Текст книги "Секрет старого сейфа"

Автор книги: Лана Белая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Люди не хранят дневники для себя. Они хранят их для других, как секрет, о котором не хочется рассказывать, но при этом хочется, чтобы о нём знали все. Единственный надёжный сейф – твоя память, в которую никто не сможет залезть без твоего ведома.

Глава 1

Скелет в шкафу

Моя бабушка скончалась при невыясненных обстоятельствах. Вернее, исчезла без суда и следствия. А ещё точнее: и суд, и следствие имели место быть, да вот толку от того действа оказалось немного, поскольку ответы на вопросы не получил в итоге никто: ни власти, ни родственники.

      Обо всём этом я узнал уже в зрелом возрасте, а до того жил, как все, не ведающие о чужих секретах. Но частенько, во времена семейных сборищ, я слышал такие фразы: «Не надо об этом! Зачем тебе это всё?»

– Что всё? О чём, об этом? – мучил я любого, кто был рядом, своими расспросами.

– Да так, это мы о своём… – вот и всё, чем меня удостаивали мои разлюбимые родственники.

Спустя годы, я понял, что разговоры на определённую тему запрещено было вести в нашей семье, не то, что думать об этом, потому как слишком много потерь потянул за собой уход всего одного человека.

Прошло время, и я узнал, что лишь боль в сердце каждого из родственников и осталась, а ещё какая-то неприятная горечь, которая никуда не девалась, чем бы ты её не заедал. И длилось это постоянно, из года в год.

После события, поведшего за собой множество трагедий, наверное, так и должно было быть. Но меня ещё в детстве душило другое: непонимание. Непонимание, например, того, почему нельзя рассекретить какие-то секреты. Ну, умер, к примеру, человек. Погоревал ты об утрате и живи себе дальше. Ан, нет.

Вот то, что люди могут умирать по старости или болезни, – это понятно. А если просто пропадать, не знамо, куда, – это мне было не понятно совершенно. Где-то они же должны были находиться эти пропавшие? Пусть я их не вижу, но хотя бы знать могу, где они есть. А тут что получается?! Нет человека, и всё.

А как же следы? Каждый в жизни их оставляет, да и после неё тоже, бывает, проявляется хотя бы тень. А тут – раз, и оборвалась ниточка. Не может быть такого!

Одним словом, меня угнетала неизвестность. А ещё больше какое-то равнодушие родных, как мне казалось. Взрослыми было наложено табу навечно на тему: «Жизнь замечательной бабушки», как бы я не сверлил буравчиком своих интересов каждого из дядюшек и тётушек. Будто бы её и не было в нашей жизни.

Как водится, у людей впечатлительных, они склонны к сопереживанию. Так и я переживал всё происходящее дома с утроенной силой весьма долгое время. И чем больше все члены семьи молчали о том, о чём я пытался знать, тем чаще мне хотелось говорить именно об этом. Но почему-то только мне.

Я всё принимал близко к сердцу. И любое, нечаянно сказанное слово, долго держал в памяти. Мне казалось, что это черта хорошего доброго человека, небезразличного ко всему случающемуся. Но некоторые даже обозлились на меня: «Глубоко копаешь. Не нравится мелко плавать? Думаешь, что ты умнее других? Искатель нашёлся…»

Я ничем не отличался от тех курносых, которые суют своё любопытство в запретный плод, который, как известно, всегда сладок. Чем больше не разрешай человеку что-то делать, тем сильнее у него будет возникать желание сделать непременно это. Так и у меня стремление знать, что случилось с бабушкой, оказалось сильнее всяческих запретов.

Да, тема повисала воздушным шаром в моей душе. И при первом же порыве только что появляющегося свежего ветра в виде хоть какой-нибудь новости в этой теме, улетала, как и подобает всем воздушным шарам. Но я всё равно искал ответы. Когда не удавалось это сделать в стенах родного дома, я старался за их пределами. И вот мой путь докатился до места весьма печального, неуютного, серого…

«Похоронное бюро» – так было написано большими чёрными буквами на белой вывеске, висящей на высоком заборе, к которому люди приходили изредка, лишь по известной причине.

