Текст книги "Шесть быстрых лет, шесть белых зим (СИ)"

Автор книги: Ler-chan

Соавторы: Жанна Даниленко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)

Но когда со мной случилась настоящая беда, ты отодвинул свою работу – смысл своей жизни, мечту твою как учёного. Ты просто отодвинул её в сторону, чтобы мчаться ко мне.

Помнишь, сколько времени мы тогда провисели на телефоне? Я страшно горжусь собой, что уговорил тебя не приезжать.

Мне хватило одного осознания того, что я для тебя важнее чего бы то ни было, чтобы взять себя в руки.

Я уже много раз благодарил тебя за деньги, которые ты перевёл на мой счёт. Скажу «спасибо» и в этом письме – зафиксирую намертво на бумаге. Ты мне что, отдал всё, что успел накопить? Очень даже приличная сумма, надо сказать. Знаешь, я ведь почти не тратил твои деньги. Ты отказался забирать их обратно, и тогда я просто оформил депозит. Теперь до конца моего контракта на счету в банке будут накручиваться проценты, я и свои премии туда подбрасываю. А потом я тебя удивлю и обрадую. Открою для тебя твой собственный научно-исследовательский центр, вот что я придумал. Но тебе не скажу, пусть будет сюрприз.

Насчёт того, чтобы как следует подумать о себе самом, как требовал шестой личный год – мне лучше всего это удалось сделать, когда приезжал домой. Там меня не отвлекала моя работа и друзья. Правда, думать получалось только по ночам, когда добирался до гостиницы. Даже с мамой и сёстрами виделся урывками – было много беготни по инстанциям с разнообразными бумажками, чтобы оформить отцу досрочный выход на пенсию, сам ведь знаешь, через какие круги ада приходится проходить с нашими чиновниками. Но я добился своего, Глеб! Я тебе об этом писал, но ты не ответил на то моё письмо. А я к тому времени уже научился на тебя не обижаться.

Когда я думал про самого себя, я понял, что есть три важных дела, которые хочу сделать. В этом письме я про них напишу, но вот тебе рассказывать точно не буду, даже намёками. Я хочу посмотреть на твою реакцию, когда ты это увидишь своими глазами.

Первым делом про еду. Знаешь, мне, оказывается, не всё равно, чем набивать живот. Пока жил с родителями, мыслей на эту тему не возникало – мама у меня чудо-кулинарка. Потом, когда просто надо было выживать, про еду думал постоянно, но только в одном направлении – чтоб подешевле и побольше. Уехав за границу, чуть не испортил себе желудок, забывая обедать и ужинать по нескольку дней подряд. Только кофе, кофе, кофе. Хорошо хоть Милош взял надо мной шефство и таскал в кафе при «Медисайнен».

Так вот, я решил, что хватит мне себя пичкать фастфудом. Глеб, я всю прошлую осень выкраивал время и в промежутках между курсами менеджмента и основной работой ходил на мастер-классы по готовке. Теперь я умею не только цветочки нарезать из сосисок. Я могу их приготовить десятком разных способов, вот так-то! А если серьёзно, я действительно научился готовить, теперь Милош напрашивается на воскресные обеды ко мне домой. И ещё двое наших общих друзей с ним. Я на них испытываю новые кулинарные рецепты. Пока живы, надеюсь, и тебя не отравит моё неуклонно растущее мастерство повара.

Интересно, мы сможем с тобой ужиться, если по-настоящему будем жить в одном доме? Не так, как последние месяцы перед твоим отъездом – сутками не пересекаясь, хотя и в одной квартире. Мне бы хотелось готовить для тебя, Глеб. Пусть не каждый день. Мне бы очень этого хотелось.

Знаешь, я теперь даже пироги умею печь. Получается почти как у Марии.

Ещё две важных вещи, про которые я думал и сделал за прошедший год – моя внешность и спорт.

Ты говорил, что тебе нравится, как я выгляжу, как одеваюсь. Точнее, ты говорил, что тебя всё устраивает. Но я только сейчас понял, что ты просто не обращал на это особого внимания.

Я уговорил одну свою знакомую сходить со мной к стилисту. Женщинам в этом вопросе я доверяю как-то больше. Меня переодевали сто раз, прежде чем Кристин сказала, что я ей нравлюсь.

