Текст книги "Грозовые облака (ЛП)"

Автор книги: KreweOfImp

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

Конечно, он знает, что такое снег. Черт, он, наверное, даже понимает, в результате каких тепловых взаимодействий образуются облака (Дин смутно помнит, что что-то учил об этом в школе, но в памяти осталось только – серьезно, без шуток – то, что такие облака называются грозовыми). Кастиэль, как он сам любит упоминать, ангел Господень. Он знает, что такое снег… Но всё равно смотрит на него с восторгом маленького ребенка. Дин внезапно понимает, что Кас никогда не видел снег так близко, человеческими глазами. Никогда не смотрел, как большие мягкие хлопья укрывают землю пушистым одеялом.

Для Сэма вряд ли было секретом, что Дин любит снег. Он всегда любил его, сколько себя помнил. Даже одно из его первых воспоминаний о снеге. Он дома, в Лоуренсе, смотрел в окно. Это было до Сэма, Дину, наверное, было три или около того. Он забрался на диван прямо в обуви, хотя обычно ему этого не разрешали, и мама обнимала его, такая теплая и приятно пахнущая. С неба вдруг начали падать маленькие белые хлопья, и Дин задрал голову, пытаясь уловить момент, когда они отделялись от облаков. Снежинки быстро увеличились в размерах, начали падать так быстро и так беспорядочно, что у Дина закружилась голова, и ему пришлось опустить взгляд. Белый цвет на фоне пожухлой травы отливал голубизной. Он помнит своё собственное удивленное отражение в разукрашенном морозом стекле. Помнит, каково это – чувствовать себя спокойным, защищенным и любимым. И даже больше: пусть и смутно, но он помнит, каково это – когда спокойныйзащищенныйлюбимый было нормальным положением дел. Возможно, именно поэтому он так любит снег.

Потом мама одела его в комбинезон, такой большой, что Дину приходилось переваливаться с ноги на ногу, и отправила его на улицу к отцу, «помогать» убирать снег. Через некоторое время она позвала его обратно, а отец улыбнулся и сказал, что Дин может остаться, если хочет. Потом он уже так не улыбался… В какой-то момент отец то ли закончил разгребать снег, то ли просто сдался и подошел к Дину, который с мрачной решимостью измотанного альпиниста, пытающегося добраться до вершины горы, прорывался через пятнадцатисантиметровые сугробы. Отец положил красную, холодную ладонь ему на шапку, сжал помпон и улыбнулся:

– Я тебя кое-чему научу, парень, но ты должен будешь сказать маме, что это была твоя идея, – и затем отец, притянув Дина к себе, упал в снег. Он раскинул руки и ноги и начал двигать ими вверх-вниз, потом осторожно встал и показал Дину, что у них получилось. Всё поняв, Дин уже сам упал в снег, молотя руками и ногами. Отец поднял его и со смехом сказал, что вместо снежного ангела у него скорее получился снежный ураган. Они улыбнулись друг другу, в уголках глаз у Джона появились морщинки.

Они ввалились в дом, покрытые снегом, замерзшие и счастливые, и мама, пытаясь звучать сердито, спросила:

– Джон, да вы просто покрыты снегом! Вы что, катались в нем?

И Дин, сияя, без всякой задней мысли заложил отца:

– Мы делали ангелов! Папа показал мне, как делать ангелов!

А потом были какао и горячая ванна… Но Дин позволяет воспоминанию ускользнуть ради того, что происходит сейчас, ради настоящего ангела, протянувшего руки к небу, чтобы поймать снежинки. Может быть, именно удивление в его глазах напоминает Дину об удивленном отражении трехлетнего мальчика в оконном стекле, но он не будет об этом говорить. Ему и не нужно ничего говорить – он просто смотрит на Каса, молча улыбаясь.

