Текст книги "Сегодня мы отменяем Апокалипсис! (СИ)"
Автор книги: Just Charlie
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
– Здравствуйте, я ваш лечащий врач, доктор Купер, – спустя несколько часов после выдворения медсестры из палаты, к Еве заглянул солидный мужчина лет пятидесяти в белом халате и прямоугольными очками на носу, – как самочувствие? – любезно поинтересовался он, достав из глубоко кармана небольшой блокнот, собираясь записывать показания.
– Я хочу уйти отсюда, – тихо сказала Волкова, отвернувшись, уставившись безэмоциональным взглядом в стенку палаты.
– Простите, но в данный момент вам противопоказано покидать палату, – как можно более учтиво произнес врач, поправив сползающие очки, надвинув их на самый нос.
– Вы не поняли меня, доктор, – Ева посмотрела на мужчину пустым взглядом, от которого у того по спине пробежался холодок, – я хочу немедленно покинуть эту базу. Доложите начальству моего государства, что я выполнила миссию и готова к возвращению прямо сейчас.
– Вы не понимаете, – устало произнес врач, – у вас растяжение связок стопы. Вам не следует передвигаться, чтобы не напрягать ногу. В противном случае, лечение займет намного больше времени.
– Сколько дней мне нужно здесь находиться? – ровно произнесла брюнетка, скользя равнодушным взглядом по мужчине, не замечая чего-либо интересного и яркого в его внешности. Обычный человек, не обладающий харизмой. Серая мышь.
– Мы наложим вам гипс, который нужно будет носить 3 недели. А полное восстановление будет только через месяц, – врач немного напрягся, не зная, чего ожидать от пациентки. Медсестра в подробностях рассказала ему о срыве русской и ее метком броске бедной ни в чем неповинной вазы в дверь. Осколки, кстати, так до сих пор и не убрали. Боялись, по-видимому, заходить в комнату.
– А костыли? Принесите мне костыли, – требовательно, пытаясь скрыть отчаяние в голосе, сказала брюнетка, впервые за время ее пробуждения почувствовав маленькое давление на ноге от кончика пальцев до колена. Потянув простынь на себя, девушка увидела бинт, опоясывающий ее ногу, который почему-то на фоне стерильно чистой ткани казался серым, блеклым.
«Ласка. Магия цвета», – мысленно попыталась пошутить Ева, но ни малейшего намека на улыбку на ее лице не возникло. Сердце словно оледенело, не в силах воспринимать человеческие эмоции.
– Вам еще нельзя ходить на костылях, а сейчас давайте наложим гипс, – произнес мужчина, засучив рукава. В голове Волковой тут же пронеслась мимолетная ассоциация о том, что доктор сейчас похож на мясника, а она на поросенка, которого через минуту прирежут.
– Просто принесите костыли, – устало прошептала Ева, сжимая ткань в своих руках, чтобы не впиться острыми ногтями в кожу, – просто так. Пожалуйста!
– Хорошо, – потерев виски, согласно произнес доктор. В конце концов, не убежит же пациентка. Он надеялся, что мозги у молодой особы все же остались и глупых поступков она совершать не будет.
========== 15. ==========
Как оказалось, мозги у Евы все же остались после сотрясения, поэтому она, как порядочный больной, исправно лежала на своей кровати в палате, не двигая ногой. Уйти ей хотелось отсюда до безмолвного ужаса, но девушка терпела, зная, что если она начнет передвигаться – станет еще хуже. Посетителей у нее не было, потому что она сама запретила кого-либо впускать, не считая доктора и медсестры, носящей еду или помогающей сходить по неотлучным делам. От своей беспомощности Еве на душе становилось муторно и тошно. Хотелось вернуться к себе домой, на Родину, где все знакомое. Все свое. Хотелось к отцу, который даже ни разу не позвонил за все ее пребывание на этой долбанной военной базе.
