Текст книги "Первый снег (СИ)"

Автор книги: ИВАНКА

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Заканчивался день тоже в гостиной. Дядя Паша смотрел телевизор, Никита делал уроки, Олесь с Леной резались в гонки по сети – он на компьютере, она на ноутбуке. Приходила вымывшая посуду тётя Маша, поливала свои обожаемые цветы, протирала пыль, подкармливала минералами. Обычно дядя Паша не выдерживал и тоже начинал помогать, ворча, что однажды он проснётся в этих джунглях и почувствует себя настоящей обезьяной. Иногда, когда думал, что никто не смотрит, он притягивал жену к себе и нежно целовал в щёку. Тогда Олесь начинал безумно завидовать Никите, самовлюблённому надменному Никите, который имел в жизни всё, чего был лишён он сам, и чего ему всегда так не доставало.

Потом Никита уходил к себе. Олесь же до последнего сидел с Леной, прикидываясь, что за интересной игрой потерял счёт времени. Когда он заходил к ним в спальню, Никита уже спал, отвернувшись ко всему миру спиной. Олесь быстро стаскивал одежду, натягивал ночные штаны с футболкой и тоже забирался под одеяло.

Сегодня гармония нарушилась.

–Тебе нравятся звёзды?

Никита не повернулся. Наверно давал Олесю возможность переодеться.

Парень вспомнил, откуда Никита может знать про звёзды.

–Твоё какое дело?– мигом окрысился он.

Никита всё-таки повернулся, заложил руки под голову.

–Просто на тебя сегодня смотреть жалко было, когда отец с Би-Би-Си на новости переключил.

–Поди к чёрту,– вяло огрызнулся Олесь. Потоптался в нерешительности, всей кожей ощущая на себе немного насмешливый взгляд синих глаз. Да ну, пусть подавится!

И решительно стянул футболку.

…я знаю тебя настоящего…

Проснулся Олесь ночью от мерного бзыжчания телефона под подушкой. Старая, битая-перебитая нокиа гудела редко, в основном потому, что знали номер всего несколько человек. Классная руководительница звонила только перед родительскими собраниями, Стасик тоже не имел дурной привычки будить по ночам.

–Да?

Сон мгновенно улетучился. На диване беспокойно зашевелился Никита.

В трубку равнодушно бросили несколько слов. Олесь нажал кнопку сброса.

Выпутался из одеяла, сунул телефон в карман.

–Куда намылился?– уже у самой двери нагнал, хрипатый со сна, голос.

–В туалет!– раздражённо бросил Олесь. И, не подумав, ляпнул,– хочешь составить мне компанию?

–Конечно,– усмехнулся Никита.– А ты позволишь?

–Кретин…

Стукнул дверью. Позволил себе на секунду прикрыть глаза рукой. А потом тихонько прокрался в коридор, накинул куртку, прыгнул в ботинки, даже не удосужившись их зашнуровать, и выскользнул на лестничную площадку.

Первым делом спустился на этаж ниже и поскрёбся в дверь, копию собственной – такую же обшарпанную и неприметную. Не он один не боялся воров. В квартире долго возились с замками, наконец дверь приоткрылась и наружу высунулся курносый нос. Женщина подслеповато щурилась на ночного гостя, потом узнала.

–Олесик, ты чего?– переполошилась тётка Маня.– Всё в порядке?

–Всё, тёть Мань, всё. Мне просто к себе в квартиру надо попасть, а мы с этим переселением мой ключ посеяли. Я же вам запасной когда-то отдавал. Верните, пожалуйста.

Тётка прищурилась.

–А чегой-то ты ночью к себе в квартиру надумал забраться? До утра потерпеть не мог? Глядишь, и ключик бы отыскался.

Вот ведь… ну почему женщинам обязательно всё всегда знать надо? Ведь в свою же квартиру зайти хочет, не в чужую!

–Не могу днём,– буркнул Олесь, быстро соображая, как бы поправдоподобнее соврать.– У меня там заначка припрятана, я её с собой не брал.

–А сейчас зачем нужна?

Потому что!!!

Думай, голова, думай – шапку куплю…

–У Лены день Рождения скоро. Хотел ей подарок купить. Чтоб никто не знал.

Тётка Маня расплылась в довольной улыбке.

–Нравится девка?

–Угу.

