Текст книги "К Барьеру! (запрещённая Дуэль) №23 от 08.06.2010"

Автор книги: К барьеру! (запрещенная Дуэль)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

ПОЛЯКИ В СИБИРИ

На самом востоке нынешней Кемеровской области есть малая станция Тяжин. От неё тракт к райцентру Тисуль. К нему длинный прямой спуск. Так было в конце марта – начале апреля 40-го. От Тисуля шла грунтовая дорога на Макарак. По ней только на санях. Затем на санях по льду вверх по реке Кия. Путь был твёрдый. Светило яркое солнце. Уже шла обильная верховка. На двух санях мои родители, бабушка Авдотья родом из Сумской области и мы – два малолетних брата – ехали на промывочный пункт Громотуха, приписанного к прииску Ударное. Мать была направлена продавцом магазина в эту глухомань. Отцу дали задание – работать в группе старателей. Промывочный пункт добывал жильное золото. Для этого стояла бутара, а в «тарелке» катались друг за другом два тяжёлых катка, измельчавших золотоносную горную породу. В конце рабочего дня приходила тётя в белом халате, выливала ртуть в конец бутары, перемешивала её с измельчённой породой и снова собирала в стеклянную банку. В домике у неё была налажена перегонка ртути из железной реторты, на дне которой оставалось золото. Так выглядела добыча жёлтого металла на государственном предприятии.

Если глянуть на карту востока Кемеровской области, то вдоль границы с Хакасией можно увидеть три вершины – Большой Таскыл, Верхний Зуб, третьей название забыл. На западных скатах Б. Таскыла (произносилось Таскил) лежала наша Громотуха. Даже в июле во время дождя вершину Таскила нередко покрывал снег. С Таскила стекало много ручьёв. Их воды собирались канавами и канавками в колодцы, из которых она по трубам подавалась в мониторы для размыва грунта в урочищах. Размывали как для госпредприятия, так и для старателей. Долина шириной порядка 50 м содержала и рудное, и россыпное. Участки с россыпным золотом отдавали старателям, крупинки золота находились в золотоносных песках. Это золото мыл мой отец с помощью деревянного лотка. На лотках мыли частники.

В конце мая или начале июня ещё по вешней воде на карбузах (крупные лодки) привезли поляков. С семьями. Лодки тянули бечевой вверх по Кие лошади. От Ударного к Громотухе продирались тайгой. Поставили большие палатки. Мужчины 4 часа работали на госпредприятии, а 4 часа отводилось им на стройку хотя бы одного дома. Вскоре в ближайших окрестностях застучали топоры. Поляки валили высокие ели. И тут же ошкуривали. После просушки брёвна с помощью берёзовых волокуш свозили к палаткам поляков. В лесу было много жимолости. Смородины и малины не было (высота!). Снабжение пункта было очень хорошее – рис, сахар, конфеты подушечка (их поляки называли цукерки без паперки), шоколадные, масло растительное и сливочное, яблоки. Даже мороженную рыбу морскую привозили в магазин. Помню толокно, крупы разные. Электрический свет был в нашем доме (две комнаты), на столбах светильники (звезда Исаковского), поставили один столб с тарелкой и для поляков. Источник от движка. Керосин бесплатный. Мне было 8 лет, меня допускали ко всем «механизмам», поэтому многое в подробностях запомнилось. И, конечно, термины разные. У меня было две игрушки – резиновый мяч и самолёт с пропеллером. С самолётом я «летал» по всем окрестностям. На самом деле, конечно, бегал. Однажды с мячом я подошёл к палаткам поляков. У них был мальчик – мой сверстник. Он закричал: «Дай пилку. Дай!». У меня в руках не было никакой пилки. Взрослый мужчина мне пояснил, что пилка по-российски это мяч. Я дал мальчику мяч, а сам стал пытать поляка. Я впервые явочным порядком узнал, что существует язык, похожий на мой.