Сверля безразличным взглядом потолок, Волкова неожиданно приподнялась, пронзенная мимолетной мыслью. Взглянув на пристроенные около двери костыли, русская с решимостью в глазах, медленно опустила босые ноги на пол, вмиг ощутив холод, пробежавшийся мурашками по коже. Встав с кровати, опираясь по большей части на левую ногу, Ева поморщилась от неприятной, но терпимой боли, неловко поковыляв к двери. Этот путь занял у нее намного больше времени, чем она думала. Как бы не старалась, но брюнетка все равно каждый раз наступала на больную ногу, шипя, будто рассерженная гадюка, от покалывающих и сводящих мышцы ощущений. Добравшись до вожделенных костылей, Ева с облегчением выдохнула, почувствовав в этих бесчувственных деревяшках опору. Подергав ручку двери, брюнетка убедилась в том, что она закрыта. Громко чертыхнувшись, русская едва сдерживалась от того, чтобы не начать барабанить в дверь, призывая о помощи. Только в таком случае, помочь бы ей помогли, вот только не в том, в чем она бы хотела. В голове тут же пронеслась картинка: доктор Купер, отчитывая ее как девчонку, заставляет лечь на кровать, отобрав костыли, пригрозив, что больше никогда их не вернет. Обреченно вздохнув, Ева провела по своим растрёпанным волосам, собираясь с мыслями. Почувствовав что-то острое и металлическое на голове, девушка сначала удивленно приподняла брови, а потом ядовито усмехнулась. Путь к свободе найден!
Выудив из длинных волос невидимку, Ева, даже и не вспомнив, как она туда попала, с кряхтением бабушки наклонилась, осматривая замок. Ничего сложного! Просунув невидимку в скважину, девушка парой легких движений открыла дверь, с удовлетворением услышав характерный щелчок. Спасибо друзьям-мальчишкам, которые еще в детстве научили ее нескольким ловким трюкам. Эх, как говорила мама, не с теми брюнетка дружила.
Неуклюже переставляя костыли, Ева вышла за дверь, воровато осмотревшись. Похоже, что удача сегодня повернулась к ней нормальным местом, а не тем, который обычно демонстрировала. В коридорах никого не было, словно все вымерли, ну или, что было вероятнее всего, сейчас был обед. А часов, чтобы подтвердить эту догадку, не было. Решив не стоять на одном месте зазря, Волкова направилась в свою комнату, обрадовавшись тому, что ее «тюрьма» находилась не так далеко от госпиталя, так что придет она минут через 15, ну если учитывать черепаший ход.
Как и предсказывала Ева, дошла она только минут через 15, вот только по дороге ей не повезло. Попавшийся на пути молодой парнишка еще долго смотрел ей в след, не убирая с лица удивленного выражения. Волкова с достоинством прошла мимо него, а как только скрылась за поворотом, поковыляла усерднее и быстрее, надеясь, что этот юный хлопец не настучит на нее, совершенно «случайно» заглянув в медкорпус. Только оказавшись за дверью своей комнаты, брюнетка расслабилась, повалившись на знакомую кровать. Распростершись на ней в позе звездочки, девушка еще несколько минут валялась, наслаждаясь мягкостью, а после, с пыхтением старающегося ежика, подошла к шкафу, сменив больничный халат на теплую одежду. Неудивительно, что незнакомый парнишка так пялился на нее. Под глазами темные круги от бессонных ночей, особо сильно выделяющиеся на бледной, как поганка, коже, волосы растрепаны и даже сваляны в колтуны в некоторых местах, истерзанные мелкими царапинами руки, которые до сих пор не зажили, плюс к потрепанному внешнему виду добавить больничный халат, костыли, и вуаля, картина маслом! Да еще и белый гипс, видимый издалека.
Застегнув толстовку, девушка нацепила на ноги теплые носки, а сверху любимые кроссовки. Все-таки ходить по шаттердому босыми ногами не дело. Так и заболеть не далеко! Взяв в руки костыли, Ева закрыла за собой дверь, которая с противным скрипом закрылась. Брюнетка не успела пройти и пары шагов, как к ней навстречу из-за угла вышел Чак, резко затормозив, увидев русскую, неловко держащую правую ногу на весу, упирающуюся в пол разъезжающимися во все стороны костылями.
