Текст книги "Флориендейл. Одна из них"

Автор книги: Катерина Ромм

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

Мари бросила тряпку и обняла её. Двойняшки были похожи друг на друга, но не более, чем просто сёстры. Обе жалели, что не родились близнецами. Кассандра была чуть выше сестры, угловатая и бледная: она всегда завидовала мягкому овалу лица и румяным щекам Мари. Мари, в свою очередь, жалела, что густые золотистые волосы достались только Кассандре – скорее всего, от родственников отца. Цвет глаз тоже отличался, хотя в детстве это было не столь заметно.

– Значит, ты точно решила поступать, да? – прошептала Мари на ухо Кассандре. – Уже отправила им свои работы?

– Почти, – так же тихо ответила Кассандра. – А чего ты шепчешь?

Мари только вздохнула и крепче обняла сестру. Она явно что-то недоговаривала! Кассандра недовольно замычала, уткнувшись в её плечо.

– Я не хочу с тобой расставаться, – сказала Мари.

– Так ты и не расстанешься, – отрезала Кассандра, высвобождаясь из объятий. – Ни за что на свете! Я соберу отличное портфолио, выиграю грант, мы снимем комнату в Алилуте, найдём подработку в каком-нибудь магазине, и ты станешь лучшим ветеринаром на свете! Или математиком. Боюсь, в пении у тебя нет шансов.

Мари рассмеялась.

– Я правда не уверена…

– О, у меня есть всё лето, чтобы тебя переубедить! – Кассандра фыркнула, схватила шланг и обрызгала Мари водой. – Давай-ка мыть дальше, а то мы здесь до ночи проторчим.

У Вилмора Госса было всё, что нужно непритязательному честному человеку для счастья: дружная семья, надёжное рабочее место, стабильный доход и даже хобби. Жена Ренни трудилась в визовом отделе на полставки, а по вечерам ждала его дома у накрытого стола. Взрослый сын радовал успехами в колледже и не имел проблем с законом, что было особенно важно для Госса, который этот закон охранял. Представляясь новым знакомым, он говорил, что работает в Министерстве юстиции. Это звучало на порядок лучше, чем его действительное место службы: следственный изолятор Роттербурга. И хотя Госс привык скрывать свою профессию, чтобы избегать расспросов и косых взглядов, в душе он, пожалуй, даже гордился ею. Не каждый справится с такой работой, не каждый выдержит – а он смог. И главное, дело-то нужное, для общества полезное.

За десять лет он перевидал столько убийц, насильников, взломщиков и преступников иного рода, что давно уже перестал спрашивать себя, откуда они берутся. Лица, фигуры, номера и личные дела сменяли друг друга, как картинки калейдоскопа. Одни находились здесь под судом, другие ожидали в следственном изоляторе конвоирования в тюрьмы Алилута и Флоры. Вилмор Госс смотрел в их глаза, полные бесцветной усталости, тоски, отвращения или пылающей ярости, и больше не чувствовал сострадания.

Обычно Госс заступал на смену рано утром. Он заваривал кофе, прятал в стол коробочку с приготовленным Ренни обедом, совершал обход и читал газету. Иногда нужно было вызвать врача или передать письма адвокатам, принять новых подозреваемых или организовать транзит осуждённых. Стандартная рутина не требовала от Госса никакого эмоционального участия.

За окном уже давно стемнело, когда раздался звонок – дважды. Кому-то явно не терпится. Госс отставил в сторону чашку с кофе, потёр глаза и нажал на кнопку, открывая ворота. Легковой автомобиль с алилутскими номерами въехал на территорию изолятора и остановился у подъезда. Вилмор Госс наблюдал за ним на мониторе, но дальше ничего не происходило. «Что ж, неплохо было бы размять ноги», – решил Госс и, оставив на посту помощника, вышел во двор.

Водитель стоял перед открытой задней дверцей автомобиля; услышав шаги, он обернулся.

– Начальник смены, старший лейтенант Вилмор Госс, – Госс дважды хлопнул себя по груди. – Добрый вечер. Это вы из Алилута с индивидуальным поручением, я правильно понимаю?

– Так точно, лейтенант, – отрапортовал водитель. – Принимайте… заключённую.

