Текст книги "Горькие звезды (СИ)"

Автор книги: Коммандер Стась

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)

"Плоть металла слабей.

Плазма крови моей

Обращается в лед,

И металл устает.

Разум наш принимает

Бесконечность войны,

А душа убегает

В техногенные сны."

«Усталость металла», Otto Dix

 

1 Забытая легенда

Павел покидал деревню по северной дороге, поудобнее приладив за спиной походный рюкзак и сунув в зубы самую сочную травинку, что попалась ему в палисаднике бабы Нади. В столь ранний час деревня казалась заброшенной: стояла непривычная для горожанина тишина, прерываемая лишь простодушным чириканьем птиц да изредка накатывавшим шумом яблонь, тревожимых ветром, что гулял меж серых покосившихся домиков. Это, конечно, было обманчивое впечатление. Вскоре идиллия взявшей свое живой природы была нарушена звяканьем цепи какого-то барбоса, возгласами деревенских бабок у разделяющего участки заборчика, а на самом выходе из деревни за Павлом с интересом наблюдали потрепанного вида девицы: обе они, наверно, нечасто встречали городских парней, еще и таких симпатичных. Откуда в этой Богом забытой глуши вообще молодежь взялась? Может, сосланы к бабушкам? Если возвращаются с гулянки, то почему с северной стороны? Затянувшийся пикничок в горах? В любом случае, пардон, дамы, у меня нет времени на шуры-муры... Да и не выпью я столько.

Через пару часов грунтовая дорога вышла из леса и свернула к брошенным карьерам, а Павел ступил на выгоревшую под солнцем траву большой пустоши (бывших полей?), что отделяла его от гор: поднимаясь в нескольких километрах все более высокими скалистыми холмами, ряд за рядом истрепанные временем старые горы тянулись далеко за горизонт, где, если верить картам и спутниковым фотографиям, многокилометровой избитой крепостной стеной обрывались в зеленое хвойное море.

И сейчас у Павла не было ощущения, что он приближается к разгадке. Перед ним лежало такое не паханное поле работы, что впору было отчаяться. Но он нащупал во внутреннем кармане куртки бархатный чехол и решил положиться на удачу. Раз уж так далеко зашел, глупо было бы развернуться и уйти. Тем более, не хотелось уступать тому сумасшедшему бедолаге, с которым в мир пришло никем не замеченное чудо.

 

* * *

На бабу Надю он вышел не без приключений. Сперва ему пришлось лететь в областной центр, в их филиал, где он смог заручиться поддержкой и уточнить свою легенду, а из города он отправился в райцентр, называющийся городом только по недоразумению, и последовательно прошел через сонные болота горсовета, полиции, местной газеты и краеведческого музея. Возможно, ему следовало действовать более официально и открыто, но и его легенда неплохо работала: хоть провинциальные чиновники и начальники и считали своим долгом по-шпынять и по-мурыжить столичного аспиранта-религиоведа, но в каждом учреждении находился хоть кто-нибудь, кого могли заинтересовать исследования Павла. Мир не без добрых людей. Или, лучше сказать, не без скучающих людей?

Секретарь по культуре Вячеслав (так он просил себя называть), которого Павел не застал в день прибытия, а на следующий день заставил себя ждать до обеда, оказался неплохим парнем. Просмотрев заметки Павла и взглянув в его сопроводительные документы, Вячеслав позвонил своему другу из полиции и попросил помочь аспиранту, чем возможно. Разумеется, это было уже после того, как Павел под три стакана чая выслушал часовые словоизлияния секретаря о загибающейся культуре района, отсутствующем как отрасль туризме («а какие у нас здесь места!») и социальных проблемах окружающих деревень.

Старлей Захаренко, несмотря на рекомендации, встретил Павла настороженно. Находящиеся в полном порядке документы и сопроводительные письма, казалось, только укрепили его подозрения, что он имеет дело с американским шпионом. Однако, совершив звонок в институт, в котором якобы работал Павел, полицейский расслабился и даже расстегнул китель, как бы приглашая молодого ученого к обстоятельной беседе.