Не секрет, что он любит Каса, что он любил его с самого начала. Он привык ко многим чувствам, которые вызывает Кас. Привык к внезапности, с которой иногда приходит желание и страсть. Привык к тому, как от простого взгляда Каса может сорвать крышу, как приподнятая бровь может сломать его и оставить жаждущим, как от мягкого рокота его дыхания могут подкоситься колени. Похоть, обожание, привязанность, разочарование, ярость, желание, потребность, отчаяние, тысяча других чувств – все они знакомы Дину. Но это… Это другое. Оно спокойнее, мягче, невероятно больше и громче, и, что удивительно, после стольких лет Дину всё еще открывается что-то новое. Сперва он никак не мог подобрать нужное слово, но потом он понял, что то же чувство отражалось в глазах его матери в тот день, когда они вместе смотрели в окно. Это нежность и заботливость: желание защитить, оградить, навсегда сохранить это удивление в глазах Каса. Дин думает, что, возможно, мог бы проживать этот момент снова и снова, наблюдая за ангелом Господним, с нескрываемым восторгом ловящим снежинки… И в этот момент Сэм засовывает ему за шиворот горсть снега.

Дин настолько увлекся Касом, что больше чем на десять секунд повернулся спиной к Сэму. Он должен был предвидеть… Происходит выброс адреналина, не говоря уже о ледяной струйке, стекающей по позвоночнику и дальше, прямо между ягодиц. Дин мужественно воздерживается от воплей и прыжков, вместо этого дергая за футболку и одним движением вытряхивая оттуда остатки снега. В конце концов, он не в первый раз оказывается в такой ситуации. Он слышит, как Сэм фыркает – тот явно доволен, что этот раунд остался за ним. Дин отворачивается от Каса, зачерпывает ладонью снег и с легкостью лепит идеальный снаряд (тут сказываются годы тренировок). Он взвешивает получившийся шар в руке и отправляет его в полет. Он не прикладывает силу, потому что Сэм, черт его возьми, просил так не делать, но зато очень точно прицеливается. Снежок разлетается на части, врезавшись в затылок Сэма, снег остается в его волосах, и Дин надеется, что со временем он растает и начнет капать брату за шиворот. За несколько секунд Дин успевает кинуть в Сэма еще два снежка, от которых тот уклоняется, попросту спрятавшись за деревом.

Мгновение спустя такой же идеальный снежок прилетает в Дина. Дин ожидал и ждал его. Он уворачивается и из-за адреналина даже не вспоминает про стоящего в полуметре позади ангела, пока не слышит звук снега, ударяющегося о кожу. Его губы проигрывают желанию растянуться в улыбке, и он оборачивается, не в силах сопротивляться, хоть и знает, что становится уязвимой мишенью. Он знает, что оно того стоит, и не ошибается. Сэм так же хорошо знаком с техникой лепки снежков, как и Дин. Несколько секунд всё лицо Каса просто покрыто снегом, потом в середине белого слоя появляются голубые глаза. На мгновение Дину кажется, что он сможет сдержаться, но потом появляются брови Каса, сведенные в испуге и непонимании, и всё, Дин теряется. Он смеётся так сильно, что падает на колени, и когда Кас морщится, счищая снег, Дин уже чуть ли не хрипит. Он слышит, как позади заливается Сэм. Кас смотрит на них, словно они сошли с ума. Дин знает, что не должен смеяться, потому что совершенно ясно, что Кастиэль не имеет ни малейшего понятия, что такое игра в снежки или почему, черт возьми, они этим занимаются. Дин даже думает, что может успокоиться, но тут снег, бывший у Каса в волосах, сползает ему на лоб, и ангел поднимает взгляд, пытаясь разглядеть его…

Дин опять заходится в хохоте.

Он не может вспомнить, когда в последний раз так смеялся, у него в глазах, боже правый, стоят слёзы, и Сэм тоже всё еще не может взять себя в руки. Дин наклоняется вперед, пытаясь восстановить дыхание, но не может этого сделать. Он и забыл, что ангел – удивительно быстро адаптирующееся создание, или, по крайней мере, знающее всё об отмщении. Неожиданно о его макушку ударяется снежок. Дин замирает, чувствует, как холод окутывает его голову, струйка воды каким-то образом затекает в чертово ухо, а затем слышит громкий хлопок и тяжелый звук – это Сэм приземлился на задницу, должно быть, сбитый снежком, которому Кас придал небывалую скорость. Он запускает руку в волосы, вытряхивая оттуда остатки снега – фраза про замерзшие мозги приобретает новый смысл – и оглядывается, понимая, что ошибся. Кас не бросал в Сэма снежок. Он стряхнул сугробы, образовавшиеся на ветках дерева, прямо ему на голову. Дин фыркает без малейшего намека на сочувствие, а затем понимает, что сидит на открытом пространстве прямо между Сэмом и Касом, что равносильно самоубийству. Быстро окинув взглядом знакомую территорию вокруг бункера, он откатывается за куст в нескольких метрах позади и вскакивает на ноги, пока Сэм всё еще пытается выбраться из рухнувшего на него сугроба, а Кас оценивает дело рук своих.

