Текст книги "13 причин Энни (СИ)"

Автор книги: Kasatad

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

========== 13 причин Энни ==========

I.

Сначала был звонок. Такой непрерывный и цепкий, пытающийся окончательно вытащить тебя из глубин беспамятства. Услышав его, силюсь открыть глаза сквозь припухшие веки. Воспалились они из-за слез. Но причину озвучивать до сих пор тяжело. А как-никак со дня похорон прошла почти целая неделя. Я не привыкла плакать, но все меняется. Кто-то уходит, а кто-то остаётся так. В невесомости. В неизвестности.

Её дом уже опустел, потому я бесцеремонно на правах близкого друга порылась в её вещах. Наверное, это неправильно. Но хотелось найти ответ на случившееся. И ведь нашлось же в одном из ящиков письменного стола. Кассеты, адресованные мне и подписанные аккуратным почерком «Тринадцать причин, почему Энни Креста ушла из жизни…». Они, то есть кассеты уже поджидали меня.

Я немного дремлю перед прослушиванием, чтобы оттянуть время. Но раз проснулась то нужно прослушать кассеты. Встаю с кровати и спускаюсь в гостиную. Там темно, ведь уже глубокая ночь. Гостиную освещает лишь тусклый свет уличных фонарей. Нахожу настольный светильник и включаю его.

Развязываю атласную ленточку, открываю коробку и достаю плеер. Она все продумала заранее, она готовилась к этому, раз даже не забыла положить туда наушники. Вставляю первую кассету и нажимаю кнопку «проигрывать». В наушнике раздаётся уставший голос, который не ожидала уже услышать.

КАССЕТА 1.

Джоанна, ты меня слышишь?

Да, слышу. Но ты меня нет.

Это я. Энни. На улице лает собака, неодобрительно так, будто знает мои замыслы. Я, наверное, тебя удивила. Ну, перестань же, уже действуешь на нервы. Это я не тебе, Джоанна. Ладно, придётся смириться как всегда. На чем я остановилась?

Не знаю. Но продолжай, пожалуйста. Мне просто нужно понять, что с тобой произошло в последние дни.

Вероятно, ты хочешь знать причину.

Хочу.

Как бы тебе бы сказать? Понимаешь, я просто очнулась. Прозрела. Ты чувствуешь, что мой голос твёрд? Ты слышишь мой голос по-настоящему и впервые. Он был таким. До игр. А знаешь, это так странно рассуждать о том, чего нет. Но ведь меня тоже нет, то есть не будет. Хотя, в этом есть смысл. Я тебе расскажу. Терапия доктора Аврелия прошла успешно, а я просто применяю данные мне навыки. Только не надо его обвинять, он сделал свою работу. А дальше я уже сама делаю свой выбор. Записываю эти записи для тебя. Записываю их и для себя. Ведь война окончилась, пора и мне заканчивать свои дела.

Нет, не пора, Энни.

Это началось давно. Он предлагал бежать, он это Люк. Мой напарник. 4 – дистрикт. 70-е игры. Как тебе самой известно, благодаря Мегз, а позже стараниям Финника наш дистрикт заключал союзы с профи. И тот год тоже был не исключением. Я жутко боялась их, но кто бы рискнул отделиться? Выделиться, стать заметной, а главное стать мишенью?

Потому мы просто доверились менторам. Мы хотели им верить.

Как мы с Лоренсом вслушивались в каждое слово Волка.

Нам было необходимо верить. Потому мы верили. Тонули на дно, но кто тогда знал, что мне удастся оттолкнуться оттуда, от дна? Не дрожи, спрячь руки в карман, в крайнем случае, и старайся делать непроницаемое лицо. Так говорил Финник. Так я и делала. Так делал и Люк. Я старалась делать все, что он скажет, тогда для нас с Люком он был спасителем, этаким знамением свободы и спокойствия. Я надеялась, что мы прорвёмся. Может, обойдётся? Может нам не достанется? Не обошлось. Слабым и тем, кто считает себя слабыми, всегда причитается должная смерть. Продолжение следует, прошу сменить кассету.

Ты не была слабой, Энни. Почему ты так решила? Нажимаю кнопку «стоп» и меняю кассету на следующую. Жду, когда в наушниках прозвучит знакомый мягкий, мелодичный и мёртвый голос.