Оказалось, что это не то бюро, в которое обращались при погребении тел деда и бабушки. А искомое, якобы, закрылось или Бог знает где. Следа его не осталось в этой местности. Но и в том месте, куда я явился, внятного ответа на свои вопросы не получил. Сотрудники, услышав имена и фамилии, мною названные, только мотали головой и пожимали плечами, торопясь закрыть свои двери на обед в утренние часы.

Когда же я обратился в архивы ЗАГС, чтобы уловить хоть ниточку нужного клубочка, выяснилось, что весь отдел вместе с документами был затоплен случайно буквально в прошлом году, и все данные, хранившиеся там, бесследно исчезли. Разводили руками все, к кому бы я ни обращался с наболевшими вопросами. Что было делать? Отступать я не привык.

Снова писал и писал свои запросы во все, известные мне уголки. В областной отдел архива, в федеральный даже запрашивал сведения, неустанно пытаясь по фамилии или хотя бы имени найти свою бабушку. Но ответы на мои попытки добиться истины искали моего порога годами. А если и приходили к месту назначения, то ничего вразумительного не содержали. Утешительного, к сожалению, тоже.

Оказалось позже, что искал бабушку не только я. Многие из родственников отдельно друг от друга делали это до меня. Порой, говоря кое-что другому из искателей о результатах, но чаще вообще о них умалчивая. Поскольку они все были не обнадёживающими и на тропу истины никого не могли вывести.

Никто не находил даже тени Таисии Прекрасной, как называли её в семье, не то что следа. Как в воду канула. Но я подсознательно чувствовал, что её дух где-то рядом. «Эх, не осталось очевидцев!» – думал я. Это усложняло дело и без того сложное.

      Дед, которого обвиняли в смерти бабушки, не вынес судебной тяжбы и в скорости, как мне было известно, скончался. А всё благодаря соседям – помогли своими домыслами. Почему именно к их версии склонился суд, мне тоже было не понятно. Хотя в общем и целом, я догадывался: к сожалению, суд, пусть и самый гуманный, но рассуждает всегда так, как ему преподнесут обстоятельства дела.

Все процессуальные законы предполагают состязательность в процессе. То есть, кто «выигрывает» состязательность, тот и прав. Именно за такой игрой стояла судьба человека. А на самом деле получается так, как сказано древними римлянами, основоположниками гражданского права… Право за бодрствующим. По-нашему это звучит так: кто раньше встал, того и тапки. Ни того, кто их купил, эти тапки, стирал их и чистил, а того, кто раньше встал.

Самый гуманный судья, в лучшем случае, будет делать отсрочки рассмотрения, давая возможность всем сторонам посоревноваться в области применения права. Но и у судей есть срок этого самого рассмотрения. Как раз его и хватило, чтобы дед под напором соседей сдался…

Эти добрые люди при допросе утверждали, что слышали крик и шум в квартире рядом в тот вечер, после которого и пропала Таисия Александровна. А больше всего распинался Валерий, живший на площадке в квартире напротив. Он с дедом делил помещение, в котором у каждого был свой небольшой бизнес. Говорят, что хотел вытеснить конкурента, заполучив себе пространство. Но дед сопротивлялся, вообще не шёл на контакт, хотя и жили-то рядом, получается. Вроде как друзьями должны были быть, а вот врага только и нажил своими благополучностью, порядочностью и достатком. То ли на нервной почве, то ли от мук совести, что по закону ничего не добиться было, но здоровье деда оказалось слабее его доброжелателей.

Иными словами, показания Валерия Ивановича указывали лишь на одного человека, вроде бы виновного в случившемся, мужа Таисии, моего деда, который, по его словам, кричал, что убьёт её. Только это и слышали остальные люди. И твердили, как заученный урок усердные школяры, – все одно и то же. А что было на самом деле за стенами соседней с ними квартиры, никто не знал.

Следствие же не стало особо разбираться: чего ради напрягаться, когда и так картина ясная?! Семейная ссора всегда имеет непредсказуемую развязку.

На самом же деле, как гласили компетентные источники в лице моего отца и матери, дед очень любил бабушку, из-за этой-то любви и вышел у них тогда спор.

Я в разных интерпретациях слышал эту историю много раз и из уст других, более далёких родственников, но очевидцев-то всё равно не было, поэтому и верить было некому, а то, что я слышал, было лишь домыслами неравнодушных.