Ранее, где-то в 38 году, на руднике Салаир я слышал от моего киргизского сверстника совсем нерусские слова. Мы бегали друг к другу в гости, и мой сверстник был переводчиком для его матери и моей бабушки-украинки. Дома у сосланных киргизов были совсем не похожи на русские – у домов была плоская крыша, крытая дерном. Такие дома я увидел много лет спустя в Киргизии на перевале Кызарт (сорок девушек) при спуске в долину Кёкёмерена. Мать этого мальчика всегда сажала меня за стол. У неё был какой-то особенный хлеб. Чёрный и с привкусом трав. Я сказал матери, что у них очень вкусный хлеб. Мать ответила, а её сын перевёл, чтобы я приходил ещё, поскольку мне понравилось у них. Тут же сидел отец, пришедший на обед. Сейчас там, на месте киргизских домов, стоит школа из красного кирпича. А тогда я с сожалением ответил: «Я бы рад, да моя бабушка не пускает, говорит, что киргизы варят русских детей». Ещё не закончился перевод моей фразы мальчиком, как раздался громкий смех отца:

«А его мать – показал на свою жену – говорит твоему другу, что русские варят киргизских детей. Но ты приходи. Так говорят все матери, чтобы дети не бегали где попало. Приходи, если понравилось». Это была дружба двух мальчиков. Без газетных призывов «дружбы народов», чего я не люблю.

Я стал поляку задавать вопросы, как любят это делать, наверное, все дети. «А как называется у вас наша пилка?». «Так и будет – пилка. Есть ещё пила». «А зачем вы шипите, когда говорите на своём языке? Кто такая колэжанка? Что такое пся крев?». Так началась моя учёба. Тогда я даже не знал, что это называется учёбой. Моя мать довольно быстро выучилась говорить по-польски. Отец говорил хуже – с лотком много не поговоришь. Однажды к нам в барак пришёл поляк и предложил моему отцу купить у него сапоги. Голенища у них были блестящие, хотя и чёрные. Задники у сапог были более высокими, чем у русских сапог. Договорились, что отец сдаст часть своего золота на имя поляка, а тот в магазине сможет купить себе, что нужно. Потом, в 1942 году, когда я жил в селе Елбань своего деда по материнской линии, дед иногда надевал эти сапоги и ходил в комнате. Бабушка ругала деда, что он покусился на вещи солдата. Мой отец был на фронте, и всё имущество солдат в селах считалось неприкосновенным. Его нельзя было ни продать, ни обменять на еду, хотя было очень голодно, с голодными обмороками. Однажды дед мне пояснил, что сапоги эти носят польские «ахвицеры-кавалеристы». Так я узнал, что жил я на Громотухе с семьями польских офицеров. Мать моя всю войну делала снаряды для Андрюши в Кривощёково, а после войны я её засыпал вопросами о Громотухе и поляках. Жил я в это время на квартире у латыша. От него узнал о существовании ещё одного языка, тоже похожего, но похуже – мало было одинаковых слов. На квартире часто шли дискуссии о ежовых рукавицах и так называемых репрессиях (шёл 1949 год).

Наступила осень 40-го. Двое из НКВД арестовали моего отца и увезли в Новосибирск. Там ему присудили большой срок «за утаивание золота» и отправили на самый север Красноярского края, на угольную шахту. Мать поехала к М.И. Калинину. Пояснила, что мой отец работал за поляка, а тот рассчитался сапогами. Никакого утаивания золота не было. Калинин вмешался и приказал призвать моего отца в армию, поскольку он ещё не служил действительную. Всё это время мы жили в Громотухе. Начались лёгкие морозы. Свой дом поляки подвели под крышу, сложили печь, вставили окна и поселили всех детей в один дом. Вместе с женщинами. Сами продолжали жить в палатках. Но теперь они были в два слоя. После войны моя мать долго переписывалась с какой-то полячкой, уехавшей в Польшу. Её муж во время войны ушёл добровольцем. По-видимому, в армию Андерса, поскольку та полячка последнее письмо от мужа получила из Ташкента.

