Текст книги "Альманах «Российский колокол». Спецвыпуск. Премия имени Шарля Бодлера. 200 лет со дня рождения"

Автор книги: Коллектив авторов

Я прощаю своих врагов

 
Я прощаю своих врагов,
Как прощают живые мертвых.
Я прощаю их молча, без слов,
Без стенаний, упреков горьких.
 
 
Я прощаю своих друзей,
Не всегда мне хранивших верность,
Кто, поверив посулам вождей,
Защищали подлость и серость.
 
 
Я прощаю любимых своих,
Те вначале пели сиреной,
А потом, как ударом под дых,
Завершали романы изменой.
 
 
Моцарт… Слышу печальный мотив,
Для души – последним чифиром.
Лишь себя одного не простив,
Попрощаюсь я с этим миром.
 

В полусне

 
В полусне, не коньячном, не водочном,
Как в затмении лунном ли солнечном,
Я живу, упуская детали.
Вижу главное? Тоже едва ли…
Просто двигаться надо к чему-то,
Что без карты и азимута
Ты найдешь в преломленье пространства.
Нет, не терпит наш мир постоянства:
Изменяются краски и звуки,
Заменяет вера науки,
Расплывается точное знанье,
Жизнь детей доверяют пиранье.
До сих пор в плену нефти и газа,
Мы хотим все быстро и сразу.
Ошибешься, скорее всего,
Будет медленно и ничего.
Как же выбрать правильный вектор,
Сплав эмоций и интеллекта,
Где ветра, что развеют туманы,
Полусон мой разрушат незваный?
В полусне, не в коньячном, не водочном,
Как в затмении лунном ли солнечном,
Я брожу, я ищу постоянно,
Но далёко до пенья осанны…
 

Не достанут

 
Я хочу сидеть вне радости и горя
На брегу пустом соленейшего моря.
Может, здесь, на нем, нирвана станет явью
И ветра его не опозорят рябью.
У моей души от блогов дерматитик,
Я вдыхаю бром – и никаких политик.
Места нету здесь для чьей-то злобной страсти,
Соль излечит стресс и прочие напасти.
Никакие суперновости и вести
Не достанут здесь меня, вот в этом месте.
 

Одиночество

 
Я каждый день встречаюсь с ней
В том парке, что полузаброшен.
Здесь вязь запутанных аллей,
Газон давно уже не кошен.
Лица суровые черты,
Спина чуток сутуловата.
Что в жизни пережила ты?
Какие у тебя утраты?
Твой возраст наложил печать
На суетливые движенья,
А ведь была когда-то стать,
Сверкали девичьи колени.
И юности бесценный дар
Несли привольно и беспечно.
Ах, этот золотой угар,
Мы думаем, он будет вечно!
А где тот шумный добрый дом,
Где детский смех и мужа ласка?
Там жили все к плечу плечом,
И это память, а не сказка.
Его проклятая война
Сожрала, да и сына тоже…
Девчонки замужем, страна
У них другая, ну так кто же
Остался рядом? Никого.
Она одна? Нет, старость тут же,
И борются: «Эй, кто кого?»
Без жалоб – не было бы хуже.
Я каждый день встречаюсь с ней
В том парке, что полузаброшен.
Нет дела у нее важней,
Чем покормить бездомных кошек.
 

Гром разбил бокал небесный

 
Гром разбил бокал небесный
Голубого хрусталя,
Осчастливил мир окрестный,
Где леса, луга, поля.
Этого мгновенья ждали –
Бьют на счастие бокал
Для двоих в венчальном зале.
Вся природа – это зал.
 
 
Мир прекрасный, мир чудесный
Дождь божественным вином
Окропил – сюрприз известный,
Все мы думали о нем.
Мы его как гостя ждали,
Приглашали, чтоб пришел.
Умоляли, зазывали
И дождались: он пошел!
 

Одна медаль

 
Соседа хоронили мы Степана,
И сердце мне щемило от вины.
В каком же мы долгу у ветеранов
Той самой необъявленной войны.
На пиджаке немодного покроя,
В котором дырочку проделывать не жаль,
Не орден, не звезда Героя –
Одна медаль, всего одна медаль,
Одна медаль…
 
 
Медаль он надевал не для парада,
Так каждый день носил ее с войны.
А нам казалось: что там за награда…
Не понимали мы ее цены.
Работал, жил и не просил покоя.
Знал по себе, как закалялась сталь…
Не орден, не звезда Героя –
Одна медаль. Всего одна медаль,
Одна медаль…
 
 
И если даже время лечит раны,
Оно не избавляет от вины.
Поклон вам низкий, наши ветераны
Той самой необъявленной войны.
Пусть общей памятью святою –
В музее места лучшего не жаль, –
Как орден, как звезда Героя, –
Одна медаль, всего одна медаль,
Одна медаль…
 

1975 г.