Не поверишь, я понравился очень красивой девушке с отличным вкусом, когда меня одели как самого натурального гея! Всё в обтяжку, правда, цвета у одежды не яркие, а такие, нейтральные. В жизни такое не носил! Пришлось обновить гардероб в соответствии с рекомендациями стилиста и под давлением Кристин – она менеджер по продажам и умеет уговаривать.

Когда я пришёл в таком виде на работу, меня разглядывали целый день как инопланетянина. А на курсах менеджмента, где помимо меня и ещё нескольких таких же новичков тусуются сплошь управленцы высшего звена, несколько солидных мужчин подошли с вопросом, не желаю ли я по истечении срока контракта с «Медисайнен» работать в их компаниях.

А, да, я ещё стригусь теперь по-другому. Но ты так и не заметил этого, хотя я отправлял тебе фотку. Или просто не сказал мне, что заметил.

И про спорт. Я теперь бегаю по утрам. Просто бегаю под музыку.

Знаешь, что я слушаю чаще всего, Глеб? Группу «Браво», которая нравится тебе. Мне тоже нравится, очень.

Вот, такие решения я принял и выполнял насчёт себя.

Я помирился с отцом. Но главный разговор у нас с ним ещё впереди. Он ещё не определился с отношением к тебе, хотя я ему сказал, что ничего не изменилось и вряд ли он дождётся от меня внуков.

Глеб, с каждым днём я всё меньше жду твоих мейлов и звонков. Я не чувствую больше, что скучаю. Но меня это не беспокоит. Какая-то непонятная мне самому уверенность появилась и крепнет – всё будет так, как надо. Со мной, с тобой. С нами.

Вот что крепнет во мне, Глеб. Всё будет так, как надо – с нами.

Надеюсь на это. Верю в это. Люблю тебя.

Л.З.

========== Письмо четвёртое. Седьмой личный год ==========

Здравствуй, Глеб.

Первое января, мой седьмой личный год завершился вчера. Семёрка – символ ожидания, погружения в себя, медитаций. Из всех трёх значений у меня сбылось первое. Ожидание.

То, чего я боялся, произошло. Твоя часть проекта у Гёрдона засекречена, тебе нельзя ни с кем переписываться и созваниваться до конца исследований. Сколько времени это продлится? Мария в марте написала мне, что два года точно.

Весна, лето, осень прошли без единого мейла от тебя. Я так и не научился, проглядывая почту, не искать твои сообщения. Всё равно мерещится твоё имя.

Я так жалею, что удалял все твои предыдущие мейлы. Хотя в них не было ничего интересного.

Седьмой личный год оправдал себя полностью. Я только и делал, что ждал чего-то. В «Медисайнен» произошли кадровые перестановки, мне пообещали должность начальника отдела, но утвердили только в самом конце осени, когда я уже перестал даже надеяться. Это хороший бонус к зарплате и отличная школа для оттачивания моих менеджерских навыков. Обучение я завершил, у меня теперь есть второй диплом.

Кстати, его мне тоже пришлось ждать. Сначала при оформлении неправильно написали имя, потом выяснилось, что перепутали какие-то цифры. В результате на обмывание корочек в ресторан я пошёл без них.

Ко мне в ресторане подсел один из тех, кто со мной учился, напомнил своё имя – Вал Цельеш. Знаешь, такой представительный, высокий – по-моему, даже выше тебя. Долго рассказывал про свою фирму, называется «Массар», тоже занимаются лечебной косметикой, про перспективы. Намекнул, что намерен открыть филиал в России, в каком-нибудь из мегаполисов. Я вежливо поддакивал, а сам только и думал, как бы мне поскорее удрать из ресторана и завалиться спать. Недосып у меня хронический, я уже не надеюсь, что когда-нибудь высплюсь по-настоящему.

Из-за того, что я не вникал в его слова, господину Цельешу пришлось повторить своё предложение во второй раз. Он хотел, чтобы я перешёл работать к нему. Или, если мне не нравится идея о разрыве контракта с «Медисайнен» и выплате неустойки, то господин Цельеш готов подождать, пока я отработаю положенный срок, а филиал в России к тому времени как раз будет готов к открытию. И я приду к нему уже не рядовым технологом, а сразу руководителем отдела в филиале.

