитрые компьютерные умения и навыки.

Петька был в восторге:

– И презентации умеешь делать? И в Интернете поиск проводить? Отлично, то, что надо! Все, Тамарище, кончай рыдать! И тебя пристрою! Есть тут одно непыльное местечко – городской Департамент культуры. Служители муз, знаешь ли, тоже перестраиваются. Как раз человечек нужен – для компьютерных презентаций и отчетов всяких. Ты – то, что им нужно. Завтра утром подойдешь к начальнице, я ее предупрежу. Валентина Ивановна, – может ты помнишь, у нас заведующей студенческой библиотекой работала.

Я не помнила никакую Валентину Ивановну, да и саму библиотеку смутно – не особо я любила за казенными столами засиживаться, все нужные книги брала в общежитие. А уж Петьку в читалку и калачом было не заманить, недаром моими конспектами разживался. Но зато в очередной раз я поразилась его способности – вот так запросто заводить знакомства с разными серьезными людьми. Ну вот объясните, какой прок этой Валентине Ивановне от непутевого Петьки? Тем не менее, факт их тесного знакомства был налицо.

– Эй, Воинова, очнись, ты куда опять улетела? От счастья, что ли? Или раздумываешь, как благодарить? Не парься, от женщин принимаю только в натуральном виде, – великодушно объявил Петька. Я тут же заалела и уставилась в пустой бокал с сиротливо таящим кусочком белого льда.

Петька, как ни в чем не бывало, продолжил читать мои спрятанные мысли:

– Моя мама́н с ней познакомилась как-то на курорте. Давно еще. Стали они дружить. В гости друг к другу ездить. Я, когда в универ поступил, только не говори, что при ее содействии, скажем так, при лояльном отношении на вступительных экзаменах, первый год у нее жил. Потом съехал в общагу – свободы захотелось. А может, к тебе поближе? – Петька на секунду опять переключился на ироничный тон, но не получив поддержки, снова посерьезнел.

– Если Валентине приглянешься, а она у нас любит осчастливливать сирых и убогих, то считай, дело в шляпе. И не стесняйся, сразу поставь старушку перед фактом, что тебе негде жить. У них, я знаю, есть свой жилой фонд, пусть тебе выхлопочет служебную квартирку. Позже подумаем, как ее сделать не служебной.

– Петечка, – забормотала я, совершенно оглушенная. – А вдруг у меня ничего не получится, и почему ты вообще думаешь, что меня возьмут? И если возьмут, а я опозорюсь… – Я бы еще несла что-то невразумительное, если бы Петр не пресек мои стенания на корню.

– Слушай, Томкинс, раньше ты более решительная была. Помнишь, как меня выпихала, когда я с тобой мылился ночку провести? – На мгновение Дудков вновь стал тем Петькой, которого я знала, как облупленного, и с которым вела себя без церемоний.

Добравшись до своей съёмной квартирки уже за полночь, на такси, щедро оплаченном все тем же Петькой, я без сна ворочалась на диване. В конце концов не выдержала мучений и пошла на кухню покурить. Устроилась на любимом пуфике, щедро оставленном прежними жильцами, и занялась любимым делом – размышлениями. А поразмыслить было, о чем.

…На первом или втором курсе Петька взялся за мною ухаживать. Я шутливо принимала знаки внимания, чтобы не подпирать стенку в одиночестве на общежитских дискотеках. Однажды он пригласил меня в кино.

Как раз во всех кинотеатрах шла премьера «Жестокого романса». Петька взял билеты в самый дальний кинотеатр, да еще на последний сеанс, что меня немного обеспокоило. Как по ночи в общежитие возвращаться станем? Весь фильм я сидела, как на иголках, не особо вникая в страдания бедной Катерины. Зато Петька, в отличие от меня, явно наслаждался увиденным. Когда мы вышли из душного зала и побрели по темной улице куда-то вдаль, я судорожно думала о том, куда мы, собственно говоря, идем, а Петька вдохновенно смаковал полюбившиеся места из фильма. Я с трудом поддакивала, а вскоре оказалось, что мы идем к Петькиной двоюродной сестре, которая живет недалеко от кинотеатра, а сейчас находится в командировке. Я моментально взбеленилась и диким криком заставила бедного Петьку, не сходя с места, ловить «частника» и везти меня в драгоценное общежитие. Денег у него, естественно, не было, у меня тоже. Пришлось остаться в качестве залога с водителем, пока Петька бегал одалживать рубль у соседей по комнате.

Да, а ведь пошла бы с ним тогда в ночь, глядишь, может, сегодня и не пришлось просительно заглядывать ему в глаза. Наоборот, он бы заглядывал, чтобы грешки свои замолить.