В окно вползает утро

 
В окно вползает утро.
Пять часов. Но петухов
Не слышно голосистых.
Ворон охрипших рой готов
Руладой вас будить басистой.
А вслед десятки голосов
Пернатых с трелями и свистом…
Каков он будет – день? Каков?
Пусть будет радостным и чистым.
 

У речистых ручьев ракиты

 
У речистых ручьев ракиты
Со времен еще наших дедушек
Не водой дождевой омыты,
А слезами брошенных девушек.
 
 
Листьев их резные ланцеты
Попривыкли десятилетьями
Всхлипы девичьи и фальцеты
Приглушать своими соцветьями.
 
 
Те приходят к ручьям, где ракита,
Не за грибом лесным, за ягодой.
Когда горе слезой омыто,
В тучах виден краюшек радуги.
 

На весах любви

 
Сегодня любишь, завтра ненавидишь.
Весы, качели, парадокс.
В чугунный колокол любви случайно затесался
ненужный серый грязный кокс.
Что, музыка любви? Даешь ты сбои?
Подводишь нас, скрипичный ключ?
Был Мендельсон. И в танце было двое.
И пенился в бокале солнца луч.
А кокс уже не серый, белый,
звон свадебных колоколов угас,
И до друг друга никакого дела,
и повести печальнее рассказ.
Без яда, без рапир – другие сроки, другое время на дворе.
Но крики, причитанья, склоки –
так каждый день в твоем календаре.
Кто виноват в том? Женщина? Мужчина? Черт? Дьявол?
Или божество?
В природе есть на все свои причины,
но кто познает человека естество?
И если далеко нам до погоста, ты думаешь,
как дальше будешь жить.
А это, в общем, очень просто,
когда ты ненавидишь, уходить.
Да, не вернуть уж больше чувства,
себя ты не заставишь полюбить.
Но нет, наверное, трудней искусства:
любить, любить, но уходить.
 

Искать отправился…

 
Шел человек по жизни, шел, насвистывал,
Шептал стихи, но не записывал.
Хоть смелым был, но не геройствовал
И жизнь любил со всеми свойствами.
Ее как книгу перелистывал,
Был вежливым, но не заискивал.
В любви любил любые вольности,
Опустим, впрочем, здесь подробности.
Хоть много знал, отнюдь не важничал,
По вечерам с друзьями бражничал,
А летом жил он жизнью дачною,
Казалась жизнь его удачною.
И вдруг сомненья мяч в одно касание
В момент перевернул его сознание.
Какой он в колесе по счету спицею?
А жизнь в руке задохшейся синицею?
Зачем живешь, скажи по честности,
Ты на Земле? Но без небесности.
Погряз в заботах повседневности
И стал рабом душевной лености.
Живешь ты по канонам племени,
Впустую тратишь кучу времени.
Лишь размышленья в одиночестве
Основа истинного творчества.
И человек себя искать отправился.
Надежда есть, узнаем мы: он справился.
Стихи он пишет. Если получается,
Душою к Вечности он прикасается.
Все меньше думает он о насущном хлебе,
Все чаще вместе с журавлями в небе.
 

Анти

Эдуарду Касперовичу

 
Мой товарищ живет в антимире.
Антиводку он пьет по утрам,
Просыпается в антиквартире,
С антипатией к антистихам.
Антимоний он не разводит,
И, античностью поражен,
Он в одежде своей антимоден,
По характеру – антипижон.
Он в общении антиважен,
По натуре он – антиплут.
Подытожив, давайте скажем:
Критик, будь к нему антикрут!
 

Кого чужая жизнь интересует?

 
Кого чужая жизнь интересует?
Тут как бы разобраться со своей.
Но Бог колоду вдруг перетасует,
И жизнь твоя окажется моей.
 
 
И станут близки мне твои страданья,
И я пойму, что дорого тебе.
Что изменилось? Только лишь названье,
Ярлык, где имя – бирка на судьбе.
 
 
Ты так бы жил, являл старанье,
Все делал в точности как я.
Являйте, люди, состраданье,
Поймите, мы – одна семья.
 