–Ну наконец-то,– обрадовалась, словно за родного. Тоже странная женская особенность – вечно лезть в чужую личную жизнь и всех подряд друг другу сватать.– Молодец. Там хорошая семья, глядишь, и ты больше сиротой не будешь по миру идти.

Олесь вздрогнул. Словно деревянный, протянул руку за ключом и, не поблагодарив, пошёл обратно.

Немного провозился с дверью, всё никак не желавшей нормально прокручиваться в петлях после пинка Никиты. В квартире, уже не боясь кого-то разбудить, повключал везде свет и бросился к гардеробу. Тёплая пайта с въевшимся пятном томатного сока, прошлогодние джинсы с неаккуратно залатанной дыркой на колене. Всё это невозможно было носить на улице и как-то не тянуло одевать в жарко протопленной квартире, но выкинуть помешала природная запасливость. Вот и пригодилось.

Тёте Мане Олесь почти не соврал – ему действительно нужны были деньги, те самые злополучные пятнадцать тысяч. Их он обнаружил на тумбочке у своей кровати. В очередной раз захотел убить Никиту – ну прям как проститутке после жаркой ночки плату оставил.

Зло сгрёб пачку во внутренний карман куртки и выскочил в освещённый фонарями и фарами поздних автомобилей ночной город.

В электричке было холодно и тряско. Поспать Олесь не смог, хотя не слишком-то и пытался. Он сидел, прижавшись головой к запотевшему окну, бездумно глядя сквозь стекло на падающий снег. В голове было пусто. Голове было больно.

Опять зажужжал телефон. Неизвестный номер.

–Алло?

На другом конце провода заковыристо выругались.

–Твою дивизию! Ты что, совсем мозгами поплыл?– заорал Никита.– Удрал, как последняя свинья – ни записки, ни «до свидания»! Мать рыдает, отец на уши всё отделение поднял, Ленка как привидение; да я с тебя шкуру спущу, как только ты мне в руки попадёшься!– надрывалась трубка. И тут же запоздало спохватилась,– где ты?

–Ошиблись номером,– бесцветно ответил Олесь и выключил телефон.

На маршрутке добраться до соседнего города было куда быстрее и проще. А заодно дороже, а он не знал, сколько здесь будет и сколько у него уйдёт. Надо было у Никиты свистнуть – у него всегда были деньги, хотя здесь дядя Паша придерживается непривычной строгости и своих чад наличными не баловал – на маршрутку и обед, всё строго под расчёт. Никита зарабатывал их в интернете – делал сайты, размещал рекламы. Олесь в этом разбирался смутно, да и не сильно хотел, если честно.

На вокзале едва удрал от светящихся желанием обобрать до последнего рубля таксистов, сел не на той остановке, не в ту сторону и даже не на ту маршрутку. Долго блудил по незнакомому городу и выбрался к нужной больнице, когда уже перевалило за полдень. Обычная себе городская больница – слишком шумная, для подобного заведения, слишком… неуютная. Люди, как мошки, снуют туда-сюда, носятся по холлу, лестницам. Кто-то плачет, где-то кого-то зовут.

–…есь…

Поискал взглядом регистратуру.

–…леся!!!

Постучал в окошко, дождался, пока на него подымет глаза молодая медсестричка.

–Извините, где тут у вас отделение патологоанатомии?

Девушка округлила глаза, но выдала требуемую информацию.

Олесь развернулся.

И ткнулся носом в чью-то широкую грудь, затянутую в чёрную ткань водолазки.

На локти точно стальные тиски навесили, сдавившие до хруста в костях.

–Чёртов недоумок!– прорычал Никита, сгребая Олеся к себе на плечо.

–Пусти меня немедленно!!! – краем глаза Олесь заметил бегущую через весь холл Лену, тоже легко одетую и такую же бледную, как и брат.

Никита элегантно проскользнул между притихших людей, во все глаза таращащихся на невиданную сцену. На вопли и дрыгающиеся перед носом ноги ему было плевать.

–Отпусти меня!

Никита невозмутимо передёрнул плечами, схватил подскочившую Лену за руку и потащил к стоянке – к знакомому вишнёвому бентли.

–Вы что, Стаса сюда выдернули?– на несколько секунд Олесь прекратил вырываться и безвольно обвис на Никите.

