Текст книги "Там, где гибнут птицы (СИ)"
Автор книги: Кьюба
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
Словно Наруто не слышит, как Саске пуст внутри.
И когда Мадара неожиданно применяет Бесконечное Цукиеми, а Саске спасает их, Наруто даже не удивляется. Он, пожалуй, перестал удивляться.
И даже когда вместо Мадары появляется Кагуя, Наруто лишь непримиримо стискивает зубы и подходит ближе. Так, чтобы плечом к плечу.
Нет ничего невозможного, Саске.
Ты только не просто слушай. Услышь.
***
Здесь лава плещет под ногами, а жизнь Сакуры и Какаши-сенсея висит на тонкой полоске свитка. Ненадежная преграда подступающей смерти.
И птица ловит его в свои когти.
– Если один из нас умрет, то мир погибнет. Мы должны выжить любой ценой. Сакура и Какаши случайно оказались с нами. Ты ведь понимаешь, что я имею в виду, не так ли? – спрашивает Саске, и голос у него пустой и бесцветный.
Ему и правда все равно на них. Он давно оставил прошлое и команду номер семь позади, в забытых снах и потерянных в бесконечных тренировках воспоминаниях. Он разорвал все связи и лишь одну нить так и не смог оборвать.
Когда у тебя в руках окажется достаточно острое лезвие, Саске, что ты сделаешь?
– Я именно так и собирался действовать. Вот только… в такие минуты мое тело двигается само по себе. Как у тебя тогда, на мосту.
Ты ведь помнишь наш мост, Саске?..
– Я уверен, ты понимаешь, о чем я говорю… Не так ли, Саске?
Ты понимаешь. Скажи, ответь, дай мне убедиться. Ведь я люблю их и не хочу терять. И в такие минуты тело и правда движется само по себе – всеми силами защитить то, что по-настоящему дорого.
Пожалуйста, Саске. Скажи, что я тоже дорог тебе.
Пожалуйста.
***
Здесь жар и пламя плещет под ногами, запертое в облик древней, разгоряченной земли. И пекло внизу жжется и недобро хрустит осколками камней. Ждет.
И Кагуя исчезает в черных провалах, из которых тянет памятью и временем.
Здесь холод и лед. И снег кружится мирно и спокойно, скрывая далекий замок на скале, и в ту же секунду нападает на Наруто острыми ледышками снежинок.
И Саске просчитывает и составляет планы. Слушая его голос, Наруто находит силы не только спорить, но и огрызаться. Но кажется, что ледяной мир заморозил что-то в самой душе.
Когда Саске исчезает в провале, из которого пахнет песком и жаром, Наруто лишь крепче стискивает зубы и продолжает нападать на Кагую. Даже сейчас он чувствует чакру Учихи и злость его, и недоумение. И сосредоточенную решимость.
На что ты решаешься, Саске?
Почему-то немного страшно. Им не помеха даже граница между измерениями – такая тонкая, когда врата открывает Кагуя, и непреодолимая, если пытаешься пробраться сам.
Что будет дальше, Саске?
Что мы будем делать, если наши миры разойдутся слишком сильно? Так далеко, что станет не слышно…
Саске выкарабкивается, как делал это всегда. И смотрит бесконечно родным и бесконечно далеким взглядом. Сосредоточенным. И пустым, таким пустым. Сейчас Наруто предпочел бы пустоту.
Здесь грохот битвы и чакра ревет в ушах. И Кагуя смотрит бесконечно мудрым взглядом, а в нем – шепот океана и дыхание земли, и рев ветра и шелест дождя. В нем целый мир, потому что она – и есть сам мир.
И запечатывая ее, Наруто лишь кривится.
Ощущение близкой беды такое сильное, что нечем дышать.
А ты чувствуешь, Саске?..
Пожалуйста.
Саске, пожалуйста.
Путь беда будет не из твоих рук.
***
– С днем рождения! – улыбается Минато, и это последняя его улыбка, которую видит Наруто. Сквозь пелену слез, застилающую глаза, он смотрит, как отец растворяется в ослепительном свете, распадается на кусочки, и ощущение его присутствия медленно тает в воздухе.
Прощай.
И пусть все идет не совсем так, как хотела мама… Но я все же нашел человека, которого люблю. И да. Он так же крут, как и она.
Поцелуй ее от меня.
Я думаю…
Ты знаешь, я думаю мы скоро встретимся!..
Скоро…
Ведь правда, Саске?..
***
– Моя цель, это революция!