Но не только фантазии, и реалии-то, по сути, я узнал спустя много лет, да и то случайно. Именно с тех самых пор стал склоняться к мысли, что все случайности не случайны, а скорее, закономерны и не поддаются мгновенному осознанию.

Я не фаталист, не верю в мистику и предрешения. Думаю, что человек всё-таки сам создаёт какие-то случаи событий судьбы. Я думал о том, что люди случайно рождаются и умирают, встречаются и расстаются, проливают на вас кофе, находят на дороге деньги, беднеют… Но если кому-то крупно не повезло, и кирпич всё-таки упал на голову, то это не воля случая, а прямая закономерность жизни каждого отдельного человека, его жизненный сценарий. Так должно было случиться.

      Но почему именно так произошло и именно в нашей семье, я до сих пор не мог понять. Как казалось в раннем детстве, у меня была самая лучшая семья: обеспеченная, дружная, сплочённая, любящая. Но по мере взросления я стал осознавать, что есть в нашей жизни какая-то недосказанность, тёмная сторона. Тут-то и пришло понимание, что секреты бывают и в таких семьях, как моя.

Помню, как мои друзья всегда летом уезжали к своим бабушкам и дедушкам, а я всегда оставался с родителями. Как же мне хотелось быть как все, обласканным и накормленным именно бабушкой. Рассказывать ей свои секреты, с дедом гонять на мотоцикле… Да мало ли чем ещё можно быть избалованным самыми близкими и любящими людьми.

Вот я от недостатка этой ласки и пытал своих родителей своими детскими догадками, а они отнекивались по поводу того, где моя бабушка и почему я не еду к ней. А в тот год, когда мне настало время идти в школу, они меня перед школой и отвели на кладбище, показали могилы и обо всём по-своему рассказали.

«А то люди за нас постараются, пусть лучше мы будем первыми», – и изложили всё, чем я владею на данный момент. Первое, что хотелось сделать, это начать своё расследование. Но чтобы стать следователем, мне нужно было учиться, и я пошёл в первый класс.

      Жил, как и все мальчишки, но про бабушку частенько вспоминал, жалея, что родился уже после её пропажи, но вопросы, по мере взросления, отцу стал задавать всё чаще, потому что тишина всегда застывала в воздухе при упоминании имён ближайших родственников. А мне такие тайны мрачного характера ой как не нравились. Будто пятно преступности какой-то лежит и на мне. Было тяжело и неприятно. Но отец с матерью ничего так и не рассказывали подробно. Умело уходили в сторону от этой темы. Лишь скупые фразы, что пропала, мол. Как пропала? Куда? Почему? И зачем тогда приходить к чужому камню на кладбище и лить слёзы? Мне вообще казалось, что в нашей местности все что-то знали о моей бабушке такое, чего не могли высказать вслух, но лишь отводили глаза, так и не давая путного ответа. Пропала, говорят, и всё. Будто сговорились…

Вот странно: со мной в классе учился парень, рыжий весь, а мать с отцом у него брюнеты жгучие, – мы так удивлялись, бывало, в кого он уродѝлся солнечный такой… Я знал его с раннего детства, мы с ним в один садик ещё ходили, в школу вместе потом пошагали. И родители мне его были симпатичны: на рыбалку – вместе, загорать – тоже друг за другом, даже на лыжне старались держаться рядом. Но вот однажды, в восьмом классе после весенних каникул мы вернулись на занятия, а Серёги нашего нет, прошла неделя, опять нет, выяснилось, что он сбежал мать родную искать. Оказалось, что его родители вовсе не его. У них вообще детей не могло быть, вот они Серёжку и усыновили в то время, когда родная мать от него отказалась.

Добрых людей на свете много, и у нас один такой нашёлся. Рассказал Серёге, что его в роддоме мать бросила, а чужие люди усыновили. Вот я и думал: «Почему мне такие добрые люди не встречаются, которые всё знают и про нашу семью, и про беду в ней, и почему они вовремя не подкидывают угля в топку?» Обидно было, что всё самому узнавать придётся… Я даже не сомневался, что когда-нибудь всё-таки узнаю правду.