Он отступил в сторону, открывая Госсу вид на заднее сиденье. Лампы слабо освещали спящего ребёнка: худую девочку младше, чем сын Госса. Она спала на боку, поджав ноги и обняв сумку. Тонкие белые запястья ярко контрастировали с чёрной обивкой сидений.

– Это шутка? – спросил Госс, вновь поворачиваясь к водителю.

– Никак нет, лейтенант, – ответил водитель. – Это дочь бывшей королевы, лейтенант, которая содержится в Алилуте. Девочку приказано доставить к вам, она приговорена…

– К смертной казни, – оборвал Госс. – Это я читал. Но я не думал, что… Она же несовершеннолетняя! Разве я могу её принять?

– Боюсь, у вас нет других вариантов, – водитель развёл руками. – Приказ Роттера. Пожалуйста, бумаги.

– Вы правы, но… это безумие… – пробормотал Вилмор Госс, принимая папку. Он никогда ещё не держал в руках такого тонкого личного дела. Всё потому, что дела там никакого не было, а было лишь обвинение за подписью майора У. Холланда – и приговор.

Госс снова посмотрел на девочку. Лёгкий ветерок шевельнул её распущенные светлые волосы, и она заворочалась во сне. Боже, он не ожидал, что это будет такая тяжёлая смена.

Стук сапог глухим эхом отражался от стен. Госс был бы рад идти ещё медленнее, но не мог. Шаг за шагом они приближались к камере, где временно разместили Веронику Эстель Амейн, и он слышал за спиной сбивающееся дыхание Норы. Она ещё не знала, что её ждёт. С тяжёлым сердцем он обернулся к ней с последним напутствием.

– Нора, ты должна выполнять все мои указания беспрекословно, помнишь?

Нора кивнула. Необычайно грузная женщина, она возвышалась над Госсом на две головы и отсекала свет ламп в той части коридора, что они уже миновали. Пути назад нет.

– Ты будешь удивлена, когда увидишь заключённую, потому что она ещё девочка, – продолжил Госс, – но процедура будет стандартной.

– Лейт’нант Госс… – тихо прогудела Нора, как большая пчела. Её глаза беспокойно расширились.

– Это мой приказ, Нора.

Госс заметил, как она отвела взгляд и стала переминаться с ноги на ногу, но не придал этому значения. Он знал, что исполнительная Нора сделает всё, как он скажет.

Ещё две дюжины шагов и вот… Вероника бросилась к решётке – маленькая загнанная птичка. Она смотрела на него молча и пристально, вместо того чтобы биться в рыданиях и задавать вопросы, на которые у него не было ответов, как ещё полчаса назад. Госс отпер дверь, пропуская Нору в клетку. Пришлось прикрикнуть на женщину, чтобы она вышла из транса, в который впала при виде девочки.

– Раздевайса, – сказала Нора.

Вероника отпустила прутья решётки и уставилась на Нору снизу вверх.

– Нет!

– Раздевайса, – повторила женщина.

– Зачем?

Госс тяжело выдохнул и тоже шагнул в камеру.

– Послушай, э-э… Вероника. Мы не хотим причинять вреда…

– Я надеюсь, – тихо сказала Вероника. – Меня же господин Роттер сюда отправил.

– Эм, да, насчёт этого… – Госс потёр переносицу, мысленно желая убраться отсюда как можно скорее. И никогда не возвращаться. – Обстоятельства изменились – мы должны проводить тебя в другое место. Поэтому нужно, чтобы ты переоделась и получила номер.

– Номер? – глухо спросила девочка. – Зачем?

– Потому что здесь у всех есть номера, – терпеливо ответил Госс.

– Но это тюрьма.

Госс промолчал. Вероника задала следующий вопрос:

– Как я получу номер? Это как паспорт?

– Не совсем… – начал было Госс, но Нора перебила его.

– Тату, – сказала она, пригнулась, чтобы казаться ниже, и вдруг попробовала улыбнуться. Это выглядело устрашающе. – Я сделаю тату. Не больно.

Вероника отступила на шаг и упёрлась в стену. Госс не мог больше на это смотреть, он махнул рукой и отвернулся.

– Раздевайса, п’жалста, – сказала Нора.

И спустя несколько долгих секунд Госс наконец услышал шорох ткани, и что-то мягко скользнуло на пол.