– Ты что здесь делаешь, сумасшедшая? Ты должна лежать в палате! – Хэнсен подскочил к почти упавшей девушке, подхватив ее, придерживая за подмышки.
– Ничего не говори, – болезненно поморщившись, прошипела Ева, чувствуя, как громкий голос мужчины словно молотом Тора проносится по ее голове, – просто отведи меня на улицу, пожалуйста.
– Нет, – твердо сказал австралиец, в тоже время мягко придерживая девушку, шатко стоящую на одной ноге, – ты сейчас же отправляешься к себе в палату!
– Пожалуйста, – умоляюще произнесла Волкова, переходя на шепот, – отведи меня на свежий воздух. Еще немного и я сойду с ума в той гребанной комнате, насквозь пропахнувшей лекарствами.
Хэнсен-младший покачал головой, коря самого себя за решение, которое собирался принять и за то, что не смог устоять перед этим взглядом, полным боли, отчаяния и безысходности.
– Пошли, – обхватив Еву за талию, произнес Чак, уверенными шагами направляясь к выходу из базы, мысленно надеясь, что по пути им никто не попадется.
– Я могу идти сама, – упрямо произнесла Волкова, попытавшись вернуть себе хоть каплю независимости и чувство собственного достоинства, подорванного жалким и беспомощным состоянием.
– Пошли, – Хэнсен был намного настойчивее и непреклоннее, чем русская, поэтому брюнетке под его строгим и серьезным взглядом пришлось заткнуться и молча идти рядом, искоса поглядывая на задумчивое лицо австралийца.
Выйдя за пределы военной базы, парочка оказалась на берегу моря. Глубоко вдохнув свежий воздух, в котором она до боли в легких нуждалась на протяжении последних двух недель, Ева облокотилась на железную стену шаттердома, скатившись спиной по ней на песок, чувствуя, как задралась толстовка, обнажая кожу. По спине пробежали мурашки от соприкосновения горячей кожи с холодным железом, но Волковой было все равно. Вытянув вперед ноги, осторожно передвигая при этом правой, брюнетка положила рядом с собой костыли, стараясь лишний раз не останавливаться на них взглядом. Посмотрев на ногу, затянутую в гипс, русская поморщилась, ощущая не боль, а беспомощность, неспособность. Никчемность. Закрыв глаза, Ева закусила губу, осязая лишь обжигающий холод стены.
Немного постояв, смотря на девушку сверху вниз, Чак грузно сел на песок, вытянув левую ногу и подогнув правую, он положил на колено согнутую в локте руку. Мужчина закрыл глаза, прислушиваясь к шуму волнующегося моря. Эти звуки напоминали ему о родном городе, при воспоминаниях о котором сердце радостно сжималось. Сидя с закрытыми глазами, ощущая песок на своих руках, Хэнсен ясно представлял, что находится в теплой и солнечной Австралии, а не на военной базе, отличающейся лишь серостью и холодностью своих стен.
От картинок родного города Чака заставили оторваться холодные женские руки, проникшие под его легкую куртку, скользящие по спине. Холод заставил напрячься не только мужчину, но и его мышцы, которые вмиг налились сталью.
– Ты сильный, – прошептала Ева, переведя взгляд с неспокойного моря на удивленно смотрящего на нее австралийца. Чувствуя, как мужские мышцы перекатываются под ее мягкими и нежными руками, Ева ничуть не смутилась, продолжая изучать тело блондина.
– Ты что делаешь? – Хэнсен подозрительно прищурил глаза, пытаясь на вид определить, есть ли температура у брюнетки или нет. Иначе, с чего бы ей себя так странно вести?
– Ты горячий, а я замерзла, – спокойно, не меняя интонаций в голосе, ответила русская, прекратив скользить руками, расположив свои ледяные, как у лягушки, конечности на спине у все еще продолжающего буравить ее внимательным взглядом мужчины.
– Так может, пойдем на базу в теплое помещение, а не будем морозиться на улице, рискуя подхватить простуду, – беззлобно хмыкнул Чак и тут же нахмурился, увидев, как затравленно брюнетка посмотрела на него после произнесенных слов. Словно маленький щенок, побитый хозяином за совершенную безобидную пакость. Почесав бровь, Хэнсен улыбнулся, пододвинувшись ближе и обхватив несопротивляющуюся девушку за плечи, обнимая застывшую каменным изваянием русскую, – но если хочешь, мы можем остаться здесь и просто помолчать.