На вопрос, почему именно я ему показался достаточно компетентным для такой должности, Цельеш ответил, что внимательно наблюдал за мной во время обучения. По его словам, у меня прекрасные лидерские качества и море обаяния, которое позволит не просто руководить подчинёнными, а превратить их рутинную работу во что-то более приятное.

Представляешь, Глеб? Вот так вот прямым текстом и высказал мне всё это! Что-то я за собой ничего такого не замечал, а ты?

Разумеется, я и не подумал моментально соглашаться на всё и сразу. Но обижать человека не хотелось, я попросил дать мне возможность подумать. Цельеш оставил мне свои контакты.

А потом в том же ресторане, уже перед тем, как все начали расходиться, я нечаянно подслушал разговор в туалете. Болтали про Цельеша. Ничего напрямую не говорилось, только намёками, но я уловил, что глава фирмы «Массар» очень любвеобилен и не делает разницы в половой принадлежности партнёров.

Он врал про мои лидерские качества и море обаяния, как думаешь, Глеб? Это был просто такой завуалированный подкат?

Неужели есть какие-то признаки в моей внешности, заставляющие людей сразу видеть мою ориентацию? Я спросил Милоша, но он, по своему обыкновению, наговорил мне всякой ерунды. А больше я никого не могу здесь спросить, никто же не знает.

Я не стал удалять контакты Цельеша. Он сказал, что будет ждать моего решения. Я тоже буду ждать своего решения.

Ты бы разочаровался во мне, если бы узнал об этом? Обиделся бы на меня? Стал бы ревниво дуться?

Чем больше проходит времени, тем больше мне кажется, что я тебя придумал.

Я всё ещё стою под твоими окнами во дворе твоего дома.

Глеб, почему всё так?

Скажи, ты хотя бы раз ждал меня? Ждал так, что тебе казалось, будто время остановилось? Проверял свою почту сто раз в день, и сто первый – ночью, проснувшись от невыносимо яркого сна, в котором был я? Было у тебя такое?

Я целый год ничего не делал, кроме обязательной работы и ещё каких-то дел, которые никак нельзя было никак проигнорировать. На автомате готовил и ел, выпинывал себя на пробежки, ходил по магазинам. Глеб, я за год не прочёл ни одной книги, только специальную литературу. Не смотрел новые фильмы, не слушал музыку. Я словно замер весь, заморозился. Только жду, жду, жду чего-то, а чего – сам не понимаю.

Милош меня всё время с кем-то пытается свести. Говорит, что без секса мозги ссыхаются. По мне, так наоборот, это от секса мозги уменьшаются в объёме. Разжижаются и стекают куда-то в другие места.

Я даже в этом письме, которое ты не прочитаешь, не расскажу тебе, что именно я делаю для того, чтобы мне не хотелось секса. Лучше я тебе всё это покажу. Представляю, какие у тебя будут глаза.

Ведь будут же? Ведь я же не придумал тебя, ты же настоящий, ты реальный, Глеб?

Чёрт, я всё больше напоминаю себе не то психа, не то старую деву-истеричку. Как хорошо, что ты не прочитаешь эти письма.

Я заметил, что весь прошедший год я постоянно ждал даже в каких-то мелочах. Автобусы на остановках: они будто специально задерживались, когда я там стоял, хотя претензий к здешнему общественному транспорту у меня до этого не было. В супермаркетах внезапно появлялись очереди перед кассами. Меня всё время вынуждали ждать, будто проверяли – что я буду делать? Дёргаться, ругаться? Или терпеливо молчать?

Я всё делал. И злился, и ругался. И молчал, когда было лень дёргаться.

Ждать очень тяжело. Выжигает изнутри похлеще, чем отсутствие секса.

Таким вот выдался прошедший год. В наступившем году всё должно измениться. Цифра «восемь» сулит мне неожиданные деньги и выгодные контракты. Посмотрим, как всё реализуется.

Я всё больше убеждаюсь в том, что люди не зря придумали нумерологию. И от этого мне жутковато – будто моя жизнь заранее распланирована согласно числам.

Ведь за восьмым личным годом наступит девятый. Девять – завершение. Финал.