–Всего лишь машину одолжили, он на дежурстве как раз; два отгула подряд – слишком жирно.

–И он так просто отдал на растерзание дорогущую тачку? Он на неё пять лет собирал!

–Я умею быть убедительным,– мрачно заверил Никита.

О да, этот факт Олесь как-то упустил. А уж по поводу отсутствующих документов вообще не беда, когда у тебя отец в полиции служит.

–Как вы с ним вообще связались?

–Через телефон,– доверчиво поделилась Лена.– Он контакт оставил, когда ты к нам переехал.

–И он же догадался, куда ты мог удрать,– уже без затаённой злости, спокойно добавил Никита.– А если бы ты телефон не вырубил, нам бы не пришлось тебя здесь полдня выглядывать. Где ты только шлялся?

–Воздухом свежим дышал,– огрызнулся Олесь.– Поставь меня на ноги!

–А ты не убежишь?– Лена глянула затравленными глазами побитой собачонки.

–Поймаю,– успокоил Никита. Опустил Олеся. Тот злобно сверкнул в него зеленющими от переизбытка эмоций глазами.

И рванул прочь от машины – обратно в больницу.

Заверещала Лена, чертыхнулся Никита. Олесь умел быстро бегать. Только Никита умел бегать ещё быстрее, а Олесь это забыл.

–Убью,– толкнулся в уши Никитин голос, а в следующую секунду поравнявшийся с ним преследователь поставил подсечку и Олесь кубарем полетел на грязный после налипшего мокрого снега асфальт, заново порвав джинсы и стесав ладони. В едва затянувшихся шрамах на запястьях рвануло болью.

–Да что ты такой упёртый?!– взбешённый Никита навис над скрутившимся калачом парнем, сцапал его за воротник и встряхнул.– Сколько ты ещё от меня бегать будешь?!

–Пусти меня, а?– тихо, одними губами, шепнул Олесь, отчаянно жмурясь. Под ресницами дрожала слеза, только он не хотел, чтобы Никита снова увидел, как он плачет. Только не он.

А Никита увидел. Медленно отпустил воротник с расходящейся молнией. И потянулся к затаившейся под янтарными прядями лысинке, оставшейся от старого ожога. Осторожно провёл пальцами. Олесь сжался – только бы не спросил, кто его оставил.

Спросил. Только не то.

–Было очень больно?

От неожиданности, Олесь распахнул глаза. На него смотрело два синих неба, глубоких, бескрайних – куда лучше, чем дула ружей. Покатилась по щеке прозрачная капля, несдерживаемая более ресницами.

…Обжёгшись, он уронил горячую сковородку и пропалил ковёр на кухне. А злая после пьяного загула мать подняла и ударила его по голове…

И впервые признался вслух:

–Ты даже не представляешь как…

–Мне нужно в больницу.

–Отлично, я отвезу тебя в нашу больницу к Стасу.

–Мне нужно в эту больницу.

–Зачем?

–Никит,– жалобно протянула с заднего сидения Лена. Братец только зыркнул в зеркало заднего вида, призывая девушку к порядку.

Олеся всё же затащили в машину, мягко, но без расшаркиваний затолкав на переднее сидение. Удрать он не смог – Никита тут же защёлкнул дверцы.

–Зачем, Олесь?

Олесь вздрогнул,– по имени Никита звал его только однажды – той самой ночью.

–Мне надо.

–Значит, не сильно надо.

–Да пошёл ты к чёртовой матери, самовлюблённая скотина!– вспылил Олесь и опять забился в запертую дверь.– С чего вдруг я должен тебя просить?!

–А почему бы и нет?– неожиданный вопрос повис в воздухе.

Олесь медленно повернулся к вызывающе откинувшемуся на сидении Никите. Он даже не провернул ключ в зажигании. Он никуда не собирался ехать. Дать бы как следует, да сбитые об асфальт руки и так до сих пор ноют.

–Сп… просить твоего разрешения?

–Нет. Просить поехать с тобой. Просить одолжить денег, если нужны. Просить о чём угодно! Ты хоть раз о чём-то просил? У нормальных людей всегда есть кто-то, кого можно обо всём попросить и кому можно всё рассказать.

–Отлично,– холодно откликнулся Олесь и повернулся к Лене.– Лен, попроси своего брата выпустить меня в больницу.– И постарался улыбнуться как можно солнечнее.– Прошу.