Эх, глупая я была, молодая, очень меня тогда волновало мнение других – а что подруги подумают? Вернее, я и так знала их мнение: «Зачем он тебе? Провинциал, без перспектив и денег? Поедешь, как жена декабриста в провинцию сеять разумное, доброе, вечное?» Так и не решилась вступить в серьезные отношения. Не хотелось, чтобы еще и по этому поводу подняли на смех. И так натерпелась от своих столичных подружек за время учебы подколок в своей провинциальности.

Пришлось примириться с ситуацией, тем более что к этому времени одна общая страна рассыпалась на кучу разных, я прочно увязла в своей провинции, и потребовалось целых десять лет, чтобы понять свое место в новом мире.

Так нужен ли мне Петька сейчас? Заводить пустые отношения, – стоит ли? Вдруг привыкну к нему, а еще, не дай бог, влюблюсь! Как потом это все отдирать? С мясом, с кровью! А ведь часики тикают! Мне муж нужен, а не любовник! Но у него уже есть жена, и вряд ли он ее поменяет на меня. Для этого есть и помоложе и побогаче барышни. А я кто? Никто! Без мужа, без работы, без квартиры. Зато с красным дипломом! Но ведь зачем-то он подошел ко мне и в кафе повел, и на работу обещал пристроить. Телефончик свой оставил. Только откуда я ему буду звонить на мобильный? Из уличной будки-автомата?

На улице тем временем светало. В доме напротив зажигались огоньки. Какие везучие все эти люди, размышляла я. Ссорятся, обижаются, завидуют и даже не подозревают о том, что у них есть самое заветное – своя семья и свой угол, в которых можно укрыться от горестей и невзгод. Вот они рано утром встают, сердитые, собираются и едут в переполненном транспорте на работу – недовольные, вечером в обратном направлении – уставшие и голодные, но по мне, так страшно счастливые, потому что всем им есть место в этом громадном Городе. Для всех нашлась работа и дом. И как не хотят они пускать в свой закрытый мир еще одного человечка, который ничуть не хуже и не глупее их. Просто им повезло, а этому человеку, то есть, мне – нет.

Усилием воли стащила я себя с пуфика. Сон так и не пришел ко мне в эту ночь. Послонявшись без дела, решила заняться неспешным завтраком и соорудить оладьи с яблоками, которые я очень любила, но редко готовила.

***

Следующие дни я прожила, словно смотря фильм о себе. Вот я робко переступаю порог Департамента культуры. В кабинете директора мне навстречу поднимается маленькая, но гордая дама с идеально уложенной высокой прической и в туфельках на шпильке. Вот мы сидим с Валентиной Ивановной в глубоких креслах, пьем прозрачный зеленый чай. Я, волнуясь, повествую свою историю Золушки, а карие глаза напротив внимательно смотрят на меня.

Мелькает следующий кадр, и я уже в отделе кадров. Высокая рыжая девица, примерно моего возраста, в кожаном костюме и с восхитительными накладными ногтями, презрительно оглядев меня с ног до головы, небрежно берет из моих пальцев с облезшим лаком трудовую книжку и швыряет в сейф. Вся спина ее, казалось, так и кричит: «Понаехали».

Еще мгновение – и я присела отдохнуть и переварить происходящее в курилке, которую обнаружила на чердачном этаже «черной» лестницы. Слышится цокот каблучков, и на площадку вспархивает рыжая кадровичка. Деваться было некуда, пришлось знакомиться. Звали ее Милана, для своих – Мила, для меня – просто Милка.

Следующий кадр – и мы с ней уже закадычные приятельницы. Ее легкий снобизм меня не напрягал, наоборот, даже немного забавлял. Особенно, когда выяснилось, что ее мама – родом из Конотопа. Зато я оценила ее доброту и готовность помочь. А еще критический ум, который уравновешивал мою наивную доверчивость. Общение с нею не тяготило, потому что я не чувствовала себя ни «жилеткой», ни Армией спасения. Мы не вторгались в личный мир друг друга. Никто никого не терзал обстоятельными рассказами о жизни и страданиях неизвестных собеседнице людей. Покурили, поговорили на интересующие обеих темы, и каждая в свою норку разбежалась.

Вот так, по мановению судьбы, я оказалась сотрудницей Департамента культуры, обросла новыми знакомствами и получила во владение служебную однокомнатную квартиру. Я гладила и целовала голые стены и пол, потом устроила новоселье на одну персону и до ночи исполняла танец первобытного человека вокруг стоящих на полу бутылки с мартини и граненого стакана. Уже за полночь, обессиленная, рухнула на пол и заснула как убитая, завернувшись в махровое банное полотенце. Первый месяц я проспала на матраце, который великодушно презентовала мне Милка, а с первой зарплаты купила раскладной диван. «Бабушка» расщедрилась и разрешила забрать домой списанный компьютер – старенький, ободранный, с квадратным системным блоком. Но для меня это был предел мечтаний, окно в большой мир. Первым же сайтом, на который я зашла сразу, как только подключила интернет, был файлообменник. С него я скачала все фильмы про Дашу Васильеву. Трудилась до утра и полностью удовлетворенная сделанным, бодро понеслась на работу.