Пожалуйста, Саске, не надо.
– Чибаку тенсей!
Не надо, Саске, не надо…
И старик Риккудо сокрушается бесцветно и глухо. Словно не видит, словно не чувствует – ни боли, ни злости, ни всепоглощающего, всепожирающего, разрушительного отчаяния.
Ожидания скорой беды.
Вот она, беда, Саске. Наступает на пятки.
Пожалуйста. Я прошу тебя.
Не надо.
Ты ведь знаешь, чем это кончится, да, Саске? Ты чувствуешь то же, что чувствую я. Ты знаешь.
Не надо.
И столько боли и столько отчаяния в знакомых глазах. Ведь были времена, Саске, когда твои глаза молили о прощении. Просили о помощи.
О чем ты просишь сейчас, Саске?
Ответь мне. Я целый мир положу к твоим ногам. Но не позволю тонуть во тьме. Не позволю погружаться все ниже. Ниже ничего нет. Только бездна, Саске.
Ты чувствуешь ее? Она ждет.
Не ходи туда. Останься со мной.
– Я положу конец этой семейной распре! Здесь и сейчас!
И почему нечем дышать?..
***
В Долине Завершения разгорается последними лучами закат. Водопад шумит, срывая и комкая слова, слетающие с губ. И серые камни сверкают каплями взлетающей ввысь влаги.
Мне нет нужды слышать тебя, чтобы знать о чем ты говоришь, Саске.
Тебе ведь тоже?..
– Я один, – говорит Саске. В его глазах нет света. Даже лунного отблеска звезд. Там пустота. – И я должен в одиночку нести на своих плечах бремя всей этой ненависти.
Ты не один, Саске. Ты не один.
– Тот, кто сожжет огонь ненависти пяти деревень своим пламенем. Кто сможет взвалить на свои плечи весь этот груз и не сломаться.
Ты не сможешь, Саске. Тебе не нужно. Ведь я есть у тебя. Я есть!
Пожалуйста, услышь!
Хочешь ненавидеть? Ненавидь меня. Хочешь изменить мир? Я изменю его – если ты хочешь, Саске. Ради тебя. Мы вместе изменим. Хочешь прекратить войны? Давай прекратим. Давай, Саске, прямо сейчас, пожалуйста! Я молю тебя…
Я никогда и никого кроме тебя не молил.
Пожалуйста. Не надо.
***
Ты и я. Свет и тьма. Любовь и ненависть.
Ты и правда ненавидишь меня, Саске?..
Говорят, в битве двух первоклассных шиноби они мгновенно читают мысли друг друга при столкновении их кулаков. Говорят, они могут заглянуть друг другу в душу.
Я заглянул тебе в душу, Саске. Я же знаю, что ты…
И ты заглянул в мою.
– Прощай, мой первый и единственный друг!
Я не отпущу тебя одного, Саске.
***
– У меня осталось совсем мало чакры, – рычит Курама. Наруто вытирает растрепанным рукавом лицо, только больше размазывая грязь. Соленая кровь капает из разбитых губ, затекает в горло. На то, чтобы сплюнуть ее, не хватает сил. Ни на что уже не хватает. Ни на что.
Ты видишь, Саске?.. Я пуст. Так же, как и ты.
Хоть в чем-то мы похожи.
– Я отдам тебе ее всю до капли.
А смысл? В чем смысл всего этого?
Наруто оборачивается на нависающего лиса, глядит исподлобья. Курама смотрит мрачно и тяжело, но ни на мгновение не сомневается в победе своего джинчурики.
Ты видишь, Саске? Даже Курама не понимает, что мы уже проиграли.
– Правда, после этого я провалюсь в сон и не смогу помочь, – голос разносится по подсознанию. От голоса дрожат стены, и плещется под ногами вода. Голос достигает ушей, но не вызывает отклика. Ничего уже не вызывает. – Так что используй ее мудро и не позволяй ему одолеть тебя, Наруто!
Ты уже одолел, Саске. Уже сломал.
Бессмысленный бой – Наруто положит душу и победит. Но все равно проиграет. И бой будет продолжаться снова и снова, до тех пор, пока они оба не погибнут. И цепочка ненависти так и не прервется, и снова будут наследники Индры и Асуры сражаться в бессмысленной попытке докричаться друг до друга.
Но я не сдаюсь, Саске. Никогда не сдамся – это мой путь ниндзя. Мой – пропитанный болью, пронизанный отчаянием, запертый в извечной погоне за тобой путь.