Как раз вовремя – над его головой свистит снаряд. Он не знает, кто именно его бросил, но потом понимает, что это был Кас, потому что через секунду раздаётся возмущенный голос Сэма:

– Кас, это нечестно!

Дин фыркает, позабавленный его негодованием, но не может возразить:

– Он прав, Кас, неправильно использовать твои ангельские силы при игре в снежки.

– Так как я не получил списка правил, я не могу нести ответственность за их нарушение, – серьезный голос ангела так контрастирует со всей нелепостью ситуации, что Дин прикусывает губу, чтобы снова не засмеяться. Он выглядывает из-за куста и видит, что Сэм, наконец-то выбравшись из сугроба, швыряет в ангела еще один снежок. Дин восхищается его безрассудным пренебрежением к собственной шкуре и жизни в целом, что не мешает ему кинуть снежок прямо Сэму в грудь и спрятаться обратно.

– Есть ли, – ангел говорит на удивление спокойно, – еще какие-то правила, которые я должен знать? Традиции? Особенности?

Дин встает, чтобы ответить, но снежок, пролетевший так близко, что Дин чувствует, как зашевелились волосы, заставляет его упасть обратно.

– Нет, кажется, ты уже и сам уловил смысл, – серьезно заверяет Дин, и тут подает голос Сэм, прячущийся за сугробом:

– Нельзя использовать ангельские силы, и, наверное, всё… И каждый за себя.

– Когда-нибудь, – говорит Кас, – одному из вас всё-таки придется объяснить мне смысл этого ритуала, – и это так идеально вписывается в образ Каса, так знакомо, что Дину хочется поцеловать его прямо сейчас.

– На самом деле, у него нет какого-то особого смысла – просто удовольствие, – отвечает Сэм, – Хотя, с антропологической точки зрения, это могло быть способом развивать и совершенствовать боевые навыки, при этом не рискуя получить реальные травмы, – это явно не то, что нужно говорить посреди чертовой игры в снежки, и Дин рискует высунуться из-за куста и кинуть снежок прямо в голову Сэма, маячащую между ветвями.

Снежок достигает цели, и Дин ликующе восклицает:

– Антропологируй это, сучка!

– Нет такого слова, придурок! – Сэм прав, но Дин скорее умрет, чем признает это. Он понимает, что так и не бросил ни одного снежка в Каса, который стоит на открытом месте, по-видимому, лишенный всякого инстинкта самосохранения, и Дин должен немедленно это исправить. За секунду до того, как Дин бросает снежок, Кас озадаченно уточняет:

– То есть, по сути, это всё ради установления доминирования?

В животе у Дина что-то переворачивается, но Винчестер игнорирует это, потому что, мать его, они играют в снежки, и он запускает снежок прежде, чем успевает подумать об этом (хотя, если говорить честно, он бы всё равно не передумал). Снежок врезается Касу в голову. Сэм игнорирует происходящее и отвечает. По какой-то непостижимой для Дина причине тот не только считает, что это нормально – говорить об антропологии во время игры в снежки, но и думает, что так даже интереснее.

– Мне кажется, что раз уж любая битва в общем и целом идет ради установления доминирования, то, наверное, да…

Когда Кас заговаривает, Сэм не слышит в его интонациях то, что улавливает Дин:

– Я понимаю, – в этих словах слышится своеобразная готовность и решимость, и на этот раз вспышка в животе Дина более сильная. Он приседает, вглядывается между веток и видит, как Кас смахивает снег с лица. Он поворачивается к кусту, за которым скрывается Дин, и безошибочно ловит его взгляд. Дин понимает, что сейчас он должен лечь в снег, поднять руки и сдаться, но когда это он делал то, что должен?