– Ещё, – это был голос Норы.

Снова Госс слышал ткань и пыхтение Вероники, вероятно, стягивающей штаны, как вдруг раздался другой звук – мягкий «плюп», и Нора удивлённо ойкнула. Госс немедленно обернулся и увидел, как девочка, одной ногой в штанине, ползёт по полу за сложенными листками бумаги. Их было всего три – три небольших блокнотных листа, и Госс выхватил их у Вероники прежде, чем она успела разорвать их или спрятать.

– Это что такое? – спросил он, расправляя бумагу и не выпуская Веронику из виду.

– Я… совершенно не знаю, – залепетала она. – Случайно нашла…

– Это письмо от твоей матери, – отрезал Госс, вскользь проглядывая строчки. – В Поверхностный мир! Она попросила тебя отправить его?

Он посмотрел на Веронику. Она дрожала и прижималась к стене так плотно, словно хотела пройти сквозь неё и исчезнуть, – желание, которое Госс с ней всецело разделял. На мгновение он подумал, что будет, если он донесёт о письме… и что, если сделать вид, будто этого эпизода не было. Ведь нет ничего проще, чем сейчас же положить свёрнутые листки в карман и выбросить их при первой же возможности или – ещё лучше – сжечь. Читать послание Эстель Амейн ему совсем не хотелось.

– Вилмор! – бодро воскликнул кто-то совсем рядом, и Госс вздрогнул. – Где вы застряли? Я уж думал, что-то… ого!

Начальник следующей смены, заступивший на пост, пока Госс решал вопрос с Вероникой, застыл посреди коридора, разглядывая немую сцену в камере.

– Что это, корреспонденция?! – закричал он, бесцеремонно оттесняя могучую Нору со своего пути. И прежде чем Госс сумел придумать адекватный ответ, коллега схватил бумаги и разобрал подпись.

– Вот это да! – он впился глазами в Госса, возвращая ему смятое письмо. – Охренеть… Вилмор, немедленно сообщай наверх, это серьёзно. Иди скорей, твою девицу я беру на себя. Иди-иди!

– Раздевайся, – услышал Госс за спиной сильный, уверенный голос. Беспомощный взгляд и тонкие пальцы, цепляющиеся за голую стену – это всё, о чём он мог думать, пока шёл к телефону.

Часть 2

Роза Клингер домыла посуду, убрала тарелки в шкаф и склонилась над раковиной. Над ухом жужжало радио, диктор бормотал о погоде, но она не слушала, погружённая в мысли о муже. Она представляла себе его худое лицо с широким подбородком; бороду, которую он то отпускал, то снова сбривал, оставляя лишь жёсткую щетину; его серьёзные, глубокие глаза… Ей хотелось заглянуть в эти глаза и прочитать в них, что всё хорошо. Но Ремко был далеко, в Алилуте, и приезжать не собирался.

– Что за человек такой, – пробормотала Роза. – Девочки ведь соскучились!

Она тоже соскучилась, но произнести слова вслух означало признать их, и это было выше её сил. Что, если занятость Ремко в Алилуте была лишь предлогом уйти из семьи и избежать скандала? Роза швырнула грязную тряпку в раковину и принялась яростно её полоскать. Нет, она не верила, что Ремко мог их бросить. Однако он хотел пригласить их к себе зимой на неделю – и не вышло, не нашлось жилья. Обещал приехать на этой неделе – и снова менял планы…

На столе поверх поспешно разорванного конверта лежало письмо: Ремко сообщал, что вынужден задержаться. Он встретил старого товарища, который без него, конечно же, пропадёт… И денег прислал меньше, чем обычно, – а то вдруг товарищу не хватит? Муж постоянно задерживался в Алилуте, потому что кто-то просил его остаться, подменить, дать совет, и почему-то Ремко упорно ставил этих неведомых людей впереди своей семьи.

Нет, Роза понимала, что человека не перекроишь, не переделаешь. Ведь Ремко на самом деле всегда был такой – готовый первому встречному отдать последнюю рубашку. Она это помнила, и всё же… И всё же душа её, израненная колючками ревности, кровоточила всякий раз, стоило получить от него очередное обескураживающее письмо.