Ты помнишь, я обещал, что возьму на себя бремя твоей ненависти? Я беру, Саске. Отдай же мне. Уничтожь меня, утопи в ней. Живи сам.
Ты помнишь, Саске, я обещал, что мы умрем вместе?
Ты помнишь, я обещал, что не откажусь от своих слов?..
Я не откажусь.
Руку печет набирающим обороты разенганом. Мышцы отчаянно воют, а чакра Курамы падает будто в бездну – в режущие края сплетаемой чакры, в бесконечно плотный клубок сверкающих нитей. И лис пропадает из подсознания, падает на самое дно, к распахнутой клетке. Действительно отдавая все, на что способен.
Возможно, Наруто кажется, что в глазах Саске отражается та же обреченность, что плещется внутри.
А может и нет.
Белоснежный свет, вспышка испепеляющего безумия, и кости руки трещат, а от запаха паленого мяса скручивается тугим комком пустой желудок.
Прости меня, Саске.
Прости.
***
Свет тянется далеко-далеко, за границу мыслей и чувств.
Здесь тепло. И мягко. И пустота колышется белизной. И так спокойно, так тихо кругом.
– Привет, Саске, – улыбается Наруто.
Они сидят друг напротив друга в призрачной седине собственных ошибок. И черные глаза мерцают россыпью звезд. Здесь нет места ненависти и злобе. И чувствам – тоже нет. Только спокойствие и трясина белых нитей, опутывающая руки.
– Я искал тебя, – пожимает плечами Наруто. Жест выходит неловким и скованным, и тягуче мягким. Саске смотрит, и белизна его лица сливается с окружающим маревом.
Это почему-то беспокоит.
У Наруто почти получается нахмурится, почти выходит задуматься – где они? Но Саске сидит напротив и неожиданно качает головой. И смотрит.
Прямо в самую глубь.
«Дыши!»
Наруто вздрагивает и оборачивается. Но белизна все такая же беззвучная, а Саске сидит неподвижно и явно не слышит.
– Знаешь, Саске, – успокаивается Наруто и повторяет: – Я так долго тебя искал!
Улыбка едва намечается на тонких губах, но этого хватает, и грудь затапливает тепло.
– Я так хотел сказать!.. – восклицает Наруто черной бездне его глаз.
«Дыши, пожалуйста, дыши!»
Наруто опять оглядывается, недоуменно хмурится. Голос определенно женский и голосу не место здесь. Наруто не знает почему, но чувствует совершенно точно.
Но Саске все так же спокоен. Только теперь в уголках его губ затаилась печаль. Наруто до дрожи хочет прогнать ее.
– Я хотел признаться, даттебае!..
«Давай же! Дыши!»
Да что за ерунда! Это уже не смешно!
Наруто подскакивает и вертит головой, ища источник мешающего голоса. Вот же пристал! И именно тогда, когда Наруто, наконец, собирается все сказать!
«Наруто!»
– Наруто, – повторяет уже другой голос, бесцветный и тихий. Полный светлой тоски. Первое мгновение Наруто не узнает его, а потом с непонятным страхом оборачивается.
Саске сидит, беззащитно запрокинув голову. И безлунная ночь его глаз постепенно выцветает, сливаясь с окружающей белизной.
– Саске, – хрипит Наруто, но Саске едва заметно качает головой. И улыбается. Нежно и терпко.
– Дыши.
***
– Наруто! Наруто!
Он приходит в себя и тут же судорожно вбирает в легкие обжигающий воздух. Все тело неимоверно болит, а перед глазами плывет и мажет марево красок.
– Наруто! – с облегчением восклицает Сакура.
Наруто пытается сфокусировать на ней взгляд, и через несколько минут у него даже получается. Она рыдает, и руки, обхватывающие его виски, ощутимо дрожат. Практически машинально он пытается улыбнуться истерзанными губами: успокаивающе, потому что Сакуре-чан не идут слезы.
– Наруто! – всхлипывает она, и Наруто совершенно не понимает причины истерики.
Ну, да, подрались. У них это часто бывает, вообще-то. Зачем же так плакать? Туман в голове мешает думать, а в ушах шумит. Наверное, от кровопотери.
И такая пустота в груди.
Так странно.
Краем глаза он замечает Какаши-сенсея. Тот склоняется над кем-то, – наверное, Саске? – и у него тоже очень дрожат руки.
Интересно, почему у него такое грустное лицо?
– Сакура-чан, – улыбается Наруто, – не плачь. Все хорошо!
