Текст книги "Поющая для Зверя"
Автор книги: Лали Та
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 4 страниц)
Отпускает резко, и Аиша отлетает в сторону, хватаясь за горло и начиная хрипеть.
Разворачивается спиной, чувствуя, как бешенство подкатывает тряской в теле.
И уже на выходе бросает ей через спину:
– Я убивал и за меньшие нанесенные мне оскорбления, – рычит сквозь зубы, еле сдерживаясь, чтобы не развернуться и не разорвать ее на части. – Еще раз увижу тебя, и ты горько пожалеешь об этом, Аиша.
А она ничего не отвечает. Так и стоит где-то там, сзади, трясясь как лист и обхватывая себя руками.
И сквозь пелену гнева, ему вдруг хочется совершить безумство. Схватить ее, брыкающуюся, закинуть на плечо и бежать на самый край света. Сделать своей даже через силу, на столько сильна его одержимость этой сукой.
И глаза прикрывает, успокаивая зверя внутри.
Не может. Не сделает. В память о девочке, которая промывала его раны, когда он дрался за нее. От нее ничего не осталось, кроме зеленых, бездонных глаз.
Оборачивается, бросая на нее последний взгляд с привкусом горечи, и дыхание перехватывает от того, как она прекрасна. Серебро струящихся волос, белая, сияющая кожа, алые сочные губы, сводящие с ума и эти глаза… О, дьявол… Сколько раз эти глаза преследовали его во снах…
Судорога проходит по телу от мучительного желания, смешанного с болью, и он делает над собой усилие, дергая ручку двери и вылетая из комнаты.
Только не возвращаться. Никогда.
Ему слышится, будто она что-то кричит ему вслед, но понимает, что с ума просто сходит. Просто одержим и болен. И несется по коридору, не обращая внимания на удивленных слуг, которых сносит с ног, пока пелена застилает глаза.»
Эта сцена, произошедшая меньше недели назад, вызывает новый приступ боли.
Не позволит, не может дать ей снова власть над ним в руки.
И голову тисками сжимает, словно это поможет прогнать ее.
Не может… Не может держаться от нее подальше. Она – его неизлечимая болезнь. Заноса, застрявшая в мозгу.
И вскакивает на ноги, вылетая из аппаратной. До последнего не понимая, куда направляет его воспаленное сознание.
Глава 7
Бредет по коридорам, а в голове только что и стоит – ее лицо и силуэт. Картинки сменяют одна другую, и он пальцами стискивает виски, пытаясь понять, что же упустил, где допустил промах.
Картинка больше не складывалась. И он не мог ненавидеть Аишу. Просто не был на это способен. Она всегда была частью его. Большей частью.
Голод по ней был невыносимым, сводил его с ума.
И вдруг понимает, что стоит перед ее дверью. В долбаном отсеке для прислуги. Кладет ладонь на дверь и словно чувствует ее дыхание. Лбом прислоняется и стискивает зубы, пытаясь заставить себя уйти. Развернуться и мчать отсюда к чертям собачим.
Это его безумие… Она его безумие.
И сам не понимает, как прикладывает руку к панели, чтобы отворить дверь.
Она отъезжает в сторону и вдруг пугается тишине и мраку, где каждая его мысль о ней словно становится материальной. Каждая грязная фантазия о девушке, мирно спящей на маленькой отдоместной кровати в двух шагах от него.
И у Эмира колени подгибаюстся. Здесь все пропитано ей, ее дыханием и запахом волос. Спускается по стене, неотрывно глядя на нее, и трястись начинает от запретной похоти.