Ева благодарно кивнула. Посидев немного в крепких и теплых объятиях, Волкова склонила голову ближе к мужчине, спрятав покрасневший нос на груди голубоглазого блондина. Расслабившись, брюнетка упустила тот момент, когда Чак подхватил ее, усадив на себя так, что она сидела боком на ногах австралийца, облокачиваясь верхней частью тела на него.
– Почему ты не разрешала никому тебя посещать? – спросил Чак, под этим «никому», конечно же, подразумевая себя любимого.
– Все мы с детства знаем, что человек смертен, что рано или поздно каждый из нас умрет, – глухо произнесла Ева, не ответив на вопрос, приподняв голову от футболки Хэнсена и устремив свой бессмысленный взор в песок, – но почему-то эти знания не спасают от потрясения, шока и боли, вызванных потерей близкого и дорогого человека. Почему родители не объяснили нам, что будет настолько больно, настолько херово, что захочется отправиться вслед за погибшим. Я чувствую, что оборвалась не только жизнь Марка, но и моя, – брюнетки тихо всхлипнула, Чак молчал, не собираясь останавливать исповедь сломленной внезапной трагедией девушки, – он был частью меня. Неотъемлемой половинкой. Каждый день, каждый долбанный день брат был со мной, да еще в материнской утробе мы были с ним вместе, – не скрывая льющихся без конца слез, Ева чувствовала нарастающую истерику, которую она уже была не в силах остановить.
Чак молчал, лишь успокаивающе поглаживая громко рыдающую брюнетку, которая, судорожно захлебываясь в своих слезах, не могла больше произнести ни слова. Прерывать этот безудержный плач, Хэнсен-младший не собирался, потому что он по себе знал, каково это – потерять любимого человека. Когда погибла его мама, он вмиг повзрослел. Чак помнил, как будучи девятилетним мальчишкой, не хотел показывать своего горе окружающим, заставляя спрятать боль утраты внутри, не плакать и не кричать, даже когда этого очень сильно хотелось. Но лишь плача на сильных руках отца по ночам, он выплескивал все эмоции, терзающие, разрывающие на части его душу. Сдерживание эмоций еще больше усугубляет горе, приводя к душевным травмам, которые шрамами останутся на всю жизнь. Лучше выплакаться, выплеснуть, не держать в себе. Спокойствие придет со временем, жизнь заставит смириться с утратой, но память будет помнить, причиняя хоть и отдаленную, но все же боль.
Истерика продолилась еще долгое время и продолжалась бы, если бы первая холодная капля дождя не упала бы на макушку Евы, заставив ту оторваться от уже насквозь пропитавшейся слезами майки блондина. Подняв заплаканное лицо с покрасневшими глазами к небу, затянутому серыми свинцовыми облаками, брюнетка перевела тоскливый взгляд на Чака, судорожно вцепившись в легкую ткань куртки.
– Я не хочу возвращаться в палату, – Волкова не успела договорить, как сильно ударил гром, окатив сидящую парочку тонной воды.
– Не можем же мы сидеть под таким проливным дождем. Заболеем! – стараясь перекричать гром, крикнул Хэнсен, ощущая, как намокли даже его трусы. – Да и что, мы тебе гипс выжимать что ли будем!
Девушка обреченно посмотрела на пенящееся море, накатывающее волнами на берег, и неловко приподнялась с мужчины, чуть не упав, благо блондин любезно подставил локоть. Взяв костыли, Ева медленно побрела к двери, поморщившись от неприятной боли, вновь напомнившей о себе. Да и лекарства она давно не принимала. Чак, заметив, что дождь набирает обороты, осторожно подхватил вскрикнувшую от неожиданности брюнетку, одной рукой взяв под коленками, а другой за спину.
– Так будет быстрее, – пояснил Хэнсен, скорее для себя, чем для девушки, объясняя свой порыв.