А главное, вопреки поговорке, к ним добро, которое Ремко бескорыстно раздавал направо и налево, почему-то не возвращалось. Много ли они получили помощи, когда их город на Земле затопило и они остались на улице с двумя детьми? Ну да, их переселили в Цветочный округ, и они, мол, должны быть благодарны за эти тридцать квадратных метров. Ремко тогда и правда обрадовался возможности начать всё с чистого листа в Новом мире, а Розе ничего не оставалось, кроме как смириться. И всё же за пятнадцать лет в Соединённой Федерации она так и не смогла привыкнуть к странному словосочетанию «Поверхностный мир». Это был вовсе не поверхностный, а самый настоящий мир – её дом, который она потеряла.

Входная дверь отворилась, и на пороге появилась раскрасневшаяся Мари.

– На улице так холодно! – сказала она, разматывая шарф. – Я бегом бежала. Голодная!

– Ну, я уже поела, – сухо сказала Роза. Она была не в духе. – Погрей мясо сама. Отец написал.

– Да? – лицо Мари озарила улыбка. – Когда приедет?

– Не раньше июня, – Роза хотела казаться спокойной ради дочери, но голос дрогнул.

– Мам, – Мари подошла к ней и приобняла за плечи, – ерунда, привыкли уже. Мы же с тобой!

– Да-да, я погляжу, – заворчала Роза. – Ты здесь, а Кассандра где шляется опять?

– Помогает Лидии с рисунками. Мы расписание узнали, со следующей недели работаем в оранжерее. Наконец-то цветы, а то надоело уже со швабрами возиться!

Мари беззаботно болтала, расставляя на столе посуду и заваривая чай, и Роза немного расслабилась. Конечно, с девочками всё веселее. Жаль, что они не могли все вместе перебраться в Алилут. Это было слишком дорого.

Неожиданно Мари оборвала свой рассказ на полуслове и уставилась за окно.

– Э… мам? – выдавила она.

Через мгновение в дверь постучали.

Роза выглянула из-за занавески и ахнула: высокий мужчина приветливо махнул ей рукой в красной перчатке. Роза едва скользнула взглядом по его лицу – перчаток было вполне достаточно. Не может быть! Наверное, ей кажется? Роза в изумлении перевела взгляд на Мари и поняла: нет, не кажется.

– Это же Роттер, да? – уточнила Мари.

– Да, предводитель Роттер… с охраной.

– На чай, что ли? – нервно спросила дочь.

– Немедленно открывайте! – послышался глухой голос из-за двери, и стук повторился.

Роза оправила фартук и волосы и щёлкнула замком.

– Госпожа Розалиа Клингер? – спросил невысокий человек чуть позади Роттера, в чёрной форме с нашитой на груди синей звездой.

– Не госпожа, но, в общем… да. А почему?..

– Так, ерунда, – бросил Роттер. – Перепись населения, слышали о таком?

– Д-да, – пробормотала Роза, – но…

– Желаете пройти в дом? – предложила вежливая Мари из-за спины матери.

– О! С удовольствием.

Роттер плечом оттеснил Розу и ступил в кухню.

– Скромно живёте, госпожа Розалиа, – сказал он, осматриваясь. – Растить дитя королевских кровей в такой… обстановочке!

– К-кого?

Он пропустил её вопрос, потому что увидел девчонку и на мгновение растерялся. Она держала в руке чашку чая, длинные светлые волосы были собраны в пучок, брови удивлённо подняты. Не выдержав тяжёлый взгляд Роттера, она отвела глаза. Роттер стряхнул с себя наваждение и обратился к Госсу.

– Вилмор, пожалуйста, делайте свою работу. Считайте, что это ваш первый экзамен в новой должности.

Тот кивнул, тоже краем глаза изучая Мари. По его команде два охранника прошли в комнату, но остальным пришлось остаться снаружи – в доме стало слишком тесно. Госс закрыл дверь и шагнул к Розе, протягивая ей лист бумаги.

– Капитан Госс, Вилмор Госс, – представился он. – Розалиа, скажите, вы прежде были зарегистрированы по этому адресу?

Роза недоумённо посмотрела на документ, на Госса и снова на документ.

– Всё верно, н-но… мы давно уже не живём там, произошло… наводнение. Вы же помните, крупный прорыв дамбы…

– Спасибо, – прервал Госс. – Мы осведомлены. Почему же вы не прописали ребёнка?