Старлей познакомил его с бывшим советским милиционером Петровым, давно находящимся на пенсии, но все еще пребывающем в здравом уме и твердой памяти. Петров, конечно, был не настолько стар, чтобы застать начало дела Зиновьева воочию, но он позже, уже будучи младшим лейтенантом милиции, участвовал в подготовке и передаче его бумаг в область. Почему же милиционер помнил это все пятьдесят лет? Да, просто напросто, в те времена самопровозглашенный пророк каких-то космических религий действительно был чем-то необычным. Это уже много позже всякие сектанты и сатанисты полезли, как грибы после дождя. А для проживающих в сонной глуши непуганых советских граждан все эти россказни про Златоглавых богинь да Звездных Дев могли стать темой дня. Космическая тема, опять же, в те дни была особенно популярной.

У Петрова в домашнем архиве нашлись и фотографии «пророка» Зиновьева, которых еще не видел Павел. Были и копии писем, которые Петров в свое время готовил областному начальству и КГБ. Были и сообщения из психлечебниц, через череду которых прошел Зиновьев. И, самое интересное, были и полученные «по дружбе» копии протоколов обыска гэбистами дома и всех возможных мест пребывания Зиновьева.

Все эти замечательные документы и фотоматериалы старый милиционер добродушно разрешил отсканировать на компьютере внука. Похоже, старик был только рад, что не кто-нибудь, а наука взялась за одно из первых дел его молодости.

Имея поддержку двух стражей порядка и секретаря горсовета, было делом техники получить доступ к архивам газеты, единственными помехами были только провинциальные безалаберность и необязательность сотрудников. Да еще найти хоть что-нибудь в архивах было нелегкой задачей – какое-такое микрофильмирование в советской глубинке? Но, надышавшись бумажной пылью, Павел все же добавил немного материала к своим заметкам. Разумеется, интересовали его имена и явки, а вовсе не «соцреалистичное» содержимое газет, которое он и так прекрасно представлял себе.

Далее, ниточка протянулась к двоюродной сестре Зиновьева, работавшей сначала в Доме Культуры родной деревни, затем в Краеведческом музее в райцентре. Бабуля уже давно в лучшем мире, но в начале девяностых, на волне «теперь можно» она готовила экспозицию по религии и запрещенной культуре района советских времен. И, по слухам, «пророку» Зиновьеву там было уделено большое внимание и даже представлены какие-то вещественные свидетельства. К сожалению, на чудовищной фотографии в газете ничего нельзя было рассмотреть.

Удивительно, но именно в Краеведческом исследования Павла ровным счетом никого не заинтересовали. Точнее, никого из тех, на чью помощь он рассчитывал. С несколькими молодыми сотрудниками и сотрудницами Павел неплохо пообщался, но они слышали о Зиновьеве либо краем уха, либо вообще ничего. И они ничего не решали. Толстая директриса же, кажется, в гробу видала какого-то столичного выскочку, многословно, презрительно и с обильным упоминанием абсолютно неизвестных парню бюрократических реалий обосновав, почему он должен выйти за дверь и никогда не возвращаться. Павел не мог так просто отступить и как-то уболтал директрису хотя бы спросить у завхоза насчет тех экспонатов. Но завхоз не отвечала по внутреннему телефону, так что директриса отправила парня поискать ее самостоятельно. Завхоз таки встретилась ему в коридоре, но на его слова ответила красноречивым взглядом и исчезла, напоследок отфутболив его назад к директрисе. «Но я у нее уже был...» – растерянно сказал Павел закрывшейся перед его носом двери.

Но мир не без добрых людей. Видевшая эту сцену из противоположного конца коридора пожилая сотрудница подошла к потерянному парню и сказала, что экспонаты в свое время были получены сестрой Зиновьева от жительницы одной из самых удаленных деревень района, которая была знакомой («Если вы понимаете, о чем я, молодой человек») незадачливого пророка, и первой встретила его в тот день, когда он был «оглашен».