Рвет, колотит всего изнутри и удержать не может. Член напрягается просто от того, что смотрит на нее спящую. Просто потому, что бл*** ее губы приоткрыты, а ресницы дрожат. Этот запах ее тела сводит с ума. Как наркомана, как гребаного помешанного. Не может устоять против серебра волос, переливающихся на подушке. И понимает, что дело совсем не в том, что как Зох говорит, он падок на каких-то там блондинок. Ему срать на всех. Кроме нее. Его собственную постель сейчас греет невеста, и все в ней – похожее, смежное этой расе, но ему насрать на Азалию. Плевать, что ждет его, напялив, как обычно, какой-то красный пеньюар. Он хочет просто быть здесь, подле Аиши. Просто привалится к стене спиной и караулить ее сон. Как верному псу, как зверю, помешавшегося на той, что когда-то его приручила, а потом растоптала в прах.
И рвет на себе волосы, потому что знает, что не может с ней быть. Знает, что давно забыла и послала ко всем чертям, выбрав какого-то местного принца, а не его… Безродного, без титула, у которого из умений только убивать и подчинять.
Всегда знал, что слишком хороша для него. Слишком чиста, и мысли все где-то в другом мире… С музыкой, искусством… А он нихера не понимал в этом никогда. И когда она ему объясняла сидел тихо, просто глядя, как она улыбается зачарованно и глаза горят. Она была прекраснее любого произведения. И если любить ее – значило быть ценителем искусства, то он, мать твою, был им.
Аиша… Само ее имя звучит как музыка. Похоронный марш его смерти.
И он вытягивает руку, просто, чтобы убрать локон с ее лица. Подтягивается ближе, не смея касаться, видя, как трясутся пальцы в этой полутьме. И он горит весь, как в лихорадке. Желание лечь позади нее и прижать к своему раскаленному желанием телу становится таким невыносимым, что он подчиняется ему.
Стягивает с себя камзол, чтобы чувствовать ее ярче, и приобнимает за талию, подтягивая расслабленное тело к врывающемуся паху.
Тесно. Очень тесно на это одноместной кровати рядом с ней. А простыни уже взмокли от общего жара их тел. Она тоже горит… И он почти не соображает, что делает, когда дрожащими пальцами отодвигает тонкую ткань ночнушки и жадными губами впивается в ее плечо.
Аиша выдыхает так рвано, что у него по телу судорога проходит. Звереет, ощущая, как яйца сводит от этой болезненной тяги к ней.
Хрипит, сдерживая себя из последних сил, собираясь для того, чтобы вскочить одним рывком и нестись прочь из этой комнаты.
И вздрагивает всем телом, чувствуя, что она вдруг коснулась пальцами его груди. Несмело, очень медленно. Поднимает голову, и сердце в горле стучать начинает, когда сталкивается с ее испуганным взглядом.
– Ты не спишь… – бормочет какой-то бред, сам себя презирая. – Прости меня… Я обещал тебе, что никто не тронет… Я просто… Бл***… Идиот…
И перекидывает ногу на пол, чтобы уйти, как вдруг чувствует, как ткань на рубашке натягивается. Смотрит хмуро, не понимая, что за черт, и вдруг видит ее белые пальцы, сильно сжавшие ворот.
Пульс тут же подскакивает до нереальных величин, а в ушах кровь стучать начинает.
– Ты… – хрипит пересохшими губами. В глотку как будто песка натолкали. – Ты… Хочешь?..
И она приоткрывает губы, испуганно вдыхая, но продолжая держать его. Их сердца бьются вместе, разрывая тишину и пугая разразившейся бурей.
И очень медленно, словно сама боюсь, того, что делает, Аиша друг кивает, дрожа вся как лист.
И ему просто башню сносит. Бросается на нее, как одержимый добычей зверь, впиваясь ртом в губы до боли. Сжимает волосы, скользящие сквозь пальцы, и их глаз искры сыплются, когда чувствует, как Аиша стонет и приоткрывает рот, подчиняясь его звериному желанию.
А его уже объяла агония. Он ничего не видит кроме ее подёрнутых туманом желания глаз и неуверенных пальцев, гладящих его шею.