–Черти тебя дери, да что ж ты упрямый такой?!

Никита хлопнул дверью, выпустил пленника, бросил сестре: «Отогревайся, давай» и первым пошёл к больнице. Олесь поплёлся следом – куда медленнее, чем можно было подумать.

…Ночной звонок был из диспансера, где лечили его мать.

Не вылечили.

Она в очередной раз удрала полмесяца назад, напилась какой-то палёнки и отравилась. Стас её разыскивал неделю, поссорился тогда с Олесем, запрещая ему бросать учёбу и ехать в незнакомое место – поэтому тот втихомолку принялся потрошить кошельки карточных любителей. Но в его квартиру и жизнь вломился Никита, а потом оказалось, что Стасик мать вернул и ехать куда-то уже необязательно, да и не получится после того, как он сам себя покалечил.

Евгения Лужная, мать Олеся, последнюю неделю пролежала под капельницами, а этой ночью всё-таки умерла, о чём сухо сообщил дежурный врач по телефону. Тело оправили в городской морг. Сочувствую. Конец разговора.

Конечно, Никита знал, зачем ему нужно в эту больницу, поэтому и не торопился увозить Олеся, хотя клокотавшая в нём злость за побег выплеснулась на автостоянке в подлую подножку. А ещё оказалось, что они с Леной уже уладили все проблемы, пока его поджидали: договорились об отправке тела в родной город, подписали нужные документы, даже съездили в диспансер и переговорили кое с кем из персонала. Осталось только забраться в машину и поехать домой…

–Садились бы вы в машину да ехали домой, молодой человек,– брезгливо поджимая губки при виде поцарапанного и местами помятого Олеся, заявил тощий докторёнок, точно упырь из могилы, выползший из-за дверей с табличкой «Отделение патологоанатомии. Посторонним вход запрещён».

–Мне бы Евгению Лужную увидеть,– тихо прошептал Олесь.

–Зачем?– недовольно вопросил докторёнок, замечая у топчущегося перед ним мальчишки и содранные ладони, и грязные джинсы с разошедшейся, ещё старой, латкой, и злополучное пятно от кетчупа на пайте под расстегнутой курткой, тоже, кстати, грязной и рваной.– Нечего там любоваться – алкаши они и есть алкаши. А уж мёртвые алкаши – вообще зрелище пренеприятное.

–Пожалуйста.

–На похоронах налюбуешься!– ляпнул докторёнок. И тут же взмыл вверх, больно бацнувшись спиной о стену. Всего мгновение назад стоявший за парнем второй молодой человек, до этого привлекающий к себе внимание разве что необычным сочетанием тёмных волос и ярко-синих глаз, неожиданно сгрёб его за грудки и как следует встряхнул, нисколько не стесняясь, что поднял взрослого дяденьку в воздух. Глаза его налились мрачным тусклым блеском, и докторёнок почему-то представил, как к его лбу приставляют дуло пистолета.

–Это. Его. Мать,– чётко проговаривая каждое слово, очень тихо и проникновенно сказало это чудовище.– Вы вообще в курсе, что это такое, или вас из пробирки вывели? Прямо в халате и с киселём вместо мозгов?

–Прошу прощения,– прохрипел докторёнок.

–У него,– всё так же мрачно потребовало чудовище и кивнуло в сторону потрепанного тощего парнишки.

–Я дико извиняюсь!– истерично возопил тот.

Через десять минут странная парочка вышла из морга, а выглянувший вслед за ними докторёнок увидел, как синеглазый монстр бережно, наверно, даже ласково, обнимает за плечи бредущего точно механическая кукла спутника…

Той ночью к Олесю вернулась его привычная бессонница. Он возился в коконе из одеяла, умащиваясь поудобнее, но мешало всё – от подушки до шуршащего за окном снега. Ни тётя Маша с дядей Пашей, ни Стасик не устроили ему выволочки. Его вернули в квартиру Прохоровых, закинули под горячий душ, закормили чем-то вкусным. И только Никита затолкал Олеся к ним в комнату и как следует прочистил мозги. Он выдал ему всё, что накопилось за те несколько часов, что они с сестрой метались по родному городу, а потом мчались на машине в соседний.

–Да кто вас просил?– запальчиво окрысился Олесь.