КАССЕТА 2.

Ты здесь, Джоанна?

Да, Энни. Я здесь была. Всегда. Но я понятия не имела, что с тобой происходило.

Тогда я буду рассказывать дальше. Ночью было холодно. На арене, да. Мы с ним зашли в палатку. Там было тесно и темно. Но мы были вне досягаемости от наблюдательных профи. Хотя бы мысленно. У него было осунувшееся лицо, я его запомнила. Я запомнила Люка. Он тогда сказал:

– Энни, если придётся, будем бороться с профи и постараемся уйти с честью.

Нет, я это придумала. Так звучало бы благороднее, словно мы смогли сохранить человеческое достоинство. Но было не так. Он сказал:

– Энни, я случайно поругался с Реджинальдом. Повезёт нам, если доживём до утра.

Это было стаккато, но я бы хотела, чтобы он соврал. Однако он был честен. Говорил он о трибуте из первого, который любил напевать серенады. Жаль, что и добровольные убийства тоже входили в этот список. Я сказала ему:

– Случайно?

Хотелось бы, чтобы это звучало как упрёк, но я тогда просто констатировала случившееся. Как жалко, но такая увлекательная фраза. Он попытался меня успокоить.

– Мы можем уйти сейчас. Они устали, они скоро заснут.

Они устали, но никогда не устают от крови, мысленно добавила я. Он врал мне, он врал себе. Но я его не перебивала.

– Уйдём сейчас?

– Нет, Люк. Лучше на рассвете.

– Ладно.

Какой содержательный диалог. Но я тогда довольствовалась даже этим. Этот разговор был ценен, а мне было страшно. Потому и так разошлись. Я не стала спать, хоть и легла в одну палатку с Вивиан, чтобы не вызвать подозрение остальных трибутов. Тогда инстинкт самосохранения спас мне жизнь, но сейчас и оно выдохлось. Я притворилась, что не слышала стычку Люка с Реджом. А потом мы улеглись окончательно. Она спала. Вивиан. День был для неё насыщенным. Кажется, она тогда долго охотилась за девушкой из седьмого. Да, она её убила. Прости, Джоанна. Я её не знала. Полагаю, она просто останется очередной безымянной для нас, как бы горько это ни прозвучало. Её смерть породила жуткую усталость у напарницы. Она быстро заснула. Так твой дистрикт спас меня.

А я могла бы спасти тебя, если бы ты мне доверилась. И да, у этого безымянного трибута было имя. Джун. Я делаю медленный вдох и увеличиваю громкость, чтобы внимательнее запечатлеть, выжечь и выслушать твои слова.

Потом я уселась и медленно отбросила одеяло. Расстегнула замок палатки немного и увидела… увидела, что Люка. Всхлип Энни. Джоанна. Они. Кассиан и Реджинальд связали его верёвкой, а в рот засунули серую тряпку, чтобы Люк не перебудил остальных. Они мстили за что-то, а они умели это делать.

Повторяю про себя: а они умели это делать. Не буду отрицать.

И у них была пила. Они собирались пилить его шею, понимаешь? Люк беспомощно мотал головой, Кассиан тогда ещё его ударил. А Люк тем временем мычал. Металлическая пила все вгрызалась в плоть. Пахло кровью и мочой. Но не моей. Ведь я просто наблюдала над тем, как они его пилили и пилили. А я смотрела.

Энни нервно смеётся. А я не дышу. Ничего не могу почувствовать. На играх бывало и не такое, но Энни всегда была впечатлительной. А может это я бесчувственная?

Старалась не шевельнуться, чтобы не разбудить напарницу. Эти отпилили его голову. Они не они. Они стали этим. Эти обезглавили его живьём, и голова покатилась на правую сторону поляны.

Стало необычайно тихо. Наверное, тогда распорядители позаботились об этом. Птицы перестали петь, и ветер не дул. А потом прогремела пушка. Пикантная ситуация. Но никто не проснулся. Она не проснулась, потому я жива. А они прошептали:

– Завтра устраним другую. Утром.

Я ушла. Я их услышала. Со стороны, кажется, что просто взяла и ушла, словно это было легко. Мне повезло, что я смогла сбежать до рассвета. Дальше ты знаешь. Потом землетрясение и развал дамбы. Всем известно, что нас всех унесло водой, для всех это был скучным сезоном. Скучным сезоном для них.