Я уже не знаю, могу ли я сказать, что люблю тебя. Стараюсь не давать воли мрачным мыслям, но всё больше тянет думать в прошедшем времени – любил.

Нет, не хочу. Люблю. Я люблю тебя. Год ожидания прошёл. И всё будет по-новому. Я всё равно тебя люблю. Или полюблю заново. Ты мне нужен.

Л.З.

========== Письмо пятое. Восьмой личный год ==========

Здравствуй, Глеб.

Первое из этих «итоговых» писем, которое я пишу тебе не за столом на своей крохотной кухне. Спросишь, почему? Потому что я больше не живу в жилом комплексе для служащих фирмы «Медисайнен». У меня теперь другая, гораздо более просторная и благоустроенная квартира.

Мой пятилетний контракт истёк осенью. Знаешь, меня очень просили остаться. Это было приятно и немного неожиданно. Конечно, я старался выполнять свою работу как можно лучше! А как иначе – отец меня приучал к такому отношению к работе, кажется, с рождения, а потом ещё ты добавил. Личным примером. Так и вижу сейчас твою ироничную улыбку. Да-да, не смейся. Я же видел, как ты горишь на своей работе, натурально временами дым из ушей шёл. Такой густой, что ты ничего вокруг себя не замечал.

Прости, мне не хочется даже здесь, в этой тетради, которую я обязательно сожгу или закину в реку, ругать тебя. Чёрт, нет, хочется! Мне хочется наговорить тебе гадостей, хочется ругаться матом и… Даже избить, наверное.

Смешно, если честно, думать об этом. И дело не в том, что мы с тобой в разных весовых категориях. Просто сколько бы я не ругался и не махал кулаками, это ничего не изменит. Уже не изменит.

Я хотел сразу же, как сдал все дела в «Медисайнен», ехать домой. Но неожиданно столкнулся в головном офисе с Цельешем.

Я огласился работать в «Массаре», Глеб. Пока на должности ведущего специалиста, но с этой зимы меня целенаправленно натаскивают на менеджерское кресло. Ещё так много всего предстоит узнать и изучить. Никакие курсы не заменят реальной практики. Согласен же, да?

По совершенно невероятному стечению обстоятельств филиал «Массара» будет открыт в пригородной зоне нашего города. Или это не случайно?

Глеб, мне сложно даже написать об этом, и уж точно ты никогда не услышишь этого от меня, сказанного вслух. Я нравлюсь Валу Цельешу. Я действительно понравился ему с самого начала, с самой первой встречи. Он запросил данные обо мне, и его финансовые аналитики изучили мой родной город с точки зрения перспективности в качестве рынка сбыта. Химкомбинат, на котором работают мои родители, вполне может стать для «Массара» поставщиком нужного сырья. То, что в пригородной зоне много частных хозяйств, выращивающих лекарственные травы – ещё один огромный плюс для открытия филиала именно у нас.

Как всё сложилось, да? Заинтересованность в моей персоне стала толчком для создания целого предприятия. Как думаешь, мне уже начинать собой гордиться?

Я сказал Цельешу, что несвободен, у меня есть любимый человек. На что он мне ответил, что ему не нужны от меня ни рука, ни сердце. И свои он мне тоже не отдаст. Я ему просто интересен – во всех смыслах. В первую очередь, конечно, как специалист. А всё остальное – приятный бонус.

Глеб, он с самого начала моей работы в «Массаре» ведёт на меня охоту. Ненавязчивую такую. Мы иногда обедаем вместе, ходим на выставки. Цельеш здорово разбирается в современной живописи, а ты же знаешь, что я в искусстве полный профан. Слушаю его, временами забывая закрывать рот. Тогда он смеётся и называет меня барабусом. Знаешь такую аквариумную рыбку? У ней забавный круглый рот, будто она всё время чему-то удивляется.

Когда я так же, открыв рот, слушал тебя, ты тоже смеялся и легонько стукал меня снизу по подбородку. Я помню, Глеб.

Глеб, я не знаю, сколько я ещё смогу уклоняться от руки Вала Цельеша, когда он тянется тихонько стукнуть меня снизу по подбородку.