Вот это было что-то новенькое! Никакая такая знакомая не упоминалась среди вороха документов и свидетельств, известных Павлу. Имея нескольких сочувствующих «где надо», встретиться с ней было делом времени, лишь бы она еще была жива. Полицейский Захаренко быстро навел справки и получил фамилию и адрес, а секретарь Вячеслав организовал парню дорогу с утренней оказией.

Дорога вышла нудной и долгой, шоферу старого грузовичка еще нужно было сворачивать по рабочим делам, а потом машина немного поломалась, а в другом месте завязла в неизвестно откуда взявшейся грязи. К вечеру они достигли какого-то колхоза, где после неуютной ночевки шофер передал парня по эстафете своему коллеге, и тогда Павел узнал, что предыдущий день был разминкой, так как новый шофер оказался подвыпившим, говорливым как баба, а его драндулет, казалось, еще застал мамонтов живыми.

Как бы то ни было, к вечеру второго дня пути Павел достиг маленькой деревни на краю Ойкумены и, пройдя через деревянную калитку в никем не охраняемый дворик, постучался в дверь бабы Нади.

К счастью, старушка оказалась вполне адекватным человеком, и потому пригласила интеллигентного парня с важным делом и перспективой оплачиваемой ночевки к скромному ужину и вечернему чаю.

За чаем Павел изложил ей свою легенду и свое дело.

Он – аспирант московского института, пишет кандидатскую по малоизвестным культам советских времен, очень заинтересован историей забытого пророка Зиновьева, с кем, как ему стало известно, баба Надя была знакома в молодости и даже видела какие-то культовые предметы или другие свидетельства культа.

Он посетовал на нетерпимость тогдашних властей и незавидную судьбу Зиновьева, и поманил бабу Надю перспективой увековечивания ее имени на страницах пусть и скромного, но самого настоящего научного труда. Между делом парень даже показал ей в ноутбуке черновики будущей диссертации и обширную базу материалов, в расчете, что она тогда не примет его за какого-нибудь плутоватого агента коллекционеров, пытающегося выцыганить у нее памятные предметы.

А она и не думала ничего такого. Услышав, что Павел хотел бы узнать у нее о неком таинственном храме, где Зиновьев встретил свою Златоглавую богиню, так же известную как Звездная Дева или Дочь космоса – каковой храм так и не был обнаружен за все шестьдесят лет после «просветления», хотя милиция и КГБ перетрясли все действующие, переоборудованные или тайные храмы и другие притоны «опиума для народа» – баба Надя лишь усмехнулась и покачала головой:

– Не там ищешь, внучек. Все те храмы на юге, а Мишка... Зиновьев пришел тогда с севера.

– С севера? Но ведь там ничего нет... – удивился Павел. И действительно, судя по картам, к северу от деревни была безлюдная пустошь. Пустота... вполне достаточная, чтобы вместить небывалое.

– Там есть горы. И пещеры. Мишка еще в детстве начитался какой-то приключенческой муры, вообразил, что сможет найти какие-нибудь древние цивилизации, потерянные миры. А у нас как раз место такое поблизости – подходящее. Вот он и совершил несколько «экспедиций». Так мы и познакомились.

– Подходящее? Он всерьез думал, что среди холмов могло спрятаться что-то не замеченное людьми?

– Не совсем. У нас тут... в начале шестидесятых упало что-то. – задумчиво протянула баба Надя. Павел перестал дышать. – Без грохота и огня, но несколько деревенских видели дымный след и слышали далекий удар в горах. Сам знаешь, какие времена были: спутники, Гагарин, взвейтесь да развейтесь. Местные боялись, что вояки уронили что-то космическое, секретное. В газетах ничего не написали. Никто «откуда надо» так и не приехал, наверно. Вот Мишка и услыхал такие слухи, заинтересовался. Он приносил какие-то черепки... Я их потом отдала его двоюродной сестре! – спохватилась баба Надя.