И тогда Никита сгрёб за грудки уже его.

–Какая же ты скотина неблагодарная,– тихо шепнул он.– Ты хоть соображаешь, что в этом мире есть люди, которые тебя любят и переживают о тебе?

–Да кому я, к чёрту, нужен?– запальчиво выдал Олесь. Никита разжал пальцы, Олесь ляпнулся к его ногам, так и оставшись сидеть на полу, таращась на парня снизу вверх.

–Безмозглый дурак,– спокойно констатировал Никита. И уже выходя из комнаты обронил,– мои родители тебя как родного приняли. А ты у них сегодня несколько лет жизни отнял. И этот твой Стас – он мне каждые пять минут названивал, пока мы тебя не нашли. Может, ты, наконец, соизволишь открыть глаза и обнаружить, что в этом мире у тебя кто-то есть?

Сон всё никак не шёл. Олесь продолжал крутиться, прокручивая в голове этот короткий разговор.

–Кто-то есть, говоришь?– недоверчиво пробормотал он.

–Ага,– зевнул Никита, выбираясь из-под собственного одеяла. Мягко скользнул на кровать Олеся, обнял его со спины прямо в его одеяльном коконе и уткнулся лбом между лопаток.

–Эй-эй, ты чего?!– забеспокоился Олесь.

–Т-сс, не шуми – ночь же на дворе,– сонно пробормотал парень.

–Вот и вали на свой диван!

–Там жёстко и неудобно. А ты мягкий.

–Я тебе не подушка.

–Угу,– покорно согласился Никита. И остался лежать, мирно сопя в Олесины лопатки.

А уже через минуту спал и сам Олесь – бессонница почему-то улетучилась, стоило живому и тёплому Никите его обнять…

Жизнь сделала очередной виток.

Жизнь продолжилась.

Теперь Прохоровы были официальными опекунами Олеся. Он по-прежнему жил в их квартире, хотя время от времени и заикался о том, чтобы переехать обратно – всё равно же рядом, если что. Тётя Маша и дядя Паша согласно кивали головами, что да, конечно, квартиры рядом, и он может переехать обратно. Вот только пусть сначала модульная неделя в школе пройдёт – с переездом же голова совсем не тем забита. Прошла модульная неделя – дальше зимние каникулы. Ну и зачем ему уходить, если впереди Новый год и вообще они все вместе едут на горнолыжную базу, на тюбингах кататься? Начался новый семестр – пора подумать о выпускных экзаменах и ЕГЭ… Тётя Маша хитро улыбалась и подсовывала чего-нибудь печёного.

Не сильно-то Олесь от них и рвался. За несколько месяцев он прижился в соседней квартире. Его больше не пугали старые дорогие картины или общая вычурность богатой обстановки. Не раздражала пустая возня Лены по вечерам. Он набрался храбрости и попросил дядю Пашу не переключать канал, когда по Би-Би-Си опять запустили передачи про космос. Он смирился с присутствием Никиты. Он научился его не бояться. Он привык, что после бессонницы обязательно проснётся рядом с ним, и голова не будет болеть от ночных кошмаров, которые обязательно приходили после бессонных ночей.

Наверно, он просто свыкся с Никитой, как с неотъемлемой частью своей новой жизни. Тот оставался надменным и заносчивым, мог прикрикнуть на сестру, не считался с мнением окружающих. А ещё он нашёл в интернете и купил домашний планетарий. По вечерам Олесь включал установку, и их комната становилась маленьким космосом. Больше он не засиживался допоздна в гостиной – они с Никитой лежали на полу, голова к голове, и он рассказывал ему про звёзды и созвездия, высвечивающиеся на потолке.

Жизнь менялась…

…Олесь решительно постучал в дверь кабинета с табличкой «школьный психолог».

–Вера Павловна, можно?

Женщина удивлённо приподняла брови из-под очков, отодвинула компьютерную мышку.

–Что случилось?

–Ничего. Просто хотел у вас узнать, вот если человеку регулярно что-то подбрасывают в шкафчик – это просто злая шутка или предупреждение?

Вера Павловна насторожилась.

–А что именно подбрасывают?

–Ммм… ну, допустим, дохлых мышей?

–И давно их тебе подбрасывают?