То голубою, то зеленою…

 
То голубою, то зеленою –
Меняет цвет волна морская.
Живу сегодня пляжной зоною,
В песке горячем утопая.
 
 
Под солнцем сладким тело греется,
Но есть во мне и жизнь иная,
Я в ней всегда, в ней гордо реет стяг
И за кормой волна крутая.
 
 
Она невидима, но значима
И с юности меня питала,
Хотя и сам себя подначивал:
«Что, атрибутов внешних мало?»
 
 
Забыть о показушной внешности,
Когда внутри кипит работа.
Она – одна ступенька к Вечности,
Пусть до кровавого до пота –
 
 
Корабликом бумажным брошенным,
Смешным солдатиком из воска,
Травой пробившейся и скошенной,
Мятущейся душой подростка.
 
 
Беседы бесконечны с книгами,
И спор до одури с друзьями,
Честь – добровольною веригою,
И творчества сизифов камень.
 
 
Эй, флибустьерство ранней юности,
На полусогнутых, но ходишь,
Лекарство от тупой бездумности
В самом себе пока находишь.
 
 
Не наслажденье жизнью сытою,
Не быстро вянущие лавры.
Так почему ж – слеза пролитая
Не сделавшего дела мавра?
 

На кладбище тихо

 
На кладбище тихо. Лишь ветер и птицы.
Здесь душам приволье – могли б притулиться.
Надгробьев купе и людские останки –
Нет душ на кладбищенском полустанке.
Умчались в курьерских, а может, в почтовых,
Кто к станции – Небо, кто к станции – Слово.
По кладбищу ходит обходчиком память,
Звенит над камнями слезой и ключами.
Но не возродиться ни людям, ни душам –
Ни правильно жившим, ни в жизни заблудшим.
 

В лесу кукушкин голосок

 
В лесу кукушкин голосок
Порой стреляет вам в висок.
Вы спросите: «Что на веку?»
Услышите лишь раз «ку-ку»,
Потом молчанье, нет ответа.
Вы сплюнете: пустяк, примета.
Но на душе скребут так кошки!
Ужель остались жизни крошки?
Вдруг песню запоют дрозды,
И нет следа от той беды.
Взметнется шустрая сорока.
Нет, рано отпевать до срока.
 

Какао пляжного песка

 
Какао пляжного песка
Согрело мне босые ноги.
Взываю к вам, морские боги:
Пускай быстрей уйдет тоска!
 
 
Воды лазоревая гладь
Обманчива, как все живое.
Прости, но я к тебе опять
Глушить тоску в густом прибое.
 
 
Так повелось, порой моря
Собой врачуют наши души.
Когда ржавеют якоря?
Когда они лежат на суше.
 
 
Ты вроде знаешь что почем,
Сильна инерции рутина,
И за собой тебя влечет
Однообразных дней дрезина.
 
 
Спасение, быть может, тут,
В песке у берега морского,
Освобождение от пут
Обыденного и мирского.
 
 
Какао пляжного песка
Босые ноги обжигало,
Бумажным парусом тоска
Все дальше в море уплывала.
 

Под солнцем пастернак полол

 
Под солнцем Пастернак полол
На даче грядки,
Чтоб лук и пастернак взошел
После посадки.
Как сорный мусор из стихов –
Враз и мгновенно, –
Разил соцветья сорняков
Он вдохновенно.
Язычник языка Руси
По пояс голый,
Размах вселенский – гой еси –
В солнцерассоле.
Коль на земле и в небесах –
Не инородный,
На огороде и в стихах –
Год плодородный.
 

Любовь – беспечная пушинка

 
Любовь – беспечная пушинка,
Ее подхватит ветерок,
Она девчонке на косынку
И парню на воротничок
Опустится легко, неслышно
И поменяет ход вещей.
Как будто это тот, кто выше,
Не довершил своих затей.
И подтвердит узор небесный
Сплетенье душ, сплетенье тел,
И каждый миг, он миг чудесный,
И злые силы не у дел.
 

Детские страхи уходят

 
Детские страхи уходят,
Как обмелевшие реки.
Взрослые страхи приходят
И остаются навеки.
Страхи лавинами сходят,
Люди живут, но калеки.
Много уродов и родин
Сляпали вы, человеки.
И не животные вроде.
Мозга людского отсеки
Пусты, отчаявшись, бродят,
Ищут двуногие стейки,
Выпивки, выгоды, шкоды,
Жизни меняя на чеки.
Это – законы природы?
Космос смежил свои веки…
 

Грустная песня

 
То ли ветер, то ли дождь стучит по крыше,
То ли кровь уже кипит во мне.
Как тростинку, жизнь меня колышет
И когда-нибудь сломает по весне.
 