В наш барак пришла какая-то тётя, вручила мне две тоненькие книжки и сказала: «Учись читать». В Громотухе не было школы, даже начальной. Вы видите, даже о сыне арестованного была проявлена забота. Не помню как, но выучился читать я сам. Писал только печатными буквами. Образцов письма в книжках не было. Холода наступали, мы сильно мёрзли и голодали. Осталось только одно толокно. Бабушка ходила в ближайший лес собирать сучья. Но этих дров не хватало. Однажды в барак пришли два поляка, принесли нам хорошие дрова, хлеб и мясо. Бабушка заплакала: «Как же я буду рассчитываться?» Поляки сказали, что они работают уже полный день, поэтому у них заработок большой. Теперь они едят не только «цукерки без паперки», но всё, что есть в магазине.

Повалил тихий снег. Приехали двое из НКВД с заводными лошадьми и приказали собираться – повезут нас троих в Салаир – там был центр «Золотопродснаба». Там уже работала наша мать. Бабушку посадили в седло на одну лошадь, а нас, малышей, подсадили в седла работников НКВД. Четвёртая лошадь везла кое-какие наши вещи. Остальное доставят, когда установится дорога. В Тисуле нас пересадили в кузов грузовой машины. Народу было много. Всех детей посадили в середину. Из Тяжина ведёт длинный тягун. Машина стала скользить и буксовать. Все из кузова сошли и пошли пешком в гору. А несколько мужчин стали толкать машину сзади. В Тяжине работники НКВД вручили бабушке билеты. Две пересадки – в Юрге и Белово не запомнились ничем примечательным. В Салаире нам четверым дали полуподвальную комнату. Кто-то принёс кровати, перину и подушки. Ближе к весне привезли наши вещи. До начала войны оставалось несколько месяцев.

Сейчас появилось много «историков», которые своим враньём заполняют газетные полосы и даже учебники. Пройдёт лет 50. Со смехом будут вспоминать «Единую Россию», либералов и эсеров, как смеются над когдатошними партиями «Пресс», «Держава» и прочими однодневками. Собирай, редакция, свидетельства людей, которые жили до войны. Они ведь многие живы до сих пор. Например, проф. Кучин Василий Дмитриевич из Киева – один из создателей Томского циклотрона. Он родом из Рубцовки (это самый юг Алтайского края), старше меня лет на 6. Довоенное время помнит лучше меня.

В.Я. ЗЛЕНКО, Ставрополь

«ЭКСПЛУАТАЦИЯ» КОЛХОЗНИКОВ

В те годы средний городской житель должен был отработать 274 дня в году (остальное – воскресенья, праздники и отпуск), за 273 дня могли и осудить. А сколько работал колхозник?

До колхозного строя, как пишет О. Платонов, средний крестьянин работал в своем хозяйстве 92 дня в году. Колхозники делили доход колхозов по трудодням. Трудодень – это не рабочий день, а определенный объем работы, норма: скосить определенную площадь, прополоть или вспахать. Передовики зарабатывали в день десятки трудодней. Тем не менее, упомянутые ученые сообщают, что даже при таком счете в 1939 г. был установлен минимум того, что нужно было отрабатывать в колхозе, – от 60 до 100 трудодней в год. Отработал их, и можешь месяцами сидеть на базаре, считаясь полноправным строителем коммунизма. Еще раз напомню, что в это время в городе могли осудить и за 20 минут опоздания на работу. Началась война, рабочих рук стало остро не хватать на полях, а не на базарах, и минимум трудодней был увеличен аж до 100-150 трудодней в год. При Сталине шли дебаты, казалось, это всё же как-то маловато, но правительство порекомендовало колхозам увеличить норму до 150 трудодней для женщин и 200 трудодней для мужчин только после смерти Сталина. Между прочим, даже война не заставила всех колхозников поднатужиться: только за 5 месяцев 1942 г. тех колхозников, кто не отрабатывал минимум трудодней, отдали под суд числом 151 тысячу, из них 117 тысяч были осуждены. Осужденные обязывались работать в своем же колхозе, но с них 6 месяцев удерживалось 25% трудодней в пользу колхоза.