– Ребёнка?.. Так муж пожелал, – осторожно ответила Роза.

– А-а, муж! – Роттер несколько раз громко хлопнул в ладоши. – Муж у нас глава семьи, значит? И где же он?

– В Алилуте, – ответила Мари вместо матери, которая отчего-то замешкалась.

– Гнилое место! – заметил предводитель Федерации. – Все кривые дорожки ведут в Алилут. Нам, впрочем, до него сейчас дела нет. Вилмор, ты отметь, что надо проверить, в курсе он или нет.

– В курсе чего? – спросила Мари, выступая вперёд.

– Дорогая. Не смеши меня. Ты же Вероника Амейн.

Роттер в упор посмотрел на девчонку. Стройная, кареглазая, теперь она стояла нахмурившись и сложив руки на груди и была невероятно похожа на Веронику из Алилута. Он даже невольно сделал шаг вперёд и схватил её за плечо, чтобы ещё пристальнее вглядеться в это лицо, но Мари возмущённо вырвалась.

– Погодите… – залепетала её мать. – Да, раньше мы жили на Земле, но разве за это теперь арестовывают? И что вы такое говорите про Веронику Амейн? Кто это вообще? Я никогда не слышала!

– Амейн – королевская фамилия, – припомнила Мари. – Вероника – это… я не знаю, какая-нибудь их родственница? И причём здесь мы?

– Мари – моя дочь! – воскликнула Роза в панике. – Она никакая не родственница… О чём вы говорите?! Немедленно покиньте мой дом!

– Уберите её, – бросил Роттер и неприязненно добавил: – Разве ж это дом, это сарай…

Военный с нашивкой на груди извлёк из кармана тряпку, смочил её зелёной жидкостью из прозрачного пузырька и прижал к лицу Розы – она сопротивлялась, но силы были неравны. Почти сразу же мама закатила глаза и осела на пол. Мари бросилась к ней, больше не пытаясь задавать этим людям какие-либо вопросы. Мысли путались, вязли в голове, пронзительно звенели… Или это у неё в ушах?

Мари нащупала пульс на шее матери и с облегчением выдохнула. Стафис придёт, даст лекарство, и всё наладится! Всё исправится! Вот только… Одна-единственная, самая главная мысль наконец прорвалась сквозь звенящую паутину: «Кассандра!» Нужно было срочно что-то делать. Мари откинула со лба растрепавшиеся волосы и взглянула на Роттера. Она хотела быть храброй… но голос дрожал.

– Я вас ненавижу, – выдавила Мари и от ужаса так сильно сжала руку матери, что та, уж верно, должна была бы сразу очнуться. – Если вам нужна я, забирайте! Но не трогайте мою с… – секундная заминка, оплошность, которая могла стоить им жизни, – семью!

Она снова поспешно склонилась над матерью, чтобы скрыть от Роттера и его людей хлынувшие из глаз слёзы. Стоя на коленях у тела Розы, Мари беззвучно плакала, и страх сковал её – страх за себя, за родителей и Кассандру, которая должна была прийти домой с минуты на минуту. Мари судорожно всхлипнула и уловила запах жидкости, погрузившей маму в сон. Наверное, это была растительная настойка – Мари, кажется, помнила этот запах, встречала его, но где… Голова закружилась, и она почувствовала, как тяжелеют руки, и веки, и подбородок – тянут вниз, вниз, прямо в бездну…

– Вынесите её на свежий воздух, скорее. Да не мать же, а девочку! И конфискуйте всё, что может иметь отношение… – голос Госса был последним, что она услышала.

Мир погрузился во тьму.

День выдался солнечный, но по-весеннему ветреный, причём ветер был обжигающе холодный, северный. Пока Кассандра трудилась вместе с Лидией над её школьным проектом по рисованию, она то и дело бросала взгляд за окно. Ей казалось, что на улице ужасно тепло, и Кассандра торопилась скорее закончить, чтобы вернуться домой, захватить сестру и отправиться на речку наблюдать закат. К тому же, хоть Лидия и была премиленькой девочкой, Кассандре быстро надоедали их совместные занятия. Стафис полагал, что Касси может быть для Лидии таким же чудесным учителем, как Мари, но он заблуждался. Люди часто путают упрямство и терпение.