 
Может, я пришел сюда незваный,
Может, я чужой в своей стране.
Не дурманьте вы меня, туманы,
Кровь кипит пока еще во мне.
 
 
Но однажды жизнь откроет рану,
Потечет, как горькое вино.
Лучше поздно умереть, чем рано,
Только это, впрочем, все равно.
 
 
То ли ветер, то ли дождь стучит по крыше,
То ли кровь пока кипит во мне.
Как тростинку, жизнь меня колышет
И когда-нибудь сломает по весне.
 

Есть птицы

 
Есть птицы, что поют по вечерам, –
Извечный ритуал прощания с закатом.
Ты внемлешь их призывным голосам
И вспоминаешь: сам был птицею когда-то.
 
 
Ты тоже пел, когда заката луч
Таинственно скользил за крыши городские,
А перед этим на тебя из туч
Спускались звонким чудом капли дождевые.
 
 
Волшебная небесная купель
Одаривала чистым вдохновеньем свыше,
Сама собой в тиши рождалась трель,
И женщиной своей тогда ты был услышан.
 

Дождь

 
Дождь, хитрец, в каплях драгоценные камни попрятал –
Немного берилла, рубина, немного агата.
А потом их разбросал разом и сходу.
Вот и пойми ты дождя природу.
То он, скупердяй, месяцами ни капли, то щедрый –
Разбрасывает драгоценности, как щепотки цедры.
Он – из ювелиров самого знатного роду,
Становится кулинаром, чтобы готовить блюдо такое – погоду.
Этот шеф-повар всегда слегка подшофе:
Накормит, любишь не любишь, что ему твое «фэ»!
А впрочем, как правило, встречаем его с радостью.
Дождь при нашем климате – блюдо изысканной сладости.
Я рад и кланяюсь искренне, как самому великому вождю,
Хитрецу, ювелиру, кулинару, его высочеству дождю.
 

В цветах на дереве лимонном

 
В цветах на дереве лимонном
Все больше пчелы, мошкара
Довольствуется местом скромным –
По нраву листья и кора.
 
 
Стал воздух пряным и медовым,
И ты, вдыхая аромат,
Готов почти что к счастью снова,
Как много лет тому назад.
 
 
Потом сорвешь лимон, веселый –
Все окружающее в плюс,
Но сладость в нем забрали пчелы,
И кислоты привычен вкус.
 

Пустельга

 
Жизнью забитая пустельга
Иногда прибивается к людям.
На балконе – нежданное чудо,
Как полено, хоть бери и строгай.
 
 
Так прибился молодой соколок,
Сбежав от вороньих нападок.
Что у соколов хлеб сладок –
Это лишь воробьев кривотолк.
 
 
Хоть и гордый ты сокол, но мал,
Боятся тебя только мыши.
А тех, кто живет выше крыши,
Лучше бы ты, малыш, не замал.
 
 
Даже малая стая ворон,
Покинув деревьев кроны,
Их наследственные троны,
Нападет со всех сторон,
 
 
И не поможет острый твой клюв,
Если вокруг так много тупых.
Они не оставляют в живых,
Пропадешь, вовремя не свернув.
 
 
Люди порой боятся ее:
Мол, принесла плохую весть,
Изволив к ним на балкон сесть.
И гонят ее, пусть никто и не бьет.
 
 
Жизнью забитая пустельга
На балкон села к хорошим людям.
Мы тебя гнать никогда не будем,
Нам бы укрыться где от врага…
 

Зимний город

Владимиру Соломахе

 
Зимний город белобокий,
С оперением сороки,
Не поперчен, но просолен,
Крыши – в ледяных консолях.
В нем ворчат автомобили:
«А про нас вы не забыли?»
Хоть его проворненько
Убирают дворники,
Здесь и там лежит снежок.
Слепишь кругленький снежок,
Бросишь им в приятеля,
Модного писателя:
– Что, товарищ, не готов?
Слишком, парень, ты суров,
Улыбнись, зима пришла.
Вот такие вот дела.
 