Прикрыв за собой дверь ногой, так как руки были заняты, Чак пошел по коридору, прижимая к себе сжавшуюся в комок брюнетку, которая при приближении к палате все больше и больше скрючивалась, пытаясь, по-видимому, стать незаметнее.
– Ты не туда завернул, – хриплым голосом произнесла Ева. Похоже, что десяти минут под дождем ей хватило, чтобы простыть. Ах, ну да, еще же бегание по базе босыми ногами и подорванный иммунитет. Не надо быть гением, чтобы сложить все эти обстоятельства и сделать одно единственное верное умозаключение.
– Мы не идем в медкорупс.
– А куда?
– Увидишь.
Ева обиженно замолчала. Весь остальной путь они провели в молчании. Хэнсена это устраивало, давало время для размышлений.
– Это же твоя комната?! – приподняв бровь, сказала Волкова, не выказав какого-либо удивления, словно она знала, что мужчина несет ее
именно сюда.
Чак хмыкнул, словно поразившись проницательности и догадливости девушки, но ничего не сказал. Осторожно поставив брюнетку на пол, мужчина достал из кармана специальную карту и открыл дверь, пропуская девушку вперед, как истинный джентльмен, коим он никогда не был.
«Хорошо, что в палате стоял старый допотопный замок, еще времен правления Путина и Обамы», – проскользнула ехидная и мимолетная мысль в голове Волковой, тут же улетучившись в неизвестном направлении.
Совершенно ничего и никого не стесняясь, девушка стянула с себя всю мокрую одежду, скинув ее прямо на пол, не особо заботясь, что так она помнется и не высохнет. Оглушительно чихнув, Ева в одном нижнем белье прошлепала к кровати, быстро, насколько позволяла растянутая стопа, юркнула под одеяло, натянув пуховую перину до самой макушки, пряча холодный нос и ноги в тепле. Чак, глядя на всю эту картину, беззвучно хмыкнул. Собрав все разбросанные по полу женские вещи, он развесил их на стуле и дверце шкафа, а после бесшумно скрылся в ванной, спустя минуту из которой стали доноситься звуки льющейся воды. Выйдя из душа через десять минут, в одних штанах, вытирая на ходу все еще мокрую голову, Хэнсен-младший подошел к своей кровати, с некоторым удовлетворением заметив, что брюнетка оставила ему половину, причем именно ту, на которой он больше всего любил спать. Забравшись под одеяло, мужчина лег так, чтобы не соприкасаться кожей с девушкой, но та сама, словно идя на источник тепла, прижалась спиной к его животу. Чак вздрогнул от контраста их температур: если русская была холодной, то он наоборот, прямо таки пылал жаром.
– Почему ты представляешься Чаком? – тихо и хрипло спросила Ева, на секунду испугав мужчину своим голосом. Он-то уже думал, что она спит. Девушка обернулась к блондину, заглянув тому в глаза, – твое полное имя Чарли? Почему не представляешь так?
Хэнсен вздрогнул, посмотрев на внимательно следящую за его реакцией брюнетку.
– Если уж на то пошло, то мое полное имя Чарльз, – мужчина нахмурился, переместив взгляд с девушки на подушку, словно она была намного интересней живого человека, – мама называла меня Чарли. Я не хочу лишний раз вспоминать об этом. Это слишком больно, – поморщился Хэнсен. Нет конечно, плакать он не собирался, но кто сказал, что воспоминания о давно ушедшем родном человеке не будут причинять боли даже через много-много лет. Зачастую, память как будто специально и нарочно душит тебя счастливыми моментами из прошлого, словно снова и снова показывая тебе то, что ты потерял, то, что ты упустил и больше не вернешь.
– А меня мама в детстве чертенком называла! – горькая и печальная усмешка проскользнула на губах Евы, тут же исчезнув. Склонив голову, утнувшись лбом в обнажённую грудь австралийца, Волкова замолчала, а через несколько минут, засопела, обмякнув в горячих объятиях Хэнсена-младшего, который не переставал широко улыбаться, зарывшись носом в длинные и спутанные волосы, пахнущие дождем.