Эмир начинает рвать на себе одежду, попутно задирая подол ее ночнушки. Видит, как в темноте контрастирует его смуглая кожа на ее идеально белой и распаляется еще больше. Хочет ее как ненормальный, как безумец.
Она запрокидывает голову, заходясь в немом крике, когда он сквозь тонкую ткань сорочки начинает целовать ее грудь, чуть прикусывая затвердевшие соски.
Не может. Не может сдержать себя, но боится причинить ей боль своей грубостью.
Опускает пальцы ниже, проводя ими по упругому впалому животу, ниже к пупку и Аиша вновь распахивает глаза, словно пугаясь.
Он злиться начинает. Зачем играть из невинность, если точно знает, что она была под кем-то. И одна эта мысль вновь будит зверя.
– Б****… – рычит, прислоняясь лбом к ее лбу, когда пальцы ложатся на горячее, влажное лоно. Она готова для него. Так быстро… Как будто и правда хочет так же сильно, как и он ее.
И Эмир больше не может сдерживать себя. Грубо раздвигает ей ноги, ложась между, и наваливается на нее всем телом, слыша, как она тихо стонет на ухо.
Трясущимися пальцами дергает застежку брюк, понимая, что больше ни секунды не выдержит этого болезненного желания. Упирается головкой члена во влажную плоть и делает мощный толчок, заполняя ее собой. Волна оргазма накрывает его практически сразу, и он еле сдерживает себя, делая еще один толчок, проникая много глубже, и только тогда приходит в себя. Марево ярости и желания становится просто невыносимым, когда она так туго обхватывает его собой.
Аиша под ним брыкается, пытаясь отодвинуться, вырваться, но он только рычит, крепко впиваясь пальцами в ее белые бедра:
– Потерпи… Потерпи, моя девочка…
Делает еще один толчок в ней, и Аиша инстинктивно сжимает бедрами его талию до дрожащих коленей. И он просто с катушек слетает. Начинает долбиться в ней на полной скорости, заглядывая в испуганные зеленые глаза, в которых стоят слезы.
– Не могу остановиться… Не могу, Аиша… Что ты сделала со мной… Я с ума схожу от того, какая ты… От твоего запаха…
Не прекращает движения, начиная покрывать ее лицо лихорадочными поцелуями, и она вдруг поддается, обмякает. Несмотря на его грубость, почти жестокость, с которой он подминает ее хрупкое тело под себя. Приоткрывает свои губы, впуская его язык в себя, давая полностью подчинить.
И он терзает ее нежные губы своим жадным ртом, руки сжимают ее полную грудь, ходящую из стороны в сторону от его грубых движений, а член врывается в узкое горячее лоно. Такое влажное, что он кончить готов только он осознания, что она его хочет.
И он больше не может сдерживаться. Хватает за щиколотки, прижимая ее ноги к груди и вдавливает в матрас всей мощью своего тела, кончая внутрь нее мощным потоком. И сам охреневает от того, что может быть так. Что тело все содрогается конвульсией оргазма, в ушах шумит, а глаза не видят ничерта.
А потом лежит на ней, слыша, как рвано они оба дышат и поверить не может в то, что произошло. Все равно не может. Даже сейчас, когда ее сердце бьется ему в грудь, а тяжелое рваное дыхание на вдохе вбирает в себя запах ее голос.
– Аиша… – чуть отстраняется, заглядывая в глаза и начиная гладить во волосам трясущимися пальцами. – Я сделал тебе больно?.. Сделал, маленькая моя?..
И весь страхом наливается, что не подпустит больше к себе никогда, что оттолкнет и отскочит, смотря как на зверя.
И ее лицо, сначала хмурое, вдруг смягчается, и Эмир вновь дышать начинает.