Им всегда были нужны лишь зрелища. Ты знаешь это, Энни. Ты знала. Почему ты обижаешься, словно этого не знала?

А нам было весело. Я крепко обхватила какой-то кусок дерева, а Реджинальд тонул. Барахтался в воде, уходя вниз в ад. А я чувствовала себя прекрасно в этом аду. Потому что это было ничего по сравнению со страданиями Люка. Я заслужила.

Не совсем. Ну, немного может быть. Хотя, нет. Он мог бы уйти в одиночку.

Я жалею, что тогда не согласилась. Не ушла с ним. Не утонула. Хотелось, но я всплыла из глубин, потому что кровь моего дистрикта была сильнее, чем мои желания. Люк мёртв, а я проиграла. Это и стало отправной точкой. Теперь ты тоже будешь помнить его имя и надеюсь чтить его память вместо меня, когда меня уже не будет. Джоанна, если ты дослушала, хочу выразить тебе благодарность. Ты сильная, потому ты справишься дальше.

Нет, Энни. Ты не проиграла тогда. Ты проиграла лишь неделю назад. Но какой смысл теперь это говорить? Медленно вытаскиваю кассету. И обнаруживаю фото, прикреплённое к задней стороне кассеты. На нем изображён юноша с медными волосами, улыбающийся и живой. Люк. Не волнуйся, Энни. Я его внесу в «книгу памяти» Китнисс Эвердин. Бережно кладу снимок в карман и вставляю следующую кассету.

КАССЕТА 3.

Джоанна, что лучше безопасность в неволе или свобода?

Не могу ответить. У меня ничего этого не было.

Да. Ты знаешь, все победители знают ответ. Я выиграла игры к несчастью для своего дистрикта. Позорная победа, как они говорили за моей спиной. Будь я из третьего или одиннадцатого, они бы обрадовались даже такому. Но нет, это был четвёртый. Тогда ещё Финник, мой ментор сказал, что на пороге новой жизни всегда одиноко, но не стоит небрежно отбрасывать шанс данный мне.

Но ты отбросила.

Они, мои менторы, когда у нас был тур победителей, старались, чтобы я держалась спокойно, словно я заслужила свою победу. А я не могла. Провалилась. Мямлила, когда читала бумажку. Не могла выносить их глаза наполненные ненавистью. Все до меня это выносили как-то, а я оказалась слабачкой в тот момент. Нервно смеялась, когда не знала чем заполнить паузу. Закрывала глаза, опускала голову, чтобы раствориться перед зрителями. Я заслуживала неодобрение, но вместо этого Финник одаривал меня дружелюбной улыбкой и приносил тушёную говядину с фасолью, чтобы я не утомлялась. Финник за все семь лет своего менторства старался заботиться о своих подопечных с полной отдачей. За это время я не услышала ни одного упрёка, он старался быть для нас другом и братом.

Да, он был нашим другом. Даже больше. Братом и родственной душой. И твоей любовью, Энни.

Однажды, когда наш поезд остановился в седьмом, мы вышли прогуляться в осенний лес. Я и он. Думая о прошлом, мы выбираем красоту. А я выбираю этот момент нашей жизни с ним. Деревья уже опустели и ветки оголённые предстали перед нами во всем своём уродстве и незащищённости. Листья цвета засохшей крови и разложения лежали на земле. Они предупреждали меня, что ничего ещё не закончилось. Финник молчал. Он был таким грустным, а я не хотела спрашивать причину, хотя могла бы. Ведь он был старше меня всего лишь на полтора года. Потому мы могли поговорить. А небо оно было серым, успокаивающим и безмятежным. Тогда он подал голос. Он робел.

– Как думаешь, люди забудут, что ты заколол ровесницу трезубцем, если улыбнёшься?

Я сказала ему, да. И замолкла. Зачем он сказал мне это? И знаешь, что самое страшное? Я не могла его понять, ведь мне никогда не приходилось делать этого на арене. В каком-то смысле я даже тебе завидую, Джоанна. А ещё ужаснее было то, что его улыбка и вправду заставляла людей забыть, что Финник тоже убийца и преступник. В каком-то роде. Мне стыдно, но, несмотря на всю его любовь, эти тёмные мысли никогда не покидали меня. А вдруг он притворяется гуманным?