Он совсем не похож на тебя. Ничем – ни лицом, ни фигурой, ни тембром голоса. Он другой. Мне не приходится сравнивать его с тобой. Он просто совсем другой.

Я могу сколько угодно врать Кристин, мы с ней теперь постоянно выбираемся в походы по магазинам. Она заядлый шопоголик, а мне… Мне, Глеб, понравилось красиво одеваться. Ты удивлён? Я сам не перестаю удивляться, но факт есть факт. Так вот, я могу врать ей, врать тому же Милошу – кстати, он подписал контракт с «Медисайнен» ещё на пять лет, и мы по-прежнему дружим. Я могу вообще всем врать, что счастлив в своём гордом одиночестве. Что мне не хочется близости, что я всегда прекрасно высыпаюсь, потому что сплю один.

Я себе врать не могу. Я устал. Устал быть всё время один. Глеб, я устал!

Если бы мы с тобой хотя бы переписывались. Если бы хотя бы раз в неделю, да даже раз в месяц я слышал твой голос, видел тебя по скайпу – мне было бы легче. Но ещё больше года до того времени, когда ты выберешься из этой своей засекреченной лаборатории. Знаешь, я не удивлюсь, если то, чем ты занимаешься – для военных. Только в армии такой уровень секретности, что запрещены любые контакты с внешним миром. Или в НАСА. Вы там создаёте новую расу, биохимически приспособленную жевать камни и пить жидкий азот? Какую я чушь сейчас пишу, господи.

Глеб, я не забыл тебя. Ни одного дня, ни одной ночи из тех, что у нас с тобой были. Но когда мы прощались, ты ничего определённого не сказал. Ты сам не знал, что делать, да? Я точно могу сказать, что мы с тобой подходим друг другу, полностью. Но ведь на одной постели не построишь нормальных отношений. А на всё остальное нам просто не хватило времени.

А знаешь ещё что? Ты как-то сразу дал мне понять, что все решения – за тобой. Ты настолько привык за всё отвечать сам, что окружающих считаешь беспомощными детьми. Многих это устраивает, да? Я только одного человека знаю из твоей научной группы, кто осмеливался с тобой спорить – Марию Говорову. А, ещё Дима, твой секретарь. Он тебе никогда не возражал вслух, но часто делал всё по-своему. Скажи, ты же не замечал? А я видел, пока работал на кафедре. Дима никогда не делал ничего в ущерб тебе, просто перекидывал часть твоих забот на других – без твоего ведома. Он замечательный и настоящий профи. Ты в курсе, Глеб?

Кого ты видел по-настоящему, пока был рядом со мной? Марию, Сашу, Анюту? Ты их видел? Ты осознавал, что они умеют жить своим умом? Твоя бесконечная опека над ними – она так хорошо была заметна мне, я же со стороны смотрел. Ты стремился разрулить все проблемы Говоровых сам, иногда даже не спрашивая – нужно ли это им. Не помнишь за собой такого? А я помню.

Наверное, потому, что я тебя ревновал к ним. Ты проводил с ними больше времени, чем со мной, намного больше. И хотя я к ним тоже хорошо отношусь – особенно к Анютке, она вне конкуренции – мне всё равно было обидно.

Я тебя не виню. У тебя нет никого ближе этой семьи, я понимаю.

А я просто не успел стать твоей семьёй, ведь в этом дело, да?

Или ты не позволил стать мне твоей семьёй? Оставил между нами некую дистанцию, чтобы была возможность уйти. Неважно, кто первый захочет уйти – дистанция такая, что можно даже одновременно разбежаться.

Ведь всё так? Я был с тобой, я был твоим целиком – а ты? Нет, я же прав? Только какой-то частью себя ты позволял мне владеть.

Так и тянет написать, какой именно частью чаще всего.

Это я так злюсь. Не сердись. Я имею на это право. Имею!

Восьмой личный год был таким, каким ему положено быть. Выгодный контракт – действительно, я его получил. Деньги – мой оклад в «Массаре» в два раза больше, чем в «Медисайнен». Я всё ещё откладываю часть денег на депозитный счёт, Глеб. Только теперь у меня два таких счёта. На одном – те деньги, что ты прислал мне, когда у отца был инфаркт.

Знаешь, я передумал строить для тебя лабораторию. Я просто отдам тебе эти деньги, когда встретимся.