– Он... не говорил, где тот «храм»? – с горящими глазами спросил Павел.

Баба Надя лишь покачала головой:

– Последняя экспедиция изменила его. Он и собственную фамилию забыл. А его россказни о чужом мире, башнях до космоса, армии архангелов – даже изустно стеснялись повторять. Но, вроде, он ходил в дальнюю часть гор. Там меньше всего натоптано.

Они еще немного поговорили о том, о сем, потом баба Надя устроила Павла на ночлег. Когда он вернулся из сортира во дворе и собирался зайти в выделенную ему комнату, баба Надя тихо окликнула его и сказала:

– Я видела Перо. Это ведь все взаправду. Не ходил бы ты туда, милок. А то вернешься... как он.

Павел задумчиво кивнул и отправился высыпаться. Завтра предстоял долгий день.

2 Перо Златоглавой

Солнце давно перевалило через высшую точку и клонилось к закату. Пробирающийся по небольшому ущелью Павел протирал лоб намоченным платком, обдумывая свое нелегкое положение. Хоть утро и выдалось очень свежим, но днем солнце вспомнило о своих летних обязанностях и отрабатывало долг сразу за несколько последних прохладных дней, так что, парню пришлось скинуть куртку – конечно же, внимательно проверив, чтобы клапан внутреннего кармана был надежно закрыт. В воде недостатка не было: хоть литровая спортивная бутылка и опустела давным-давно, но среди дальних рядов скал обнаружилось множество ручьев и ключей, дававших непривычно чистую, хоть и немного жесткую воду. Благодаря избытку воды скалы и ущелья не знали недостатка и в растительности, в тени которой можно было отдохнуть, когда полуденное солнце стало жарить совсем уж немилосердно. Достигнув же границы гряды, Павел увидел сквозь обвал густой лес на северной равнине и вдохнул полной грудью того самого хвойного воздуха, который с пары вдохов повышает настроение даже самому грустному человеку.

А грустить Павлу было от чего: чистая вода, свежая зелень и вкусный воздух – вот и все, что он нашел полезного в местных горах. Он совсем не рассчитывал, что поиски придется вести в таких обширных труднопроходимых землях. Даже целой подготовленной группой горы можно было прочесывать неделями, но группу ему никто не даст. Все вело к тому, что придется возвращаться не солоно хлебавши, истоптав ботинки, возможно, в считанных метрах от разгадки.

Шел он, по сути, наугад. По завету бабы Нади сначала направился в самую даль, в «не топтанные» места, а потом пошел вдоль «крепостной стены» с запада на восток, внимательно осматривая скалы на предмет наличия обещанных пещер. Пещеры он нашел, но первая через двадцать метров закончилась глухим тупиком с такими узкими протоками для воды у самого дна, что туда не пролезла бы и собака. Вторая же закончилась аркой, через которую он вышел наружу к тому самому обвалу. Все остальные отверстия в скалах были просто ключами, действующими или пересохшими в разгар лета.

Несмотря на неудачу, в деревню возвращаться не хотелось. Он подумывал пройти до конца «стены» и потом поискать себе место для ночевки, чтобы с утра продолжить поиск. Несколько дней на лоне природы станут хоть каким-то утешением для парня, которого по возвращении ждут крупный втык и неприятные разговоры.

Примерно на середине гряды ущелье было прервано большим спуском на север. Возможно, здесь давным-давно случился крупный оползень, либо в еще более давние времена, доисторические, протекала река. Как бы то ни было, одна из скал в ряду отсутствовала, и по гладкому пологому склону можно было спуститься к лесу. Почему бы и нет? Возможно, он что-нибудь найдет снаружи маленькой горной страны.