И после войны не всех крестьян могли заставить отрабатывать смешную для рабочих норму. За лето 1948 г. только из РСФСР были высланы в отдаленные районы 12 тысяч колхозников за уклонение от работы. Высылались они по решению колхозного собрания. Не стану утверждать, что крестьянский труд легкий, но эти-то числа тоже надо знать, прежде, чем впадать в истерику.

Теперь по поводу поборов с колхозников. В разных местностях были и местные повинности, к примеру, требовалось отработать на ремонте дорог или торфозаготовках, но государство требовало от крестьян исполнить всего две обязанности. Со своего личного участка (а при Сталине они могли достигать 2 га при минимум одной корове) колхозник должен был заплатить денежный налог и часть продукции продать, подчеркиваю – продать государству, но по государственной цене, т.е. той, которая была уже в 10 раз выше мировой, но все же ниже базарной. Насколько это требование несправедливо? Ведь рабочие все 100% своей продукции продавали по госценам.

Итак, какую же часть произведенной продукции государство требовало продать ему по госцене? Безнин и Димони подсчитали, что в 1948 г. средний крестьянский двор продавал государству по госцене 9% молока, 16% шерсти, 38% овчин и козлин. В 1950 году продавал 5 кг мяса из 21,7 кг полученных и 11 яиц из каждых 63,6 шт. Кажется немного, но представьте, у скольких крестьян душа болела, когда они прикидывали, что могли бы получить, продай они это количество не государству, а на базаре. Не всякий такую обиду забудет.

Теперь о денежном налоге – о том, который не давал крестьянам поесть блинков. Ученые, чтобы показать степень сталинской эксплуатации, утирают слезу: «Получить хоть какие-то деньги в деревне было не просто – большая доля колхозов вообще не выдавала их на трудодни». Правильно: зачем поручать колхозному бухгалтеру продавать свою долю продукции колхоза, чтобы получить от него деньги, если сам можешь её продать на базаре и сам получить деньги? Ведь все, что производилось колхозом, после обязательных продаж государству делилось на трудодни: от зерна до фруктов. У колхозника пенсия была 20 рублей? А муку, мясо, сахар и прочее, что он натурой получал из колхозной кладовой, вы подсчитали? Давайте оценим денежный налог во времена, удостоившиеся особо горького плача. В 1947 году по РСФСР этот налог составил 374 рубля в год с хозяйства. В том году картофель на рынках Москвы стоил 6 рублей за кг, Куйбышева – 5, Свердловска – 6, Харькова – 6,5. Полагаю, что в Воронежской области картофеля на приусадебном участке сажали соток 20, крестьянин не имеет права получать с сотки менее 3-х мешков (иначе ему надо ехать в Москву и учить других сельскому хозяйству). Итого: 60 мешков. По цене картофеля в Москве продав на базаре чуть больше одного мешка, можно было оплатить годовой налог со всего хозяйства. Мясо стоило в Москве 63 рубля за кг, в Куйбышеве – 50, в Харькове – 50. Продав 8 кг из 80 кг туши телки, тоже можно было оплатить весь налог за год и не трогать картофель. Молоко стоило в Москве 18 рублей литр, в Свердловске – 18, в Харькове – 12, продажа на базаре трёх вёдер молока (или продукции из молока) выручала деньги на оплату всего годового налога, а мясо и картофель можно было съесть самому. Но корова за год обязана дать не менее 150 ведер. Ужасная сталинская эксплуатация! Как бы колхозники жили без Маленкова!

Теперь по поводу займов, которые беспощадно драли с крестьян при Сталине. Перед войной сельское население СССР насчитывало 133 млн. человек и составляло 68% всего населения, т.е. более двух третей. У меня нет под рукой числа крестьянских дворов после войны, поэтому я приму, что в среднем дворе до войны жило 6 человек, а в ходе войны число их сократилось на 10% (полностью погибшие или переехавшие в город семьи). Отсюда будем считать, что в СССР покупка госзаймов предлагалась 20 млн. крестьянских дворов.