Молодая молодому говорила что-то

 
Молодая молодому говорила что-то.
Был обычный паренек, частью стал пехоты,
Лез под пули, на штыки яростно бросался,
Оказался без руки, но живым остался.
И хотела бы она все вернуть обратно,
Может, был бы он целей в этой битве ратной.
Не вернуть уже слова те, что улетели.
Притерпелись и живут, спят в одной постели.
 

В Таганроге
^{из русского рэпа}

Таганрог. Жаркий полдень. Плюс сорок почти. Даже стаи бродячих собак с улиц сгинули. Не найти одиноких прохожих. Город все, что ли, покинули?.. Иль сидят по домам, на работах пыхтят: «Ух, жара!» Я на улицу вышел. Погостил – собираться пора.

Вдруг вдали вижу: зонтик плывет голубой, приближается не спеша. А под парусом этим в раскаленном аду одуванчик-старушка бредет чуть дыша. Вот уж рядом, глаза – голубей голубого, как парус зонта. В них живинка, и глубина неземная, и природная простота, чистота.

Что подвигло ее в пик сверхжаркого дня в это пекло пуститься в поход? Шпарит солнце шрапнелью лучистой. А старушка бредет и бредет. И ни возраст преклонный, ни помехи погоды не сбивают бабулю с пути. Проследил. Интересно. Оказалось, все просто: лишь до почты стремилась дойти.

Я узнал: каждый день она ходит знакомым маршрутом, и не год, и не два, и не три. Сын пропал, и давно. Она: «Не пишет он почему-то…» Почтальонше: «Внимательней посмотри!» То ли в точке горячей, то ль в тюрьме, то ли где-то он исчез, не оставив следа. Но не верит она. Ожидает упрямо, что откликнется. Потому и приходит сюда.

Что ей солнце, жара – материнской любви и надежды ведет ее лучик. Ожидает письма, которого никогда, никогда, никогда не получит.

Городские с ума сшедшие

 
В нашем городе босиком, растрепан, слегка сутулится,
Не в палате номер шесть, а свободно, как все остальные, ходит по улицам
Человек, на лице которого выражение счастья.
Он оборван, бос, не страшны ему никакие ненастья, другие напасти.
Вспоминаются годы былые, за горизонт ушедшие:
Много раз встречал я тех, кого называют просто – городские сумасшедшие.
Не с моего ума сошли они, и, может, мне нет дела?
Но почему-то их судьба необычная меня по-настоящему задела.
Будто остались с времен, когда жили на улицах хиппи.
Бог или сама природа внедрила в сознание их особые чипы.
В Средние века или раньше жили такие вроде бы,
На Руси, помним из истории, этих людей называли – юродивые.
Дураки по виду, а на деле как шут короля Лира:
Умнее иных королей так называемая отрыжка нашего мира.
«Мозги у них набекрень, – говорим, – не нам в этом копаться».
По виду – да, а на самом деле никто не хочет в душах их разобраться.
Если в мире больном люди больны, это как раз нормально,
А здоровые люди в мире больном? Именно это и выглядит аномально.
Увидишь такого, дашь ему сигаретку, как напутствие.
Уйдет, взглянув в ответ, – в глазах его тебе сквозит неподдельное сочувствие.
 

Песенка с пожеланием

 
Наших предков могилы никто никогда не упомнит,
Даже страны меняли свой облик и в землю навечно ушли.
Шар земной для Космоса маленький, для нас он огромный,
Только память о них мы в легендах пытались хранить
как могли.
Все ж давайте любить больше тех, кто живет с нами рядом,
Современников, временем нынешним с ними объединены.
Станет меньше раздора и ссор, все закончится ладом,
Чтобы вместе с планетой не сгинуть во время
последней войны.
Не предайте семьи, друзей и любимое дело,
Пусть надежда и вера ваш род на века сохранит,
Чтобы дом наш, Земля, и дальше в пространстве летела,
Чтобы каждый живущий на ней был свободен и сыт.
 

Напрасно требовать любви

 
Напрасно требовать любви
У тех, кто вас не любит.
Глухого, как ни позови,
Не дозовешься. Губит
 
 
Нас то, что чувства мы свои
Изводим до сожженья.
Когда на сердце льда слои,
Не встретить отраженья.
 
 
Не просто нелюбим – не мил,
Судить за то не станем.
Кто не любил, тот не любил,
Но мы не перестанем.
 

Пожелание

 
Без устали работают больничные каталки.
Кого на операцию, кого-то сразу в морг.
Колеса славно смазаны, никто не ставит палки.
О жизни хочешь попросить? Здесь неуместен торг.
 