– А ведь пока ты лежала в палате, я по ночам пробирался к тебе, чтобы проверить, все ли с тобой в порядке, – тихо прошептал Чак, зная, что девушка уснула и его откровение не будет услышано.
Ведь так же легче. Когда не знают.
========== 16. ==========
Прошла еще неделя, прежде чем гипс с ноги Евы сняли, оставив лишь один эластичный бинт. За побег ей досталось знатно, но хуже все же пришлось Хэнсену. Если ее только пожурили и заставили все семь дней безвылазно сидеть в палате, теперь уже следя за каждым шагом брюнетки, то австралийцу пришлось выслушивать многочасовую лекцию от отца, а потом отдраивать всю грязную посуду на кухне. Волкова посочувствовала мужчине, внутри радуясь тому, что она все-таки больна, и не разделяет теперь незавидную участь блондина.
С превеликим удовольствием покинув палату, незаметно прихрамывая, Ева направилась на поиски мужчины, собираясь извиниться перед ним за то, что за ее желание оказаться на свежем воздухе, расплачивается он. Первым делом она проверила кухню, может австралиец до сих пор зависает там в компании грязных тарелок и чашек. Не увидев искомого субъекта, русская направилась в тренировочный зал, думая, что, возможно, австралиец выбивает дух из груши, выпуская пар. Перерыскав все известные места, куда мог пойти Чак, Ева отчаялась, остановившись посредине коридора. Запустив пятерню в волосы, слегка оттягивая их назад, Волкова огорченно вздохнула, собираясь с мыслями. Услышав громкий голос Геркулеса Хэнсена, прозвучавшего в динамиках, расположенных по всему шаттердому, Ева вздрогнула от неожиданности, прислушавшись к четко произнесенным словам:
– Говорит, маршал Хэнсен, – на этих словах Волкова удивленно выпятила губу, не до конца веря в услышанное. Почему ей никто не сказал об этом важном событии? Не обращая внимания на смятение девушки, голос, вещающий из динамиков, продолжал говорить, – прошу весь персонал собраться в большом зале номер один для торжественного приема гостей!
– Каких еще гостей?! – вслух произнесла Ева, оглянувшись. Вокруг никого не было, поэтому заметить ее разговор с самой собой никто не мог, так же как и ответить на вопрос.
Подойдя к настежь открытым дверям большого зала, русская с некой опаской заглянула внутрь, приоткрыв рот от удивления. Дело было даже не в многочисленном собравшемся народе, напротив, людей стало меньше. После последнего сражения прошло три недели, поэтому многие уже отправились по своим домам, остались лишь те, кто должен был разобраться с техникой и машинами. Удивление вызвало у нее яркие украшения, пестрящие по всему огромному помещению. Недалеко вдоль стены стоял длинный стол, заставленный закусками и блюдами из разных стран.
«Шведский стол?» – мысленно протянула Ева, озадаченно присвистнув.
– Эй, – бесцеремонно дернув проходящую мимо незнакомую девушку за рукав, Волкова притянула ее к себе поближе, – что здесь затевается?
Незнакомка посмотрела на русскую, как на неведомую зверушку, пожав губы. Ева прищурила глаза, вцепившись в локоть девушки сильнее, отчего та болезненно ойкнула, прекратив смотреть на брюнетку, как на дуру.
– Приезжает многие высокопоставленные люди из разных стран, чтобы отпраздновать окончание многолетней борьбы с монстрами, – незнакомка потерла руку, надеясь, что синяка не будет от такой крепкой хватки, – чиновники, министры, военные. Устраиваем праздник, вечеринку так сказать.
– Военные из других стран? – переспросила Ева, чувствуя, как сердце сжалось в неизвестном порыве.
– Да-да, – закивав как болванчик, поспешно сказала незнакомка, поспешив как можно быстрее отойти подальше от странной русской, которая смотрела на нее с лихорадочным блеском в глазах.
Не стирая с лица глупой улыбки, девушка прошла в большой зал, тут же затерявшись в толпе незаметной фигурой. Оставалось лишь только ждать гостей, с замиранием сердца поглядывая на дверь, ожидая увидеть знакомый силуэт.