На спуск ушло пол-часа, в течении которых он шел в тени восточной стороны циклопической скалы, и даже немного продрог и надел куртку. Спустившись же вниз, он увидел куда более привычный для горожанина равнинный лесной пейзаж и немного воспрянул духом. Направление он взял назад на запад. Места здесь и вправду были замечательные: зеленое море с одной стороны, и ряд неприступных скал, больше напоминающих мертвую клыкастую челюсть чудовища, чем крепостную стену – с другой. Скалы то вздымались вертикально, подпуская к себе лес почти вплотную, то выезжали каменистыми склонами на равнину, затрудняя путь. Попрыгав по такому склону с камня на камень, парень спустился к подножию очередного вертикального «бастиона», под которым валялось лишь немного крошева. Попинав обломки носками ботинок, Павел собрался было двигаться дальше, но внезапно замер. Среди обломков были странные... очень знакомые.

Он поднял белоснежный, закопченный с одной стороны черепок с земли и покрутил в руках. Керамика. Нет, не обожженная глина, не фарфор. А такая керамика, которой впору одевать космические корабли. Подобную он оставил в сейфе в кабинете. Подобную, наверняка, передала баба Надя почившей с миром кузине Зиновьева.

Покрывшись холодными мурашками, Павел внимательно оглядел скалу – неприступную твердыню, куда и со снаряжением-то опасно лезть. Соседние скалы смыкались почти вплотную – не пройдешь. Ему оставалось только отсчитать нужную скалу – пятую в ряду, и едва ли не бегом припустить к тому пологому спуску.

Задыхаясь, он вновь влетел в ущелье и остановился в оранжевых лучах низкого солнца. Он оглянулся на лес. Ощущение полной нереальности происходящего вдруг овладело им.

В мире ничего не изменилось: лес рос, скалы стояли, ближайший ручей – журчал. Но все уже было по-другому. Он почти нашел «храм», чем бы тот ни был. Неужели – это взаправду?

Павел расстегнул клапан и достал из кармана матерчатый чехол от завалявшего на антресолях старого CD-плеера. Аккуратно извлек Перо и подставил то под лучи закатного Солнца. Синий металл с позолоченными кромками и вязью золотых символов вспыхнул небольшим снопом желтых искр – не иллюзорных, а самых настоящих. Он повертел Перо в солнечных лучах, и оно послушно дало новые искры. Одна искра, белая, даже медленно покрутилась по спирали, прежде чем угаснуть.

Нет, все правильно. Есть Перо. Значит, есть и храм. И Павел не станет по-страусиному прятать голову, лишь бы сохранить свой скучный рациональный мир.

 

* * *

Павел не сразу понял, в каком месте ему предстоит работать. Молодому офицеру все это казалось таким значительным, важным, даже величественным. Первое время он легко прощал департаменту и его сотрудникам все недостатки. Разве не затем он нужен, чтобы научиться и сделать все лучше?

Но реальность немилосердна к молодым романтикам. В конце концов, парень осознал, что его департамент – просто синекура, куда отправляют дожидаться пенсии высокопоставленных, но тупых. В этом было даже что-то оптимистичное: значит, система еще не сгнила, у нее есть механизм для оздоровления. Только Павлу от этого было не легче – ему предстояло быть рабочей лошадкой для старперов, которые не прочь сесть на шею и свесить ноги. Оставалось только скрепить сердце, честно выполнять работу – преимущественно, бумажную – и дожидаться возможности выслужиться.

И такая возможность, как ему показалось, ему в конце концов предоставилась.

Поручили ему разбирать документы одного старого сотрудника, который дослужил аж до деревянного ящика. Большая часть документов не представляла никакого интереса, но вскоре Павел обнаружил старое письмо из одной ведомственной лаборатории, название которой приводить до сих пор опасно. Судя по всему, когда-то департамент передал на исследование какие-то образцы, да такие, что в дело встряли вояки и... чтобы узнать подробности, Павлу пришлось просидеть за бумагами и телефоном много дней. В конце концов цепь свидетельств сложилась в буквально фантастическую историю.