И почему-то от этих вроде успокаивающих слов она заходится еще сильнее и рыдает еще горше. И целое мгновение – бесконечно долгое, бесконечно счастливое мгновение, – Наруто не может понять: почему?
А потом она всхлипывает протяжно и глухо, закусывает губы, и в следующий миг Наруто отчаянно хочет, чтобы она заткнулась.
– Он умер!.. Мне очень жаль!..
Не слыша сердца, нельзя сказать, что жив. Моего сердца не слышно, Саске.
***
Я пообещал. Поклялся. Дал слово.
И не выполнил его.
Помнишь, Саске, я сказал тебе, что мы умрем вместе? Помнишь, я сказал, что не отпущу тебя? Помнишь, я сказал, что пойду следом – как всегда, как тысячи раз до этого? Помнишь, я обещал, что никогда не оставлю тебя одного?
Я оставил, Саске.
Я…
В Долине Завершения вода журчит тысячью ручьев. Мягкая рыхлая земля серой насмешкой вздымается над свежей могилой. Отступников не хоронят в Конохе.
Прости.
Прости-прости-прости!!!
Ведь я никогда себя не прощу.
И гнездящиеся неподалеку птицы срываются в иссинее небо от жуткого, нечеловеческого вопля.
Прости меня.
***
Кошмар скручивает реальность, высушивает забытье, врывается в темное безмолвие медикаментов – искажая, разрушая, калеча.
В его снах черная бездна улыбается и манит, и стоит податься, протянуть к ней ладонь, как все вокруг окрашивается в алый яркий цвет свежепролитой крови. Словно багровая хмарь застилает глаза, и он кричит, протягивая руки, но на пальцах ошметки обгоревшей плоти и сорванных сухожилий, а сквозь раны проглядывают желтые, полусгнившие кости.
В его снах лицо Саске искажается и плывет, и через мгновение смотрит пустыми глазницами, а по виску медленно сползает кашица гнилостной жижи.
В его кошмарах Учиха нависает сверху, закрывает собой от всего мира, зарывается носом в шею и невесомо прикасается губами к судорожно бьющейся жилке – хранит, бережет, не дает исчезнуть в мареве плывущего жара. И капельки пота срываются с остро вычерченных ключиц, и Наруто цепляется за его спину и плачет. А Саске стирает слезы с его щек и гладит дыханием губы.
Улыбается так, как умеет он один – одними глазами, беспросветно черными и глубокими.
И через мгновение голос – холодный, равнодушный, безжалостный, произносит:
«Он умер. Мне очень жаль».
И все рассыпается сверкающими осколками боли.
Наруто подскакивает на кровати, крича в голос и не умея остановиться, а потом сворачивается в комок и рыдает, сотрясаясь и до крови кусая пальцы. Потому что в крови такая доза снотворных, что спит даже невосприимчивый лис.
И страшно представить, что будет дальше.
Кровь из искусанных пальцев капает на пол россыпью рябиновых гроздей.
«Он умер. Мне очень жаль».
***
Я женился, Саске.
Не смейся.
Мне тоже смешно.
***
Кровавая дорожка стекает по изувеченному лицу. И тонкие разбитые губы напитаны бордовым цветом свежей вишни. Красное на белом – застывшая в безумии красота.
«Он умер. Мне очень жаль».
***
У меня сын, Саске.
Он бы понравился тебе.
Ты бы понравился ему.
***
Искалеченные пальцы тянутся к лицу. Прильнуть к ним, осторожно и мягко, не причиняя лишней боли, и плоть осыпается пеплом. Словно крылья бабочек мажут ветром по горящей щеке.
«Он умер. Мне очень жаль».
***
Я стал Хокаге, Саске.
Я же говорил тебе, что стану.
Ты видишь, Саске? Я так и не исполнил свою мечту.
***
Всюду жар и пламя – выжигает, испепеляет, лишает рассудка. Сдирает рыжими пальцами кожу, выворачивает суставы, палит-режет-жжет. У пламени черные глаза и есть имя – самое важное на свете. У всего теперь – одно имя.
«Он умер. Мне очень жаль».
***
Я люблю тебя.
Я так и не смог этого сказать…
Но я так тебя люблю.
***
Я умер.
И мне не жаль.
***
– Ты не рад, – замечает Сакура. Она навытяжку стоит позади его правого плеча – ровная, стройная, с военной выправкой и пустым, безэмоциональным лицом. Если бы ее голос, в кошмарах твердящий одну и ту же фразу, не был так знаком, Наруто бы так и не понял, что говорит она.