Оказавшись теперь на улице, Кассандра поняла, что поторопилась со своими планами. Ветер сбивал с ног и бросал в глаза дорожную пыль; как всегда, под рукой не оказалось заколки, чтобы собрать спутавшиеся волосы. Кассандра вздохнула и обречённо направилась в сторону дома, но на полпути вспомнила, что забыла полить семена маттиолы, которые они с Мари посадили неделю назад в маленькой теплице. Сегодня была её очередь. Пришлось вернуться и заглянуть в оранжерею.

Там было так тепло, что у Кассандры пропало всякое желание выходить обратно. Похрустывая обнаруженным в сумке печеньем, девушка смотрела через стекло на гнущиеся верхушки деревьев и на флаг Федерации над центральной площадью: буквы «СФ» и шесть синих звёзд в чёрном круге на белом фоне. Флаг нещадно мотало из стороны в сторону, и казалось, что он сейчас оторвётся и улетит. Запахнув поплотнее куртку, Кассандра вернулась на тропинку и пошла в сторону площади, не выпуская флаг из вида. У неё было с собой немного денег, а мама как раз хотела попробовать новую приправу из лавки пряностей. Предвкушая радость матери, Кассандра купила небольшой пакетик острой приправы для неё и корицу для себя и Мари. По воскресеньям сёстры любили пить на веранде кофе с корицей.

– Пожалуйста, – сказала старушка в лавке. Протягивая Кассандре сдачу, она как-то странно покосилась на неё и тут же отвела глаза.

– Спасибо, – улыбнулась Кассандра и вышла из лавки на площадь, где уже зажглись фонари.

Она заметила, что, чем ближе к дому, тем чаще прохожие почему-то оглядывались на неё, а некоторые даже останавливались и смотрели вслед. Кассандра нахмурилась, ускорила шаг, а потом и вовсе побежала. Соседи расступались перед ней, и Кассандра не могла взять в толк, что они делают здесь в такой час, зачем они столпились на улице перед её домом.

Перепрыгнув через две ступеньки, она наконец оказалась на крыльце. Дверь была не заперта, на веранде – темно и холодно. Кассандра щёлкнула выключателем. Ни мамы, ни Мари здесь не было. Кассандра попыталась успокоиться: обычное дело, ушли за продуктами, отлучились, мало ли какие могли возникнуть дела! Но странное поведение соседей и открытая дверь не шли у неё из головы.

Она опустила глаза: пол вроде бы не грязный, но… Кассандра присела на корточки и дотронулась рукой до ребристого узора на гладкой доске – вот оно что, следы! В доме были чужие, и они не вытерли ноги, когда вошли.

Под скамейкой она заметила что-то белое – скомканные листки бумаги оказались письмом от отца. Кассандра разгладила страницы, разложила их на столе и попыталась вчитаться в неровные строчки, но не могла сосредоточиться; перед глазами всё плясало, и слова не складывались. Лишь оторвавшись от письма, она наконец обратила внимание на записку, наспех нацарапанную карандашом на салфетке: «Мама в больнице. Стафис».

В больнице?! Кассандра задрожала. Она ничего не понимала. Почему Мари не позвала её, сестра ведь знала, что она у Лидии? Кассандра бросила сумку с красками в кресло и выбежала из дома. Если не останавливаться, до больницы она могла бы добраться минут за десять, хотя Кассандра сомневалась, что столько выдержит. Обычно она быстро выдыхалась – «худший бегун в обоих мирах», как говорила про неё сестра. Но сейчас силы взялись словно из ниоткуда. Бежать со всех ног стало необходимостью; бежать, чтобы узнать, что случилось с мамой и Мари.

У здания больницы Кассандра упала на ступеньки, задыхаясь. Позволила себе перевести дух несколько секунд, прежде чем снова поднялась и зашла в холл. Медсестра, увидев Кассандру, тут же исчезла и появилась уже со Стафисом. Пока её не было, Кассандра успела отыскать имя Розалии Клингер в журнале регистрации и хотела бежать к ней в палату, но Стафис перехватил её.

– Подожди, – сказал он, крепко сжимая её руку, чтобы она не вырвалась. – Послушай. Ваша мама в порядке, но она… спит.