А пока неприятная, немая и холодящая пустота поселялась в душе моей. Не то, чтобы мне нечем было занять свою голову и тело… Жизнь шла той дорогой, которой было начертано судьбой, я всё делал, как велела того именно эта хозяйка.

Так и каждый член нашей семьи продолжал жить своей жизнью с мелкими и крупными радостями, тяжёлым камнем держа невесёлую историю из прошлого в сердце. Время от времени я возвращался к поискам нужной ниточки, которая бы сложилась в клубок, как я мечтал, но результатов не было по сю пору.

Глава 2

Первая радость

Прошли годы. Я вырос, женился и уехал из Батайска в город, который называют в народе папой. Большой порт, пересечения главных дорог, оживлённая торговля давали мне здесь возможность развития бизнеса больше, чем в нашей провинции. Пусть в Ростове-на-Дону и было много людей с не безоблачным прошлым, они по ночам выходили «на охоту», беспредел творился вокруг, но меня это не пугало: я работал днём, да и друзей завёл среди людей совершенно другого круга. Следователем я не стал, но следы моей пропавшей бабушки искал везде при любой возможности.

Родители по первому же моему зову последовали с радостью за мной, поменяв, к моему удивлению, насиженное место, решив, что в глубинке больше ловить нечего. Или сделали такой вид, давно желая куда-нибудь подальше сбежать из тех мест, где ничего хорошего больше не осталось ни для памяти, ни для сердца. А здесь, на новом месте, все вместе, рядом.

Сразу жильё для родителей в городе приобрести не получилось, но они согласились на любое близлежащее селение. И я купил им неподалёку, в станице Бага̀евская, домик, который долго искать не пришлось: молодой человек примерно моего возраста, на первый взгляд, очень дёшево продавал своё жилище со всем содержимым. Его объявление я прочёл в газете, которую случайно купил в ларьке, когда ожидал в парке сына своего с тренировки.

Из телефонного разговора я выяснил, что это дом его деда, доставшийся по наследству. Продавец при встрече рассказал, что хозяин бывший давно умер, а дом теперь повис тяжким грузом на его совести. Жить он здесь не собирался, отстраивать эту хибару тоже желанием не горел, поскольку у него и так всего было в избытке, но далеко отсюда. Здесь же только по служебным делам бывал он иногда. Вот и не хотел тратить время на вытягивание из нас большей суммы – ему, как мне показалось, по-быстрому нужно было избавиться от наследства.

Домик мы договорились посмотреть сразу же – мне приглянулось само местечко, а строение – не очень. Но в цене мы сошлись быстро, нам как раз то и нужно было – приобрести жильё.

Пока оформляли сделку, удалось выяснить у продавца, что его деда-то уже давно нет на этом свете, а наш новый знакомый с семьёй жил далеко, как оказалось. Но где это далеко, нас не очень интересовало. Лишних вопросов мы и не стали задавать. Препятствий для покупки у нас не было, и мы с женой, получив свои бумаги, перевезли родителей обживать новые углы, знакомиться с местностью и соседями. Таким образом, избавившись от лишнего балласта, укатил по своим делам наш приятель, оставив нам подписанный договор купли-продажи и номер своего телефона: так, на всякий случай. А мы в радости и не заметили сначала особой ветхости этого дома.

Зато место, где он располагался, было очень красивое, примечательное блеском куполов старинных церквей и общительностью жителей, среди которых сразу же нашлось много хороших людей, щедрых.

Недалеко протекал Дон, привлекающий отца рыбными местами, радовала и земля, где прекрасно росли бахчевы̀е. Также в наследство перешёл сад и виноградники, множество старого оборудования какого-то, будто списанного со старого корабля: приборы, железяки, баки…

Были ещё немногочисленные дворовые постройки, тоже от времени пришедшие в негодность. «Работы – непочатый край», – думал я и посматривал на отца, волнуясь, что его это расстроит.

– Для меня рыбалка – самое большое наслаждение. Здесь, вижу, этого будет в достатке, – ликовал отец.

– Да уж, – вторила ему мать, – и в глаза не будет кидаться ничего, что напоминало бы о прошлом, здесь лишь приятные и новые картины. Хоть нервы свои подлечишь. А зачем было нам оставаться там?!

И я тоже радовался, что моим старикам всё понравилось.