Давным-давно, в шестидесятых годах прошлого века, в одной из удаленных частей Союза из ниоткуда, из дырки от бублика вдруг появился некий «пророк», гражданин Зиновьев М.В. Был он абсолютно безумен, и смысл его доктрины понять было сложно. Судя по всему, Зиновьев был убежден, что в каком-то храме он повстречал Златоглавую богиню, которая явила ему космические откровения и одарила чудесной реликвией – Пером Златоглавой. Дальнейшая информация состояла из дикой смеси научной фантастики и апокалиптических пророчеств, повествующих о зловещих «дэвах» (похоже, что-то из «Авесты») и «ангельском воинстве», битва каковых грядет в скором времени. Что же, научные и космические успехи Союза, положенные на не до конца вытравленное религиозное мышление, вполне могут дать тему для бредовых видений бедного шизофреника. Но с этого все только начиналось.

Зиновьев до конца жизни ускользал от внимания силовых ведомств – документально подтвержденное плачевное состояние психики служило ему надежным щитом, какую бы ересь он ни нес. Особо смущать умы соотечественников ему не давали, при первых признаках обострения отправляя подлечиться.

Лишь в восьмидесятых вскрылось это досадное упущение.

Зиновьев умер в психбольнице в разгар брежневского застоя. И вскоре некие вороватые личности нашли его тайное святилище. Зиновьев подрабатывал на строительстве одного местного завода и обнаружил (или обеспечил) лазейку в подвал. Подвалом или каким-то помещением это на самом деле не являлось, просто под одним строящимся цехом с одной стороны был слабый грунт, и рабочие вбили в землю сваи, оперев на них плиты перекрытия, так что до земли оставалось более двух метров расстояния. Туда и проникал Зиновьев, превратив дальнюю кирпичную стену в подобие алтаря со множеством корявых неразборчивых рисунков. А в потайной нише горе-воришки обнаружили ту самую реликвию, за бесценок сбагрив ее скупщику.

Перо пошло по рукам. Были среди его владельцев и цеховики, и начальники. Да только внимательно присмотревшись к безделушке, владельцы предпочитали избавиться от нее. К счастью, Перо не ушло за границу: то ли перевозчиков не нашлось, то ли в цене не сошлись. В департамент Перо попало уже в восьмидесятых. Дальнейшая история вызвала неприятное недоумение Павла.

Сначала предмет вызвал большой интерес департамента, развернулось широкомасштабное расследование, и число реликвий пополнилось обломками керамики неизвестного состава и происхождения, которые в свое время не заинтересовали тех давних грабителей святилища. Собственная лаборатория департамента не смогла полноценно исследовать артефакты и передала их более серьезной лаборатории. Там были получены такие результаты, что в дело вмешались военные, придержав как предметы, так и документы. Да только, на этом все и закончилось. Ответственные люди департамента кто умер, кто был переведен, а потом и вовсе стало не до того – рассыпалась сама страна. Военные же, кажется, и сами не знали, на что пытались положить лапу, благополучно забыв об этом деле. Достойный сюжет для какой-нибудь «Идиократии».

Павел не мог оставить все это просто так. Его департамент, будучи организацией-правоприемником старого советского департамента, все еще имел право получить назад свои образцы и результаты исследований. Собрав и заверив нужные документы под предлогом приведения в порядок архива, он через череду мытарств получил ящик с образцами и несколько папок бумаг.

Тогда его мир сдвинулся. Перо было, черт побери, настоящим! При резкой перемене освещения или даже при изменении угла падения света оно производило сгустки холодной плазмы, энергия которых была больше поглощенной энергии. Еще более активно его поверхность реагировала на ионизирующее излучение. Изучению этого феномена и выяснению состава артефакта было посвящено несколько сотен страниц текста, но единственное, что удалось установить точно: изделие является композитным, с внешними слоями из сложного сплава редких металлов и сердцевиной из сверхлегких неопределимых веществ. Источник энергии и причины наблюдаемого феномена остались неизвестными. Символы на поверхности расшифровке не поддаются, а вот золото оказалось самым обычным чистым золотом, даже чуть подплавленным. Керамические черепки были куда менее чудесными, за исключением того, что такая легкая и прочная керамика не была известна науке, как и не был известен способ ее производства.

