Текст книги "Наблюдатель (СИ)"

Автор книги: J.C.Elliot

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 1 страниц)

========== Schism ==========

Комментарий к Schism

Хочу выразить благодарность чудесной SmokeMK, которая сделала для этого фика несравненно больше, чем просто отредактировала.

И wonderlander за отличный отзыв и ценные замечания.

Разве ты можешь представить, как я любил тебя, Рена?

Все, что ты когда-либо испытывала, все, что ты когда-либо могла бы испытать в своей жизни, лишь бледная тень того, что чувствовал к тебе я.

Ты была моей женщиной. Ты была моей стаей. Моим Предназначением. Моей кровью.

Я убивал ради тебя. Я убил бы ради тебя еще тысячу людей и нелюдей, еще десять тысяч, весь мир и мир, следующий за ним, пока бы не нашел тебя.

Разве ты можешь представить, как я тебя ненавижу, Сианна? Нет, люди не умеют так ненавидеть. Я пытался понять вас, пытался уловить эту вашу извращенную, больную логику, вашу лживую мораль. Белое, черное и тысячу оттенков между ними. Как вы лжете, даже не задумываясь, о чем вы лжете и зачем. Это бесполезно.

Ты помнишь мельницу на побережье Сансретура? Конечно, ты помнишь. Мы гуляли там после полудня – ты еще долго рассуждала, с чего люди решили, что вампиры боятся солнца. Все заливало красным – я видел, как на твоей нежной коже медленно появляется солнечный ожог. Вас, людей, всё пытается убить – но вы всё никак не умрете.

Ты помнишь мельника, который угостил нас вином, Рена? Один из лучших представителей вашего вида – на его лице еще был какой-то отблеск осознанности, которую вы в вашей непомерной гордыне называете человечностью.

Я встретил того мельника в трактире, недалеко от Карависты. Я рассказал ему о тебе, о нас, о том, что ты сделала – иносказательно, конечно, но достаточно, чтобы судить.

Я спросил его, человека, чтобы он сделал на моем месте? Как поступил бы человек?

Он посмотрел на меня внимательно и сказал: «Этой суке я бы вспорол брюхо». Подумал еще немного и добавил: «Нет, сначала бы оттрахал, а потом вспорол бы брюхо».

Как я и сказал, люди не умеют ненавидеть достаточно сильно. Не хватает воображения.

***

Ты знаешь, сколько людей мы убили в ночь длинных клыков? Я и моя верная стая.

Каждый из них, Сианна, каждый ребенок, каждая женщина и каждый мужчина погибли из-за тебя. Из-за твоей трусости, из-за твоей гордыни. Ты не слышала их криков – ты была в своем волшебном замке, в стране фей и принцесс. Ты никогда не слышишь чужих криков – зачем тебе они, ведь у тебя своя боль. Бедная девочка.

Ты же отдалась ему, верно? Конечно, ты отдалась. Я знаю. Я чувствую это. Ты предложила ему себя – а мутант не смог отказаться. Скакала на нем, пока по улицам Боклера стекала кровь. «Твоего» Боклера. «Твоих» подданных. Но тебе нужно было его попробовать, не так ли? Ты не можешь себе в этом отказать, никогда не умела.

Я помню, как ты делала это со мной, Рена. Я помню твою красивую, аккуратную грудь, как ты льнула ко мне, обнимала меня своими стройными бедрами. Как ты смеялась. Как ты кричала, стонала и выгибалась подо мной. Как ты спала, а я смотрел на тебя все ваши несчастные людские восемь часов.

Для меня не было более божественного создания, чем ты, моя Лилит, моя Акаша.

Ты думаешь ведьмак считает тебя жертвой? Нет, никогда не считал. Он видит тебя насквозь. Иначе он купил бы тебе эту ленточку, слушал бы твои жалобы, но он этого не сделал. Он не спас тебя – ты знаешь, почему? Потому что ты этого не заслужила.

Он не знает, что ты сейчас у меня. Что ты лежишь в моем логове, без сознания, в блаженном неведении, что произойдет дальше. Но даже если бы и знал, не спас бы тебя. Недостаточно ты его впечатлила, видимо.

Никто не придет тебе на помощь. Ни твоя банда, ни благородный ведьмак, ни гуманист Регис, ни Анна-Генриетта – особенно не она. Ты ей безразлична – я уже представляю, как скажу тебе это, когда ты проснешься.