Давно. Ещё с прошлой осени. Скрученные из тетрадных листов пакетики с маленькими, дурно пахнущими сюрпризами, точно им специально давали возможность как следует протухнуть. Потом всё прекратилось, а недавно началось опять.

–Мне ничего не подбрасывают,– привычно соврал Олесь и продолжил заранее заготовленной ложью,– хочу написать повесть на литературный конкурс. Про человека, который мышей подбрасывает.

–О,– сделала вид, что поверила Вера Павловна.– И что же это за человек такой? Какие у него намерения? Какой характер?

–Вот я у вас и хочу спросить. У меня есть только идея, а чтобы персонаж как живой выглядел, пришёл с вами посоветоваться…

…После уроков школьный психолог выловила Никиту и подробно расспросила и про конкурс, и про мышей. Получив подтверждение, что всё действительно в порядке, Вера Павловна успокоилась и с затаённым восторгом наблюдала, как Никита удаляется по коридору, высмотрев в толпе своего ненаглядного Олеся. Может, ей только казалось, но как только где-то появлялся один, тут же следом нарисовывался и второй. Как только сошлись? Олесь никогда не был общительным – вроде и не сторонился людей, но и приятельских отношений ни с кем не заводил, спокойно живя в своей отдельной вселенной. А тут появился Никита – яркий, точно магнитом притягивающий к себе внимание. Были они родственниками, как многие считали, или нет – кто их разберёт? Вроде и друзьями не назовёшь – Олесь постоянно на Никиту недовольно зыркает и вечно мрачнеет, как только тот объявляется, а от себя не гонит – в кафетерии всегда вместе обедают. И стул свой Никита за его парту перетащил.

Его она тоже пыталась раскрутить, чтобы добиться из-за чего же Олесь себе вены вскрывал. Наплёл огородами до небес, а ничего дельного так и не сказал. Потом уже выяснилось, что в то время у Олеся мать умирала. Тут хоть разобрались, а вот Вилен, когда вышел из больницы, так и не признался, в чём дело. Здесь тоже смутно фигурировал Никита…

Вера Павловна ещё раз глянула на парня.

–Ну чего тебе?– бурчал Олесь, подходя к классу.

–Да ничего,– улыбался Никита. Протянул руку и коснулся светлых кудрей Олеся – чуть выше левого виска, там, где юноша прятал старый шрам.

А тот неожиданно залился краской, затравленно заозирался – не заметил ли кто. Увидел психолога, отбил кистью Никитину ладонь.

–Придурок,– беззлобно рыкнул на парня.

–Ага,– согласился Никита. Чуть склонился и прежде, чем Олесь зашёл в кабинет, дунул ему сзади в шею, вспушив лёгкие волосы.

Олесь молча показал кулак и удрал.

А Никита, ещё секунду назад расслабленный и игривый, ссутулился и прежде, чем последовать за ним, окинул коридор тревожным пристальным взглядом.

Никита немного сполз со стула под парту, развалившись совершенно по-хамски. И толкнул коленом колено Олеся.

–Хвастаешься тем, что у тебя ноги длиннее?– не отвлекаясь от конспектирования тезисов из учебника, тихо спросил Олесь.

–Ничего не хочешь мне рассказать?– Никита ничего не конспектировал. В начале урока он прочитал главу и спокойно пересказал побуревшему историку, всё ещё пытающемуся приструнить зарвавшегося ученика, включая все даты и цифры. Его одноклассники такой феноменальной памятью не обладали, поэтому усердно выискивали и кратко описывали поданные события. История всегда была самым нудным предметом. Преподаватель, дяденька тугой на объяснения, но шустрый на письменные контрольные, обычно заходил, давал номер параграфа на самостоятельное изучение, а сам заполнял журнал и проверял конспекты с предыдущего урока. А потом появился Никита и вклинился в отлаженную за годы схему. Он упрямо не желал делать того, что делали остальные смертные. И так же упрямо не желал заваливаться на тестах – все даты и прилегающие к ним события он запоминал моментом. Историк наконец смирился, предпочитая игнорировать хамство одного из учащихся, но каждый урок всё равно начинался с пристрастного допроса. На потеху публике.

–А что я должен рассказать?– Олесь не отрывал взгляда от учебника. Никита какое-то время смотрел на него. Не помогло – парень уже давно приучился переваривать пристальный взгляд синих глаз.

–Ммм… может, у тебя какие-то проблемы есть?