– Как вышло?.. Я не думал… Как вышло, что я первый, Аиша?.. – спрашивает, но ответа и не требуется. Весь наливается какой-то звериной радостью, от того, что она – только его. Всегда была и всегда будет. Крепче сжимает ее тело, понимая, что в жизни не допустит, чтобы ее хоть один другой мужик коснется. Всех порвет нахер, но такого не допустит.
Она – его безумие. Его тюрьма и его свобода. Только его.
Аиша хочет что-то сказать, открывает рот, но не может произнести ни звука. Зеленые глаза вновь наливаются печалью, и он чувствует, как его наизнанку выворачивает.
– Я выясню, слышишь, – рычит ей в губы, вновь поводя по ним языком, – я выясню, что произошло и накажу всех виновных. Землю их жрать заставлю. Каждая мразь, повинная в этом ответит за содеянное. Ты слышишь меня, Аиша? Я вселенную переверну, но каждого из них вырежу.
А она, кажется, пугается только еще больше. И вдруг поднимает руку и очень медленно, несмело, гладит его щеке. Эмир прикрывает глаза, ловя кайф этого едва ли не меньше, чем от секса с ней.
Что это за женщина вообще… Она ему мозги наизнанку вывернула. Почему с ней он теряет себя на столько, что не способен контролировать ни тело, ни разум, ни чувства? Она владеет всем безраздельно. И все обещания, которые он дал не ей были обманом.
Он никогда не сможет забыть ее. Только эта женщина создана для него. И другой никогда не будет.
– Что здесь, бл*** происходит??!!
Эмир отрывает глаза от лица Аиши, и вдруг видит прямо перед собой Азалию, стоящую в дверях. В красном полупрозрачном платье, она явно бросилась искать его по кораблю, так и не дождавшись в постели.
Его невеста глядит безумными бегающими глазами, переводя их с него на Аишу, все еще зажатую под его телом.
– Какого х*ра вы тут творите??!! – ее начинает колотить, а изо рта вместе с потоком грязной брани разлетаются капельки слюны.
Эмир медленно поднимается с брыкающейся Аиши, которая тут же начинает трястись и прикрываться простыней.
– Эмир! – Азалия подлетает к нему, грубо вцепляясь руками в ворот рубашки. Ее глаза налиты кровью. – Я требую объяснений!!!
Он снимает ее руки с себе медленно, но непреклонно. Смотрит сверху вниз на разъяренную женщину и приводит в порядок одежду, прежде чем произнести очень спокойно:
– Прости меня, Азалия. Ты не заслужила такого.
– Не заслужила чего? – она усмехается, и он вдруг начинает беситься от этого тона. Азалия больше не вызывает в нем ничего, кроме раздражения. – Что ты трахаешь потаскух горничных, пока я, твоя законная невеста, жду тебя в холодной постели?! Ты хоть представляешь, на сколько это унизительно?!
– Не смей. Ее. Так называть. – рычит сквозь зубы, а сам кулаки сжимает, стараясь сдержать себя.
Азалия вдруг пугается, отшатываясь от него и полубезумно смотрит на Аишу, сжавшуюся в темноте на краешке кровати. Чуть приближает лицо в ее сторону, начиная хмуриться еще больше, приглядываясь к силуэту в полутьме, а потом вдруг отшатывается, влепляясь спиной в стену.
– Нееет… Неееет… Этого не может быть! – ее голос осип, а глаза продолжают впиваться в трясущуюся Аишу. – Ты мертва! Тебя не может быть здесь!
Эмир чувствует, как внутри начинает колоть иголкой. Азалия явно знает больше, чем он сам. И какое-то недоброе предчувствие заставляет его нахмуриться еще больше.
– Убей ее… – сначала тихо, почти беззвучно, смотря в упор на Аишу. А потом Азалия начинает визжать, и его словно в грудь ударяет мощным потоком волны. – Убей, я сказала!!! Сейчас!!!
В башку словно молотом ударили. Шатается, полностью дезориентированный, смотря на молчащую Аишу, сжавшуюся в комок на краешке кровати. И смотрит на него без страха, но с каким-то обреченным пониманием.