Твоя сестра забыла тебя, забыла твоё имя и постыдный факт вашего родства. Твоя сестра оставила тебя умирать. Она будет смеяться над тобой, над твоим страданиями, над твоим унижением. Когда ты умрешь, она нальет себе бокал «Сангреаля» и закроет никчемную книгу твоей жизни.

И я приду к ней. Ты не видела, как она на меня смотрела. Мы будем заниматься любовью на шелковых простынях постели в твоей старой комнате, где ничто не будет напоминать о тебе.

Сто тысяч шагов. Сто тысяч шагов – ровно столько я сделал, пока ждал тебя, пока ходил по кругу, ждал, пока ты придешь, Рена. Я ждал, что ты посмотришь на меня и скажешь, что тебя оболгали, что тебя похитили, что ты любишь меня – сильно, сильнее, еще сильнее. Что я почувствую вкус твоих губ, такой человеческий, такой нежный.

Я бы простил тебе все, я принес бы тебе голову Анны-Генриетты и каждой из её придворных дам. Я бы наполнил их кровью твою ванну, тебе стоило бы только захотеть.

Но ты не пришла.

Но остаток того, что я в тебе когда-то видел, заставил тебя встретиться со мной, прийти в Тесхам Мутна. Я видел, как ты дрожала. Ведьмак спросил тебя, боишься ли ты.

Я вижу, ты начинаешь просыпаться.

Сейчас самое время бояться, княжна.

========== Lateralus ==========

CORPUS

«Большинство представителей вида Homo Sapiens, как свидетельствуют опыты, проведенные мной с осени 1092 по лето 1096, обладают характером несговорчивым и строптивым. Боюсь признать, что пройдет еще много лет, прежде чем мы сможем генетически селекционировать наиболее покорных особей.

Согласно полученным результатам, рекомендую подходить к процессу подчинения с максимальным терпением, исходя из длительности периода – от трех до семи лун».

– Зачитанный до дыр том «Genus Servus», написанный архибишопом Андреем Цимисхом.

Твои веки дрожат, когда ты просыпаешься. Дурман спадает медленно, и ты пытаешься понять, наяву это или нет.

Нет, кровавые клетки, подвешенные к потолку зала катакомб Тесхам Мутна – это не сон. Отсюда нет выхода – физически нет выхода. По крайней мере, не для мешка из мяса, неспособного принимать более невесомые формы.

Создания, которые с интересом смотрят на тебя из темноты, но которых ущербным человеческим зрением увидеть нельзя, безусловно, из твоих кошмаров. Здесь они более чем реальны.

Мне некогда ждать твоего окончательного пробуждения. Резкий удар по лицу быстро приводит тебя в чувство.

«Для постепенного разрушения человеческой психики совершенно необходимо создать правильную атмосферу. На странице 8 и 9 приведены иллюстрации того, как я оборудовал зал в Тесхам Мутна.

Обратите внимание, что стены имитируют сокращающуюся человеческую плоть: очень важно постепенно добавлять иллюзии обильного кровотечения и гниения стен, т.к. Homo Sapiens очень восприимчивы даже к самым простым метафорам. Я обращаю ваше внимание на слово «постепенно» – ни в коем случае нельзя рисковать внезапной потерей рассудка».

Я признаюсь, что в ожидании тебя немного увлекся декорированием нашего нового дома. Подготовка заняла много часов – зал уже давно никто не убирал, и пол покрыл ровный слой запекшейся крови, смешанной с грязью. Но ради тебя я часами оттирал стоящее в центре strappado, проверял конструкцию и прочность веревки.

Ты вытираешь кровь тыльной стороной ладони. Слипшиеся черные волосы падают на твои серые, полные ненависти глаза. Даже если ты планировала меня умолять, попробовать со мной договориться, то отбросила глупую задумку, как бесполезный мусор, заметив убранство комнаты и мою холодную решимость.

Твоя грязная, местами разорванная одежда, покрытое ссадинами тело вкупе с горящими праведным гневом глазами придают тебе вид мученицы.

«Я знала, что вы – твари, порождения тьмы, – ты с трудом поднимаешься на ноги, тебе приходится облокотиться на шип, прикрепленной к стене. Мне не хватило усердия его отмыть, и ты с ужасом видишь, из-за чего он стал со временем черно-багровым. – Но я даже не представляла, насколько». Стены первый раз сократились, и осознание своей «общности» с этой горой мяса заставило тебя резко отскочить в мою сторону.