В ходе войны выпускались военные займы, и поскольку крестьяне составляли 2/3 населения, то было бы неудивительно, если бы они подписались на две трети всего объема. Но на 2/3 суммы займов подписались городские жители, а крестьяне подписались всего на треть – на 27 837 млн. рублей. На двор приходится 1400 рублей за 4 года войны. Много?

Рыночные цены в войну были выше цен предвоенного 1940 года: в 1941 г. – в 1,1 раза; в 1942 г. – в 5,6 раз; в 1943 г. – в 10,2 раза; в 1944 г. – в 8,2 раза; в 1945 г. – в 4,3 раза. Безнин и Димони пишут, что в 1947 г. цены на хлеб и молоко были ниже цен 1942 г. в 15 раз, на картофель – в 26 раз, на мясо – в 10 раз (цены 1942 г. ученые стесняются назвать). Подсчитаем: в 1942 г. молоко стоило около 270 рублей за литр, картофель около 150 рублей за кг, мясо около 600 рублей за кг. И заметьте, цены 1942 года это еще не самые высокие цены войны. Тогда получается, что средний крестьянский двор одолжил государству на всю войну либо 2,5 кг мяса по ценам 1942 г., либо 10 кг картофеля, либо около 6 литров молока.

Во время войны не было случая, чтобы рабочие, даже стахановцы или изобретатели, смогли бы купить самолет или танк. Они боевую технику покупали и дарили фронту вскладчину. А колхозники могли это сделать в одиночку, пасечник Головатый купил даже два истребителя. Откуда деньги? Да все оттуда же – с военного базара. Как вспоминал в «Дуэли» ветеран военные восторги крестьянина: отвезешь в Иркутск мешок овощей, привезешь мешок денег. Но таких, как Головатый, было немного. Зато была масса вопящих, что у них нет денег подписаться на заём.

Ю.И. МУХИН

ОБЪЯВЛЕНИЕ

Уважаемые читатели!

Автором материала «Сталинец. Коммунист»,

напечатанным в №21 от 25 мая с.г., является Павел Краснов.

По независящим от редакции причинам в газете указан другой человек.

Приносим извинения автору и читателям. 

КУЛЬТУРА И КУЛЬТПАСКУДСТВО

«ПРЕЗУМПЦИЯ НЕВИНОВНОСТИ» и «ДВОЙНОЙ СТАНДАРТ»!

Обо всём забыли «демократы» в связи с Катынью! Что-то странное творится с трагедией. Дважды на памяти одного поколения расследовались обстоятельства и напрашиваются в третий раз!

Первое расследование проведено комиссией Н.Н. Бурденко, в компетенции которой не приходится сомневаться, сразу после освобождения Смоленщины Красной Армией. Комиссия вскрыла захоронения, занялась материальными свидетельствами, собрала факты. Короче, сделала то, что и должна была сделать.

Второе расследование, яковлевское, случившееся почти полвека спустя, таковым можно считать с натяжкой, ибо занималось бумажками (документами назвать то, чем до сих пор потрясает адвокат и депутат Госдумы Макаров, не поворачивается язык).

Задача третьего расследования, если оно состоится, упрощается: необходимо исследовать всего лишь несколько «документов». Казалось бы, не так уж сложно – главное, чтобы экспертам доверяли обе стороны. Неужели так трудно найти независимых экспертов, способных проверить подлинность бумаг?

Презумпцию невиновности никто не отменял. Гражданское общество, о котором так любят вспоминать «демократы», не должно сомневаться! Сомнения чреваты непредсказуемыми последствиями!

А кроме всего прочего, коробит двойной стандарт. За 20 лет до Катыни произошла не менее масштабная трагедия, уничтожившая десятки тысяч советских военнопленных в польских концлагерях. Никто не отрицает вину поляков, но и не собирается извиняться! Между тем от нас требуют покаяния за то, что мы не совершали!

Душа радовалась, когда наш премьер, будучи в Польше, вспоминал о замученных красноармейцах. Почему же забыл о них в Катыни? Несмотря на уважение ко второму лицу в государстве, могу я как гражданин считать, что он ошибся, доверившись неким неизвестным историкам, сообщившим, будто польских офицеров таки убивал тоталитарный сталинский режим? Не верю и попробую объяснить отчего!