–Ты – моя единственная проблема.

–Олесь…

–Я же сказал тебе никогда не звать меня по имени!– злобно прошипел парень.

–Не шушукаться,– лениво обозначил своё присутствие преподаватель.

–А как мне тебя звать?– идеально очерченные губы тронула едва уловимая улыбка. Олесь не переносил, когда Никита звал его по имени – он дёргался, нервничал и вообще старался быстрее смыться с глаз подальше и забиться в тёмный угол.– Олесенькой?

Олесь смертельно побледнел.

–Я тебе не девка…

Никита, может, и изменился немного, но жестокость у него текла в крови – он должен был понимать, почему Олеся типает, когда он зовёт его по имени. Или когда пытается прилепить эквивалент уже женского рода.

–Но Лене ты это позволяешь,– невозмутимо сыграл дурачка этот упырь.

–Потому что это Лена.

–То есть, Лене можно всё?

–Лене можно многое… Эй, ты чего?

Никита схватил Олеся за руку так, что затрещали кости. Вторая взметнулась в воздух.

–Да?– мрачно отозвались от учительского стола. Поднятая рука наглого отличника всегда выводила историка из душевного равновесия.

–Можно отвести Олеся к медсестре? Он себя плохо чувствует?

–Я не…– начал было протестовать Олесь, но пальцы на его руке сжались ещё сильнее (хотя куда уж?!) и он очень красноречиво скривился.

–Это потому вы там так оживлённо шушукались?– скептически уточнил преподаватель.

–Ага,– нагло подтвердил Никита.– Он отказывается уходить с урока.

–Я себя нормально чувствую, это ты… оййййёёёооолки… Николай Степанович, можно мне выйти?

В ту минуту Олесь рвался с урока, как никогда – ему безумно хотелось навалять неугомонному Никите по его тёмным лохмам.

–Марш отсюда,– величественно махнул рукой Николай Степанович, уже предвкушая, как на следующем уроке неожиданно даст очередной тест и эти два клоуна наконец-то повеселят его провальными единицами.

–Пусти меня немедленно! Слышишь?!

Звонкие крики эхом разносились по школьному коридору, дробились об стены и летели дальше. Где-то открывались двери и появлялись возмущённые лица учителей. В одном из десятых классов мелькнула встревоженная мордашка Лены.

–Вся школа слышит,– меланхолично сообщил Никита, продолжая тянуть сопротивляющегося Олеся за руку.

–Куда ты меня тащишь?

–Хм… в туалет?

За поворотом замаячили знакомые двери. Больше Олесь сюда не ходил, предпочитая бегать к кабинкам, предназначенным для среднего звена. К тому же, сейчас здесь шёл ремонт и туалет всё равно закрыли.

Никита толкнул дверь. Как всегда – ногой. Внутри полный погром – содранный кафель, битая плитка по углам, пустая оконная рама там, где он когда-то сидел и курил после минета. Само стекло стояло прислонённым к стене – запотевшее от холода. На подоконнике и возле окна на раскуроченном полу снег.

Олесь зацепился рукой за ручку двери.

–Нет, я не хочу!..

Никита дёрнул его на себя, перехватил сжавшиеся в кулаки руки, подтягивая настолько близко, что Олесь услышал, как колотится его сердце. Прижал к стене, прижался сам, зарываясь носом в треугольник между шеей и ухом. Рванул руки Олеся вверх по стене, но не вдавил в бетон, а медленно заскользил пальцами вниз, изучая каждый изгиб. Несмотря на зиму и отсутствующее окно, Олесю стало душно.

–Н-не…

Знакомый до оскомины вкус Никитиных губ на его губах, нахальный язык, скользнувший в приоткрытый из-за нехватки воздуха рот, зубы, нетерпеливо прихватывающие нижнюю губу, тёплое, какое-то ванильное, дыхание…

Руки опустились на талию, скользнули по спине, выпрастывая рубашку из брюк и забираясь уже под неё. Олесь вцепился в плечи Никиты, выгнулся, не желая ощущать на пояснице знакомые прохладные прикосновения – и нечаянно коснулся пахом паха Никиты. Никита застонал. Что он ему на ухо прошептал? Одуревший от всего происходящего, Олесь не слышал – в ушах стучала кровь, а Никита уже сам потёрся об него.