Я знаю, что это не так. Но все же почему я не могу о нем думать лучше? Почему у меня не получается? Когда я проговариваю эти строки для тебя, мне до сих пор мерещится тот тяжёлый аромат осеннего дождя. Я знаю, он хотел убедить меня в своей невиновности. Но момент был упущен, он молчал и я делала тоже самое. Потом он снова улыбнулся и примерил игривую маску.

– Хочешь кубик сахара?

Вот что он сказал тогда. А я взяла кусок, хоть и не заслужила его откровение. И того кусочка сладости, Джоанна. Люди никогда не могли на меня опереться, потому мне сейчас не страшно оставлять кого-то.

Вытаскиваю кассету. Глаза не моргают. Я в ступоре. Неужели Энни так думала? Не могу поверить. Но ведь я никогда не рассматривала Финника, да и себя с такого ключа. Мы не убийцы, хоть и убивали. Она этого не поймёт, она права. Но это не то за что можно завидовать. Как заведённая кукла меняю кассету. Ведь сейчас я и вправду кукла. Куда укажет Энни, туда и поверну.

КАССЕТА 4.

Знаешь, Джоанна. Мне кажется, что человека любить легко, когда его знаешь не слишком близко. Ну, что я могу теперь сказать о Финнике?

Закрываю глаза, чтобы воссоздать образ умершего друга. Мне кажется, я не хочу знать неизвестную мне Энни. Энни в конце её жизни.

Он нигде. Он пустота. Он просто имя в рассказах. Его нет. Но он остался в истории. Зато его здесь нет. С каждым днём его образ тускнеет, а я настраиваюсь, чтобы окончательно не растерять его. Хочется ощутить тепло его рук. Но мы больше не держимся за руки. Мы не будем танцевать так задорно, как на собственной свадьбе. Я больше не уловлю на себе его мимолётный взгляд. Почему-то я всегда думала, что его глаза зелёные. Чарующие и дьявольские, хоть они и были лазурного оттенка. Наверное, все из-за золотистых волос пахнущих хвоей.

У него был ещё такой шампунь. Мы даже в тринадцатом шутили, что у здешних жителей нет никакой индивидуальности, потому что все они моются только дёгтем. И соответственно пахнут…

Отвратительно.

одинаково. Мне ещё хочется услышать своё имя. Ты бы сказала, что я многого хочу. Я знаю, ты права. Я не насытилась, я ненасытна. Наверное, это и объединяет всех тех, кто вышел из игр живым. Можно быть ненасытной и будучи не победительницей. Кто-то не может насытиться своими страданиями, лелеют его и стараются не жить, а просто существуют. Это я тебе, Джоанна.

Теперь я злюсь. Да что ты знаешь, Энни? Не помню, что мы с тобой обсуждали мою семью. Я хотя бы существую в отличие от тебя. Сердце жутко колотится, что не могу больше сидеть на диване. Резко встаю и направляюсь к крыльцу дома. Может холодный воздух, остудит обжигающие слова Энни. Мимоходом включаю следующую кассету.

КАССЕТА 5.

Тебе когда-нибудь было стыдно за свою неосведомлённость? После моей победы, Финник строго приказал мне наведаться на столичную вечеринку в потёртом балахоне и венком из одуванчиков.

Сердце мучительно защемило. Я даже догадываюсь, о чем пойдёт речь.

Мне это довольно показалось странным, но я не спорила. Я не была в состоянии. Ты же знаешь, насколько тогда я была «адекватна». А хотя стоило. Стоило надеть это роскошное фиалковое платье с серебряными блёстками. Тогда бы он бы не переживал бы эту боль сам. Я могла бы с ним это разделить. Но я как всегда послушалась его. Глупо, но я оправдываю себя тем, что он был моим ментором. Он сделал так, чтобы меня больше никогда не приглашали в столицу. Он спасал меня, но я не понимала тогда от чего. Лишь в тюрьме, лишь там я узнала правду. И то по телеэкрану, а не от него самого. Сидя в камере, я слушала его голос под нервные смешки миротворцев. Так вот он какой, наш красавец говорили они. Я не знала, что его продавали. Я не знала, что он жил в адском безмолвии, что он жил в безмолвном аду. Я не знала, что победителей выставляли на аукцион. Это ведь он тебе запретил распространяться о том, чем вам приходилось заниматься?