– Спит? – воскликнула Кассандра. – Но почему все…

– Она в коме, – через силу произнёс Стафис.

Девушка помотала головой.

– Это значит, что…

– Что мы не можем её разбудить. Её отравили. Каким-то растительным ядом.

Кассандра попыталась заглянуть Стафису в глаза, что было непросто: мужчина был выше её по крайней мере на две головы.

– Кто её отравил?! Каким ещё ядом? И что, нет противоядия? Это как в сказках, что ли, спит беспробудным сном? Так не бывает! – Кассандра вдруг поняла, что кричит.

Стафис избегал её взгляда.

– Ты живёшь в Цветочном округе, тебе ли не знать, какими опасными бывают растения? – пробормотал мужчина. – Похоже, что кома вызвана миккой, но эта трава – исчезнувший вид, и мы…

– Так кто это сделал? – резко оборвала Кассандра. – И где Мари, она с мамой? Пропустите меня!

– Время уже позднее, посещения… – робко начала сестра, но Стафис её остановил.

– Ты можешь пройти, – сказал он Кассандре. – Мы перепробуем все варианты, это я тебе обещаю. Ваша мама снова очнётся. А Мари…

– Что Мари? – Кассандра замерла. – Что?!

– Мари… – он замялся. – Её нет.

Кассандра уставилась на Стафиса. Он сделал шаг к девушке, но она отступила, наткнулась на угол стола и дёрнулась.

– К-как это – нет? – пересохшими губами спросила Кассандра.

– Соседи видели, как к вашему дому подъехал автомобиль… говорят, роскошный. Из него вроде как вышел Роттер со свитой… Я не знаю, верить этому или нет… Его люди забрали Мари, она была без сознания. Они… ваши соседи то есть, хотели узнать, в чём дело, но их разогнали. Сама спросишь потом. А в доме они нашли вашу маму…

Кассандра слушала, пытаясь уловить смысл, но смысла не было. Роттер, глава Соединённой Федерации, забрался в такую глушь, чтобы увезти её сестру? И при помощи непонятного растения, давно исчезнувшего с полей Цветочного округа, отравил её мать? Бред какой-то!

– Это ошибка, – прошептала Кассандра. – Этого просто не может быть!

– Нет, Касси, – сказал Стафис. Его голос тоже дрожал и срывался, но Кассандра ничего вокруг себя не замечала, – что-то случилось…

Предвкушение доброго поступка, предвосхищение чужой радости – вот то, ради чего, по мнению Ремко Клингер, стоило жить. И Ремко важно было не только верить в эти принципы, но и следовать им каждый день – чтобы не было стыдно перед собой и богом. А ещё чтобы подавать пример своим детям. У Ремко было две дочери: честные, ласковые и чистые душой девочки. Он считал себя счастливым человеком.

Пожалуй, Роза была права, когда упрекала его, что он живёт слишком далеко, что детям не хватает отца и что она не этого ждала, когда выходила за него замуж в Поверхностном мире. Да, Роза была права, но она не знала, как много сил он вкладывает в то, чтобы переменить их жизнь к лучшему. Последние пять лет были особенно трудными, хотя Ремко тогда, можно сказать, повезло: удалось получить место сразу на двух больших стройках Алилута. Он разрывался между сменами, мало спал и ел на ходу, но никогда не жаловался. У него был свой угол, значительный заработок, а главное – у него была мечта. И вот час пробил! Мечта сбывалась. Ремко уже видел перед собой сияющие глаза и слышал смех Розы и девочек. Да, ради этого стоило жить и работать.

Ремко вышел из банка и остановился, чтобы удобнее перехватить тяжёлую папку под мышкой. Папка была набита купюрами – деньгами, которые он так упорно копил все эти годы. Ремко казалось немного старомодным, что вносить плату за приглянувшийся ему домик в пригороде надо наличными. Но с другой стороны, приятно было держать эту огромную сумму в руках – всю сразу! – и сознавать, что он смог продержаться и сохранить свой план в тайне от Розы.