Мы встретимся обязательно. Не знаю точную дату, но это неизбежно.

Пока я не посмотрю на тебя, пока не прикоснусь – я не поверю тому, что говорю сам себе в зеркале каждое утро.

Что ты меня давно забыл, и мне пора тебя забыть.

Вот скажешь эти слова ты – тогда поверю.

Глеб, я не хочу, чтобы Цельеш стукал меня снизу по подбородку. Так можешь делать только ты.

Люблю тебя. Такого вот гада – всё равно люблю.

Л.З.

========== С чистого листа ==========

На тетрадном листе, где должно было быть последнее письмо, написанное этой зимой, стояла только дата. Пятое марта. А дальше шли зачёркнутые строки. Несколько страниц тщательно вымаранных строчек. В некоторых местах листы были порваны – с такой силой Лёня нажимал на ручку, заштриховывая написанные им же слова.

Напрасная трата времени. Каждое слово этого письма Лёня помнил наизусть. Каждое злое обидное слово.

Первого января, когда по уже шестилетней традиции Лёня уселся писать письмо Глебу, ему позвонили. Номер не определился. Леня подумал, что это, скорее всего, Милош – из какого-нибудь клуба, с очередным приглашением «немедленно хватать такси и ехать, тут та-а-акая компания, тебе точно понравится, Ленни!»

Но это был не Милош. Очень приятный женский голос. Незнакомый. Женщина жеманно растягивала гласные в английских словах, и Лёня с некоторым трудом понимал, о чём именно идёт речь.

Его очень мягко, но настойчиво просили оказать содействие в одном очень важном деле. Незнакомка несколько раз повторила, что дело крайней важности, речь идёт действительно о жизни и смерти.

Лёня оцепенел. Он сразу же подумал про Глеба и уже приготовился услышать, что тот или погиб, или попал в больницу.

Всё оказалось не так. Глеб Олегович Поддубный, в данный момент недоступный для любого вида связи, во время своей работы познакомился с молодым перспективным учёным Тревором Соу. Их объединила не только общая работа, но и глубокая романтическая привязанность. Именно таким высокопарным выражением говорившая назвала то, что в голове Лёни моментально высветилось ярко-красными буквами, огромными, как вывеска на пафосном супермаркете – они стали любовниками.

Дальнейший разговор показал, что Лёня не ошибся. Женщина, спохватившись через несколько минут после начала разговора, представилась – Дженет Соу, сестра Тревора. И продолжила свой рассказ, обволакивая слух Лёни растянутыми в словах гласными, будто погружая в вязкий и мутный кисель.

Тревор в отчаянии, говорила она. Он влюблён и страдает, потому что его чувства безответны. Человек, которого он любит больше жизни, не может ответить ему взаимностью, потому что связан обещанием, данным другому. Уже несколько раз Дженет буквально вытаскивала брата из петли, он совершенно раздавлен и не может даже продолжать научные изыскания – хотя многие ему прочили мировую славу. Если бы «мистер Заболоцки-и» сумел проявить благородство и великодушие… понять трагедию влюблённого в первый раз в жизни, влюблённого глубоко и отчаянно… принять то, что в жизни случается, что обещания не выполняются…

Лёня невежливо перебил Дженет, спросив, откуда ей известен его номер телефона. Из уклончивых ответов он понял, что любовник Глеба переписал все номера, по которым звонил Поддубный, а так же регулярно проверял его почту, отслеживая, с кем Глеб чаще всего обменивается мейлами. Дженет, наблюдая за страданиями брата, решила взять дело в свои руки. Вычислить, кому именно дал обещание хранить верность Поддубный, труда не составило – практически вся его личная переписка была с Заболоцким. А уж выведать у брата тайком переписанный номер телефона оказалось совсем легко.

Этот бредовый разговор было слишком похож на сюжет дешёвого романа в бумажной обложке. Лёня оборвал женщину на полуслове и выключил телефон.

Чушь. Этого не может быть. Глеб ни с кем не стал бы встречаться, он слишком увлечён работой. Да у него просто времени нет на то, чтобы любовь с кем-то крутить!