Глубоко вздохнув и подготовившись к тому, что было почти что жестом самоубийцы, Дин выскакивает из-за куста и (черт возьми, раз уж он всё равно умрет, пусть хотя бы это будет красиво) кидает в Каса снежок с такой силой, на какую вообще способен.

Снежок не пролетает даже близко к Касу, но не потому, что Дин не смог прицелиться. Нет, он так эффектно летит мимо потому, что Каса уже нет там, где он стоял всего секунду назад. Даже до того, как руки обхватывают его и встряхивают, Дин знает, куда направился ангел. Тепло внизу живота разгорается с новой силой, и Винчестер резко втягивает воздух.

Сэм понимает, что происходит, когда снежок, который он кинул в Дина, тает в воздухе, не долетев до цели. Он высовывается из-за сугроба, оценивает выражение лица Каса и его руку, сжимающую плечо Дина, и страдальчески закатывает глаза:

– Серьезно, парни? Сейчас?

Дин не поворачивается и не смотрит на стоящего позади ангела. Он и так ощущает на себе его взгляд, даже сильнее, чем вес лежащей на плече руки. Дин пожимает свободным плечом, как бы говоря, что ничего не может сделать (умалчивая о том, что не сделал бы, даже если бы мог).

Когда Кас наклоняется к Дину и его дыхание обжигает ухо, по спине Дина бегут мурашки:

– Либо ты сейчас избавишься от него, либо это сделаю я.

Дин ни на секунду не сомневается в Касе:

– Э-э, ага, Сэм, тебе, наверное, лучше…

Для такого умного парня Сэм иногда очень недогадлив:

– Дин, Кас, я люблю вас, парни, но ведь всему своё время, и…

– Слишком поздно, – рычит Кас в ухо Дину, а потом Сэм просто исчезает, и Дин тупо смотрит туда, где только что был его брат. Ему хочется плюнуть на это, потому что рык ангела творит с ним то, что не описать словами, но не может, потому что Сэм – это Сэм, и ему нужно удостовериться:

– Э-э… Кас. Где Сэм?

– Манхэттен, – спокойно отвечает Кас.

– Ты отправил моего младшего брата в Нью-Йорк?!

– Не глупи, – говорит Кас, и внезапно они начинают двигаться. Кас просто направляет Дина, но тот знает, что не сможет вырваться. Долго же он это запоминал, – Манхэттен, Канзас.

Дин пытается не смеяться, но все равно фыркает, потому что Кас просто телепортировал Сэма в чертов Канзас, чтобы избавиться от него.

– Кас, ты шутишь? – конечно, он не шутит, спустя столько времени чувство юмора ангела оставляет желать лучшего.

– Не так уж он и далеко. Всего в двухстах двадцати пяти километрах. Он сможет приехать обратно на автобусе… Или я верну его, когда закончу с тобой, – Дин не может ни с чем перепутать эту зловещую нотку в голосе Кастиэля. Он думает, что то, что такая очевидная угроза превращает его колени в желе и заставляет сердце стучать в безумном ритме, наверное, неправильно, но ведь вся его жизнь – одно сплошное «неправильно», так что какая разница. Он пытается еще раз, потому что, черт возьми, Кас перешел на новый уровень:

– Чувак. Ты не можешь просто зашвырнуть Сэма в какую-то глушь, чтобы меня трах… – внезапно рука Каса дергает Дина так, чтобы тот обернулся и прижался спиной к двери. Дин смотрит прямо в пылающие голубые глаза, которые обещают сделать с ним то, от чего член Дина (уже наполовину вставший) в теории не должен твердеть еще сильнее.

– Ты действительно хочешь, – спрашивает Кастиэль, и его голос спокоен только на первый взгляд, – сейчас поспорить об этом?

Дин открывает рот, чтобы ответить, но тело Каса внезапно оказывается прямо тут, прижимая Дина к двери, и он тут же забывает, о чем хотел поспорить. Сэм? Какой Сэм?