Ненавистный голос.
– Я рад, – пожимает плечами Наруто и поправляет шляпу Хокаге – непривычную и тяжелую. – Быть Хокаге – моя мечта.
Фраза простая, заученная, затверженная ночами и днями детства, когда мечта и правда была мечтой. Фраза пропитана ложью. Когда-то с губ срывались другие слова – и вот они-то и были мечтой, надеждой, грезами. Отчаянием, выстилавшим путь.
– Я рад, – говорит он, глядя в грустные глаза Какаши.
– Большая честь для меня, – говорит он перед вскинутыми лицами жителей Конохи.
– Клянусь нести титул с гордостью, – произносит он ритуальную фразу, склоняя голову перед Советом.
– Я мертв, Саске, – шепчет он, кончиками пальцев касаясь сухой выжженной земли. – Нет меня.
Там, где похоронен Учиха, не растут ни трава, ни деревья. Только ветер перекатывает пропахшую кровью пыль. И плещется вода, омывая сомкнутые руки каменных статуй.
Как не пролитые слезы.
***
Подожди меня, Саске.
Еще немного.
Ты только жди.
***
Нанадайме Хокаге, Седьмая Тень Огня погибает в Пятую Войну, разразившуюся через пятнадцать лет после предыдущей.
Он спасает Коноху и неохотно созданный Альянс, спасает всех, завершая великую битву. И гибнет в мелкой стычке – уже после.
Глупо, нелепо, никчемно.
Сакура молча плачет над его могилой. Одетые в черное ниндзя – сотни, тысячи лиц, – склоняют головы перед ним в последний раз.
Позади них возвышаются гигантские хвостатые фигуры – молчаливые, свободные, потерянные. Они исчезают тут же, как последняя горсть земли засыпает глубокую яму. И только одна тень остается – под нависающими тучами рыжая шерсть кажется почти черной.
Шиноби разбредаются – опустошенные войной, израненные, сломленные. Осознавшие, что их суть не изменится никогда. И будет еще война, и еще, и спустя еще тысячу войн мир исчезнет в крови.
– Пророчество, – хрипит Сакура, когда исчезает последний сгорбленный силуэт, и только дыхание лиса нарушает барабанный стук начинающегося дождя, – в пророчестве ведь сказано…
– Что однажды родится ребенок, который изменит мир, – голос лиса звучит громовыми раскатами в затянутом тучами небе. И отсветы алых глаз кажутся далекой грозой.
Сакура кивает. У нее трясутся руки, а земля стремительно темнеет, напитываясь тяжелыми каплями. В прогорклой пыли влага краснеет, оставляя мутные вишневые разводы на сияющей сталью табличке.
Как кровь.
– Наруто умер, – неожиданно говорит очевидное лис и воздвигается на лапы – огромный, темный, пылающий жаром. Свободный – и потерянный от этой свободы.
– Но ведь… была война и… – Сакура давится слезами.
Перехватившее горло не может выдавить не звука, а хочется кричать, хочется орать: ведь как так, целых пятнадцать лет прошло после Четвертой Войны, после Альянса, после того, как мир шиноби изменился – должен был измениться, а в итоге остался прежним. Отправился в нору – зализывать раны, копить силы, ждать подходящего момента. И ничего не изменилось! Ничего!
Не должно было быть этой войны…
Взгляд горящих глаз прожигает насквозь. Сакура задыхается, захлебывается уже воздухом. Из узких зрачков на нее смотрит бездна – древняя, холодная, пустая. Очень мудрая и очень уставшая.
– Нет, – говорит лис, отворачиваясь.
Он уходит, и лапы его осторожно ступают меж раскиданных частей каменных статуй – крошево, словно куски навеки застывшей плоти. В них история боли и противостояния, жажды и отчаяния, ненависти и дружбы, история любви – их история, – запертая в веках. И уже на границе видимости, когда огромная тень прячется в нитях дождя, Сакура слышит его голос:
– Мальчик, который должен был изменить мир, умер уже очень давно.
И он исчезает во вспышке пламени – Девятихвостый демон, почему-то не сумевший исцелить рваную рану в животе Узумаки Наруто. Или не пожелавший ее исцелять.
Наруто всегда умел убеждать, думает Сакура и поднимается на дрожащие ноги.
Возможно, он был прав. Когда-нибудь, там, где не будет ни клана Учиха, ни джинчурики или кого-то еще, они смогут понять друг друга.