 
Плывут они уже не в бой больничным коридором,
Так возвращается домой израненный солдат.
Он на щите иль со щитом? Оставьте ваши споры –
В пути туда, откуда нет пути уже назад.
 
 
Он был силен, а здесь уже беспомощный и слабый.
Обрывки слов, отрывки снов – и больше ничего.
И он босой, и смерть с косой, а может, голой бабой,
Еще шажок, еще глоток – добьется своего.
 
 
Но если все же выйдешь ты отсюда ненадолго,
Благодари судьбу, живи на полных парусах.
Пусть жизнь сейчас лишь ручеек, не так, как раньше, – Волга,
Живи! А споры на потом. Доспоришь в небесах.
 

Ассоциация

 
Желтая акация
Под густым дождем…
Есть ассоциация –
Это мы вдвоем.
Ты, такая нежная,
Солнца тихо ждешь,
А пришел невежливый
И нахальный дождь.
Сразу же – «родная»,
Сразу же на «ты»,
Щедро поливая
Листья и цветы.
Никого не слушай,
Не шепчи: «Не трожь!»
Цветы солнце сушит,
Их спасает дождь.
 

Возвращусь в Беларусь я стихами…

 
Я у Красного моря сегодня грустил,
Хотя день был обычен – солнечен, светел.
Может быть, потому, что в одной из пустынь
По дороге сюда я аиста встретил.
Я таких на Полесье раньше видал,
В деревнях, на колесах, что гнездами стали,
Сколько раз надо мною он пролетал,
Мы, ребята, всегда их своими считали.
Но откуда он здесь? Оказалось, что вот:
Красноклювые белые птицы
Каждый год совершают такой перелет,
Чтобы в Африке где-то гнездиться.
А затем и назад, в свою Беларусь,
Где любовно их буслами кличут,
С остановкой в пустыне, короткою пусть,
Что чужие, в них пальцем не тычут.
Я у Красного моря недолго грустил,
Так подумав: «Я, аисты, с вами
Совершу перелет, хватило бы сил, –
Возвращусь в Беларусь я стихами».
 

Воспоминание

 
Речного жемчуга неровное драже
Твою так шею мило обрамляет.
Ты предо мной предстала в неглиже,
Вот-вот – и нитка жемчуга растает.
 
 
Такому ангелу не надобно прикрас,
Знаком я с каждой клеточкою тела.
Тебя в тончайший ласковый атлас
Природа так божественно одела.
 
 
Ужель достался мне такой бесценный дар?
Я кожу эту чуткую целую.
Не мог Всевышний обойтись без чар.
Где чары взял, чтобы создать такую?
 
 
У жизни для всего отмерен четкий срок,
Но сколько б это волшебство ни длилось,
За женщину, что полюбить я смог,
Спасибо, Господи, явил ты милость.
 
 
Речного жемчуга неровное драже
Чужую шею мило обрамляет.
Его увидев, вспомнил о тебе,
Но образ твой все тает, тает, тает…
 

Выбор постаревшего султана

 
В моем гареме ты уже одна –
Наложница, наперсница, жена.
Не трачу на других любовный пыл,
Хотя и ходоком известным был.
Вот выбор постаревшего султана:
Теперь одна лишь для него желанна.
Чтоб к этому прийти, потребовались годы,
Свобода в том, чтоб отказаться от свободы,
Найти не только плоти торжество,
А истинно душевное родство.
Полсотни лет ты с женщиною прожил,
Вы на сиамских близнецов похожи,
Понятны каждому и взгляд, и слово,
Один никак не может без другого.
В семье бывает все: и соль, и сахар,
Порою кто-то князь, а кто-то пахарь.
Но важен дар, переданный судьбой:
С тобою рядом человек родной.
 

О чем воркуют голуби на ранних крышах?

 
О чем воркуют голуби на ранних крышах?
Куда крадутся по ночам худющие коты?
Что шепчет нам на ухо голос тот, что свыше?
Ответы так таинственны и так они просты.
 
 
Нас призывает солнце к жизни продолженью,
Весна свирелит музыку желанную любви,
У птиц, зверей, людей охотничьи движенья,
Что было единицею, стать парой норовит.
 
 
Мы рады подчиняться этому закону,
Такая математика заложена в крови.
Не понял ты ее? К последнему вагону
Спеши, беги, давай быстрей, лови его, лови!