Нет. Но никто бы из нас не стал бы говорить о таком вне стен платинового особняка. Мы даже между собой это и не обсуждали. Я начинаю дрожать. От усталости? От холода? Или от всплывающих воспоминаний? Я ведь всегда могу выключить и забыть. Я напугана, я не хочу это слушать. Но я не могу просто взять и выбросить. Не могу.

Джоанна, прости меня. Я знаю, что тебе неприятно затрагивать эту тему. Но нужно.

Нужно? Да что ты знаешь об этом? Тебя ведь там не было. С трудом сглатываю, оттираю рукавом слезу.

Я не знала. Я была слепа и защищена им. Говорили ли мы об этом, о его прошлом в тринадцатом? Нет. Он старался не затрагивать эту тему.

Он бы умер, но не стал бы это все анализировать или погружаться в слабые отголоски прошлого. Лучше это все запить как Хейтмич.

Он старался не испугать меня, все так же лишь думал обо мне. Стоило мне заикнуться об этом, он всегда бледнел. Понимаешь человек, который пожертвовал собою ради меня, боялся, что после такого я его брошу.

Поверь, не только его посещали такие мысли.

Мне кажется, что он сомневался в моей любви. Да, он засомневался. Он чувствовал себя виноватым. Но ведь мы обе знаем, что не он виноват, а они. Те, которые использовали его. Смазливый раб, что он может нам сделать? Действительно. Если бы я была бы сильной и умела бы постоять за себя, он бы не пошёл на это. Если бы я была бы сильной, он не принимал бы ванну несколько раз в день. В год нашего первого знакомства, когда он пришёл на чаепитие у Мегз, он сразу же попросил её отвести его в ванную. Знаешь зачем?

В наушниках играет лишь тишина. Молчание. Значит нужно поменять кассету. И в этот момент я понимаю, что пристально всматриваюсь в море. Сколько же секретов ты утаила от нас Энни? Они столь же бездонны как это море? Я нажимаю кнопку, пока меня обдувает морской бриз.

КАССЕТА 6.

– Зачем тебе ванна, ты ведь только утром принял душ? – тогда поинтересовалась я. Невинный вопрос, за которым скрывалась ужасная правда.

Он тогда напрягся. Финник, который никогда не теряется, медлил ответом.

– Мне нужно смыть грязь.

Тогда я не вслушалась в его слова. Ну, мало ли что? Для меня эта фраза не несла никакой ценности. Ненавижу себя. Нужно было больше интересоваться им, разговаривать откровеннее, расспрашивать больше. А не просто ждать.

Пожалуй, мне тоже. Потому что если бы я была не в какой-то мере равнодушной, Энни знала бы, что я за неё переживала. И она была бы жива. Возможно.

Роскошные подарки и неизвестные влиятельные друзья? Я думала, что они воспринимали его как своего сына. Золотая сеть на церемонии открытии игр должна была меня натолкнуть на нужные мысли. Но, кажется, тогда я ничего не мыслила. Джоанна, мне потом Китнисс говорила, что он решился рассказать об этом перед всем Панемом из-за меня, хотя Хейтмич его отговаривал.

– Обязан. Если это поможет ей.

Вот, что он сказал ему. Нет, нет, нет. Он не был обязан. Ни капельки. Совсем. Но он это сделал.

Потому что искренне любил тебя.

Жаль, что я мало говорила ему, что люблю его. Но теперь у меня есть возможность сказать это другому человеку. Так что слушай. Джоанна, я люблю тебя, моя дорогая подруга. Знай, что ты не всегда была одинока. И не будешь, если начнёшь жить. Люблю тебя, слышишь меня? Живи.

Жить? Говоришь ты мне, будучи мёртвой. Закрываю лицо руками. Как я могу быть не одинокой, если тебя уже нет? Скажи мне как теперь жить? Я не знаю, как живут люди. Я ведь никогда не жила. Но одно неизменно, я тоже люблю тебя. Больше не могу сдерживаться. Голос срывается, я, наконец, плачу в унисон с начинающимся дождём.

II.

Я делаю глубокий вдох и протираю лицо влажным полотенцем. Грею руки, онемевшие от холода. Пью горячий чай с полынью. В честь тебя. Ведь полынь это символ утраты и горечи, а также невосполнимой тоски. Дождя уже нет. Но у меня все ещё текут слезы. Сквозь мутную пелену слёз нахожу кнопку плеера и нажимаю. Запись начинается.