Как назло время текло намного медленнее, чем обычно. Ева уже устала оборачиваться каждый раз на дверь, цепким взглядом окидывая вошедшего. Потеряв хрупкую надежду, распавшуюся на куски, Волкова направилась к шведскому столу, надеясь, что там были предусмотрены напитки покрепче, чем сок. Появилось необузданное желание напиться. Не успев дойти до еды, брюнетка услышала шепот, прокатившийся по толпе, доходивший до нее лишь непонятными обрывочными фразами. Почувствовав, как похолодели руки, русская, словно шестым чувством ощущая что-то необъяснимое, потянулась в сторону двери, продирая себе путь через толпу локтями, не обращая внимания на возмущенные и недовольные ойканья и айканья. Грубо оттолкнув какого-то незнакомца, наступившего на ее ногу, Ева протиснулась вперед и застыла от неожиданности и шока. Прямо перед ней стоял отец, окидывая ее не менее удивленным взглядом.
Волкова вздрогнула, услышав за своей спиной пробегающие смешки и девчачий писклявый шепоток:
– Куда выперла, дура, – противно хихикнула незнакомка, – встала перед генералом Российской Федерации, как баран перед новыми воротами.
– Ты идиотка, – ответил ей какой-то парень, которого Ева, к сожалению, не видела, но мысленно пожала ему руку, – тебя не смутило, что у них одна фамилия? Константин Волков! Ни о чем не говорит? А то, что они похожи?
Волкова мысленно удовлетворенно хмыкнула про себя, абстрагировавшись от лишнего шума, сконцентрировавшись на отце.
– Генерал, – Ева прислонила правую руку к виску, с жадностью смотря в до боли родные глаза. У Марка были такие же глаза. Несмотря на то, что они – близнецы, у девушки глаза были намного темнее, словно неспокойное море, в то время как у Марка они были светло-голубыми, как кристально чистое озеро. И теперь, смотря на знакомые мужские черты лица, Ева ощущала счастье. Обида на отца за то, что не звонил с самого ее отъезда из родного дома, пропала, просто исчезла, испарилась из радостно стучащего сердца, отбивающего особый ритм.
– Вольно, боец Волкова, – сказал мужчина, остановившись прямо напротив дочери. Его свита, состоящая из подчиненных и охраны, остановилась неподалеку, словно не хотя нарушать уединение вновь воссоединившийся семьи. Вот только народ, собравшийся в зале, похоже, был иного мнения, потому что каждый счел своей обязанностью навострить свои уши, не понимая, что смущают еще больше.
– Задача, поставленная руководством, выполнена, – отрапортовала брюнетка, убрав руку, неловко дернувшись в сторону мужчину, но все же остановившись, не зная, как себя вести, – «Рысь» в отличном и пригодном для дальнейшего использования состоянии. Все системы отлажены, особых повреждений нет. Вот только «Зевс»… – на последнем слове голубоглазая запнулась, сдерживая вдруг набежавшие слезы, вставшие комом в горле.
– Я знаю, – в глазах отца теперь сквозила лишь жалость и боль утраты, а голос был насквозь пропитан горечью. Несмотря на безупречную военную выправку, мужчина немного ссутулился и наклонил голову, словно что-то давило на него грузом. Сейчас Ева посмотрела на родного человека другими глазами, вдруг поняв для себя, что отец уже давно не молодой и в нем теперь нет той неиссякаемой энергии, которая вела его изо дня в день. Смерть мамы подкосила его, а теперь еще и сын. Девушка не знала, выдержит ли он свалившееся на них несчастье.
Видя, что дочь готова заплакать, сдерживаясь из последних сил, генерал оглянулся, словно впервые заметив, что в зале кроме них находиться еще много народа. Подозвав подчиненных ближе, мужчина сказал им оставить их наедине, пожелав удачно повеселиться. Подойдя к Еве, черноволосый мужчина взял ее за локоть, отведя в сторону к стене. Развлечением для публики быть не хотелось.