Павлу стоило больших усилий, не вдаваясь лишний раз в подробности, убедить начальство поручить ему небольшое расследование. Чудесное Перо он взял с собой. Просто не хватило духу оставить в сейфе.

 

* * *

Пополнив запасы воды, Павел скорым шагом направился к нужной горе. У подножия было несколько ключей, но входов в подземелья он не обнаружил. Изучив крутой южный склон, он обнаружил потеки извести. Значит, вода могла проливаться откуда-то с более высоких уступов, на которые с некоторым риском можно было подняться без снаряжения. Через некоторое время он достиг большого уступа, на краю которого было что-то вроде высохшего озерца. Питалось оно, скорее всего теми вон пересохшими руслами ручьев, что протянулись от густых зарослей под крутым склоном. Просто стоки дождевой воды, или там может быть вымытая водой пещера? Ровная поверхность озерца была покрыта следами птичьих лапок и змеиных брюшек, и Павел не стал портить эту летопись природы, направившись к зарослям по травянистому берегу.

За зарослями он обнаружил большую глубокую яму, спустившись на дно которой по своеобразной каменной лесенке, Павел увидел полутораметровый вход в подземелья.

Солнце уже совсем склонилось к закату, окрасив верхушки кустов в красный цвет; у входа же в пещеру и вовсе была почти ночная темень. Следовало возвращаться к подножию и заночевать. Да только, не все ли равно ему под землей, день или ночь снаружи?

Все же, парень решил выделить полчаса на исследование пещеры, не углубляясь особо в лабиринты, если таковые здесь есть.

Пещера вскоре немного расширилась, позволив Павлу идти в полный рост. Больших ответвлений ему не встречалось – все другие пути были так низки и малы, что при всем желании нельзя было заблудиться на единственной проходимой пешком дороге. Шел он не быстро, внимательно изучая стены в ярком свете фонаря и не забывая смотреть под ноги. Минута за минутой природный коридор просто вел его вглубь горы, несильно изгибаясь то в одну, то в другую сторону. Никаких признаков присутствия крупных животных Павел не видел, как и никаких признаков разумной деятельности.

Он уже довольно далеко углубился в гору, по ощущениям, пройдя ее середину, когда услышал это. Низкий раскатистый гул, плавно переходящий в монотонный рев, вскоре распадающийся на дьявольское стаккато, в свою очередь, оканчивающееся громким стрекотанием. Спустя секунду глухой тишины все повторялось заново, с неуловимыми изменениями в тоне, тембре, интервалах. Даже самый большой знаток контркультуры не назвал бы это музыкой, но, чувствуя продирающие до костей инфразвуковые вибрации под диафрагмой, Павел знал, что это песня. Песня о бесконечном одиночестве на дне глубокого темного океана.

Песня закончилась, и парень понял, что не может вспомнить где находится. Добрых пять минут ему потребовалось, чтобы отдышаться и прийти в себя.

Это не шум обвала. Может, где-то проседает грунт, и вода выжимает воздух через узкие «трубы» пещер? Как бы то ни было, звук шел спереди и как будто снизу.

Скрепя сердце, Павел двинулся вперед. Мелкие ответвления и щели попадались все чаще, а через пятьдесят метров тоннель задирался вверх и распадался на многочисленные известняковые промоины. Но сбоку от еще проходимого участка тоннель открывался в некую полость. Посветив фонарем, Павел обнаружил перед собой большую яму, по стенам которой он спустился на горизонт ниже. Там он выбрал самый крупный тоннель, ведущий на север и через пару минут оказался на первой серьезной развилке: можно было пойти либо вперед, либо свернуть на восток. Впрочем, долго выбирать не пришлось. В стене тоннеля он обнаружил хорошо знакомые куски белой керамики, вбитые в известняк как картечь. И, если пренебречь возможностью рикошета, то обломки прилетели из восточного тоннеля.