«Ваш род никогда не отличался богатым воображением. Хорошо выспалась, Сианна?».

Она ничего не сказала. Не зная, как выразить свое отвращение ко мне, она не нашла более банального жеста, чем плюнуть мне в ноги. Неудивительно, что с такими манерами тебя вышвырнули из дворца.

«Княжна, вы грубы и плохо воспитаны. Мы так давно не виделись, что прежде всего вам необходимо было справиться о моем здоровье», – я резко сократил дистанцию между нами. Ты отшатнулась, но перспектива вплотную прижаться к стене из обнаженной красной плоти привела тебя в ужас, и ты попятилась в центр зала, натыкаясь на пыточное устройство, напоминавшее странную разновидность виселицы.

«Не подходи ко мне, ублюдок, – словно пытаясь убедить меня остановиться прямо сейчас, ты используешь бесконечно слабый аргумент, – меня уже ищут. И если найдут здесь, с тобой, то…»

«Если какая-нибудь человеческая особь не только найдет, но и сможет сюда войти, то я буду настолько восхищен, что сразу же отпущу вас обоих».

Я лишь протянул руку, как ты уже взвилась, яростно пытаясь оцарапать моё лицо. Тяжело сказать, насколько ты осведомлена о моей расе, если не сочла физическое сопротивление обреченным на полную неудачу. Но нет, ты продолжаешь свои бессмысленные телодвижения, нанося мне то, что ты, наверное, назвала бы «ударами».

Единственным пострадавшим в неравном бою стал красный узорчатый камзол.

Я не реагирую на твои выпады. Я хочу, чтобы ты начала ощущать огромную пропасть между нашими расами, отсутствие любой возможности, даже иллюзии возможности нанести мне физический вред.

Ты продолжаешь так, наверное, минут десять, пока я не вздыхаю от моральной усталости. Нет, с такими способностями к обучению, это все-таки займет семь лун.

«Княжна, – ты останавливаешься, тяжело дыша, от злости у тебя проступают слезы, – прекрати этот цирк, тут зрителей нет».

А мне хватает одного удара, чтобы отправить тебя в полет по комнате, закончившийся глухим ударом о стул. Ты держишься за живот, судорожно хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба. Я беру тебя за тонкое горло и поднимаю на один уровень со мной.

Нет, это непостижимо для разума. Ты опять пытаешься меня ударить.

«Человеку совершенно необходимо дать иллюзию выбора и возможность сопротивляться. Это необходимо, чтобы в подсознании осталось ощущение того, что возможность спастись была, но он или она не смогли ею воспользоваться. Это ощущение – очень важная часть ментальных страданий во время процесса, и я крайне советую этим не пренебрегать».

Я усмехаюсь и прижимаюсь губами к твоему рту. Укус следует незамедлительно, и я чувствую вкус собственной крови. Твои руки начинают колотить по моей спине.

Не думаю, что это тот эффект, которого ты добивалась, но твоё сопротивление вызывает у меня приятные ощущения. Я сжимаю горло сильнее, чтобы ты захрипела и начала судорожно хватать губами воздух. Теперь ты тщетно пытаешься разжать мою хватку.

Другой рукой я начинаю стягивать с тебя верхнюю одежду. Ткань с треском рвется, обнажая походный корсаж.

«Могла бы и принарядиться для меня, – со вздохом говорю я, расшнуровывая бельё, – я тебе столько всего подарил».

Ты не можешь ответить – силы уходят на то, чтобы поймать еще один глоток воздуха. Стены начинают дрожать еще сильнее. Я слышу, как невидимые твари, прячущиеся в выемках стен, замирают от удовольствия, поторапливают меня.

Гусиная кожа проступает на твоей обнаженной вздымающейся груди. Неужели здесь холодно? Я не чувствую. С силой сжимаю грудь, и на нежной коже остаются красные следы от моих пальцев.

Ты уже начинаешь синеть, когда я решаю ослабить хватку. Ты тяжело падаешь на пол. На тонком стане остались только штаны с сапогами, а твой обнаженный торс – самое молочно-белое, что есть в этом багровом зале.

Первобытный ужас появляется во взгляде, когда я дотрагиваюсь до пряжки на моих штанах.