Над Долиной Завершения гремит гроза.
***
В пыльной траве лунным отсветом мелькает стальной блеск. Кудо напрягается, стискивает зубы – враг? Затуманенным мозгам требуется несколько секунд, чтобы понять, что это не шиноби, а просто стальная табличка – чей-то потерянный протектор?
Кудо зажимает рукой распоротый бок, и только это спасает его кишки от встречи с землей. Он валится на траву прямо рядом со злополучной мерцающей пластинкой. Надо бы дойти до груды камней впереди – там слышится шепот ручья, растут дубы, и прятаться там гораздо удобнее, но Кудо исчерпал свои силы.
Какая разница, где прятаться? Да и зачем? Если его не догонят – а его догонят через пять минут, – то он умрет от кровопотери через десять. Трепыхаться заставляют только вбитые в подкорку инстинкты – спасти своих.
Он окровавленными руками пытается достать рацию. Чертовы кишки, лишившись поддержки, все же валятся на чертову землю, и мать вашу, Кудо видел и не такое. Но во всех случаях это были не его кишки, так что легкое дрожание рук и судорожные всхлипы ему простительны.
Рация барахлит, но он все же хрипит в три тонкие щели приемника:
– Четвертый гарнизон уничтожен, они захватили Треххвостого и Четыреххвостого. Выпускайте Джинчурики Девятихвостого. Выпускайте!
Он повторяет это снова и снова: пока слышит шорох приближающихся ног, пока темнеет в глазах. Пока чертова рация окончательно не сдыхает.
Кудо откидывает ее в сторону, мысленно обещает разнести в клочки чертову машинку – сейчас, вот только последует ее примеру…
Но шиноби камня то ли брезгуют его добивать, то ли отвлекаются на более ценную добычу. Кудо медленно умирает под светом полной луны и почему-то никак не может потерять сознание: организм шиноби, выросший на войне, впитавший в себя войну – борется до последнего. Кудо матюгается на чертов организм, и его тут же скручивает кашель. Он выплевывает свои легкие, скрючиваясь на боку. И черт возьми, это что, его печень?!
Напугавший его протектор оказывается табличкой, и она маячит прямо перед глазами. Кудо сосредотачивается, хотя сделать это непросто, тратит десять драгоценных секунд на фокусировку зрения, и читает строгие кандзи. Мама всегда ему говорила, что читать полезно. Все пять лет, что они были вместе, пока бесконечная война не забрала и ее.
Еще десять секунд уходят на осмысление.
И последние пять секунд своей короткой жизни пятнадцатилетний Узумаки Кудо тратит на то, чтобы усмехнуться.
– Да уж, старики. Ваши умения были бы куда как кстати.
Кровь, вытекающая из полуоткрытого рта, пачкает стальную поверхность.
В остекленевших глазах отражаются полустертые линии и складываются в два имени.
Его тело находит запыхавшаяся сестра. Последняя из некогда большого клана, начавшегося от великого Героя давних времен, она замирает лишь на мгновение, отдавая дань почета. Она давно разучилась плакать.
Катон облизывает тело огненной тусклой струей и продолжает резвиться на подгорающей плоти.
Запах паленого мяса привычен с самого детства.
Она быстро оглядывается, профессионально подбираясь, а потом командует отряду отступать.
Вековые дубы в десяток обхватов шумят над грудой камней.
Их корни давно уже размололи в крошево переплетающиеся пальцы каменных статуй.
***
– Нет, ну как, ну как можно быть таким идиотом? – вопрошает темноволосый пацан, безжалостно пиная распластанное по земле тело. Тело горестно стонет и не предпринимает попыток к вставанию. – Ты мог сдохнуть! Прямо сейчас! Прямо тут!
– Даттебае, ничего не мог! – возражает тело, переворачиваясь к небу голубоглазой физиономией. – Ты слишком большой зануда, ублюдок!
– Я вообще не понимаю, как я терплю тебя, идиота! – сокрушается юный пинальщик распластанных тел.
– О! – тут же воодушевленно восклицает голубоглазая физиономия и расплывается в широченной улыбке. – Иди сюда, я объясню!
Под громкий мат и сдавленный хохот, под шум падающего тела, под тихий звук привычного поцелуя и приглушенные выдохи с огромного дуба над озером срывается лист. Он кружится и падает на каменную щебенку, выстилающую тропинки. И солнечные лучи высвечивают каждую прожилку – словно сеть животворящих вен.
– Ты знаешь, теме… Мне приснился странный сон.