КАССЕТА 7.

Привет, это снова я. Ещё не надоела тебе?

Нет. Нет. Совсем нет.

Знаешь, Джоанна. Я была глупой.

Не буду этого отрицать. Знаешь, обычно это мне говорят сбавить обороты и успокоиться. Но я не думала, что это нужно говорить и тебе.

Глядя на толпу девушек окружающего его думала, что у нас не может быть ничего общего. Я думала, что я была его капризом. С какой стати он выбрал меня? Почему я? Этот вопрос волновал меня всегда и волнует сейчас. Но мёртвый не ответит. У мёртвого не узнаешь. Я хочу знать, но он сможет ответить мне только, когда пробьёт моё законное время.

Тогда ты и задумалась об этом, Энни?

Но мне можно его ускорить и быстрее выяснить. Поверь, муки незнания мучают хуже, чем те мёртвые бабочки с арены. Почему-то я всегда окружена мёртвыми. Может потому что я и сама мертвец в каком-то смысле?

Мы все мертвецы и переродки.

Они приходит ко мне ночью. Мертвецы. Мэгз. Я любила её как собственную бабушку. Она вызвалась вместо меня на игры. Приходит и он. Люк, который мог бы уйти сразу же, но ждавший меня и рассвета, который для него так и не наступил. И Финник. Отдавший мне все. И самое страшное никто из них не злится. Их лица приветливы и спокойны. Как такое возможно? Почему они не злятся? Потому я сама злюсь на себя.

Они не злятся, потому что ты была невиновна. Несмотря на вновь проснувшуюся боль в висках встаю и достаю с ящика остальные кассеты, чтобы прослушать все сразу.

КАССЕТА 8.

Это было после нашей свадьбы. Мы просто сидели, и разговаривали в душной комнатке. Тогда он ещё притащил хлопковые носки, чтобы мои ноги не мёрзли так сильно. Как всегда заботился. Не о себе.

Да, он всегда думал о других. Ты ведь могла подумать и о нас, Энни? Прости, это было эгоистично с моей стороны просить тебя жить ради меня.

Все-таки в бункере было холодно, это ведь не солнечный четвёртый. После женитьбы мы разговаривали так, словно до этого нам было запрещено говорить целую вечность. В тот день мы затронули звёздный отряд.

Гребаный отряд, в который я не прошла. Проклятый дождь. Упустила Финника. И тебя.

– Ты, правда, хочешь присоединиться к отряду Китнисс? Не сделаешь этого, никто тебе и слова не скажет, – сказала я.

Ну, черт возьми. Они ведь ему ничего не сказали бы.

– Я должен, Энни. Ради Панема, в котором мы будем с тобой жить, – мрачно ответил он.

Он мог бы не ходить. Это прозвучит эгоистично, но я обижалась на него в тот момент, потому что он выбрал Панем, а не меня. Ему было важнее быть хорошим революционером, чем хорошим мужем.

И хорошим другом.

Я знаю, что он делал все ради нас. Но стоило ли оно того? Он мог бы там выжить, ему хватало навыков. Он мог бы. Стоила ли сегодняшняя победа его смерти?

Это цена, которую мы заплатили.

Я часто задаюсь этим вопросом. Господи, он же умер от рук переродков. Какая ужасная смерть. Не могу представить его мучения. Я согласилась бы жить без него, только бы он не умер там. А знаешь, кто в этом виноват? Сноу? Это само собой.

Ублюдок.

Но Китнисс, но Китнисс Эвердин ещё больше.

Задерживаю дыхание. Ничего не понимаю.

Зачем она без явного плана потащила свою команду на верную смерть? Как ей хватило ума полезть в трансфер без оружия и припасов? Но говорить про предводительницу революций таким образом? Я смею. Меня оставили вдовой. Но у меня осталась ты. Это уже что-то.

А у меня могла бы остаться ты. Но Энни, наверное, у них не было другого выхода, раз они полезли в трансфер.

В каком-то смысле я счастлива, что ты провалила испытания в тринадцатом.

А я не особо.