И та же знакомая болезненно жаркая реакция на его прикосновения – тот же предательский бугорок эрекции.

–Попробуй только сказать, что тебе не нравится,– пробился хриплый голос Никиты сквозь заволокший сознание туман.

Пелену словно тряпкой стёрли. Неужели они опять этим занимаются?!

Кусь!

Олесь не привык заморачиваться новыми приёмами и укусил снова; только в этот раз вцепился в раздражающе мягкие губы, вновь прижавшиеся к его. По подбородку Никиты потянулась алая струйка. Больше всего сейчас он напоминал вампира – бледный, глаза горят, в тёмных волосах едва ли не электричество хрустит, из уголка рта кровь струится. Прекрасный, но бездушный монстр.

–Я сказал: пусти меня,– изо всех сил стараясь остаться спокойным хотя бы в голосе, проговорил Олесь. Его всего колотило.

Монстр отодвинулся. Совсем чуть-чуть, но теперь он мог не переживать, что бешеное биение сердца выдаст, как он испуган, зол… и возбуждён. Никита опять становился Никитой – в глазах перегорало безумие. Он медленно, словно завороженный, протянул руку, коснулся порезанной четыре месяца назад кисти. И осторожно, едва касаясь, повёл пальцами – к локтю, плечу, ключице, вызывая на коже под одеждой мурашки. От прикосновения к шее Олесь нервно сглотнул. Хорошо ещё школьные брюки плотнее, чем тонкие домашние штаны – они хоть немного скрадывают его возбуждение. Пальцы Никиты очертили профиль лица. Олесь зажмурился.

–Я просто дурею, когда ты такой,– тихо выговорил Никита.– Эдакий затравленный зверёк в клетке. Только и можешь, что укусить или заморить себя.

–Хочешь, чтобы я научился мстить тебе?– больше Олеся не колотило. Ему было жарко. Он вжимался в стену, стараясь слиться с ней в одно целое и хотя бы так избавится от неожиданно повредившегося умом Никиты. Он опять был рядом. И Никитино сердце билось так же быстро и громко, как и его собственное.

Холодные руки снова сжали в объятиях. Опустились вниз. А вместе с ними опустился и сам Никита, осторожно скользя губами по груди, животу…

В мозгу щёлкнул рубильник – здесь же, в начале ноября, в одной из снесённых кабинок, уже была подобная сцена. Уж один из персонажей точно не поменялся.

–Я не хочу…– по щеке опять побежала предательница-слеза. Вечно Никита видит его слёзы. Вечно он до них доводит.

–Не буду,– покорно соглашается Никита. И мягко обнимает Олеся за талию, прижимаясь разгорячённым лбом к прохладной бляхе на ремне. И неожиданно выдаёт,– я люблю тебя.

Ноги становятся ватными.

Секунда мёртвой тишины… Вторая…

Олесь начинает медленно оседать на пол.

А Никита поворачивается в сторону чуть приоткрытой входной двери и громко, с вызовом, говорит:

–Слыхал? А теперь смирись с тем, что на тебя у меня не подымается. Если ещё раз услышу про дохлых мышей – шкуру спущу! И да… не выкидывайся больше из окна – тебе может повезти и ты таки размажешься по асфальту.

Глухо крякнула дверь на петлях.

Сквозь рвущий уши сердечный пульс Олесь едва разобрал чьи-то быстрые спотыкающиеся шаги по коридору.

Никита встал. Отряхнул колени, поправил рубашку, отлепил от стены Олеся.

–Я же сказал, что ты точно зверёк в клетке,– спокойно заметил он, подходя к скрипящей двери. Теперь она болталась всего на одной петле – подслушивающий в сердцах пнул её с той стороны.– Необязательно самому со всем справляться.

Олесь глянул в щель. По коридору брёл Вилен. Обернулся, зло скрипнул зубами, поймав блик зелёных глаз, а над ними такой же – синих.

–В следующий раз сразу говори мне, если у тебя проблемы.

Прохладные Никитины пальцы потянулись к золотистым прядям. Олесь почти ощутил, как они запутываются в волосах, заставляя его кожу опять покрываться мурашками. Непроизвольно напрягся, не желая вздрагиванием выдавать своей слабости перед этим прикосновением. Рука сжалась в кулак и тихо бацнула дверь над головой.