«Не строй из себя невинность, княжна. Это работает, может быть, в первую сотню раз, но ты только со мной давно за этой отметкой».

«Вопрос сексуального насилия вызвал широкие дебаты с моими коллегами. Несмотря на то, что я признаю половые акты с Homo Sapiens осквернением высшей расы и считаю, что в большинстве случаев мы не должны опускаться до этого, я всё же полагаю, что в процессе подчинения сексуальное насилие совершенно необходимо.

Люди очень ценят то, что считают «половой неприкосновенностью», и я затрудняюсь ответить, чем можно причинить этому виду ещё большее унижение.

В человеческом теле, в зависимости от пола, от двух до трех отверстий, физиологически пригодных для совокупления. Обращаю ваше внимание, что действительное количество отверстий зависит только от вашей фантазии и наличия нужных инструментов».

Да, Сианна, даже такая грязная, окровавленная и заплаканная, как сейчас, ты вызываешь у меня возбуждение. Можешь воспринимать это как комплимент.

Я беру тебя за волосы и притягиваю лицом к паху.

«Да я скорее сдохну, – ты поднимаешь взгляд, – если думаешь, что после этого еще останешься с членом, то очень сильно ошибаешься».

«Сианна, ты же видела, как быстро заживают мои раны? Как быстро отрастают конечности? Сейчас моя способность к регенерации в превосходном состоянии. Так что не отказывай себе ни в чем, кусайся сколько хочешь».

Если говорить метафорично, то в человеческом понимании процесс будет напоминать попытку укусить гранит. Ты скорее зубы сточишь.

«Я скорее сдохну», – патетика, бесконечная, скучнейшая патетика. Ты крепко сжимаешь зубы. Будь по-твоему, придется раздвигать челюсти силой. Глупо думать, что это не закончится еще большей болью для тебя.

И раздражением для меня. Это действительно сложно сделать, вернее, трудно делать это одновременно с попыткой получить удовольствие. У тебя еще слишком много сил.

Хорошо, попробуем по-другому.

Я беру кнут со стола с инструментами. Кнут – грубое оружие, и по какой-то непостижимой для меня причине он отлично влияет на людей. Я не собираюсь предупреждать тебя перед первым ударом, и ты не успеваешь сгруппироваться. Длинная глубокая полоса на спине отзывается диким, утробным криком. Срабатывает ваш древний инстинкт – бой или бегство – в сторону более логичного варианта.

У меня нет ни времени, ни желания бегать за тобой по всему залу. Я сгребаю тебя в охапку, пачкаясь твоей кровью, и связываю руки за спиной веревкой, прикрепленной к крюку strappado. Легкое натяжение устройства слегка приподнимает твои руки, недостаточно, чтобы вывихнуть плечевые суставы, но достаточно, чтобы мотивировать тебя не дергаться и оставаться в одном положении.

Вот теперь можно продолжить.

Количество ударов кнута, которое способен выдержать человек, зависит исключительно от палача. Если бы я хотел, ты не пережила бы и одного.

«Очень легко забыть, насколько у Homo Sapiens низок болевой порог. Размеренную боль необходимо причинять постепенно, чтобы избежать потери сознания. Каждое последующее действие должно быть только теоретически хуже предыдущего.

Кнут, помимо его характеристик как оружия, обладает в сознании человека глубоко символическим свойством. Страх к этому орудию и вера в то, что правильное использование кнута является средством исключительного убеждения, передаются из поколения в поколение».

Из-за моей любви к простыми числам математики я выбираю семь.

Рваные полосы ложатся друг на друга. Немного досадно наблюдать, как твоя белая изящная спина превращается в кровавое месиво, но нет ничего такого, что бы я не мог потом залатать. Ты кричишь, дико, истошно, где-то на первых трех, на следующих – только судорожно глотаешь воздух, а на последнем начинаешь стремительно терять сознание.

Мне претит эта трусливая попытка убежать в забытье, но я уже предвидел такой вариант. Раскрыв тебе челюсти, я вливаю зелье, которое не позволит потерять сознание от любой боли, по крайней мере, пока функционирует твоя нервная система. Мне кажется, ты перепутала выпитое тобой с красным флаконом, содержащим зелье восстановления, раз мне даже не приходится заставлять тебя глотать.

Теперь можно попробовать еще раз.