Всё началось с Геббельса, признанного мастера масштабных провокаций. Это ж надо придумать такую, что и через полвека живёт и работает! Достаточно подумать, зачем гитлеровцам копаться в чужих могилах, когда и своих через край? Скорей всего и расстреливали поляков в расчёте на провокацию. В противном случае послали бы на шахты, в карьеры, на заводы – рабочие руки рейху были нужны!

Но ради того, чтобы поссорить союзников, и даже для того, чтобы армия Андерса ушла с советского фронта аккурат перед Курской дугой, можно было пожертвовать двумя десятками тысяч «недочеловеков»!

КАТЫНЬ! Век бы не слышать этого слова, с подачи министра пропаганды гитлеровской Германии Йёзефа Геббельса вошедшего в лексикон европейских народов!

Я не собирался комментировать фильм Анджея Вайды «Катынь», показанный каналом «Россия 1» сразу после другой трагедии, гибели польской делегации во главе с президентом, летевшей как раз для утверждения того, о чём повествует экзальтированная и политизированная лента. Мало того, я и смотреть её сомневался: предпочёл «Пепел и алмаз» того же Вайды по первому каналу, а «Катынь» записал на видео.

Но после выступления К. Ерофеева в «Советской России» (Отчего почернели червонные маки? – №36, 2010), как не высказаться? Во многом, что касается непосредственно фильма, я с юристом согласен (теперь-то уж посмотрел!). Но не люблю половинчатости, и потому не прочь сказать то, на что не решился или просто не захотел сказать автор.

В отличие от него, я считаю, тема Катыни проста для любого советского человека! Ни к чему уповать на историков, чтобы пришли к единому мнению, – они никогда в одном не сойдутся! Разумно требовать суда, на котором стороны предъявят доказательства. Но 20 лет проволочек свидетельствуют о том, что суда не будет!

Фальсификаторы и сегодня в силе. Адвокат Макаров в «Новостях» ТВ потрясает «документом», на котором клейма негде ставить, настолько не выдерживает элементарной экспертизы! Но здесь не суд, и потому не воззвать ли к здравому смыслу?

«Катынь» делит людей не на сторонников и противников Сталина, а на тех, кто считает его серьёзным политиком, выигравшим великую войну, и тех, кто числит его в бесноватых, подобных фюреру великой Германии! Слава богу, последних с каждым днём становится меньше!

Тем не менее наш премьер заявил в Катыни, будто не понимает, почему Сталин пошёл на тайное преступление. Единственное, чем объяснил, это месть за десятки тысяч красноармейцев, уничтоженных поляками в 1920 году. Кстати, не самое плохое объяснение! В 1920-м году польские националисты совершили преступление не чета катынскому: красноармейцы, простые люди, рабочие и крестьяне, уж точно ни в чём не виноваты! Они, как и их предки за триста лет до того, защищали родину от польского нашествия!

Не то что элита, собранная в Катыни. Жандармы, осадники, обагрившие руки в крови белорусских и украинских подпольщиков и партизан, в конце концов, просто бежавшие от гитлеровских войск! Все, кто чего-то стоил в преддверии грядущей войны, пошли на формирование двух польских армий. Одна – народная, Войско Польское, прославила себя в боях на советско-германском фронте, вместе с нами штурмовала Берлин и, единственная из союзников, прошла парадом в июне 1945 года по Красной площади. Другая андерсовская, с подачи лондонского правительства поверившая геббельсовской пропаганде, ушла в Иран, а оттуда в Африку и Италию, где и погибла при штурме всяких Монте-Кассино, куда ни янки, ни британцы не торопились!