– Так я и думал, – в голосе Каса скользит удовлетворение.

Дверь открывается, и Кас опять направляет его только рукой. Дин всё еще не может разобраться, что из того, что происходит между ними, случается потому, что Кас знает, чего хочет Дин, и дает ему это, и насколько сам Кас хочет этого. Но ему приходится не думать об этом, потому что Кас движется очень быстро, а впереди лестница, и Дин не хочет споткнуться и пересчитать все ступеньки. На самом деле, он ни на секунду не сомневается, что Кас не позволит ему упасть, но нужно же сохранить хоть какие-то остатки гордости.

Особенно когда скоро исчезнут и эти остатки.

Когда остается пройти лишь две ступеньки, Кас отпускает Дина, чуть ли не толкает его, и Дин слетает вниз, оборачивается и смотрит на ангела. Тот отказывается от скорости в пользу медленных, крадущихся шагов. Дин дышит быстро и рвано, и вовсе не из-за напряжения. Его вставший член трется о мокрые джинсы. Руки замерзли, а в бункере тепло, и этот контраст почти что болезнен. Боль не уменьшает тепло, спустившееся из живота в пах, а Дин, на самом деле, никогда и не возражал против боли.

Он неосознанно отступает. После стольких лет постоянной опасности уклонение от хищника стало его второй натурой, хоть сейчас он и не прочь побыть добычей.

Кас не торопится, не спускает с Дина взгляд, приближается с той же скоростью, с которой Дин отступает, и на ходу снимает промокший плащ. Дин понимает, насколько Кастиэль сосредоточен, когда тот позволяет своему любимому плащу упасть прямо в лужу, и его сердцебиение ускоряется.

– Кажется, игра в снежки, – говорит Кастиэль, – это довольно бессмысленный способ установления доминирования. Особенно, – в его потемневших глазах – обещание бури, и Дин думает о штормовых облаках снаружи, о том, что они словно отражаются в глазах Каса, – когда всё это можно сделать намного проще.

Грозовые облака, думает Дин, и эта мысль почти что заставляет его засмеяться. Но смех… Сейчас он был бы просто непростительной ошибкой. Дин с трудом справляется с собой и сосредотачивается на Кастиэле, который продолжает философствовать:

– Особенно, – повторяет он, на лице медленно появляется улыбка, и член Дина дёргается, – когда мы оба знаем, что доминирование уже установлено.

Дин внезапно понимает, что эта игра в кошки-мышки не для него. Эта часть – только эта часть – специально для Каса. Он хочет того, что будет дальше, да, но, возможно, даже больше этого он хочет заставить Дина ждать. Хочет смотреть, как в глазах Дина появляется осознание, что он не сможет сбежать.

И Дин, как и всегда, позволяет ему. Позволяет Касу увидеть, как в его животе в дикой пляске сплелись страстное желание и страх. Позволяет ему увидеть, что для Дина значит хоть раз быть не охотником, а жертвой.

И больше ничего не нужно. Обнаженность необходимости, желания и страха в глазах Дина толкают Каса за грань. Дин только на секунду задумывается, а не телепортировал ли Кас Сэма специально, чтобы всё могло произойти здесь, в центре библиотеки, где – несмотря на то, что бункер полностью принадлежал им, особенно сейчас – Дин чувствовал себя еще более уязвимым. Но у него нет времени на рассуждения, потому что Кас хватает Дина двумя руками, сильно, но так, чтобы не остались синяки. Дин никогда не признается в этом, но, наверное, Кастиэль и так знает, что он как раз хочет этих синяков. Кас вжимает Дина в стеллаж с книгами, который начинает шататься и скрипеть.

– Осторожнее, – выдыхает Дин, – Сэм с ума сойдет, если мы повредим кни… – губы Каса оказываются прямо у уха Дина, и его хищное рычание как никогда отчетливо:

– Дин. – Дин мгновенно замолкает, и Кас проводит носом вдоль его лица, глубоко вдыхая, словно наслаждаясь запахом своей добычи. Потом губы возвращаются, и Дин чувствует, как они шевелятся, произнося слова:

– Закрой. Рот. – говорит Кастиэль, и Дину даже хочется заткнуться еще раз, хоть он и так молчит.