Воля к сопротивлению сильно ослабла, и ты больше не сжимаешь челюсти. Даже едва реагируешь, когда я проникаю в твоё горло. Когда я начинаю резко двигаться, ты оживаешь и, осознавая происходящее, пытаешься отстраниться, но любое движенье в сторону чревато дикой болью в плечевых суставах из-за подвешенного положения.

И, несмотря на все предупреждения, даже после семи ударов кнута пытаешься кусаться, сильно, яростно… и бессмысленно. Это причиняет мне боль гораздо меньшую, чем тебе, но ты упорствуешь, пытаешься укусить так резво, что начинают кровоточить твои десна. Поразительная воля – я даже начинаю вспоминать, почему тебя полюбил.

Я помню, как ты восхищалась моей выносливостью, как ты разомлела после нашей первой ночи и, полностью удовлетворенная, сказала: «Люди не умеют так долго».

Я действительно могу очень долго. Достаточно долго, чтобы рот заполнился кровью, заставляя тебя начинать захлебываться, а глотку разрывало от сильного желания откашляться. От дурманящего запаха мне поначалу даже становится нехорошо, и я провожу пальцами по твоей спине. Сладкая кровь пьянит быстрее, чем самое крепкое вино. Удовольствие окатывает меня теплыми волнами, когда я наблюдаю, как бесцеремонно насаживаю на себя твой рот.

Если я не прекращу, то рискую слишком быстро закончить экзекуцию.

Я вытаскиваю из тебя, и меньше чем через секунду тебя рвет, судорожно и мучительно, на каменный пол. Грязь попадает на мои сапоги. Пока тебя выворачивает, ты болезненно стонешь и глухо откашливаешься, я как раз могу их почистить. Ненавижу грязную обувь. Минут через двадцать рвотные судороги заканчиваются, и твое дыхание постепенно восстанавливается.

«Ничтожество, – твой поток банальных оскорблений, как святой Грааль, никогда не иссякает, – ничтожество. Это всё из-за того, что я тебя бросила?».

«Бросают бездомных котят и надоевших любовниц. Меня предал член моей стаи, кровь от моей крови».

«Если ты такой всезнающий, то как ты не заметил того, что я тебя никогда не любила?»

Я конечно, знал, об этом. Но, признаюсь, ей все-таки удалось пробудить во мне дотлевавшую ярость.

«Сейчас я это вижу», – я натягиваю карабин, приподнимая тебя выше. Теперь ты висишь в классическом для пытки положении. Дикий, утробный стон, всё меньше похожий на человеческий, вырывается из тебя. Человеческое тело может провести в таком положении примерно час.

«Физиологический механизм человеческих самок сильно затрудняет вход её тело без согласия. При отсутствии смазочных препаратов, пенетрация неизбежно ведет к внутренним разрывам.

В случае, если вы хотите избежать ощущения сопротивления, разрезать изнутри можно заранее».

Я начинаю стягивать с тебя штаны, и ты тихо, жалобно всхлипываешь. Так жалобно, что я на секунду задумываюсь, не пытаешься ли ты опять мной манипулировать. Я провожу руками между бёдер, чувствуя болезненную сухость. Тебя коробит мое прикосновение, ты судорожно пытаешься свести ноги.

Тебе будет очень больно. Твой беззащитный и уязвленный вид напоминает мне о Рене, и я испытываю прилив сентиментальности.

«Тихо, тихо, успокойся, – шепчу я тебе на ухо, касаясь пальцем твоего лона, – ты сделаешь себе только больнее».

Пальцем. Который медленно превращается в коготь. Широко раскрытые от ужаса глаза отражают процесс постепенного осознания нового блюда в сегодняшнем меню боли.

Кровь течет по моей руке. Я подношу обагренный коготь к твоим губам, провожу по ним, окрашивая их в цвет твоей любимой помады. Коленями широко раздвигаю твои ноги и резко вхожу. Нежная плоть безжалостно разрывается, а глубокие внутренние раны ещё долго будут напоминать тебе об этом дне. Не ты первая, не ты последняя – женский лекарь в Туссенте постоянно такие зашивает.

Сначала двигаться в тебе тяжело. Все твое женское естество противится этому. И по твоим, и по моим ногам на каменный пол стекает красный сок – кровь вперемешку с липкими выделениями. Мне нравится смотреть в твои глаза, в миниатюрные, едва реагирующие на раздражители зрачки. Я вижу, что ты смотришь не на меня, твой взгляд обращен куда-то внутрь помещения.