С кем советовался наш премьер-министр по Катынской трагедии, уж не с В. Сперанским ли, профессором Академии народного хозяйства при Правительстве РФ? Его версия расстрела: «Руководители СССР во главе со Сталиным просто не знали, что делать с этими людьми, у которых была масса причин не слишком любить Россию» (АиФ, №14, 2010)!Похоже, ненависть профессора к Сталину выше не только любви к Родине, но и здравого смысла… К тому же он уверен, что 17 сентября Красная Армия захватила 52% польской территории, хотя большинство историков думают, что мы просто вернули своё. Странное дело, достаточно какому-то куску нашей земли волей обстоятельств на время побывать в чьих-то загребущих лапах, как претензии на него предъявляются вечно! Нам же и думать о нём сперанскими запрещено!

С документами разбирается Мухин, который в них собаку съел. Надо сказать, они не внушают доверия. Но ещё больше не верится в пафос защитников безвинно погибших польских офицеров! Умерили бы пафос! Кем восхищаются? Как офицеры оказались в советском плену? Им, таким «героям», и в немецком быть стыдно! Герои погибли на Вестерплятте, в Гдыне, в крепости Модлин! Не грешно ли современным полякам поднимать на щит тех, кто «поднял» руки неважно перед кем, перед немцами или перед русскими? По одному факту пленения не заслуживают преклонения! А их провозглашают героями, мучениками, элитой!..

Погибшие в недавней авиакатастрофе у Смоленска, наверное, польская элита, но катынские узники – точно не она! Полякам должно быть стыдно, что таковыми провозглашают тех, кто предпочёл плен сопротивлению! Очевидно, они мученики, но уж всяко не герои!

Практически все исследующие катынскую тему рассуждают о том, как это произошло, и о вине Сталина. Но почему бы не задаться вопросом, а вообще, возможно ли то, в чём его обвиняют, с точки зрения здравого смысла?

В фильме Вайды надо всем довлеет ненависть к русским. Когда гитлеровская администрация сообщает родственникам погибших офицеров о советском преступлении, ни капли сомнения! Но почему? Можно ли с доверием относиться к заявлениям врага? Лишь в том случае, если с ним одной крови! Красные оставались для белополяков намного большими врагами, нежели гитлеровцы. Война с последними – недоразумение, война с советскими – на веки веков!

Здравый смысл определённо покинул тех, кто предложил российским зрителям фильм, проникнутый ненавистью к нашим отцам и дедам. Такие фильмы создаются в двух случаях. Для того, чтобы раздавить побеждённого врага в преддверии международного трибунала. Так немцев заставляли смотреть документальные ленты о лагерях смерти. Или для внутреннего потребления, чтобы подготовить народ к войне. Поляки нас не побеждали. Может быть, хозяева Вайды собирались воевать с нами?

В любом случае всероссийская премьера непонятна, даже если сообщается, что это «мировая классика»!

Однако теперь о том, могла ли случиться трагедия в соответствии со сценарием Анджея Вайды? Сталин, конечно, сильно не любил польских офицеров, которые по воле судьбы и собственной трусости попали к нему в плен. Но будем помнить, вождь – человек рациональный и здравомыслящий! В преддверии войны с Германией, в коей он не сомневался, был ли смысл казнить двадцать тысяч солдат, даже растерявшихся и не проявивших себя в бою с превосходящим противником? Те же англичане и американцы спалили польские формирования в битве у Монте-Кассино! Неужели Сталин глупее Монтгомери и Эйзенхауэра и не сумел бы использовать их хотя бы против итальянцев и румын в Сталинградской битве?

О какой мести говорит наш премьер? Мстить Сталин мог Пилсудскому, к тому времени покойнику, но не исполнителям, от коих ничего не зависело в неудачном для Красной Армии наступлении на Варшаву в 1920 году. Кем представляет прославленного Верховного Главнокомандующего премьер демократической России, к сожалению, до сих пор ничем великим не отличившийся? Если современный государственный деятель не понимает, зачем советские казнили польских аристократов, была ли эта самая казнь?

Стоит ли забывать, что обвинение Сталину было предъявлено не кем иным, как Геббельсом, в разгар страшного противостояния на Волге? Стоит ли забывать, что следствием обвинения был разрыв отношений между лондонским польским правительством и Москвой, что целая армия, снабжённая и вооружённая Советским Союзом, ушла в самый критический момент, когда всё висело на волоске, в Иран, а оттуда в Африку? Стало быть, министр имперской пропаганды сделал свою игру! А нынче она продолжается?