– Батя, не горюй, ремонт мы со временем обязательно сделаем, да не абы какой, а капитальный! Да? – скорее себя, чем его подбадривал я.

– Конечно, постепенно осилим сообща. Так, чтобы внукам не стыдно было потом оставить, да и самим пока всласть пожить.

Я никогда не видел отца таким озарённым. Он обнимал этот ветхий домишко, пребывая в полном счастье, как маленький ребёнок, облизывающий сладкий пряник, долгожданный и необычный. Говорят же: что старый, что малый.

«Отнюдь… Есть одна разница, – размышлял я, – ребёнок – капризный, неумелый, озорной, по сотне раз у мамы спрашивающий одно и то же, а она весь свой потенциал вкладывает в него, потому что он – будущее. А старики – прошлое». Но я бы такого о своих не сказал. Они всегда были готовы на реализацию любого моего плана. Я же этим их состоянием между прошлым и будущим пользовался тоже сполна, и сейчас медлить не стал, как в случае мамы и ребёнка.

Глава 3

Ремонт

Руки у отца моего были золотые, как говорила мама. Да и я помню, что он никогда ничего не относил в ремонтную мастерскую, если приключалась поломка какой-нибудь техники, а делал это сам не хуже специалиста. Я, видимо, уродившись в него, тоже был не лыком шит.

      Вот мы с ним и не стали приглашать мастеров, специалистов заработать на чужой шкуре, для реконструкции жилища, а взялись за дело сами. Воплощать свои планы своими же руками оказалось делом приятным и весьма забавным.

Сначала мы перекрыли крышу. Помогал нам сосед слева Митрий, как называла его соседка справа. Разговорчивый до ужаса: час работаем, три отдыхаем, и всё в прибаутках и историях о старом пирате, как он его называл, нашем прошлом хозяине дома. Вернее сказать, позапрошлом, или настоящем, то есть единственном, по мнению деда Митрия.

Я, будучи представителем морской фамилии, воображал себя матросом на его корабле явственно и чётко, думал, что у меня получилось бы плавать под его командованием по морям. И с каждым рассказом соседа я чувствовал, будто видел где-то героя его историй или знал давно, но потерял на какой-то момент из виду. То симпатичен был он мне, то неприятен, – всё зависело от направления ветра, с которым вдувал в наши уши дед Митрий истории из его жизни. То ли он их выдумывал, то ли это действительно было правдой, я не знал, но слушал с удовольствием. А главное, что наши ремонтные работы проходили легко, с улыбкой и задором.

      На следующий год обложили мы стены дома снаружи кирпичом, отделку фундамента произвели. И опять наш сосед был первым помощником в любом деле.

Обустроили двор, пока было тепло. Забор поставили, ворота заказали. Работали потихоньку, двигались. А годы шли с нами в ногу, не забывая прибавлять седин и морщин вместе с опытом строителя-профессионала. Так по мере возможности я наезжал к родителям и помогал, как получалось. Чаще наведываться не выходило: бизнес требовал уйму времени. Но родители и редким моим визитам были рады.

Ещё через год мы поменяли в доме окна и двери. Жили и радовались. Завалюшка превращалась во дворец, становясь весёлым, улыбчивым пристанищем для всей большой семьи Матросовых, моим детям и жене тоже нравилось бывать в этом уютном гнёздышке. Дышалось там как-то особенно, по-родному, что ли.

Родители бесконечно восторгались всякой мелочи. Им всё приходилось по душе. Но мне хотелось, чтобы они побыстрее завершили внутреннюю отделку дома, чтобы везде уже навели окончательную чистоту. Однако это случилось не сразу. Всё потому, что отец вокруг дома постарался преобразить сначала территорию.

– Вот наступят очередные холода, можно безболезненно возиться внутри дома, а сейчас, пока тепло, важно снаружи порядок навести, – говорил он в очередной раз.

Я с ним соглашался, с упоением выходя на улицу, вливая в себя воздух осоки, кизляка, болотного сабельника, ковыля, типчака… Места там и без того были сказочные, но при усердии отца стали ещё чудеснее. Удишь иногда рыбину какую, а над тобой чайки жирные пролетают. «Надо же, совсем не боятся человека! – удивлялся отец. – Красота! – заключал он в итоге, – спасибо тебе, сынок».