– Чего ты ждешь?! Я сказала УБЕЙ! – визжит Азалия, и нотки ее голоса пробираются в черепную коробку, наводя там хаос.
И он сам не понимает, что делает тело. Кулаки сжимаются, а в мыслях только слепая ярость и желанием свернуть белую тонкую шею. Сжимает зубы, чувствуя, как каждую клетку в теле сводит ненавистью и делает шаг к Аише.
Глава 8
Мне не было покоя с четырнадцати лет. Ровно с того момента, как во мне проснулась кровь алияды, и подручные моего отца просто пожаловали на Аркануум, чтобы забрать меня.
Тогда я еще не понимала в чем именно заключается сам смысл выражения «быть алиядой».
Пусть вначале цветущая планета и восхитила меня своей красотой: высокими водопадами, спускающимися прямо с небес, кристально-чистой водой, бескрайними зелеными лугами и горами, домами-постройками куполообразной формы, расцветающими лотосами прямо из земли. И замок… Он был прекрасен. Замок моего отца, парящий словно в воздухе. Великолепная иллюзия архитекторов, которые возвели его многие тысячи лет назад.
Духовность самих алияд поражала. Одетые в длинные белые одежды, они словно парили над землей. И мужчины, и женщины носили длинные, до самых пят серебристые волосы, и их кожа обладала особым свечением, свойственным только нашей расе.
Полукровки, такие как я, появлялись на свет крайне редко. И в тех случаях, рождались с генами той расы, к которой принадлежал другой родитель. Только к четырнадцати годам могли проснуться гены алияды. Они дремали, словно давая особи возможность окрепнуть, прежде чем проявиться. И это именно мой случай.
Лихорадить меня начало еще за несколько дней до четырнадцатилетия. Кости словно ломало изнутри, и моя мать, Энже, отчаянно пыталась найти для меня какое-то лекарство. Именно поэтому она отсутствовала в доме, когда пришли они.
Всего двое мужчин, шагавших по Адским Землям так, словно не боялись даже Мулцибера. Очень медленно, но уверенно, они подняли меня с кровати, и хмурились, когда я отказывалась идти с ними по собственной воле.
Сопротивление было сломлено мгновенно. Сафрол, высокий мужчина средних лет с серебристыми волосами и такой же бородой, набросил на меня какое-то подобие лески, связавшей мое тело за секунду, как кокон бабочки. Лишь потом я узнаю, что алияды умеют управлять человеческим сознанием с помощью своего голоса. Никакой магии. Лишь особые вибрации, волны, влияющие на сознание других существ альянса. Ты испускаешь особую частоту, на которой человек или живая материя не может противостоять тебе.
Архаир, планета алияд, был прекрасен. Дух захватывало от красоты этой почти потухшей звезды, согревавшей себя изнутри с помощью ядра. Архаиру не нужно было солнце. Он светился сам, и «заражал» этим светом своих детей.
Мне не дали времени оплакать свою судьбу и мать, которую больше никогда не увижу. Как только меня привезли на Архаир, отец тут же вверил меня учителям, отказавшись разговаривать, пока «эта дикарка не обретет хоть какие-то манеры».
Архаир был плотно укрыт облаками, сквозь которые могли пройти только самые мощные звездолеты. Нарушать это пространство – значило прямое объявление войны алиядам.
Никогда никаких гостей и визитеров.
Самим алиядам было также запрещено покидать Архаир, за исключением особых поручений, изгнания, или незначительности дара.
Именно поэтому я завидовала музыкантам, которые покидали планету, чтобы никогда больше не вернуться. Они пели и развлекали расы в разных уголках вселенной, лишь слегка манипулируя настроением своих слушателей. И это приводило всех в восторг.
«Золотые голоса», говорили они, чудо. Не зная всей глубины нашего дара.