«Страх, испытанный в моем зале, приобретает в сознании жертв причудливые формы. Их начинают мучить галлюцинации, и потайные кошмары приобретают исключительно реалистичный вид. В момент чрезвычайно сильных эмоций возрастает риск стремительной потери рассудка».

Кого ты видишь, Сианна? Рыцарей, которые оставили тебя в лесу? Чувствуешь животный страх, думая, что они надругаются над тобой? Нет, ублюдки хоть и раздумывали об этом, но не рискнули это сделать.

Твой тогдашний страх начинает материализоваться сейчас, когда ты видишь в стенах из плоти и крови их перекошенные похотью лица, их немигающий, нечеловеческий взгляд, рассматривающий тебя.

Я даже слегка ревную тебя к галлюцинациями. Я хочу, чтобы твоё внимание принадлежало только мне.

– Сианна, – ты не реагируешь, даже когда я царапаю бедра, насаживая на себя. Ты полностью поглощена видениями. – Смотри мне в глаза, княжна.

Мне удаётся вырвать её из транса, хотя это вряд ли облегчение, так как реальность и кошмары сейчас мало различимы.

Любая боль притупляется со временем, и твое тело уже научилось приспосабливаться к моим фрикциям.

Впрочем, нет, не все тело. Я провожу рукой между твоих ног, дотрагиваясь до плотно сжатого заднего прохода.

Единственный раз, когда я пытался показать тебе, что нужно попробовать все физиологически доступные нам способы получения удовольствия, я был нещадно обруган. «Может для вас, мужиков, это и удовольствие, но меня от таких извращений избавь», – злобно прошипела ты. Больше я к этой теме не возвращался. До этого момента.

– Свинья, – какое же у тебя непреодолимое желание стоять на своем до последнего, – грязная, отвратительная свинья, – вопреки всякой логике такое банальное оскорбление вызвало у меня новый, еще более острый приступ похоти. Да, достичь пика я хочу именно так.

Кровь плохо годится для смазки, но для меня и этого было бы достаточно. Твою боль вряд ли уменьшила бы любая смазка. Я поднял карабин чуть выше, чтобы еще шире раздвинуть твои ноги.

Первая попытка закончилась болью даже для меня, а со второй я, решив прибегнуть к ещё более грубой физической силе, наконец-то смог в тебя проникнуть. Сжав зубы, ты подавила крик, но животная, дикая ненависть в твоих глазах была мне лучшей наградой.

Почти так же приятно, как я представлял. Охваченный эйфорией, я вонзаю клыки в твою шею и начинаю жадно пить. Ощущения твоей теплой крови, стекающей по моему горлу, и узкой плоти вокруг моего члена заставляют на некоторое время потерять контроль.

Становится все сложнее удерживать человеческую форму. Моя плоть начинает меняться, и очертания все меньше напоминают того незнакомца, которого ты встретила под Меттиной у скупщика краденого, и все больше – тварь из людских кошмаров.

Я надеюсь, что галлюцинации в Тесхам Мутна делают раньше не виденную тобой мою форму еще чудовищней. Ты, словно перестав чувствовать любую боль, билась, извивалась, делая все, чтобы отстраниться от меня. От меня – от существа, сотворённого в кузнице ада. Темно-фиолетовые кожаные крылья отбрасывают тень на твое лицо.

В экстазе мне трудно контролировать, насколько глубокие, несовместимые с жизнью раны я наношу твоей шее. Мне кажется – я рву тебя на куски, мое тело становится больше, разрывая внутренние органы. Еще немного, и твои внутренности начнут напоминать бесформенную массу.

Но не бойся, ты не умрешь, ведь не существует физической раны, которую бы я не смог вылечить. Это только наша первая с тобой луна. По классификации Архибишопа Цимисха наше общение должно занять как минимум семь.

«Человек для вампира – всего лишь каркас, биологическая машина по производству крови. Homo Sapiens по своему определению наша собственность; само мироздание определила им роль рабов.

Лишь глупая шутка природы наделила их самосознанием, иллюзией права выбора. Мы должны исправить эту досадную оплошность и восстановить истинную иерархию пищевой цепочки этого мира».

– Отрывок из манифеста Шабаш.