Моя благодетельница была дамой старорежимной, воспитанной на печатной машинке «Украина» и фотографиях, проявленных в ванной комнате. Под стать ей были и остальные сотрудницы – бывшие культорганизаторы, руководители народных театров и труженицы домов политпросвещения.

Я отлично вписалась в нехитрую схему работы Департамента. С огромным энтузиазмом накинулась я на работу, которой завалила меня благодарная «бабушка». Фотографировать профессиональным аппаратом и сразу перебрасывать фото в компьютер, составлять красочные презентации, превращать скучные тексты в занимательные блок-схемы – всем этим я готова была заниматься целые дни напролет, игнорируя трудовой распорядок и не щадя организм. В награду за мой труд еще и платили пристойные деньги.

А еще я обожала свою начальницу. Да, Валентина Ивановна была осколком прошлого, но каким восхитительным. И выражалась она всегда правильно и торжественно, полностью строя предложение и употребляя слова, которые давно вышли из нашего лексикона. Например, туалет она называла уборной, зимний шарф для нее был только кашне, а плечики для одежды – тремпелем. Еще она говорила: «вероятно»:

– Вероятно, сегодня Вам, Тамара, будет над чем потрудиться.

Или вот еще:

– Томочка, будьте добры, никогда не употребляйте слова-паразиты: «Вот», «Ну», «Значит».

Правда, шикарно? Кто сейчас так тревожится о чистоте языка?

За спиной ее величали «бабушкой», хотя внешне она выглядела совершенно наоборот. Легкая походка, мягкий взгляд, на лице всегда улыбка. Валентина Ивановна принципиально не носила брюк и черных колготок, а придя на работу, доставала из шкафа строгий «английский» пиджак и «лодочки». Если ей предстояли деловые встречи на выезде, она переобувалась в любимые туфли в машине.

Как-то раз я застала Валентину Ивановну сидящей с красным лицом.

– Давайте срочно измерим давление, – перепугалась я. Валентина Ивановна небрежно махнула рукой:

– Пустяки, не обращайте внимания. На голове перестояла.

Довольная произведенным эффектом, она доверительно сообщила:

– Стойка на голове дает приток свежей крови к голове. Клетки мозга обновляются, улучшается мыслительная способность, голова становится легкой и ясной. Весь организм омолаживается и очищается от токсинов. Так что, Тамара Николаевна, готовьтесь, буду Вашей начальницей вечно.

Чтобы соответствовать духу времени, в Департамент назначили нового заместителя – выпускницу Академии управления. Поговаривали, что скорее всего сыграли роль ее нежные отношения с кем-то из руководства. Алиса – так ее звали, являлась воплощением всего современного: от хорошего английского до плоского лэптопа под мышкой. Фурией носилась она по коридорам Департамента, с телефонной гарнитурой, свисающей из уха, на бегу бросая отрывистые указания. Следом мчалась свита приближенных. Девица наверняка была обучена всем современным технологиям, но делать что-то самой принципиально считала ниже своего достоинства.

Хотя мы с ней и были примерно одного возраста, я безоговорочно примкнула к лагерю старорежимных. С этого момента со мной Алиса общалась в крайних случаях, а при разговоре брезгливо морщилась. Жизнь вскоре прояснила, кто выиграл в этой неравной войне.

На Пасху «бабушка» одаривала подчиненных разрисованными пасхальными яйцами ручной работы, не забывая никого, даже хмурую уборщицу Орысю. Исправно ходила на всенощную службу, повязав на голову изящную итальянскую косынку. Из новогодних праздников привечала только рождество и крещение.

– Не думайте, Томочка, я не всегда занудной бюрократкой была. Я ведь тоже была молодой и активной («Вы и сейчас активная», хмыкнула я про себя). А еще слегка небрежной и циничной. Это было модно сорок лет назад.

Валентина Ивановна слегка встряхнула головой, изящно выставила ножку в «лодочке» и с хитрым прищуром посмотрела на меня. Дело происходило в городском музее, в котором готовилась выставка, посвященная «шестидесятникам». «Бабушка» обвела рукой витрины с черно-белыми фотографиями, «слепыми» копиями самиздатовсокго творчества, рукописными нотами и мечтательно продолжила: