Текст книги "Hurricane of love (СИ)"

Автор книги: Katherine Cavallier

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

15 ноября 2000 г.

Я думал, мне будет больно. Хотел почувствовать этот чёртов щелчок, когда ты выкрикнула «всё кончено». И чтобы всё как в тех романах, что ты читала мне по вечерам. Боль, одиночество, сломанное, нет, даже разбитое сердце.

Я правда хотел, чтобы так было. Но сейчас я смотрю на дверь, которой ты только что хлопнула, и… ничего. Так пусто, Грейнджер, ты бы знала.

Я мечтаю снова почувствовать хоть что-то. Но ты ушла и забрала с собой частичку меня самого. Того, кем я являюсь. Так что мне всё равно. Никак. Хорошее слово. Мне плевать. Как будто меня лишили всех эмоций разом, и теперь я не способен ни улыбаться, ни злиться.

Объясни мне, почему?

Свист, слышимый с кухни, заставляет меня моргнуть и прийти в себя. Я снова смотрю на ручку двери, думаю о том, что наверняка она еще теплая от того, как долго ты её держала. Я знаю, что виноват. Но я даже не сожалею. Ты выжгла внутри меня дыру.

И мне нужно, реально, блять, мне стоит сорваться, выбежать на лестницу, схватить тебя за руку, выкрикнуть что-то вроде «я тебя не отпущу». Я не собирался тебя отпускать. Но бежать я тоже не хочу. Ты лишила меня и желания.

Я заставляю себя повернуть голову, оторвать взгляд и не вспоминать твои глаза, полные слёз. Нет, чего-то я всё-таки хочу. Вырвать из своей головы картинку твоего лица. Она отпечаталась в моём черепе – твои мокрые после дождя волосы, щеки, с размазанной на них тушью, уголки губ, испачканные в помаде, и пальцы, сжатые в кулаки до капелек крови на ладонях.

Она заставляет меня что-то чувствовать, а я не хочу помнить, что я всё еще человек, потому что тогда мне должно быть больно. Я боюсь боли. Она слишком настоящая и реальная, мне это не нужно. Это просто какой-то абсурд, не правда ли?

Всё еще слышу свист чайника, который ты поставила, и он меня даже не бесит. Из нас двоих кричит сейчас только он, и я не против. Я чувствую себя статуей. И впервые в жизни не знаю, что мне делать дальше.

Делаю шаг, второй, третий, земля под ногами плывёт волнами. Отвратительное ощущение – не чувствовать опоры. Не стало тебя и не стало стабильности. Ну и на кой хуй мне такая жизнь?

Я должен злиться. Или расстраиваться. Но я просто выключаю плиту и опираюсь о стену. Пялюсь в окно, пока капли воды стекают по стеклу вниз. Ты вернёшься? Или ты побежала под этим ливнем к тому, к кому всегда хотела? Он идеальный, тихий, послушный, стабильный. Да, вот чего ты искала. Теперь я будто знаю каково это – потерять свою стабильность, не чувствовать опоры под ногами.

Капли дождя красивые. Эти струйки, складывающиеся в красивый узор на чуть запотевшем окне. Я думаю, могут ли они повторяться или это всегда уникальный узор. И почти слышу, как ты смеешься за моей спиной. Ты так любишь выставлять меня идиотом, а я люблю твой голос. Ты стала бы прекрасным учителем.

Вместо этого ты стала аврором.

И тебе было плевать на моё мнение полгода назад. Тебе плевать на него сейчас. По крайней мере я рассчитываю на это. Потому что если нет, то я не понимаю, зачем ты бежишь через этот ливень. Или стоишь под дверями подъезда на улице.

Не знаю.

Мне нравится думать, что тебе не больно.

Тогда у этого всего был бы смысл. А так это просто ссора, из-за которой ты ушла. А я так и остался стоять. Мне не стыдно, что я не побежал следом. Я не знаю, что сказать тебе, никогда не знал. Ты всегда лишала меня дара речи. Дыхания. Желания обладать чем-то кроме тебя.

Ты была моим всем. А теперь я стою и смотрю на окно, как умственно отсталый. И квартира все еще пахнет тобой. Твое вино все еще на столике у камина, потому что я хотел, чтобы ты со мной посидела. Но ты сказала, что с тебя хватит.

С меня тоже.

Мне надоело чувствовать хоть что-то.

Надоело быть живым.

22 ноября 2000 г.

Полагаю, что жизнь продолжается в любом случае. Галстук сегодня слишком давит на кадык, я это чувствую, и почему-то это ощущение чего-то лишнего на коже первое этим утром, что снова запускает меня и мой мозг.

Мне просто кажется, что я теряюсь в пространстве и времени, и всё вокруг проходит мимо меня. Ты правда думаешь, что мне не плевать на это? Нет. Всё равно. Всё течет, меняется, люди что-то делают. Просто… живут, в общем-то. Я наблюдаю за этим со стороны, и мне смешно.

Неужели яркое солнце или дождь – это так важно? Люди кажутся мне глупыми. Они хмурятся при пасмурной погоде и радуются солнцу. Не знаю. Мне просто всё равно. Не чувствую себя частью толпы.

Сегодня я увольняюсь из Министерства. Давно руки чесались, но ты всегда перехватывала моё заявление.

Нет, Драко, тебе нужно восстановить репутацию.

Нет, Драко, так мы будем ближе.

Я усмехаюсь себе же в зеркало. Тебе нравится быть сейчас ближе ко мне, м, Грейнджер?

Нет, Драко, это лучше, чем работать под крылом у твоего отца.

За Люциуса мне не нужно переживать. Я не обязан его любить. Как в любой чистокровной семье, я имею право просто тупо ждать, пока этот старик умрёт. И я не обязан заботиться о нём, целовать, обнимать, поддерживать, ждать после работы и волноваться, блять, каждый раз, когда он выходит из дома на работу.

Так что лучше я буду работать у него. Там есть многое, чего ты никогда мне не дашь. Раньше я считал всё это необходимым, теперь нуждаюсь в избавлении от всего, что люди зовут «любовью».

Хотя бы мне не придется смотреть, как Уизли тащится к тебе под юбку, а ты не слишком-то рьяно этому сопротивляешься. Может, я не прав. Но сейчас какая уже разница, не правда ли?

Всё министерство в курсе. Но я никак не могу понять, что за версия у них крутится на языке, у всех этих остолопов из Отдела Магического Правопорядка. Скитер думала, я сделаю тебе предложение. Я тоже так думал.

Но в любом случае, я, кажется, виноват. Хочу посмотреть тебе в глаза и увидеть, что ты сожалеешь об этих сплетнях. Что ты сказала только Джинни, а та только Парвати, а она только Браун и теперь знает всё Министерство. И что ты не думаешь, как все. Ведь мы знаем истинную причину.

И она не в изменах, не в работе, не в друзьях. Она… во всём. Мы просто не сошлись. Так бывает. Мне нравится оправдывать наше упрямство тем, что мы просто не подходим друг к другу.

Полагаю, ты меня избегаешь, потому что, когда я ставлю у твоего секретаря подпись на заявлении, ты так и не показываешься на глаза. Не знаю. Тебе стыдно? Больно? Не хочешь выглядеть разбитой или добивать меня своим очевидным счастьем? Хочу, чтобы ты была счастлива. Хотя бы без меня.

Но в голову упрямо лезут картинки того, как я заглядывал к тебе в кабинет с утренним кофе. Как исчезал в своём отделе Сотрудничества, а потом всё равно вытаскивал тебя на обед. Пока они тебя не повысили. Пока не стали отправлять на задания на границе смерти. Пока ты чуть не умерла у меня на руках.

С тех пор я не мог смотреть тебе в глаза полтора месяца.

Я мог видеть только твоё лицо, искаженное болью. И слышать свои мольбы.

Гермиона, пожалуйста, останься.

Гермиона, они того не стоят.

Гермиона, это опасно для твоей жизни.

Я жалок?

Я жалок.

Я думаю, что это всё правильно и так должно быть, не давая решетке лифта закрыться прямо перед моим носом. Пустой. Отлично, чем меньше знакомых лиц и косых взглядов, тем проще.

Мне всё ещё хочется оправдаться. Выкрикнуть им, что всё было не так, никто никому не изменял. Мы всего лишь так погрязли в этом водовороте из ошибок и недомолвок, что оба привнесли достаточно в это расставание.

Тупое слово.

Оно жжет на языке, когда я пытаюсь произнести его. И в горле поднимается желчь. Мерзкое слово. Мы не расстались. Ты устала и ты ушла. И я не могу тебя винить, хотя, кажется, делаю это.

И я почти убеждаю себя, что даже больше виноват перед тобой, когда ты появляешься вдали.

Я матерюсь себе под нос и вжимаю кнопку лифта сильнее в стену, надеясь, что он поедет. Но он не двигается с места. И мне хочется провалиться.

Ты улыбаешься, но я знаю, что улыбка вымученная, выхватываешь стопку документов у ассистента и слушаешь короткий доклад. Я вспоминаю, как стоял рядом или за спиной, иногда просто укладывал подбородок тебе на макушку и слушал. А ты после моего ухода просила об отчете еще раз, потому что никогда не могла сосредоточиться.

Я почти рад, что тебе так же паршиво, как мне. Мысль о том, что ты бы радовалась своему уходу мне не нравится. Знать, что я не один в этом, для меня лучше. Она успокаивает, укачивает меня, и меня почти не тошнит.

Но подходит Уизли. И твое лицо озаряет искренняя улыбка. Я жму кнопку еще раз и по иронии судьбы это срабатывает. Так что лифт относит меня все дальше в глубины здания, заставляя смотреть, как он обнимает тебя за талию и целует в щеку. Как на твоей коже вспыхивает румянец, и ты неловко дергаешь вниз рукав своей белоснежной рубашки, а твои зрачки блестят почти так же, как блестели раньше при виде меня.

И тогда в груди что-то щемит. И становится так паршиво. Становится не всё равно. Но, блять, лучше было бы плевать.

В тот вечер Астория перевозит меня в поместье. Нотт отбирает виски. Забини тащит в душ. А Пэнси просит эльфов застелить постели гостевых спален.

Я окружен людьми. Но чувствую себя как никогда одиноким.

27 ноября 2000 г.

Дафна кричит на меня, когда я пытаюсь отобрать у неё последний оставшийся стеклянный стакан в доме. Она пытается мне что-то сказать, но я не слышу сквозь пелену маггловского алкоголя, найденного на улицах Лондона. Я не потрудился узнать название, да и какая разница? Я просто пользуюсь своей силой, вырываю и швыряю его в стену.

Осколки бьются красиво.

Они чем-то похожи на снег. Неровные, слишком мелкие, как снежинки, и каждый уникален по-своему. Кусочки опадают на мой ковер в нашей квартире. И я рад, что мои ноги режет стекло, когда я иду вперед. Гринграсс все еще кричит, по-моему, уже не мне, в ушах стоит звон.

А ты смотришь на меня с фотографии. Я слышу недовольный тон твоего голоса.

Разве алкоголь помогает решить проблему? Нет. Тогда смысл пить?

Вечно разумная Грейнджер.

Я слишком пьян, чтобы понять, что тебя там нет. Мои колени подкашиваются, и я падаю прямо на осколки перед твоим фото, как верующий перед алтарем. Я готов умолять о прощении, готов признавать все свои грехи перед тобой, словно перед Богом. Но тебя там нет. И Бога тоже. Какой в этом смысл? Кажется, никакая физическая боль не сравнится с тем, как жжется изображение тебя и Уизли в моей голове.

1 декабря 2000 г.

Паркинсон всерьез заявляет, что мне нужна кошка или собака. Я смотрю на неё как на умалишенную, поднося к губам кружку с чаем. Мне всё еще паршиво. Но если ты можешь двигаться дальше, чем я хуже, правда?

Чай вкусный, в нём есть что-то, чего нет в огневиски. Возможно, это вкус счастливых воспоминаний, одного из тех, когда ты, пресекая мою любовь к алкоголю, вручала мне кружку ароматного чая. Вечно правильная Грейнджер. Ты позволяла себе разве что бокал вина со мной, пока мы сидели на ковре у камина.

А потом позволяла мне трахать тебя на этом ковре так, будто ты была единственным, что мне было нужно.

В общем-то, да. Так и было.

Так и есть.

Нотт спросил у меня всерьез, позволю ли я тебе вернуться. Я не знаю.

Интересно, Уизли спрашивает тебя о том же? Он ревнует? Или он настолько уверен в твоем счастье с ним, что даже не допускает мысль, что ты однажды сдашься и уйдешь?

Я не допускаю.

У тебя волчья верность. Я знаю, что ты не изменяла. Но мне было бы проще, если бы ты с ним спала. Я даже не уверен, что ты спишь с ним сейчас. Ты бы осудила меня за додумывание деталей.

Обязательно сказала бы, что мне нужно было поговорить с тобой, выяснить всё, а так я просто сделал свои выводы. И не факт, что они являются правдой. Обычно я не слушал. И ты оказывалась права. Сейчас я тоже не слушаю твой голос в своей голове.

Иначе мне не было бы за что тебя винить. А сейчас есть. И так жить чуточку проще.

А раз не за что винить, то может и позволил бы. Но так как ты не вернешься, я не хочу об этом думать. Никогда не любил вещи без смысла. Начинаю думать, что и у любви его не было, но почти уверен, что просто веду себя как обиженный мальчишка.

Слышу отца из детства.

Ты слаб и жалок. Совершенно безволен. Что ты можешь, Драко?

Ни-че-го.

Я давно с этим смирился. Поэтому я просто пью чай рядом с Пэнси, слушаю её болтовню про платья, Париж и работу во Французском Министерстве следователем. Меня окружают авроры. За неё я не переживаю, её не посылают на смертельные задания, она расследует грабежи и сложные мошеннические схемы, где никого не убивают.

Голова снова наполняется мыслями о тебе, и я пытаюсь их выкинуть. Присоединяется Забини, рассказывающий что-то о планах на неделю. Он боится произносить твое имя. Они ждут, пока я взорвусь и сорвусь снова.

Но я подношу чашку к губам, обжигаю кончик языка о слишком горячую жидкость и усмехаюсь в голове. Я не взорвусь. И срываться больше не стану. Ты не умерла. Ты просто живешь своей жизнью. Просто я в твое понятие «счастья» не вхожу, это не должно убивать меня.

Сердце горячее, оно прожигает меня изнутри.

И я смотрю за окно, где завывает ветер, разнося снежинки.

Дождливый ноябрь сменился ледяным декабрем.

Твоё сердце топило для меня всё вокруг, превращая зиму в весну. Я любил это.

15 декабря 2000 г.

Элис неинтересная, и я точно знаю, что она не пригодится проекту. Я скучаю, наблюдая за тем, как она пытается выпятить свою грудь мне в лицо, лишь бы я обратил на неё внимание. Её аромат слишком приторный, слишком… просто слишком. И вообще все её действия, выученные наизусть, как будто она давно мечтает заполучить меня в свою коллекцию богатых мужчин, вставлявших в неё свой член, вызывают во мне только тошноту. Я обещаю написать письмо о работе в ответ и захлопываю за ней дверь.

Потом еще раз за Джесс. За Амандой. За Клэр. За Жасмин.

Сдаюсь и беру на работу Уинстона. Он хотя бы не пытается меня трахнуть.

У меня теперь есть секретарь, бизнес идет в гору, отец доволен, а я заказал тебе кольцо из белого золота с бриллиантом. Три месяца назад. Забрал его только вчера, посмотрел, покрутил между пальцев и отдал Люциусу.

Подари маме – вот, что я сказал.

Каждое ювелирное изделие нашего производства заставляет меня задумываться, как бы они смотрелись на тебе. На твоей шее, на твоем пальце, на твоем запястье. Все макеты они согласовывают со мной, а мне хочется показать их тебе. Прошло уже два месяца. Вполне возможно, что я просто схожу с ума.

Снова сдаюсь. Заказываю помимо остального кулон в виде сердца из рубина. Хочу превратить его в метафору, чтобы оно треснуло пополам прямо у меня в ладонях. Но умалчиваю об этом Уинстону, он кивает и ухмыляется так, будто у меня новая пассия и это подарок для неё.

Я смотрю на дату в календаре. Думаю, успеют ли они сделать его до Рождества.

24 декабря 2000 г.

Не успели.

28 декабря 2000 г.

Сегодня я видел Поттера. И ты знаешь, он не сделал абсолютно ничего. Он не подошел, не кинул на меня свой осуждающий взгляд, не сказал ни слова. Просто посмотрел, кивнул в качестве приветствия и ушел. Честно, я думал, что он зарядит мне по носу.

Тео усмехается, когда я ему это озвучиваю.

Он ведет меня в его бар в тот вечер, и я впервые сплю с кем-то, кто не ты. Врать не буду, в этом было определенное наслаждение. Жизнь идет так, что мне кажется, я возвращаюсь обратно к себе. Мне уже не так дерьмово. Пэнси замечает это по моей вернувшейся ухмылке.

Да, пожалуй. Я забываю и о кольце, и о кулоне из рубина в виде сердца.

31 декабря 2000 г.

Я готов признать, что ужин выдался не таким уж ужасным. Еда была как всегда прекрасна, мама изумительна, а отец даже не вел себя как придурок. И приём не был ужасным. Приятная музыка и неплохая компания.

За многие годы, проведенные в светском обществе, я научился не акцентировать внимание на тех, кто мне неинтересен. Но Грейс я заметил сразу. Она выделялась на фоне всей толпы из тупоголовых аристократов своим умом, невозмутимостью и остроумием.

Поэтому я пригласил её сегодня. Я знаю, что нас обязательно засветят репортеры, но не даю ей понять, как мне страшно. Я должен не думать о том, как она похожа на тебя. Чуть более привыкшая к выходам в обществе и чистокровная блондинка Грейнджер.

Это тупо.

Но самое главное, что я чувствую себя комфортно в её компании.

Мне не требуется напоминание, что она – не ты. Я помню об этом всегда. Пока танцую с ней. Пока веду к столу с напитками. Пока она дотрагивается кончиками пальцев до моего предплечья. Но мы сидим и разговариваем, я просто чувствую себя нормальным.

Снова собой. Человеком, который может пить на приемах, замечать красивых женщин, тратить вечера на выпивку с ними. Она делает недвусмысленный намек в сторону моей спальни, и я почти соглашаюсь. Пока не вижу Уинстона, шагающего к нам с подарочной коробкой.

Я практически матерюсь, отставляя от себя бокал виски. Я хочу его остановить, но все случается как в замедленной съемке. Он отдает мне коробку, ждет, пока я не открою её, и я знаю, что не должен. Пытаюсь отказаться, но на меня давит Грейс.

Я развязываю алую ленту, откидываю крышку коробки медленно, молясь всем возможным богам. Но нет. Коробочка для украшений тоже там. И оно там. Они.

– Ваш подарок, босс! – на его лице растягивается такая довольная улыбка, что меня тошнит. И я киваю с улыбкой в ответ, надеясь, что это выглядит довольно убедительно. Уинстон исчезает. Грейс просит посмотреть.

Я не хочу отдавать ей украшение. Я знаю, во что это обернется. Опускаю глаза в коробку. Рубиновые сердца на тонкой цепочке из платины на черной бархатной подложке. Я чуть поворачиваю коробку и вижу, как они переливаются. Горящие изнутри.

Грейс тянется раньше, чем я успеваю её остановить. Она уверена, что это ей. И мне больно смотреть, как на её лице расцветает разочарование. Она видит гравировку на обратной стороне кулона.

Грейнджер.

14 февраля 2001 г.

Напиваюсь в компании холостого Забини и Астории. С ними весело, но, кажется, кто-то из нас всех закончит в постели с другим. Я свалил, пока это не оказался я. Смотрю на Лондон из окна новой квартиры на другом конце города. Пытаюсь не думать о том, что ты где-то там принимаешь подарки от него.

16 апреля 2001 г.

Мама умерла сегодня.

Не знаю, что еще сказать. Ты бы нашла слова, но я… я просто не знаю. Не знаю, что мне делать, никак дельные мысли не проскальзывают в голове.

Прошло уже какое-то время, но я никогда не перестану думать о том, как бы ты поступила на моем месте. Как бы ты держала мою руку, помогала бы мне идти. Я плачу как ребенок на полу Мунго, зарываясь пальцами в волосы. Хочу кричать, но вспоминаю, что за стеной спит пожилая женщина.

Мне так больно. Мне хочется сказать тебе об этом. Просто уткнуться в твое плечо. Я нуждаюсь в твоей поддержке, в твоей теплой руке. Теплой маленькой ладошке, которую я покрывал бы поцелуями сквозь слезы.

Не знаю, что я такое без неё. Она была моим светом, Грейнджер. Самым лучшим во мне. Самым прекрасным. Тем светом, который дарил мне жизнь. Как я должен жить? Вас обеих не стало рядом.

Хочется сброситься с крыши.

Люциус подходит тихо, смотрит на меня свысока, а я не могу даже разглядеть разочарование в его глазах. Да, я жалок, и я не мужчина. Мама умерла сегодня. Мне плевать, как сильно он стыдится меня.

Я утыкаюсь в колени и всхлипываю снова, глотаю гортанные крики и снова слышу тебя. Твой тихий шепот мне на ухо. Ты нужна мне.

А потом чувствую сильную руку отца на плече, он опускается рядом со мной на пол и крепко обнимает, прижимает к груди. И я падаю в его объятия. Слушаю, как стучит сердце. Чувствую себя снова, как в детстве, когда он был моей защитой от всего на свете.

Он гладит меня по спине, я чувствую его слезы на своем затылке.

Два аристократа.

Малфои.

Лишились оба того, что было им так дорого.

Понимаю: рад, что тебя здесь нет. Я не хочу, чтобы ты видела, как меня ломает изнутри.

20 апреля 2001 г.

Ты прислала венок на похороны. Изумительные черные тюльпаны и белые нарциссы. Я знаю, что ты была там до того, как я появился. Пэнси сказала. Твоё тайное появление не удалось.

Она передала мне все твои слова, и пусть они были не для меня. Они были обо мне.

Я очень сожалею. Она была мне очень дорога. И если Драко будет… что-то нужно, или вам нужна будет с ним помощь, напиши мне. Я всегда готова помочь.

Я усмехаюсь. Смотрю на цветы, подаренные тобой. Хочу найти глазами записку. А нахожу лишь повторяющиеся в моей голове слова «если Драко будет что-то нужно».

Хочу сказать «ты» и прийти. Вспоминаю про Уизли, о котором пестрят все газеты, и решаю не совершать ошибку. Пусть хоть чья-то счастливая жизнь не будет разрушена. Мы не говорили почти полгода. Я скучаю.

Смеюсь, едва остаюсь в гостиной в одиночестве. Мне что-нибудь нужно. Ты ушла, Грейнджер. Ушла, хлопнув дверью, а теперь протягиваешь руку помощи? Мой смех горький, едкий, чувствую себя змеей, испускающей яд. Гадюкой. Смотрю на силуэт змеи на кольце и стягиваю его с пальца.

Все еще думаю об обручальном кольце. Оно похоронено вместе с мамой. Мне пора похоронить следом и свою привязанность к тебе.

20 мая 2001 г.

Я в Париже. Эйфелева башня чертовски, блять, прекрасная. Стою один. Смотрю на город. Мне лучше? Мне должно быть лучше.

21 мая 2001 г.

Я попробовал сбежать.

Не вышло.

1 июня 2001 г.

В Париже делать нечего. Мона Лиза скучная, как и весь Лувр. Башня – стопка металлических балок. Площади, арка, улицы, Нотр Дам де Пари… пустая трата времени.

Обошел город кругом, чтобы занять себя хоть чем-то, встретился с партнерами, поужинал в ресторане. А сейчас стою, смотрю на Сену, сжимаю в кулаке кулон из рубина и наблюдаю за тем, как колышется вода из-за ветра. Металл больно врезается в кожу, и я замахиваюсь, хочу выпустить его из рук и просто швырнуть так далеко… вместе с чувствами к тебе. Замахиваюсь еще раз, отпускаю, закрываю глаза и жду всплеска, означающего падения сердца.

Его нет. Цепочка цепляется за палец и кулон повисает на нём. Матерюсь и засовываю его назад в карман. Ты не отпускаешь меня, даже чертов подарок выбросить не могу. Может быть, я отдам его тебе.

5 июня 2001 г.

Отдаю кулон стюардессе на выходе из самолета в Лондоне. Смыкаю её пальцы и улыбаюсь.

– Распорядитесь им так, как посчитаете нужным.

Она непонимающе хлопает ресницами, но я уже скрываюсь в здании аэропорта. Мне нравится думать, что, если судьба есть, он вернется ко мне. Если же не вернется, то… так тому и быть. Я отпустил тебя по-своему, в надежде, что ты вернешься.

17 июля 2001 г.

Грейс отвлекает меня добрую часть дня от новостей, которыми пестрят все газеты. Она щебечет мне что-то в ухо, пока мы гуляем по саду на вечеринке в поместье Паркинсон. Я даже не знаю по какому поводу, но здесь почти всё министерство, и Грейс сказала, что я обязан прийти.

Я улыбаюсь очередному шепоту о том, что галстук на Поттере завязан криво, и вообще больше похож на пижаму 11-летнего ребенка с этим смешением белого и голубого. Это забавно, и я крепче сжимаю её ладонь на своём локте. С ней легко и мои мысли едва ли улетают куда-то дальше этого цветущего сада.

Она не пытается заставить меня её любить или хотеть, но она отлично справляется с тем, чтобы вызвать во мне чувство нужды в ней. Может, я просто использую её, чтобы заставить тебя ревновать. Ведь все газеты сегодня рассказывают о таинственном кольце на твоем пальце и возможной секретной помолвке.

Ты и Уизли.

Ничего абсурднее не слышал.

Грейс снова наклоняется ко мне, но я не слышу слов, она просто кладет голову мне на плечо, и я останавливаюсь. Косо смотрю на неё, она почти дергается, чтобы выпрямиться, но я делаю шаг вперед и не чувствую дискомфорта. Мне с ней хорошо. Не так хорошо, как было бы с тобой, но все равно. Я не одинок.

Я кому-то нужен.

2 сентября 2001 г.

Сегодня умер Люциус.

Все первые полосы разрываются новостями, перекрывая домыслы о твоей свадьбе, я надеваю черный костюм, ты не приходишь на похороны, я не плачу, ты не присылаешь венок. Может, потому что знаешь – я не сожалею о его смерти.

Я не эгоистичный придурок, не способный любить даже собственного отца. Он тяжело болел многие месяцы, а после смерти мамы даже разговаривал с трудом. Он мучился. И я рад, что он свободен от этой боли.

Теперь я переживаю её за троих.

Последний из рода Малфой.

Ты не присылаешь даже записки, но я её и не жду. Грейс пытается меня успокоить, но именно сейчас её прикосновения кажутся чужими, неправильными. Мягко отстраняю руку и напоминаю себе – она не понимает. Никто не понимает так, как умела ты.

Вечером смотрю на заголовок в конце второй страницы, где ты меряешь свадебное платье в одном из салонов. Улыбаюсь. Все так, как должно быть.

15 сентября 2001 г.

Впервые за очень долгое время вздыхаю спокойно, смотрю на белоснежные пионы в саду и не думаю о тебе или о Грейс. Вообще не думаю о девушке, только о маме. Вспоминаю, сколько сил она тратила на то, чтобы привести сад в порядок, и как следила за ним сама, без помощи всяких эльфов.

Она никогда не боялась запачкать руки, и, вопреки нашим с отцом возражениям о поведении аристократки, прямо в платьях и перчатках садилась на колени на землю и занималась садом часами. И я обожал на это смотреть.

То, как она поправляла волосы тыльной стороной ладони, то, как просила Тикси принести ей стакан воды из кухни. А потом мы могли с ней часами качаться на качелях и смотреть на цветущие бутоны, вдыхая их запах.

Эту женщину я любил больше всего на свете, и мысли о ней приносят мне настоящую, сильную и искреннюю боль. Ни одна девушка не сможет заменить её. Так что и смысла больше складываться пополам от боли и тоски не вижу.

Подношу кружку с чаем к губам и чувствую, как тонкие руки обвивают талию. Не опускаю взгляд.

– Ты в порядке? – её голос чуть хрипит, сейчас раннее утро. Со стороны эта картинка выглядит слишком красивой, даже немного ванильной. Я улыбаюсь собственным мыслям о том, как идеально мы смотримся со стороны.

– Да.

Даже не задумываясь, больше не размышляя, отвечаю на вопрос, но не отвечаю на её прикосновения. Знаю, чего она хочет, что Грейс неравнодушна. Мозг предательски напоминает – ты используешь её. Использую. Потому что мне нужен кто-то. Чья-то ласка. Любовь.

Я не против, что её мне дарит умная, сильная, добрая и просто красивая женщина. Думаю, что это ненадолго и делаю глоток чая, обжигая горло.

4 октября 2001 г.

Захожу в бар, обнимая Тео за шею, он смеется, пытаясь вырваться из объятий. И тут же попадает в руки Забини, его волосы растрепаны. У него мальчишник, послезавтра его свадьба с Пэнси и я, само собой, шафер.

Шепчу парню на входе о брони, мой пьяный разум пытается понять, администратор он или официант. Он ведет нас к столику, и я наконец отпускаю друга, давая ему отдышаться. Мы снова смеемся, оглушительно, слышу неодобрение в чьем-то шепоте справа. А кто-то подхватывает. Сегодня пятница, бар снова заполняется звуками, мы теряемся в этом шуме.

И мы сидим несколько часов, пока не напиваемся так сильно, что засыпаем прямо на столе. Уже раннее утро, благодарю Пэнс за идею провести мальчишник за два дня, а не за один день до свадьбы. Я допиваю виски, чуть хмурясь собственным мыслям, рассматриваю плескающуюся в стакане жидкость. Лучи солнца играются на стекле.

Дверной колокольчик звенит, и я поднимаю голову. Не знаю зачем. Вижу тебя, в шелковом платье цвета шампанского и легком пальто от ветра. Ты смеешься, и я как в замедленной съемке наблюдаю за тем, как Уизли появляется в дверях.

Опускаю взгляд, ловлю кольцо на твоем пальце, крошечный бриллиант бликует на свету прямо мне в зрачки.

И снова смотрю на то, как ты улыбаешься. Ты светишься, Грейнджер. Такая яркая, счастливая, мне нравится. Любуюсь не скрываясь, знаю, что ты все равно меня не заметишь. Уизли снова говорит тебе что-то, засовывая руки в карманы пиджака, и ты смеешься также громко, как мы пару часов назад. Подзываешь администратора, просишь его показать тебе книгу записей.

Думаю, что ты тоже бронируешь столик в баре на какое-то мероприятие. Может быть, тоже мальчишник для своего будущего мужа.

Черт, милая, ты выглядишь счастливее.

Тео сказал мне, что однажды я почувствую себя также. Однажды… да, наверное, он прав. Просто не сейчас, не спустя почти год. И когда-нибудь я улыбнусь по-настоящему, а пока что просто дергаю уголком губ.

Я-то знаю, что был счастливее с тобой.

Так что я смотрю из этого угла на тебя, вожу пальцами по ободку стакана, пока друзья спят рядом.

Никто больше не ранит тебя так же, как я. Но и любить и нуждаться в тебе так больше никто не будет. Ты для меня всё. До сих пор. И я могу сколько угодно пытаться это скрывать, правду мы знаем оба. В моей жизни не было периода ни до, ни после, когда я был так счастлив.

Ну а ты…

Да, я рад. Искренне. Видеть твою улыбку – тоже счастье. Однажды и я в кого-нибудь влюблюсь.

Ты записываешь свое имя и поворачиваешься к Уизли. Он незаинтересованно кивает, и ты закатываешь глаза, тащишь его из бара, коротко благодаря мужчину на входе, и только на последнем шаге до выхода оборачиваешься.

И что-то во Вселенной сдвигается, меняется, переставляется, какие-то нити переплетаются, и судьба сталкивает нас вновь. Ты это чувствуешь.

Я люблю тебя.

Знаю, что не должен. Но я люблю тебя.

Твои глаза искрятся, дверь захлопывается, и я улыбаюсь.

Грейнджер, на всякий случай. Если и он разобьет твое сердце, как это часто бывает, я буду всегда тебя ждать.

19 октября 2001 г.

Расстаюсь с Грейс. Не потому, что я надеюсь, что ты вернешься, это было бы глупо. Устал от лжи самому себе и ей. Мне не нужна она, мне нужно одиночество.

Погружаюсь в работу и сам рисую бриллиантовое колье, Уинстон застает меня уснувшим в кабинете.

27 октября 2001 г.

Я купил крупное издательство в Лондоне, теперь буду заниматься продвижением молодых авторов и классики. Подумываю еще над книжным магазином, который заброшен уже пару лет, недалеко от Министерства. Но пока что решил остановиться.

Совету директоров я нравлюсь, они одобрили мои перспективы. Одна из руководителей уже строит мне глазки, что вызывает у меня разве что смех. Бриллиантовое колье передали в разработку, хочу подарить его Пэнси на Рождество.

10 ноября 2001 г.

Нашу квартиру наконец-то купили, я подписал документы сегодня днем. Решил выпить кофе в ресторанчике напротив наших окон. Смотрю и усмехаюсь. Даже снизу, на пару этажей ниже, все видно, как за витриной. Вспоминаю твое решение купить шторы и щеки покрываются легким румянцем.

Последний шаг от тебя и прошлой жизни. Я отрезал всё, что меня с тобой связывало, и это, нужно сказать, больше не вызывает никакой боли. Только светлую грусть и тоску по тому ощущению любви к кому-то.

Скучаю. Но готов двигаться дальше.

15 ноября 2001 г.

Первый снег в этом году случается именно сегодня. Я читаю газету, которую удалось взять только под вечер, слушаю потрескивание поленьев в камине, пью свой любимый виски. Идеальный вечер.