– Ты отвечаешь, – голос Каса обманчиво мягок, – когда я задаю тебе прямой вопрос. В других случаях твоё мнение мне не нужно.

Два мозга Дина расходятся в мнениях по этому вопросу. Ну, типа того. Его мозг-который-мозг думает, что это – полная хрень. А его мозг-который-член – что это очешуенно. Дин мысленно обзывает его предателем.

С кончика носа Каса срывается капля и падает Дину прямо на горло. Дин осознает, что они оба мокрые – в основном из-за тающего снега, но Дин еще и умудрился вспотеть, потому что, черт возьми, Кас до невозможности горячий и сексуальный.

– Сейчас, – говорит Кас прямо Дину в ухо, – у тебя есть выбор.

Дин уже знает, что это за выбор, и он уже ненавидит необходимость что-то решать, но Кас требует этого каждый раз.

– Ты будешь делать то, что тебе говорят, или мне придется тебя заставить?

И каждый раз Дин не знает, что именно ответит. Он во власти инстинктов, и иногда ему хочется подчиниться (раньше он едва мог об этом думать, но теперь всё намного проще), а иногда – взбунтоваться, вынуждая Каса применить силу.

Дин открывает рот… и ничего не говорит. Он громко сглатывает, пытаясь избавиться от несуществующего комка, вставшего в горле. Его неспособность произнести ни слова говорит им обоим, каков сегодняшний ответ. Кастиэль улыбается, и Дин чувствует в его улыбке какую-то дикость.

– О, хорошо, – бормочет Кас, и его обычно хриплый голос звучит на удивление ровно, – Я так надеялся, что ты ответишь именно так.

Ладони исчезают с его плеч, и по-прежнему холодная рука ложится Дину на шею, внезапно толкая вперед, так что Дин чуть не падает. Они оказываются там, где – Дин давно это знал – и должны были оказаться. Около длинного стола посреди комнаты. Ладонь Каса давит вперед. Дин ударяется грудью о стол – не настолько сильно, чтобы выбить воздух из легких, но близко – и несколько секунд приходит в себя. Кас борется с пиджаком и рубашкой, отбрасывая их на пол. Он даже не думает снять футболку с Дина, и это говорит о многом. Одна ладонь давит Дину на затылок, как бы предупреждая, что случится, если он попытается вырваться.

Он не пытается.

Раздается звук скользящей вниз ткани, и Дин думает, что это Кас расстегивает штаны, но ошибается. Кас отпускает его шею, прижимаясь к Дину ногами и пахом, и, ох ты ж господи, Дин ощущает член ангела, длинный и твердый, через ткань брюк Каса и своих джинсов. Дин чувствует, как с его собственного члена срывается капелька смазки.

Дин неосознанно пытается выпрямиться, но Кас обхватывает его запястья, сжимая их с такой силой, что через пару часов там точно появятся синяки. Секундой спустя Дин понимает, что это тогда был за звук – Кас заводит его запястья за спину и скрещивает их. Прежде чем Дин успевает обдумать происходящее, лента голубого галстука, мокрого от растаявшего снега, оборачивается вокруг запястий охотника один, два, три раза, после чего Кас завязывает её.

Дин берет назад всё, что он когда-либо говорил о неумении Каса охотиться, потому что мастерство и скорость связывания оказались просто нереальными, а Дин уверен, что ангельские силы тут не при чем. Он без особой необходимости проверяет прочность узла, хоть они уже много раз так делали, и Кас ни разу не облажался. Конечно, узел сделан на совесть. Дин прижимается к столу, напрягая мышцы, и слышит низкий звук, свидетельствующий о том, что ангел доволен.

– Хороший мальчик, – говорит Кас, и эти слова вызывают неописуемую смесь гордости и стыда. Да, он хороший, и Кас говорит, что он хороший, но нет, никто не может называть его «хорошим мальчиком». Дин снова напрягается, борясь с собой, и Кас впервые нежно прикасается к нему, успокаивающе проводит рукой по спине. Больше Дин ничего не получит, но и этого достаточно. Он снова позволяет телу расслабиться.