Может и тебя бы они отобрали? Знаю же тебя. Ты бы его там не оставила. Умерла бы с ним. Ведь ты была его настоящим другом. Я не знаю, что ты к нему чувствовала и что чувствуешь. Но спасибо тебе за все. За то, что была с ним в его самые трудные моменты. Ты там была, а не я. Но почести получила я. Это неправильно. Он должен был выбрать тебя, Джоанна.

Что? В каком смысле я? Я имею в виду, он мой лучший друг, но он ведь любил тебя. Вы оба были моей семьёй. Ты слишком хорошо думаешь обо мне, раз такое говоришь. Ты точно сошла с ума, если додумалась до такого. Финник был моим другом, потому что сумел удержать меня от падения в бездну сумасшествия. Почему так больно дышать, словно за мной гонится стая профи? Я, кажется, тогда убила фаворитку Энобарии в отместку за Джун. А вдруг в этом есть смысл? Нет, нужно отвлечься. Следующая кассета. Сердце замирает, что она теперь скажет?

Оказывается, я совсем не знаю тебя.

КАССЕТА 9.

Был даже момент, когда он передумал. Хотел остаться, колебался и пропустил даже финальные тренировки звёздного отряда. Тогда я опять допустила ошибку. Моя вина заключалась в том, что я упорствовала недостаточно.

– Может мне остаться? Хочу видеть, как растёт твой живот. Может мне принести те медовые пирожные?

– Нет, Финник. Не надо. Без них и обойдусь. Мне так хочется, чтобы ты остался здесь, но ты ведь уже пообещал остальным, что пойдёшь с ними.

А нужно было сказать. Без пирожных обойдусь, но не обойдусь без тебя. Не смей уходить.

Финник потом добавил:

– Ты права, дорогая. Раз сказал, то нужно сделать. Надеюсь, когда все это закончится, я поведу вас в одно местечко во втором. Тебя, Джоанну и нашего малыша. Горные травы, растущие там, сделают сильным кого угодно. Иногда даже думаю, что потому у них были такие сильные трибуты. И наш малыш будет таким же здоровым.

Я могла бы быть крестной. Я могла бы быть крестной? Неужели?

Знал бы Финник, что ни ему, ни нашему ребёнку было не суждено увидеть этот мир. Зачем я тогда напомнила ему о долге? Истеричный смех Энни. После того как Капитолий объявил, что их отряд мёртв, я просто заснула мёртвым сном. Не иронично ли?

Весьма.

А потом проснулась одна в холодной комнате и отбросила одеяло, которое даже не согревало. В те времена, когда был Финник, то хотя бы жар его тела могло бы согреть меня. В тот день мне было так холодно, мне и сейчас холодно. И когда я привстала, голова неимоверно закружилась, а низ живота скрутило так, что я упала на пол. В комнате пахло железом, чем-то первобытным. Пахло кровью и разочарованием. Я видела, как кафель медленно заливает багровая кровь. Энни судорожно вздыхает. Ты могла бы быть нашей крестной. Но не судьба. Да, Джоанна, тогда я и потеряла своего ребёнка. Но не только его, а последнее, что меня связывало и с Финником. Так я потеряла все. Эфемерное будущее так и не наступило. Иллюзии утратились, как утренний туман.

Хорошо, что я лежу на диване. А стояла бы, то точно бы упала от такого. Тело ослабело, не могу шевельнуться и оледеневшими пальцами пытаюсь сменить кассету. А в голову словно залили свинец, еле поворачиваюсь, чтобы удостовериться, что я сумела включить следующую кассету.

КАССЕТА 10.

Не могу сказать, что уход Финника послужил основной причиной. Я любила его. Но зато не любила себя. Знаешь, мне даже как-то неловко проживать в своём дистрикте. Просто я бесполезна. И всегда была бесполезной. Меня ещё в год победы освободили от должности ментора, от всего. Это ещё одна причина, по которой ты можешь иногда недолюбливать меня.

Нет, Энни. Я никогда не осуждала тебя.

Мне повезло, что я не стала ментором. Мне не приходилось брать на себя ответственность за смерть умерших трибутов. Но при этом я получала пожизненные выплаты от комитета «Голодных Игр». Не могу сказать, что совесть меня мучила. Я об этом даже не думала. И когда играм пришёл конец, то теперь мне стали высылать деньги как вдове погибшего героя. Я понимаю, что раздражаю остальных жителей своего дистрикта, потому что живу роскошно так, не имея особых талантов за плечами.