Письмо про то, как прошёл его личный девятый год, в тот вечер Лёня так и не написал. А потом начались будни, бешеный вихрь работы подхватил его – столько всего надо было успеть, ведь подготовка к открытию филиала фирмы «Массар» в России шло полным ходом. Неприятный телефонный звонок забылся в ежедневной рутине.

Глеб написал Лёне первого марта. Его работа со статусом «совершенно секретно» завершена. Теперь осталось только подвести итоги, суммировать данные и опубликовать в ведущих академических изданиях результаты исследований, проведённых под руководством Гёрдона – разумеется, те, что могут быть показаны мировой научной общественности.

Глеб писал, что соскучился до невозможности, что мечтает скорее увидеться и завтра позвонит.

Лёня был счастлив. По-настоящему был счастлив до того самого «завтра».

Глеб позвонил. И чужим мёртвым голосом сказал, что между ними всё кончено. Да, в принципе, ничего и не было. Ведь так? И пусть Лёня будет очень счастлив со своим избранником. Жаль, что Глеб узнал об этом от другого человека, Лёня мог бы и сам ему сказать.

Ничего не понимающий Лёня ошеломлённо молчал. Потом начал выяснять, что за чушь Глеб порет, какой ещё избранник? На это Поддубный посоветовал Лёне посмотреть в интернете фотографии с нашумевшей выставки очень молодого испанского художника, которого называли «вторым Дали», которая прошла в столице Венгрии. И добавил, что благодарен своему другу Тревору, вовремя открывшему ему глаза.

Лёня нашёл эти фотографии. И понял, почему Глеб сорвался.

Их с Цельешем сфотографировали на фоне картины с названием «Мой ангелок». На картине зрелый мужчина поддевал пальцами за подбородок хорошенького улыбающегося мальчика.

Стоящие рядом с полотном Лёня и Вал Цельеш практически повторяли сюжет картины – Лёня улыбался, а Вал тянул руку к его подбородку. Фотограф настолько точно подловил момент, что даже выражения нарисованных и живых лиц совпадали. Не узнать на этой фотографии Лёню мог бы только слепой.

Тревор… Если он был любовником Поддубного, то наверняка видел фотографию Лёни. Глеб носил фото Заболоцкого в бумажнике. Как талисман, говорил Глеб.

Как это всё могло произойти? Откуда взялся на выставке тот фотограф, который запечатлел начало движения Цельеша, отрубив то, что было дальше – как Лёня со смехом увернулся, не дав Валу коснуться себя даже кончиками пальцев? Как Тревор Соу – а в том, что это именно Соу, Лёня не сомневался – нашёл эту фотографию среди тысяч, миллионов других фотографий, ежедневно заполоняющих мировую паутину?

Как это могло произойти? А как всё в этом нелогичном мире происходит? В мире, где всё – лишь цепочка случайных событий?

Глеб и правда ему изменил… И расстался при первом же намёке на Лёнину неверность, словно торопясь сбежать, чтобы скрыть то, что не хранил ему верность сам.

Какой дурацкий, до слёз смешной, до идиотизма и истерики смешной конец их истории.

Обо всём этом Лёня писал пятого марта. В этот день наступил новый год по восточному календарю. Когда Лёня думал, что его финальный девятый год, подразумевающий прощание со всем, что больше не нужно, завершился тридцать первого декабря, он ошибался. Аж до марта растянулся этот девятый финальный год, чтобы стать по-настоящему сокрушительным финалом.

Больше с Глебом Лёня не переписывался и не созванивался. Потому что удалил свой почтовый ящик, заменив на новый, и выбросил сим-карту, верно служившую ему все шесть лет за границей.

Вот такая вот история большой-большой любви… Лёня ещё раз провёл пальцем по зачёрканной множество раз строчке. Здесь написано, что он всё равно любит Глеба.

Как пафосно. Какая чушь.

Короткой переливчатой мелодией телефон известил Заболоцкого о пришедшем сообщении.

«Ленни, прилетаю завтра в 7.45, рейс 222PO. Готовь оркестр и цветы. Вал».

Непременно. И оркестр, и цветы. И всё, что угодно.

Ведь жизнь не закончилась от того, что один влюблённый придурок до последнего верил в какую-то несусветную чушь вроде верности и любви, которым не страшна разлука, но круто обломался. Ведь так?