Они оба знают, что Дин еще не закончил сопротивляться, что он успокоился только на несколько секунд.

И Кас использует этот момент. Он отодвигается от Дина, оставляя того лежать на столе. Буквально через половину секунды – так быстро, что Дин не может понять, как это возможно – джинсы охотника оказываются спущены до щиколоток. Воздух – теплее, чем на улице, но всё равно довольно прохладный – обжигает ноги. Дин чувствует, как по коже бегут мурашки, и знает, что они вызваны не температурой воздуха, а тяжестью лежащего на нем взгляда Каса.

Секунду спустя холодная рука ложится ему на бедро и двигается вверх, к трусам. Кас не торопится, слегка дергает их, спускает на бедра, оставляя на виду голую задницу и член, касающийся холодной древесины стола.

Давление спущенных джинсов и боксеров напоминает Дину, что, хоть у него связаны только запястья, его удерживает много большее. Он пытается развести ноги, проверяя, что может в таком положении, но эта попытка заканчивается неудачей. С члена продолжает капать смазка.

Осталось недолго – думает он, и – словно реальность подчиняется его мыслям – тут же раздается звук открывающегося тюбика.

Пока Дин думает, что Кас почувствует, когда нанесет на замерзшую руку смазку, к его анусу прикасается холодный палец. Дин издает странный звук (и он до последнего будет говорить, что это был совсем не писк), и Кас посмеивается:

– Холодно? – спрашивает он, и Дин даже не пытается отвечать на такой явно риторический вопрос. Кас наклоняется вперед, его член прямо через ткань брюк прижимается к заднице Дина, а губы почти утыкаются в ухо:

– И чья это вина?

Даже если бы Дин хотел ответить, настоять, пусть и без особого толка, что это снежок Сэма угодил в Каса, то не смог бы, потому что ровно в этот момент палец, до этого слегка надавливающий, ввинчивается внутрь. Холодно, и ощущений одновременно и недостаточно, и слишком много. Он чувствует, как его задница сжимается, и Кас двигает палец назад, но ровно настолько, чтобы к нему присоединился еще один. Смазки достаточно (и, боже, эти пальцы были здесь достаточно раз), так что реальной боли нет, только каждый раз поражающие давление и наполненность. Добавьте к этому температуру кожи Каса, и вот Дин уже задыхается, отчаянно, урывками вдыхая, извиваясь на столе.

Он подается вперед, словно надеясь избежать давления этих пальцев, но они следуют за ним. В итоге, он просто трется членом о стол, не в первый и не в последний раз оставляя на дереве полосу смазки. Он выделяет секунду на то, чтобы поблагодарить всевышнего за то, что бумаги, с которыми работает Сэм, лежат на другом конце стола. В прошлый раз, когда они оставили сперму на записках Сэма, тот орал чуть ли не ультразвуком.

Дин знает, что тепло его тела должно согревать пальцы Каса, но этого почему-то не происходит, и он почти уверен, что во всем виноваты эти особые ангельские силы. Он открывает рот, чтобы возмутиться, но тут пальцы Каса двигаются назад и толкаются обратно, задевая простату, и всё, что он собирался сказать, вылетает из головы, он, кажется, забывает даже собственное имя. С его губ срывается низкий стон, который так любит Кас.

Пальцы начинают трахать Дина в определенном ритме, тот дергается вперед-назад, скорее не из-за того, что Кас раскрывает его, а из-за того, как он это делает. Холодные пальцы заставляют Дина задыхаться и пытаться увернуться.

Дин знает, чего Кас ждет, и пытается не поддаться, но проигрывает, как и всегда. Проходит минута, или, возможно, десять, а пальцы Каса остаются всё такими же холодными, и Дин начинает всхлипывать, и постепенно эти всхлипы складываются в слова, которые Кас так хочет услышать:

– К-Кас, пожалуйста. Пожалуйста!

– Пожалуйста что, Дин? – его голос такой спокойный, словно он не насаживает Дина на свои ледяные пальцы, а читает журнал.