Сталину не за что было любить гонористых польских панов! Как и нам не пристало расшаркиваться перед ними! Нам есть кого уважать и любить среди поляков: одногоДзержинского за глаза хватит, чтобы понять – они нам не чужие! Но далеко не все свои! Чужих среди них хватало и хватает!

Перед Отечественной войной Польша изо всех сил стремилась к конфронтации с Советским Союзом, она просто мечтала воевать против нас в союзе с гитлеровской Германией. Та не захотела взять её в союзники – интересней показалось оккупировать! Ну после этого-то можно проникнуться ненавистью к оккупантам? Однако же выше её оказалась ненависть к освободителям, с которыми собирались воевать!

Шестисот тысяч погибших за освобождение Польши красноармейцев не хватило для того, чтобы поляки почувствовали себя в долгу перед нами – им надо, чтобы мы извинились за гибель двадцати тысяч польских офицеров в Катыни! А их, между прочим, не мы убивали, а фашисты! Но даже если бы и мы! Офицеры больше ценятся, чем простые солдаты? Элита?

В ближайшем рассмотрении можно больше спросить, и не только о бедных красноармейцах, погибших в польских лагерях смерти в 1920 году, и не только о Берёзе Картузской! Не спросить ли об участии поляков в нашествии Наполеона? О 1612 годе? Далеко можно зайти!

По совести, шестьсот тысяч русских жертв на алтарь польского отечества за глаза хватит, чтобы Польша забыла обо всех обидах! Ей отдали половину Восточной Пруссии, Гданьск (Данциг), море других спорных с немцами земель, а им всё мало? Не выразить ли хотя бы недоумения по этому поводу?

Но, странное дело, наши вожди целуются! Уроки прошлого не впрок! Мы бы и рады, чтобы не обманулись, да оснований для этого нет! Те же у власти в Польше! Оправятся от шока, вызванного авиакатастрофой, и начнут выстраивать прежнюю политику!

На той основе, что предполагается под сурдинку президентских похорон, ничего толкового произойти не может. По-человечески жалко покойников, но их смерть в отношениях между Россией и Польшей ничего не меняет! И уступать им хоть что-нибудь из-за этого по меньшей мере глупо!

А премьер уже уступил –уже согласился, что мы виноваты, что Сталин мстил, и, стало быть, нам за эту месть платить? Неужели не понял, что за каждое его слово придётся платить? Если не понял – бедная Россия! И главное, за что? Он и сам не знает!..

Кроме всего прочего, как не возмутиться прилагательным «тайный», прикладываемым к каждой «демократической» интерпретации Катынской трагедии? Тайная записка, тайный документ, тайное преступление… Сталин ничего не боялся! Если бы решил уничтожить «бывших офицеров польской армии, бывших работников польской полиции и разведывательных органов, членов польских националистических к-р партий, участников вскрытых контр-революционных повстанческих организаций, перебежчиков, заклятых врагов советской власти, преисполненных ненависти к советскому строю» (цитата из пресловутого тайного документа), кто сомневается,он бы это сделал открыто!

Кстати, ещё в 1954 г. о Катыни сообщалось в советских энциклопедических справочниках, естественно как о нацистском преступлении. Для Сталина выводов нашей комиссии, работавшей по свежим следам бойни, устроенной гитлеровцами, более чем достаточно. Трудно представить, что такие всемирно известные люди, как Н.Н. Бурденко, А.Н. Толстой, митрополит Николай, В.П. Потёмкин могли покривить душой! Это же не Макаров с Шахраем, и не Горбачёв с Яковлевым! И тем более не Анджей Вайда, которому что заказывают, то и лепит! В народной Польше снимал одни картины, в панской – диаметрально противоположные! Случись что, и вновь перевернётся! Это как раз понятно. Удивительно то, что пасквиль на русских (а что иное фильм «Катынь»?) идёт на всероссийском экране! Это как же надо себя не уважать?