Оказавшись наедине, оба неловко молчали, не зная, что сказать. Не в силах больше смотреть в глаза Марка на лице отца, русская судорожно закусила губу:
– Я не спасла его! Это я виновата! – уже не сдерживая слезы, Ева всхлипнула, – это я должна была нести ту чертовую бомбу! – брюнетка сжала руки в кулаки, уставившись взглядом в пол, не в силах смотреть в моментально потускневшие глаза уже папы, а не брата. Чувство вины пожирало ее изнутри, порождая в душе ненависть к себе, которая с каждым днем лишь усиливалась. Ничто не способно было притупить это.
– Ты не виновата, он выполнял свой долг, – генерал было дернулся в сторону дочери, чтобы успокоить свое чадо, но остановился, не зная, что делать. Годы службы и военной подготовки давали о себе знать. Ему казалось, что дисциплина и прочие составляющие его профессии напрочь убили в нем отцовский инстинкт. – Своим подвигом он спас весь мир! – произнес генерал Волков, горько усмехнувшись своим неловким и неуклюжим попыткам.
– Я знаю и понимаю это, – судорожно вздохнув, Ева потихоньку приходила в себя, глубоко в душе коря себя за проявленную слабость. Она – боец, солдат и не должна проявлять свои эмоции на глазах у всего народа, которые смотрят на нее с жалостью и прикрытым интересом, даже не пытаясь спрятаться, когда взгляд русской останавливался на них. Конечно, брюнетка еще никогда не плакала при них, никогда еще не была такой беззащитной и слабой. Не хотелось быть слабой перед отцом, – но мир не вернет мне брата, – тихо ответила девушка, уже полностью успокоившись и вытерев красное от слез лицо.
– Солдат Волкова! – мужчина выпрямился, собираясь с духом, – от имени всего российского государства и его народа я благодарю вас за проявленную храбрость и смелость в бою за спасение мира! – генерал первым отдал честь, с едва заметной улыбкой посмотрев на замешкавшуюся дочь, которая на его движение незамедлительного приложила правую руку к виску. Он понадеялся, что это хоть как-то отвлечет девушку от душевных переживаний.
– Служу Отчизне! – слишком воодушевленно вскликнула Ева, пытаясь спрятать свою боль за широкой белозубой улыбкой. Глубоко в душе она понадеялась, что это было похоже на улыбку, а не на гримасу.
– После возвращения в Россию, меня собираются повысить до маршала, – криво усмехнулся Волков, почему-то не ощутив должной гордости за предоставленную ему такую возможность.
– Правда? – удивленно вскинув правую бровь вверх, протянула брюнетка, – у нас с 2006 года не было маршалов. Теперь у меня будет еще один повод гордиться своим отцом! – приподняв подбородок, хмыкнула Ева, скрестив обе руки на груди.
– Генерал, вас просит подойти министр финансов Великобритании, – мужчина в форме подошел к Волковым, нарушив семейное уединение.
– Майор? – удивленно воскликнула Ева, признав в мужчине старого друга, – майор Обухов?! Не ожидала вас здесь увидеть, – широко улыбаясь, девушка продолжала внимательно рассматривать тридцатилетнего шатена, скользя по знакомому шраму, проходящему по переносице.
– Боец Волкова? – не менее удивленно протянул Роман, рассматривая повзрослевшую девушку, – рад видеть вас живой здоровой. Наслышан о ваших подвигах, да и не только я, вся страна, весь мир знает теперь своих героев в лицо. Знаете, как много говорят о всех рейнджерах по телевизору, уши уже вянут, – добродушно произнес майор, одновременно с этим кивнув отцу в сторону толпы.
Попрощавшись с обоими мужчинами, Волкова еще долго смотрела вслед, вспоминая денечки, проведенные в военном подготовительном лагере. Майор Обухов был ее куратором и еще 32 таких же молодняков, как и она. Им всем было лет по 16, но гоняли их как сидоровых коз, несмотря на столь юный возраст. Те дни брюнетка не забудет никогда. Пусть к концу дня бойцы уставали настолько физически и эмоционально, что были не в состоянии доползти до кровати, но все-таки очень много счастливых воспоминаний связано у русской с этими годами юности.