– Ты знаешь что, сукин ты сын!

– Тебе, вероятно, не следует говорить так о моем Отце, – мягко говорит Кас, – и не важно, что я знаю, ты либо скажешь это вслух, либо ничего не получишь.

Во вздохе Дина сквозит такое разочарование, что Кас усмехается. Гребаный садист! – думает Дин, и пальцы Каса двигаются немного дальше, намеренно сильнее толкаясь в простату, и Дину больше ничего не нужно:

– Пожалуйста, трахни меня!

Другого приглашения Касу не требуется. В какой-то момент – и Дин понятия не имеет, когда – Кас, должно быть, расстегнул штаны, потому что как только заветные слова срываются с губ Дина, пальцы тут же исчезают, их заменяет член, после холодных пальцев кажущийся до предела горячим. Дин чувствует, как Кас прижимается к нему бедрами, как он сам насаживается на член ангела, и чуть не кончает прямо в этот момент. Огромными усилиями он берет себя в руки, потому что знает, что Кас трахнет его независимо от того, кончил он уже или нет, и так всё будет намного слаще.

Кас даёт ему где-то десять секунд, чтобы привыкнуть, и начинает двигаться. Он вбивается в Дина быстро и жестко, с каждым толчком тот хныкает и извивается – не для того, чтобы уйти от этих ощущений, а чтобы напомнить себе, что он не сможет этого сделать. И это настолько потрясающе, что он не позволяет себе долго думать об этом и сосредотачивается на ощущениях. А потом Кас начинает говорить. Он знает, знает, что его слова делают с Дином, и, наверное, именно поэтому и произносит их:

– Жаль, что ты не можешь себя видеть: распростертый на столе, с приподнятой задницей, насаживающейся на мой член. Не потому, что я заставил тебя, а потому, что ты умолял об этом. Надеюсь, ты знаешь, как потрясающе ты выглядишь, какие красивые звуки ты издаешь.

Дин уверен, что разучился дышать и что у него сейчас случится сердечный приступ. Гребаный ангел Господень продолжает:

– Ты ведь хотел этого, да? Знал, что этим кончится, когда уворачивался от снежка Сэма. Знал, что в конечном итоге мой член окажется в твоей заднице, – на самом деле, это неправда, но какая нахрен разница, да и Кас еще не закончил, он продолжает:

– Ты просил об этом, Дин, не только словами, но и миллионом других способов. Ты требовал, чтобы тебя взяли, оттрахали, поставили на место. Тебе было нужно… и Дин…

Кас замолкает, но не потому, что ждет ответа. У Дина нет слов, одни ощущения, и Кас чертовски хорошо это знает:

– Я всегда буду давать тебе то, что нужно.

Он выделяет каждое слово интонацией и голосом, и больше ничего не нужно. Дин кричит, его член пульсирует, задница сжимается вокруг члена Каса, и Дин кончает так бурно, что в глазах темнеет. У него нет времени, чтобы почувствовать себя нелепо из-за того, как быстро он кончил от этих слов, потому что через секунду кончает и Кас.

Они остаются как были, запыхавшиеся, позволяя дыханию медленно восстановиться. Дин поводит плечами и приподнимает руки, предлагая Касу развязать галстук. Кас наклоняется, мягко целует Дина в потную шею. Дин, чувствуя улыбку ангела, уже знает, что он скажет.

– Ах-ах-ах, – немного наставительно говорит ангел, – я с тобой еще не закончил.

***

Несколько часов спустя, когда Дин, тяжело дышащий, обнаженный и оттраханный, лежит, прижавшись к груди Каса, он вспоминает бурю в ангельских глазах и её сочетание с погодой за окном. Он хочет рассказать об этом Касу, чтобы тот понял, но может выразить словами лишь одну невнятную мысль:

– Грозовые облака, – говорит он Касу. Ангел не спрашивает, а просто наклоняется и нежно целует Дина в макушку. Прилив этого спокойныйзащищенныйлюбимый почти до невозможности сладок.

– Возможно, завтра, – нежно говорит Кас, – мы сможем устроить еще одну игру в снежки.

О боже.