Восточный тоннель открывался в подземный зал. Можно сказать, даже в подземный концертный зал: парень оказался на своеобразной каменной сцене, приподнятой на полтора метра от пола пещеры. Видимо, это был единый кусок твердого камня, который не смогла проточить вода. Невдалеке в своде пещеры можно было различить красноватое пятно – значит, он достиг северного склона и наблюдает последние лучи солнца сквозь какую-то дыру. Павел направил фонарь на влажное дно пещеры.

3 Дочь космоса

Здесь она и покоилась, наполовину погрузившись в смердящую плесенью жидкую грязь. Под лучом фонаря, беспорядочно скользившего по дну зала, грязные перья ее кирасы сыпали неожиданно живыми искрами – белыми и желтыми, будто бы человек проник в заброшенное святилище, потревожив светом пыльные сокровища давно сгинувшей цивилизации. Пятиметровый торс Звездной Девы, покрытый чешуйками чудесного металла, полого поднимался из жижи, так что утонуть богине не грозило. От ее нижней части, где, видимо, и находились ранее все ее конечности, остались лишь обугленные останки, корявыми палками торчащие из лужи то здесь, то там, вперемешку с керамическими обломками.

Павел, задержав дыхание и мысленно сосчитав до десяти, настроил фонарь на широкий луч и еще раз осмотрел всю пещеру сверху донизу. Что же, в первом приближении все ясно: спасательная капсула, или иной небольшой аппарат, не предназначенный для самостоятельного полета, ударил в скалу, пробил свод пещеры, и вдребезги разбился о дно. Удивительно ровное оплавленное чашевидное углубление на дне пещеры, признаки которого можно различить даже несмотря на затопление, могло быть оставлено только воздействием очень высокой температуры. Что это было – взрыв посадочного двигателя или какого-нибудь накопителя энергии – человек знать не мог, но вспышка очевидно испепелила и остатки капсулы, и добрую половину тела пришелицы. Искалеченная и обездвиженная, она уже ничего не могла предпринять, на долгие десятилетия нелепо и жалко застыв подобно низверженному идолу.

И тем не менее, она была жива. Возможно, Павел специально тянул время, минута за минутой изучая ее все еще великолепную кирасу, ярким лучом зажигая просвечивающие сквозь пыль и грязь позолоченные кромки синих перьев, безуспешно пытаясь прочитать вязь золотых символов на их поверхности, скользя взглядом меж концентрическими рядами шипов, с которых на грудь богини да в грязь ниспадали траурные ленточки. Он заранее был готов увидеть ее окончательно и бесповоротно мертвую голову, с облегчением огорчиться утраченной возможности (не исключено, что первой и последней) установить Контакт. Он уже начинал продумывать формулировки для будущего отчета: «К сожалению...», «как ни прискорбно...», «мы нашли ее слишком поздно...» Потому что тот, кто видел ее тело, ни за какие блага мира не захочет встретиться с ней лицом к лицу.

Но она была жива. Предательский луч выхватил из темноты легкое, почти обморочное шевеление белесых коротеньких педипальп поверх горжета [1], венчавшего кирасу над рядом самых длинных шипов. Человек скользнул лучом выше, меж разведенных в стороны половин длинного раздвоенного рыла, осветив целый лес похожих на толстых червей щупалец – полых, поблескивающих загнутыми зубцами вокруг сосательных отверстий. О, да, Звездную Деву действительно можно было назвать златоглавой – повыше рыла черепообразный хитиновый щиток был покрыт золотой краской, блестящие полосы которой аккуратно огибали обильно рассыпанные по обеим сторонам спинки щитка сенсорные бугорки – размером с кулак, те таращились на человека множеством красных глазок, тянулись к нему чувствительными волосками – принюхивались? Темя же пришелицы венчала златотканая повязка, которой был перехвачен солидный пучок полужестких длинных (они достигали дна пещеры) отростков, сплошь заросших чем-то вроде золотистой шерсти.