Да ладно тебе. Мы всех раздражаем, но я не думала, что после такой пытки тебя ещё будет волновать мнение других людей.

Я не работаю, но у меня есть деньги. Что я делала с этими деньгами? Тратила на благотворительность. Смерть Финника на некоторое время превратила мои пустые ежедневные занятия во что-то важное. Так я думала, что делаю осмысленные вещи. Я убедила себя, что это важно. Пыталась помогать малоимущим семьям, раздавала направо и налево. Делая добро, нужно отпускать его на ветер и не ждать благодарности. Вот я и моё извращённое сознание не учли этого. Ведь меня не должно было бы волновать, что люди недовольны, что им бы лишь кого-то обсудить. Джоанна, ты, наверное, сказала бы, Энни, черт возьми, по каким причинам ты вообще тогда этим занималась?

Да. Энни, черт возьми, по каким причинам ты вообще тогда этим занималась?

Не знаю. Я не настолько альтруистична. Наверное, хотела, чтобы Финник мною гордился. Нет. Это поверхностно. Наверное, мне хотелось, чтобы мною гордился не только он. Я это делала, чтобы его не забывали? Нет. Я этим занималась, потому что хотела, чтобы остальные меня знали не как ту сумасшедшую из игр, которая лишь по случайности не отбросила коньки. А как Энни Кресту? Оборву здесь запись. Я немного устала, Джоанна.

Я тоже устала. В недоумении смотрю на небо сквозь окно. Открываю глаза навстречу холодному лунному свету и закрываю навстречу тьме. Но свет все равно силен.

КАССЕТА 11.

Я тебя раздражаю, Джоанна?

Нет, Энни. Ты меня пугаешь.

Поверь, я и сама себе надоедаю. Но сказать нужно и я не боюсь так обнажить душу перед тобой, ведь у меня исчезли даже те последние остатки достоинства, которые по определению от меня ожидались. Я знаю, что планируемое мною действие довольно иррациональное. Но была ли я вообще когда-нибудь логичной?

Нет, не была.

Откровенно говоря, я не знаю, я не могу решить, что для меня важно, а что нет. У меня нет никакого стимула, чтобы дальше двигаться. Я не вижу перспектив и никогда не видела их. Они у меня были только потому, что у меня был Финник. Скажи мне, Джоанна. А могли ли бы мы подружиться, если бы не было бы Финника? Ты ведь возилась со мной только из-за него? Кем я была для тебя? Можешь не врать, я все равно не услышу.

Правда заключается в том, что я не знаю. Откуда мне знать?

У меня имелись приятели в дистрикте до игр, но потом все они исчезли. И я стала нелюдимой до встречи с Финником. Энни, почему ты задаёшь такие вопросы, когда можно просто не думать?

Разве я была плохой подругой? Разве важно, как мы познакомились?

Энни, прости. Я не могу винить тебя в том, что ты не контролируешь себя, что жалеешь себя вместо борьбы, что ты не способна жить вопреки всему. Я не имею право требовать от тебя быть сильной, пока сама избегаю своих страхов. Нет, я не считаю себя униженной, но разбитой. А одним из молотков стала ты. Нет, снова я за старое. Перестань винить остальных, Джоанна. Энни сделала свой выбор, а твоя задача выслушать до конца. Не осуждать, принять и простить себя.

КАССЕТА 12.

Джоанна, я записываю эти кассеты не для того, чтобы оправдать свои действия.

Я знаю, Энни. Я знаю.

С моей стороны было неправильно сначала испуганно спрятаться в глухой панцирь и скрываться в бездне, а потом все это рассказывать тебе, лишённой возможности меня отговорить. Ты имеешь полное право злиться на меня, тебе не обязательно меня прощать.

Я давно простила тебя. Но не могу ещё простить себя.

Но я здесь не за этим. Я здесь, чтобы исповедаться пред тобой. Я испытываю к тебе смешанные чувства, но все же доверяю, ведь Финник доверял тебе. Никто здесь не виноват. Ты не виновата.

Я не виновата?

Это был мой выбор. Моё очень личное решение. Грустная и безнадёжная, бессмысленная концовка пьесы. Грустный клоун уходит за занавес. Для него это не смерть, а избавление от боли. Можешь считать так.