По кривоватой улочке, петляющей то вправо, то влево, резко ныряющей вниз и взмывающей вверх, Ремко пробирался в сторону дома, где он делил скромную комнату с двумя приятелями. Никаких машин на этой улице, конечно, быть не могло, а между домами раскинулся длинный пёстрый рынок. Здесь было всё: прилавки с овощами, корзины с цветами, клетки с котятами и домашней птицей. Котята заинтересовали Ремко, но он прошёл мимо, не замедляя шага. Такой подарок дочерям он сделает как-нибудь в другой раз. Через два квартала на углях жарили рыбу, заворачивали её в листья красного подорожника и продавали по пятнадцать монет за порцию. Мужчина за прилавком, Лука из Цветочного округа, кивнул Ремко: наверное, вспомнил, как тот нашёл ему помощника, когда Лука не мог работать из-за сильного ожога. Ремко кивнул в ответ, глубоко вдохнул сочный аромат рыбы и пошёл дальше. Пятнадцать монет – это много. Раньше он не мог себе этого позволить… Впрочем, почему раньше? Ведь ничего не изменилось, а деньги, которые он трепетно нёс в старой папке, – портфеля у него не нашлось – нужны были для другого. Рыба могла подождать.

Здание, где жил Ремко, было возведено задолго до того, как семья Клингер поселилась в Новом мире. Это было строение из прежних времён, со своеобразной архитектурой, без лифтов и горячей воды. Когда-то Ремко удивляли эти дома: потолки были везде разной высоты, комнаты стыковались друг с другом весьма произвольно и соединялись лестницами; но он привык, и теперь уже дома Поверхностного мира казались ему слишком простыми и скучными.

Он зашёл в захламлённый подъезд. Хозяйка дома плотно занавешивала все окна, чтобы в холле царил холодный полумрак и не было видно, что она за всю жизнь ни разу здесь не прибралась. Над лестницей должен был гореть фонарь, но он регулярно перегорал, и холл погружался в абсолютную тьму до тех пор, пока кто-нибудь не заменит лампу – обычно это был сам Ремко. Вот и сейчас ему пришлось пробираться к лестнице скорее на ощупь. Это было несложно: Ремко наизусть знал, сколько шагов занимает путь от двери до лестницы, а там – всего двадцать три ступеньки наверх, и станет светлее.

На площадке второго этажа сидел мальчик. Ремко не удивился и только вздохнул, увидев его. Бездомные и нищие нередко забредали в этот дом и прятались по тёмным углам, укрываясь от непогоды. Ремко их не гонял: он делил с ними воду и хлебцы, отправлял за них письма и отдавал им старую одежду.

Но этот мальчик был совсем маленький, лет пяти-шести. При виде Ремко он поднялся на тоненькие ножки и сказал:

– Дядя Ремко, помните меня? Вы осенью помогли моей маме с работой.

Ремко внимательнее всмотрелся в лицо ребёнка. Ямочки на пунцовых щеках, тёмные глаза-горошины, бледные уши торчком. Когда он видел Эрильена в последний раз, тот был совсем крошкой. Неужели это было только прошлой осенью?

– Как она? – спросил Ремко, открывая перед Эрильеном дверь в свою комнату. – Проходи, не стесняйся. Что-то случилось? Они её уволили?

Эрильен заходить отказался. Глаза его налились слезами, и он кивнул в сторону лестницы, уводящей в темноту холла.

– Мама болеет. Пойдёмте со мной, дядя Ремко. Она сказала вас найти, сказала, что вы точно поможете! Пожалуйста, идёмте скорее!

– Чем она заболела? – спросил Ремко, ногами нащупывая следующую ступеньку. Одной рукой он продолжал сжимать папку, в другую взял мокрую ладошку Эрильена.

– Я не знаю, – всхлипнул мальчик. – Там много людей… Они не хотят больше ходить…

Мальчик вёл Ремко сквозь паутину улиц, не замедляя шага, – он хорошо запомнил дорогу. Эрильен не мог точно сказать, когда заболела мама. Он лишь видел, что ей стало трудно двигаться, хотя она никогда не жаловалась. Её выгнали с работы – конечно, кому нужна такая медлительная горничная, и им с Эрильеном пришлось искать себе новый приют.

В подвале, куда мальчик привёл Ремко, было холодно, но хотя бы не сыро. Узкие окна под потолком выходили на юг, и косые лучи солнца подсвечивали миллионы частиц пыли в воздухе. Сияющие пылинки плыли по помещению, превращая обычный подвал в волшебное подземелье.