Музыканты и певцы алияды были самыми дорогостоящими и считались особым предметом восхищения благородных семей во всех уголках Альянса пяти планет.
Алияды бережно хранили свою тайну, до сих пор неизвестную никому, кроме них самих. Мы могли владеть вселенной, подчинив себе все сущее.
Клятва, принесенная алиядами тысячелетия назад, гласила, что мы должны скрывать в тайне само свое существование, и тем более, масштабы нашего дара. Мы имели право использовать его на других лишь в особых случаях. И все правящие императоры жестко следовали этой клятве. Пока на престол не взошел мой отец…
Чтобы понять, что сбежать не удастся, мне потребовалось всего несколько дней. Примерно через неделю после моего прибытия, весть о молодом парне, Гаяре, облетела весь Архаир. Печальная его известность заключалась в том, что он попытался сбежать с планеты, угнав один из звездолетов армии. По дурости ли, или по какой-то особой причине, выяснить мне не удалось. Разумеется, его сбили. А дальше был суд. И ни высокое положение его отца, ни слезы матери, валявшейся в ногах у императора, не помогли. Гаяра наказали, как преступника родины, подвергнув публичному унижению – лишению голоса. Для алияды это означало фактически смерть. Связки удалялись с корнем, а с ними пропадало и особое свечение тела. По сути, это самое «свечение» было защитой тела от смертоносной радиации, испускаемой ядром нашей планеты. Без него, Гаяр фактически сгнил за считанные дни. Сгорел, живя в нашем дворце. Ничего ужаснее я в жизни не видела. Картины его разлагающегося тела до сих пор стоят у меня перед глазами.
Потеряв мать, но обретя другого родителя, я думала, что смогу утешиться хотя бы этим. Но Сахад фан Дормейский оказался совсем не тем отцом, который был нужен девушке. Несмотря на весь свой неуёмный пыл и множество любовниц, я была его единственной дочерью-бастардом.
Поняв, что отец не любит меня, и вовсе не собирается возводить на престол, вся знать и окружение относились ко мне, не блиставшей особыми талантами, в лучшем случае, пренебрежительно. В худшем же они могли позволить себе едкие шуточки и предложение разделить с ними ложе.
Вначале я жаловалась отцу, но он только пожимал плечами, говоря:
– В тебе моя кровь, Аиша, а значит, хоть что-то должно было передаться. Умей постоять за себя. Когда-нибудь я выдам тебя замуж за принца крови. И ты должна быть готова к тому, что не все примут тебя. Будь жесткой. Будь непреклонной. И тогда тебя будут бояться и обходить стороной.
В общем, это был, пожалуй, самый мой длинный разговор с отцом. После этого, поняв, что я не обладаю его хваткой от слова «совсем», он махнул на меня рукой, и лишь изредка, на приемах, бросал сочувственно-пренебрежительные взгляды.
Я мечтала о доме. Мечтала о том, чтобы вернуться назад, к матери и Эмиру… Но годы шли, и эта мечта становилась все дальше от меня. Таяла, словно туман Архаира в особенно жаркий день. Нарушить правило о невторжении в Архаир не посмел бы даже Мулцибер. Помощи ждать было неоткуда. Я была погребена заживо на этой прекрасной, цветущей планете, где все мне было чужим.
Смыслом моей жизни теперь стало образование. Еще один камень преткновения с отцом.
Все в его роду обладали способностью управлять сознанием. Подчинять человека любой расы себе и заставлять делать его все, что угодно. Все, что угодно.
Моим же даром оказалось целительство.
Мой учитель, один из самых древних мудрецов Архаира, Лавр, гордился мной. Сиял голубыми глазами, глядя на то, как я легко справляюсь с любыми ранами и говорил, что еще никогда в жизни не видел такого дара. Мне даже не обязательно было петь. Достаточно было произнести любую фразу нараспев, чтобы раны или тяжелая болезнь отступили.
